Читать книгу: «Ларс», страница 17

Глава 17

Хольмгард, лето 826 г.

Медик Метик-Эдик рассказал, что попал сюда из две тысячи двадцать шестого года, с Третьей мировой войны. Сказать, что мне поплохело, это – ничего не сказать. Из рассказа Эдика я узнал, что уже после моего попаданства с начала две тысячи двадцатого года была какая-то мировая эпидемия, о которой я краем уха что-то в новостях слышал еще до попадания. Был всеобщий коллапс, который подорвал мировую экономику и чуть не уничтожил туризм. И только все начало налаживаться, как в две тысячи двадцать втором году началась некая спецоперация России на Украине, которая привела к тому, что от нашей страны, словно сговорившись, разом отгородились все европейцы, американцы и даже японцы. Началась новая холодная война, которая привела к обесцениванию рисков применения ядерного оружия. На Украине сменилось правительство. Луганск и Донецк стали самостоятельными государствами. Нашу страну отрезали от основных финансовых потоков, наложили эмбарго на любую продукцию и российское сырье. По сути, нейтралитет держал только Китай, Средняя Азия, часть арабских стран и Латинская Америка.

Эдик уже не помнил, кто первый бросил «ядерку», так как каждая страна обвиняла другую в нападении. Мир сошел с ума. Началась война всех со всеми. Атомные взрывы уничтожили крупные города, огромное количество радиоактивной пыли разлетелось по всему миру, после чего на Земле повысилась радиация. Третья мировая привела к катастрофическим изменениям климата и экологии на планете. В две тысячи двадцать шестом году наступила глобальная ядерная зима. Но война всех со всеми продолжалась и превратилась в войну на тотальное уничтожение. А мой коллега по несчастью погиб, как он предполагает, от прилетевшей в его макушку «ядерки». В момент смерти он был вне убежища. Метик считает, что его попаданство может быть объяснимо, если он был в эпицентре взрыва, так как цепная ядерная реакция почти мгновенно увеличивает во множество раз температуру и плотность окружающего вещества. Но что произошло на самом деле, мы не узнаем никогда.

После таких новостей я присел прямо там, где стоял.

Это что же получается? Я тут старался не навредить истории, а там все посходили с ума и просто уничтожили друг друга? Да нет, бред какой-то. Не может быть, чтобы нечто подобное могло произойти. Неужели инстинкт самосохранения у человечества пропал? Я по нескольку раз задавал уточняющие вопросы, но чем больше их задавал, тем больше убеждался, что Эдик не врет и это не плод его больной фантазии. Но как же так?! Все мои родные, друзья – все умерли? И ради чего я тут пытаюсь не помешать Рюрику основать династию?

Эса и Ага подошли, встревожившись, и хотели узнать, что произошло. Я попросил их дать мне время прийти в себя и не мешать. Видимо, мое потрясенное выражение лица их напугало. Я вскочил и задумчиво пошел в противоположную сторону от друзей. Эдик решил не сопровождать меня и остался с Эсой и Агой, понимая мое тяжелое состояние.

Что ж, значит, будем действовать решительно. Я теперь знаю, что пресловутую бабочку нужно намеренно раздавить, так как я, даже если очень сильно постараюсь, не могу сделать хуже того, что произойдет в будущем. А Рюрик? Хм. Его мы уконтропупим, как только он появится в моем поле зрения. На всякий случай. Решено.

Чуть отойдя от шока, я возобновил диалог с Эдиком и рассказал ему о своем попадании. А когда сообщил о том, кто я и кто такой Гостомысл, он схватил меня за плечи и потребовал сделать хотя бы что-то, чтобы избежать ядерной войны, раз у меня есть возможность повлиять на современную историю. Мы сжали руки в братском рукопожатии и обещали друг другу помогать. И если окружающие никогда не поймут, какой дамоклов меч навис над миром, то мы с Эдиком, прекрасно понимая последствия бездействия, решили исправить вероятность ядерной войны. Я предложил Эдику, в прошлой жизни он был хирургом, основать в Хольмгарде больницу, а в недалеком будущем взять на себя все вопросы, касающиеся здравоохранения, в новом государстве, которое, я надеюсь, будет создано Гостомыслом. Что же, судьба подарила мне огромный шанс, сведя с Эдиком. За десяток-другой лет его работа даст свои плоды. Населения должно быть больше, чем было в моей истории. Ведь главный ресурс любого государства – его народ.

А пока нужно направить Забаву ему на подмогу.

Решив для себя, каково место и роль Метика, я направился к друзьям и представил заново нашего лекаря, влив его нашу компанию. Эса покосилась, конечно, на новичка, но промолчала. Аге же было все равно, кто состоит в нашей гоп-компании, главное, что я доверяю новому члену команды. Сухощавый светловолосый лекарь был задумчив, но полон решимости помочь мне в нелегком деле создания новой Руси.

Мы забрали вещи Метика и направились к городу. По дороге Эса сообщила о том, что Гостомысл, по предложению Радомысла, решил взять клятву верности с Ньеруны. Такую же, как я брал с Эстрид. Мне кажется, что это Эса шепнула дяде выход из сложной ситуации. Я поинтересовался тем, как все-таки Ньеруна выдала себя, когда Эса с Миленой вломились к ней. Оказалось, что воительница зашла в покои жены Гостомысла и застукала ее молящейся так, как принято только в храме Упсалы. Какой это жест – Эса не сказала. Ну и ладно, не так уж и интересноя. Не знаю, спасет ли от предательства клятва вассала. Надеюсь, что в этом времени к клятвам относятся лучше, чем двадцать первом веке. По крайней мере, Эстрид – явный пример ее соблюдения. Надеюсь, она – не исключение из правил. А мне после новостей Метика хочется встряхнуть этот мир. Да так, чтобы никому неповадно было сомневаться в моих действиях. Что же, шаг первый – разгром Гунульфа.

