Читать книгу: «Преферанс Толстого – Фараон Шекспира», страница 3

– На пропитание, белок, самого цыпленка уже никогда не будет, не будет продолжения королевского рода, полученного, как право власти от:

– Бога.

Вместо плачевных трогательных слов – проклятья, бури, туманы и т.п.:

– Зачем? – спрашивает Лев Толстой, видимо имеется в виду, что, увидев его плач Гонерила очухается быстрее от той неблагодарности, которой она осыпала отца, чем испугается его проклятий.

Думаю, Король Лир всегда говорит от души правду и только правду, потому что общается, если так можно сказать, своей внешностью, а не душой, как делали древние люди, те, кто жил в Античности. Но, я думаю, что как раз наоборот – это Толстой требует античности, Лир – это христианин, который и сделал Античность вот такой простой и ясной, как, однако:

– Христианство.

А не наоборот. Душа христианина отдана богу, ему уже нечем рефлексировать, как древнему человеку, можно сказать:

– Обидевшемуся на бога за ссылку туда, где не живут боги.

Вот сейчас случайно включил передачу Умницы и Умники Вяземского и там Ломоносов рассказал – про страстность, через посредство Никонова и Сперанского.

А это именно то, чем и занимается постоянно Король Лир:

– От души делает ясный, видимый, ответный, шахматный ход.

А Толстой предлагает сразу видеть всю партию. Это можно, но было можно только в детстве, когда играли в фантики или гоняли мамонтов по пустыне дремучего леса, ибо куда ему бежать, если он бежит вперед, а там яма, как раз, про которую мамонт думает, что она, да, есть, но, авось, до нее добежать не удастся.

Тоже, в общем-то, и у этого Мамонта были намерения писать не только программные документы, но и Эссе, конец которого, как и конец романа – не только неизвестен, но и не может быть известен заранее принципиально. Этим же хотел заняться и Приам – царь Трои, что:

– Несмотря на то, что ежу понятно, как говорили все, дары данайцев нам не нужны и за бесплатно, но Приам хотел вырулить. И всё это, заметьте:

– В уме, так сказать, тихо сам собой, тихо сам с собой я веду беседу.

Здесь – наоборот, Лир проверяет свои версии на окружающих, от души лепя свою картину Репина на вид, как древний Мамонт, но он делает совершенно четкий и однозначный ответный выпад против того, что ему не нравится, и только таким образом найти конец пути.

Толстой предлагает человеку играть только в междусобойчик, а не пытаться переиграть бога, если Он предложил ему партию.

Толстой предлагает Человека – всё сам знающего, а Король Лир идет шагами, как шахматист, смотрит, что предложат ему За-Кулисы, взору его недоступные.

Почему Толстой и говорит про религию, а не про:

– Веру, – а:

– Разница именно в том, что произошло на горе Синай, где Моисей получил Две Скрижали Завета, вместо одной, которая была видна, как Золотой Литой Телец.

Страсти – это и есть пьеса, – в моем переводе страстности, как сути красноречия Ломоносова, на тему этого эссе.

25.02.18

Толстой в этой статье проясняет Шекспира так, как логично не видно для большинства, ибо на приводимые им противоречия не обращают внимания, а только чувствуют автоматически их тайную правду, но вот Толстой и показал, что:

– Это не просто так, – а:

– ХГениально!

Я хотел найти чью-нибудь вразумительную, не тавтологичную статью о Толстом, и пожалуйста:

– Он сам предложил мне свои услуги.

Сенкью, сенкью, сенкью вэри мач.

Но это редкий случай не пропагандистского, а личного противостояния РАЗУМУ. Бог утверждает:

– Ты, мил херц, можешь! – и люди пытаются Его понять.

Толстой, можно сказать, раз за разом чертыхается:

– Не могу, прости господи!

И вот так, кажется, что у него – Толстого – нет ни перед кем нужды прикидываться. И он искренне злится, что Шекспир показывает:

– Вот они люди какие, как Набоков лезут играть в шахматы с чемпионом мира, не только не стесняясь – как можно подумать, Толстой своей критики Шекспира, недаром 50 лет не решался-стеснялся начать эту свою статью – и даже не так, как разговаривал Владимир Высоцкий с Каменным Гостем:

– Я звал тебя, и рад, что вижу, – а, можно, сказать, рычит этот Король Лир на все превратности, появляющегося перед ним Хаоса:

– Врешь – не возьмешь, – ибо я и есть:

– Бог.

26.02.18

Удивляет, что Толстой здесь в своих рассуждениях не переходит, как в жизни из чинного и благородного преферанса в:

– Штосс, – или Фара-Он, – ибо и правда:

– Фараону без раба

и тем паче – пирамиде

неизбежная труба.

Поэтому вполне можно назвать сие исследование Л.Н.:

– Преферанс Льва Толстого, не переходящий в трубу Фараона.

Ибо, да, переходя из разминки преферанса в возвышенный полет Фараона, Толстой, как правило, в очередной раз оставался без своей очень:

– Ясной, но скучной, Поляны. – Теперь побоялся Шекспира в роли банкомета, и:

– И сдался на милость победителя, – собственно, отвечая на вопрос учительницы Клавдии Семеновны одно и тоже:

– Я учил.

Можно послать за женой – из-за отсутствия родителей, но и с ней, Мил Херц:

– Я разругался, – а вот из-за чего, точно тебе говорю – и с трех раз не вспомню – если только по логике:

– Именно из-за того, что она меня и отучила от Фараона, желая сделать своим рабом, – мол:

– Пей лучше чай зеленый, как Ляо Цзы, и черный, как Сократ, богу подобный, – смотришь и тебя куда-нибудь запишут, но не в фанаты Шекспира, конечно, ты сам не захотел, а наоборот, забрыкался, но зачем:

– До сих пор не совсем понятно.

Может быть, именно за тем, чтобы – пусть интуитивно, но – нарваться на отказ, как гвинейский друг Владимира Высоцкого:

– Выйди вон из дверей, – ну, а мне:

– Пожалуйста.

У Шекспира Труба Фараона – это Переход между Полями и Текстом, открытие в литературном виде Великой теоремы Ферма.

Конечно, говорят, в Штосс – Фараон жуликов больше, чем в других интригах рабов и фараонов, но это и значит, что:

– Такова Жизнь, – и заменить ее только преферансом все равно не получится, несмотря на то, что и Владимир Высоцкий предупредил:

– Мой партнер играет мизера, – а:

– У меня гора три тыщи двести.

Поэтому Толстой, кажется, и хочет доказать, что Шекспир – это Фараон – банкомет, у которого сроду нельзя выиграть, поэтому – хочет, может:

– Пусть играет, – а я буду отвечать только чинно и благородно, по правилам преферанса, умом – что значит, только:

– Текстом, – без:

– Полей.

Получается довольно смешно, что это:

– Шервудский лес умом не понять и даже ярдом не померить, а у России:

– Своя стать – здесь перестали:

– Просто верить.

Возможно, Толстой искренне и приводит эту констатацию факта:

– Отсутствие веры.

Именно на Вере в Бога фундаментально основаны пьесы Шекспира. Толстой же начал свою песню именно с этого положения, что:

– Это у Шекспира нет ни капли – правда, не веры – религии. – Разница:

– Вера в человеке, – религия:

– На виду.

Меняю название этого Эссе, с:

– Правда Льва Толстого, – на:

– Преферанс Льва Толстого.

Лир очень недоволен, что вместо ста – ВСЕ СТА – ему оставляется только 50-т – половина, в данном случае придворных. Уверен, что в этом есть большой смысл, как отдать человеку не весь мир, а только вместе с его врагами. Уверен, что этот смысл есть, именно благодаря фразе Толстого:

– Лир входит в какой-то странный, неестественный гнев и спрашивает: знает ли кто его?

– Это не Лир, – говорит он. – Разве Лир так ходит, так говорит? Где его глаза. Сплю я или бодрствую? Кто мне скажет: кто я? Я тень Лира, – и т. п.