Я попросил Эстрид найти толкового плотника в Хольмгарде и привести ко мне. Вопрос с требушетом надо закрыть. А Метику я рассказал о диспозиции сил словенов и Гунульфа, объяснил особенности положения племени и войны с северным соседом.

Когда мы подходили к зданию, где находился зал старейшин, я заметил Забаву и, подозвав ее, познакомил с Эдиком и настоял, чтобы она согласилась быть его ученицей. А информация о том, что Метик является лучшим лекарем в мире, прибавила ему пару плюсов в глазах Забавы.

В зале старейшин я застал отца и дядю. Ага встал у входа как истинный хранитель моей тушки.

Гостомысл и Радомысл поприветствовали меня и продолжили прерванный разговор. Они обсуждали вероятность атаки Гунульфа до того момента, как соберутся войска союза. Я сообщил, что Гунульф ждет, когда вся наша армия соберется, чтобы разом покончить с нами. Пришлось промолчать об источнике – Ньеруне. Но, кажется, они и так догадались об этом. Дядя задумался, баюкая культю, а отец нахмурился. Пока они молчали, я сумел выпросить в личное подчинение десяток мужиков. Гостомысл, понимая, что не отстану, махнул рукой, дозволяя оторвать людей от повседневных дел.

Радуясь столь быстрому решению вопроса, – думал, придется долго упрашивать – я пошел на выход. Эса уже шла ко мне, оживленно общаясь с упитанным мужичком. Это, видимо, плотник. С ним мы быстро нашли общий язык. Забегая вперед, отмечу, что плотник попался рукастый. Уже вечером он смастерил маленькую копию требушета с противовесом примерно в десять килограмм.

Требушет – несложное орудие, если знаешь его устройство. Еще в детстве я любил читать о всевозможных конструкциях, способных перемещать предметы в пространстве. Помнится, как-то в начальной школе из деревянных ящиков, найденных в гараже отца, соорудил катапульту, которую углядел в старом журнале там же, в гараже. Устройство сработало. Но только на пару выстрелов. После чего «приказало долго жить». От отца я тогда получил дважды. Первый раз – когда снаряд катапульты по касательной процарапал дверь старенького батюшкиного жигуленка. Нет, ну я же не специально. Просто не рассчитал траекторию. Второй раз – когда увидел, из чего была собрана катапульта. Ящики, видимо, были ему нужны. Пятая точка тогда пострадала знатно. С тех пор в гараже я не проводил опытные стрельбы. Вот за гаражом – да. Однажды даже чуть не снес сам гараж – переборщил с бомбочкой-вонючкой, сделанной на основе извести. Благо никто не пострадал.

Днем приехал Ходот. Князь выглядел довольным. Он привел тысячу воинов. Мое удивленное лицо рассмешило богатыря. Князь сообщил, что от бека Манассии был посол, который предложил «вечный» мир. Понятно, что о вечности говорить не имеет смысла, но настоящая причина сговорчивости бека выяснилась чуть позже, когда купцы разнесли весть о борьбе за власть в каганате. Бек Манассия вздумал половить рыбку в мутной водице, поэтому решил подстраховать свои стойбища от набегов мстительных вятичей. Князь, естественно, «согласился», поэтому и взял большее войско, чем планировал изначально. Я сразу попросил его лазутчиков побродить по окрестностям вокруг лагеря Гунульфа. Информацию, переданную мне Михрюткой, я передал Ходоту.

На следующий день стали прибывать гонцы от других князей союза. Войско против Гунульфа собиралось все больше и больше. Когда прибыл Куляба с Соколом, уже насчитывалось больше трех тысяч человек. Князь из Белоозера сообщил, что ему пришлось обходить войско Гунульфа по дуге, так как противник находился аккурат посередине между Белоозером и Хольмгардом. Князь Мурома и князь Ростова пришли вместе как закадычные друзья.

Таким образом к концу недели собралась вся армия союза в количестве четырех с половиной тысяч человек. По сообщению белоозерского князя, у Гунульфа пять с половиной тысяч. Это подтвердили и Ходотовы разведчики.

В зале старейшин собрались все князья. Отец решил собрать малое вече союза для знакомства с военачальником. Мой титул тысяцкого никем не оспаривался, хотя опытных и закаленных воинов тут хватало. Мне кажется, это из-за слухов, которые распространил дядя о моей решающей роли в отражении хазарского набега.

– Можно подождать пару месяцев, – говорил муромский князь Ингварь, – и пригласить в наше войско западных наемных варягов. Они в это время часто собираются в Пскове.

– И тогда наше войско будет равным по количеству, – поддержал товарища ростовский князь Василько.

– А что скажет наш тысяцкий? – слегка прищуриваясь, задал вопрос хитроватый Буян, князь Белоозера.

За моей спиной стояли Ага и Эса. Я буквально затылком ощущал легкое пыхтение Эстрид. Она в последнее время очень чувствительно относилась к любой попытке прощупать меня, даже если это союзники.

– Прежде всего, – я начал говорить о своей идее, – хотел бы познакомить вас с одной интересной придумкой. – Я повернулся к Эсе и кивнул.

Воительница направилась к входной двери и впустила нашего плотника с учениками. Они водрузили