Так получается именно потому, что Король Лир считает своим царством:

– Самого Себя, – уменьшение количества придворных у короля – это всё равно, что лишение его глаз и даже, самого тела, что оставшиеся 50-т процентов человека – это будет уж только его тень, как у царя отнять половину прав, ибо придворные – каждый из них – чем управляет в его царстве, как у человека существуют отделы мозга, ответственные, кто:

– За глаза, кто за слух, кто за печень, почки, органы воспроизведения, хождения, размышления, разговора, и даже за защиту от болезней.

Это практически тоже самое, что отправить человека в психушку, но не потому, чтобы сделать там из него дурака и он не имел возможности выхода в мир, – а уже, действительно – с половиной своих природных возможностей:

– По реальной необходимости.

Толстой, следовательно, рассматривает Шекспира не то, что без дальней мысли, а априори:

– Вообще без мысли, – как будто бог отнял эти ВСЕ СТА не только у него самого, но и у Шекспира – тоже.

А точнее, конечно:

– Люди – это не короли – уже от их попадания на Землю, а есть заведомые рабы.

Техническая ошибка Толстого в том, что рассматривает только другого Шекспира, не включая в это рассмотрение:

– Свой личный телескоп, – по установке:

– Так это моё, – при чем здесь ваше? – И не дает Шекспиру даже своего ума.

Я хочу найти у Толстого своё, но не нахожу.

С другой стороны, сколько людей времени Пушкина и после писали о Капитанской Дочке и:

– Все, как один только в духе Вальтер Скотта или Проспера Мериме, – Шекспира, Данте и Гомера – никто не заметил.

Вот на сто процентов, никто всерьез не поверит, что Маша из Капитанской Дочки может быть и:

– Наша, – не проста так, разумеется, а за пару серег, как советовал не быть ослами всегда и везде Швабрин. – Ибо:

– Правда выше морали, – тем более морали, придуманной только на вынос, как в ресторане:

– Здесь всё, что хочешь, – а домой можете взять с собой только остатки дневного супа, – имеется в виду разрешение зав производством в отношении поваров.

Да и в отношении гостей можно сказать тоже самое:

– В лучшем виде всё равно только здесь.

Почему Лир и желает своей дочери Гонериле урода-ребенка, как аналогии того, что она делает с его царством, а также и с ним, самим.

И дело не трогательности этих слов – как разрешает им быть Толстой – а в истине Аристотеля, что раб – это:

– Человек, но только с половиной своих возможностей.

Поэтому Королю Лиру предлагается Гонерилой быть не поскромней, а именно быть:

– Рабом. – А это и вызывает такой гнев Лира, потому что направлено не только против него, но прямо против:

– Бога, – что Человек Хороший – как его определила Гонерила – это:

– Урод.

Будь, мил херц, поскромнее – значит, будь уродом, – вот мысль Шекспира, по его мнению, предлагаемая простым зрителям его спектаклей властью, но именно властью:

– Поработителей, завоевавших Землю.

Толстой говорит, что шутки Лира с шутом после таких тяжелых разборок с дочерью Гонерилой и желанием уехать к другой дочери, которой уже послано письмо – неуместны. Но! как и сказано:

– Кончил дело – гуляй смело! – вот Лир и гуляет.

Ибо это был именно не срыв, не грубость, а именно:

– Работа.

Шутки, по мнению Толстого:

– Опять не смешны, их можно рассматривать только, как неудачные остроты.

И можно испытывать только стыд за осла автора и скуку за его же ни на что не намекающую остроту. Как-то:

– Знаешь ли ты, зачем у человека нос посажен на середине лица?

Лир отвечает, что не знает.

– Затем, чтобы с каждой стороны было по глазу, чтобы можно было посмотреть то, чего нельзя пронюхать.

Толстой думает, что это банально, но шут имеет в виду, что:

– Разные чувства, даже разные глаза – правый и левый – видят:

– Разное! – и имеется в виду именно Посылка, которая не видна одному органу, но другой увидит ее, или увидят оба вместе. Конкретно, имеется в виду, что можно увидеть то, где живет бог, – как это и написал Пушкин:

– Всегда я рад заметить разность между Онегиным и мной, – ибо это возможно, что, если Душа увидит:

– Поля Текста, – которых напрочь не видит Лев Толстой.

Увидеть другое, чем то, что мог понять Нос вблизи, может зрение Платона, смотревшего за Горизонт, – что, собственно, и означает:

– Доказательство Великой теоремы Ферма:

– Все искали его в бумах Ферма после его смерти, и не нашли – решили:

– Значит и нет его этого доказательства, – но!

Оно находится так близко, как глаза друг от друга, как и сам Нос от обеих Глаз:

– Очень близко, – но!

Очень далеко, как Сама Книга Диофанта Арифметика, как Полях которой и написал Ферма своё великое доказательство – сочли, что у Пьера Ферма просто не было под рукой листа бумаги, – а то, что:

– Его утверждение: нельзя разделить никакую другую степень, кроме квадрата, соседствует в этой Книге Диофанта с его, Диофанта, утверждением:

– Разделить квадрат на два квадрата, означающее, что их можно разделить, – то из СВЯЗИ – на лицо:

– В ОДНОЙ книге они находятся, – следует, что:

– Если можно разделить квадрат, то нельзя уже разделить никакую другую степень именно потому, что ВСЕ остальные степени от третей и выше:

– Находятся в этом квадрате всегда! – Он делится и, значит, по факту:

– Делить больше нечего уже.

Поэтому:

– Нос нужен человеку, чтобы сунуть его не в своё, а бога, дело, один глаз, чтобы увидеть утверждение Диофанта, другой – вывод Ферма.

Нос разделяет глаза, как разделы непреодолимой стеной Две Скрижали Завета Бога, разделены, как:

– Поля и Текст, – но находятся на одном лице, поэтому имеют связь между собой.

Вот, что могут высмотреть два глаза, – по мнению Шута Шекспира. То, чего не только Толстой – до сих пор еще не понимает и Французская Академия, не признавая открытия Пьера Ферма в математике, – и спрашивается:

– Как тогда они читают Шекспира, – не совсем понятно.

Правда многие интуитивно чувствует правду устройства мира Шекспира, и верят, что Ферма сам доказал свою Великую теорему, – но!

– Почему? – объяснить не могут.

Хотел написать:

– Как Толстой объяснить не могут, – но, похоже, это не так – Толстой именно:

– И принципиально не хочет! – Ибо вот то объяснение, которое привел я, вряд ли, однако:

– Признает.

И само слово Шекспир неправильно здесь переведено и продолжает переводиться, как:

– Копьем Потрясающий, – правильный перевод другой – это:

– В Трубу Свивающийся Лист, – что и означает вот этот самый тоннель связи между Полями и Текстом, тоннель невидимый именно потому, что, как и Две Скрижали Завета, данные Богом Моисею на горе Синай – они, скрижали связаны:

– Через Бога.

В этом суть, что все слова, сказанные человеком другому человеку, только тогда будут понятны, когда:

– Прошли через Бога. – Он Посредник между людьми, а не они одни так и продолжают чухаться между собой, и об этом именно еще раньше объявил Эхнатон:

– Бог один, – и это:

– Атон.

Все эти рассуждения показывают только одно:

– Какова она Христианская религия, – что это только тогда религия, когда она и есть сама:

– ВЕРА.

Вот какие шутки шутит шут Короля Лира.

Далее, про важность домика для улитки говорит шут, – тоже предполагается, хрен знает зачем, как только в сотый раз напомнить Лиру, что он пошел на совершенно необоснованный эксперимент со своим наследством, а себе ничего не оставил.

Свой дом нужен человеку – по установке Иисуса Христа, что:

– Будут гнать вас, – и имелось в виду: везде и всюду.

А не просто так, не наоборот, что можно выйти на улицу, никого не посылать На, – и, как говорится просто и незатейливо:

– Всё будет хорошо! – Хрена!

В магазине вам обязательно скажут вежливо:

– У нас колбаса разная, – в ответ на просьбу продать колбасы, которая неизвестно, как называется, ибо запрещено просто так без лицензии пользоваться всенародно известным брендом:

– Любительская, – такая же, как Докторская, только с жирком.

Поэтому везде для такой колбасы используют только свою личную фантазию – имеется в виду, производители – и, следовательно, купить ее без оскорбления – не получится, ибо, как сказала вежливо продавщица:

– У Наз она быват всякая, – а вы вышли из дома, как грится, не забыв там душу свою личную, как Пушкин в Воображаемом Разговоре с Александром 1:

– Правду личную, – которую надо уважать тем более в царе зверей – человеке.

Ибо, априори-то, покупатель думает и даже не гадает:

– Эта колбаса сделана и продается для Нас, покупателей, – а ему ничтоже сумняшеся прямо в лоб и сходу в ответ на просьбу: дать:

– На! – У НАЗ колбаса вся разная.

И возникает полное не взаимопонимание:

– Я пришел за своей, а продается только, – как сказал Папанов на претензии Миронова в фильме Берегись Автомобиля, – нет:

– Наша! – руки сразу и опустились, и не только у Андрея Миронова, но он хотя бы:

– Воровал! – мы:

– Ишшо нет.

А уже сразу относятся, как к вору. Что и называется:

– Вот это купил колбаски, – дайте уж, что есть, хотя бы ливерной, она еще без названия? – Как сказал Марат Башаров в фильме Свадьба Павла Лунгина своему папе, который пристал:

– Дай да дай еще денег на твою же ж, сынок, Свадьбу:

– Батя, это пока что еще бесплатно, – когда жених на старшей дочке Андрея Миронова, как он ответил, что пошел:

– Отлить.

Толстой отличается от тех, кто говорит, что теперь, когда уже здесь есть религия, раньше – в 17-м году и позже – говорили тоже самое, – отличается именно тем, что не:

– Всё сделал и сразу, – а думал 50-т лет, почему люди понимают и любят Вильяма Шекспира, так сказать:

– Автоматически, – и только после того – или этого – написал эту статью.

Разница с коммунистическим мировоззрением есть, иначе на станут разрушать церкви, какая бы ошибочная вера в них не проповедовалась, ибо церковь всё-таки:

– Напоминает о существовании бога. – Конечно, возможна подмена Веры, но сейчас не о том речь.

Разница эта описана как раз в Истории Блудного Сына, где Отец дает младшему Сыну мешок с золотом. Так вот это золото – этеньшен:

– И есть Недостатки Человека!

Поэтому не только нельзя их преодолеть путем социалистического строительства, но и не для этого они предназначены, чтобы их преодолевали!

Недостатки человека потому золото, что являются, по сути дела, инструментом:

– Связи с богом.

Только имея эти недостатки человек способен понять, что ему НУЖНА связь с богом, чтобы их преодолеть. Но как только человек пытается связаться с богом, так оказывается:

– Так жить нельзя! – ибо:

– Тижало, – а Бог говорит наоборот:

– Бремя Моё – легко! – и в этом суть этой Связи между:

– Ними, – человек находится на первой скрижали Завета – бог на:

– Второй. – Следовательно, не нужно вписывать слова Бога в Текст, они, Поля текста влияют на человека через:

– Шекспира, – тоннель, связывающий Текст и Поля.

Не зря в доказательстве Уайлса используются Дыры Фалтингса в поверхностях высоких степеней, и являющиеся этим:

– Листом, ё свивающимся с трубу – Шекспиром.

Недостатки Человека непреодолимы самим человеком и идут рядом, как троица в виде маленькой девочки, друга и работника спецслужб, как в фильме Игры Разума, а точнее:

– Великолепный Разум, – Рона Ховарда с Расселом Кроу в главной роли.

И когда они идут за Джоном Нэшем в конце фильма – это не значит примирение человека с окружающей тупоголовой действительностью, а наоборот, Контакт с Богом:

– Произошел.

Вот эти:

– Рожки без покрышки, – о которых говорит Шут Лира в этой еще только 2-й части статьи Толстого – о, мама мия, как их еще много! – и есть Вторая Скрижаль, Поля, прикрывающие Текст от междометий типа:

– Мы тоже писали также, как сейчас говорит религия, – в этом:

– Писали нет именно Полей, самой Посылки существования этого мира, Трех Китов, на которых он держался до революции 17-го года.

Лир – выходит – отдал дочерям именно Вторую Скрижаль Завета, как свой дом, и теперь гуляет, как человек свободный, как здесь, в России люди оказались после революции 17-го года:

– Паек получишь и так, без бога, только работай да не трусь, и, следовательно:

– Вот за что тебя люблю я, – партия и правительство – что мне уже больше ничего не надо, и знаете почему?

– Почему?

– У меня и так всё есть!

Шут и напоминает Королю Лиру:

– Мотри, дядя, как бы тебе не ошибиться, а с другой стороны, чего тебе бояться, ты и так:

– Всё, что можно, против себя – сделал. – Имеется в виду, в 17-м году, когда еще ходили деревянные рубли и кожаные полтинники, – даже в:

– Англии времен Короля Лира и его Шута.

Далее, приводится утверждение, применяемое и сейчас довольно часто, но понять его посылку, чтобы оно было логичным не так просто, – а именно шут спрашивает Короля Лира:

– Почему семизвездие состоит только из семи звезд? – Хотя правильность вопроса чувствуется автоматически, так как она говорит именно о:

– Сотворении Мира. – Ибо вот так сходу поверить, что можно, например, измерить расстояние до какой-нибудь планеты – невозможно, ибо:

– С чего начать, если всё так высоко, что мы никогда там не были? – Разве могут земные измерения соотноситься с небесными?! – Отсюда и следует, что:

– Значит где-то есть и восьмая звезда! – но не вооруженным верой знанием она не видна.

И эта восьмая невидимая Звезда и называется:

– Посылка, – которую древние люди обозначили, как то, на чем и держится Земля:

– На Трех Китах, на Трех Слонах и так далее.

Далее Толстой даже не комментирует выражение Шута перед его уходом, как то, что является его обычной несмешной несуразностью:

– Та, что ныне девушка и смеется над моим уходом, не будет долго девушкой, если только что-либо не переменится. – Но!

Но имеется в виду, как раз Лев Толстой, что именно он та девушка и обязательно поймет Шекспира, – если только она Уже не стала 75-летним стариком – как сам назвал себя Толстой, несмотря на то, что:

– Семизвездие у него еще было.

Девушка отличается от не-девушки тем, что последняя уже перестала быть одним целым, и, следовательно, уже может заметить разницу:

– Между Онегиным и Мной, – между Семью и Восьмью звездами.

Семь – это человек счастливый, воин-победитель, а:

– Восемь, – он замечает сидящего на обочине льва, который уже открыл пасть, чтобы – возможно его съесть, а может и кого-то другого – и Эта Восемь удерживает его пасть, как грится:

– Авось парень еще одумается и не бросит ее – Истину – на съедение животному миру.

Следовательно, восьмая, невидимая звезда – это:

– Вифлеемская Звезда.

Зачем Эдгар согласился биться на шпагах с Эдмундом?

Вот так сразу никто не задает себе вопроса:

– Почему герой соглашается играть в игру, которая ему неинтересна – просто:

– Почему не поиграть, – но, возможно, Толстой и тут прицепился не зря.

Ответ здесь только один:

– Чтобы победить – подставь вторую щеку.

Ибо, на что, собственно, все – и Король Лир в первую очередь – соглашаются в этой пьесе? Они собираются поставить и сыграть пьесу, которая, можно сказать, всегда и называется:

– Всё наоборот, – ибо:

– Спектакль должен чем-то отличаться от мира, который находится в Зрительном Зале. – Это, как Путешествие Гулливера:

– Было Так, – а мы теперь попробуем:

– Эдак! – иначе, друзья мои, эту 8-ю звезду нам так никогда и не увидеть.

Шекспир предлагает настоящий реальный Перевод мира, перевод с помощью Театра, в котором Шервудский лес логично выступает в роли Итальянского:

– В Двух Веронцах, – ибо:

– Того, Итальянского уж нет, так как он далече. – А ему заявляют, что это:

– Не конституционно, – в том простом, даже незамысловатом смысле, что:

– Перевод, как правда, вообще – невозможен.

Поэтому Лев Толстой предлагает не по-другому делать, как делает Шекспир, а именно предлагает только вообще:

– Не делать, – так как:

– Человеку – человеково, а только богу заповедано это делать:

– Ставить Гору в море, – а человек пусть не лапает то, что не им поставлено.

Но вот именно не зря сказано, что с Верой может и Горе сказать:

– Стой в море, – точно также, как это сделал Шекспир в Двух Веронцах, где Львом Толстым выступил профессор литературы Аникст:

– Почему герои Валентин и Протей плывут по суше, как по морю – раз.

Почему Шекспир спутал Итальянский лес, где происходит действие с родными соснами Шервудского – два.

Почему, как говорится:

– Ни с того, ни с сего Милан по ходу дела превратился в Падую, и наконец, в -1четвертых:

– Почему Протей не предупредил Сильвию, что поет ей серенаду любви от имени Валентина?

Везде искажения.

Но в том-то и дело, что Шекспир ничего не менял, а только написал программу этого правдивого концерта для зрителей:

– В роли моря – Земля, в роли Итальянского леса – Шервудский, в роли Милана Падуя, в роли Валентина – Протей.

Разве это не правда?! Ибо:

– Просто так, сам себя на Сиэтэ никто не играет!

Какой, так сказать, правды вам еще надо?

Шекспир нарушает только одну заповедь, заповедь древних жрецов Майя на пирамиде жертвоприношений:

– Он включил в Картину Мира Хомо Сапиенса, как полноправное действующее лицо.

Человек вышел в роли бога и – нет, не все ужаснулись, а, да:

– Ужаснулись все критики, критики, однако, реальной реальности.

Боги недовольны, что их роль на Земле стал играть Человек.

Вот сейчас мы смотрим по телевизору фильмы Голливуда, и слышим голоса актеров-переводчиков именно, как вой сирен, которого не смог вынести даже Одиссей многоумный и приказал привязать себе к мачте, чтобы не кинуться в бездну от ужаса их слышимости, как вот, например, сейчас озвучивают Мэрил Стрип в роли поварихи, как будто буквально с Луны свалились только намедни, а не жили всё это время на Земле. И:

– И выдают это за правду! – С посылкой:

– А этот дурачина Homo Sapiens по-другому – уж извините:

– Ни бум-бум.

Тоже самое делает и Толстой:

– Не надо выдумывать околесицу, если уж человек, каким он был – таким он и остался ни:

– Бум-бум.

То, что перед нами ТЕАТР, Толстой выдает за выдумку недостаточно одаренного воображения Шекспира, и читает буквально то, чего нигде не написано, думает только, как он думал еще маленьким:

– Море – это то, где плавают, по земле – конечно, не бывает, перед объяснением леди обязательно ей скажите, это не:

– Я – пришел к тебе с приветом, – а свихнулся сам Вилли Шекспи.

По сути дела, Сцена, которую применил Шекспир – это Земля, по которой идет Человек, как хозяин этого леса, как рассказал Мел Гибсон в фильме Апокалипсис:

– Это мой лес, и как хочу, так его и называю, ибо здесь жил мой отец, мой дед, а дальше будут жить мои дети и внуки и дети их детей. – За ним тоже, да, гнались человек десять индейских негритят, но что с ними стало известно не только по этому фильму.

Лев Толстой объявляет:

– Или бога нет, или человека – одно из двух, а иначе будет именно по Шекспиру:

– Театр, – где люди – это актеры, – актеры, однако, бога.

Не признается, в принципе, элементарная вещь, что деление Театра на Сцену и Зрительный Зал – это реальное деление мира на ДВЕ скрижали.

И вот по чтению переводов фильмов хорошо видно, что Лев Толстой неправ, так как такой белиберды, какую несут в своей озвучке эти чтецы переводов:

– Не бывает! – а они именно тем и занимаются, что отрицают Театр, что они, актеры, не заменили сахара – людей на нитроглицерин для зрителей-слушателей, – а:

– Тоже реальные люди, – только потому, что сёдня после бани, изображающие из себя идиотов, так как:

– Голос абсолютно не тот.

Ибо:

– До такой хренопасии не додумается не только Бог, но даже сам Хаос и то:

– Обосрется от ужаса.

Конечно, можно сказать, что это трудно, понять, как надо правильно читать текст в фильмах за актеров, но с другой стороны – это также трудно, как придя на работу трудно понять, что на работе надо работать, не просто сидеть и сидеть в курилке с анекдотами про реальность театра.

Ибо, по сути дела, как и давно сказано:

– Тебе и делать-то ничего не надо, как только быть собой. – Чтецы же переводов в кино почему-то воображают, что это они – вот сейчас показывают:

– Кевин Костнер в фильме Телохранитель. – Надо говорить правду:

– Я – переводчик, – нет, надо именно:

– Обязательно врать! – что и делается по чьему-то прямому заданию.

И вопрос:

– Зачем Лев Толстой придумал себе самому это задание не видеть очевидного?

Бог ему:

– Давай, давай! – а Лев:

– К сожалению, у меня нет той давалки, которую Вы, Сэр, говорите, что дали всем.

И пишет, и пишет все слова в одну строку, несмотря на то, что даже стражник объяснял Гришке Отрепьеву на Польско-Литовской границе:

– Не всяко слово, милок, ту же строку пишется. – И так именно радостно, что взял его с поличным.

Лев Толстой заявляет:

– Меня с поличным не возьмете – не понимаю – и весь хрен!

Заявляю:

– Это – враньё! – Ибо можно сколько угодно состязаться, о чем там пел песни Гришка Отрепьев на Польско-Литовской Границе – как намекнул Владимир Высоцкий – напополам с попом Гапоном, точно также, как профессор Бонди мог не верить в бога, но рассуждение идет по тексту произведения, по которому его и судить надо, а здесь, что С. М. Бонди выдал заведомую научную, логическую неправду, что перед нами:

– Очевидная Сцена, – предполагающая Зрительный Зал, и значит, слова людей – это слова героев Романа, – он, Бонди – ни с того, ни с сего – заменил то, что написано у Пушкина на просто:

– Ты да я, да мы с тобой, – в то время, когда шел спектакль, очевидный:

– Когда б я был царь, – это Пушкин в роли царя, – тут уж доказывать ничего не надо.

А как Толстой прикидываться, что, извиняйте:

– Я не учил даже арифметику – не получится.

Но вот слева от меня телевизор и это, так сказать:

– Не-до-понимание продолжается и продолжается в полный рост, – но это только и доказывает неправоту Толстого, что по телевизору идет не ошибка, а:

– Заведомая Дэза.

Ибо известен и технически прост перевод VHS, но он не применяется сознательно, с посылкой, что:

– Управлять Массами можно только с помощью дезинформации.

Не думаю, что Лев Толстой решил сыграть здесь свою игру-загадку:

– Никогда не угадаешь, что я притворялся, как и Шекспир, играл роль.

Хотя и возможно, в принципе, но тогда не совсем ясно, какую роль он себе выбрал? И зачем?

Да, исключать нельзя и такое. Но, повторю, это именно, очевидная ошибка, если рассматривать не мир вообще, не вопросы мироздания, а просто Текст.

Но и на это есть ответ у противников Евангелия, как сказал один агитатор этого дела просвещения:

– Без религии, – микрофон реальней ваших философских выкрутасов! – не заметив, правда, очевидной вилки, так и не воткнутой в розетку для быстрого приготовления одной чашки кофе:

– Их оказалось две – одна это именно та, которую он показал реально, слово:

– Микрофон, – самого-то этого, как сказал Владимир Высоцкий:

– Так и не приспичило, – а был только, как сказал уже Александр Пушкин:

 
– Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.
 

След-но, был только:

– Звук ночной в лесу глухом.

Всё забыто.

А:

– Продолжает выдаваться и выдаваться за Жизнь.

Если, как я сказал сразу, Король Лир лишь объявил игру, спектакль на тему:

– Я вам всё раздал, – а:

– Вы, как – вот теперь и посмотрим-поглядим-м. – Что – еще раз замечу – и идет на самом деле, то почему и Толстому не сделать тоже самое, если он догадался, что происходит? – Вопрос, или:

– Ответ?

С другой стороны, Толстой ничего и не говорит, так только:

– Ни тпру, ни ну, – арию ведет Шекспир, – но акцент Толстой ставит, если это не принять во внимание – получится тот же нелепый перевод – чтение перевода, которое идет по телевизору – можно сказать – как: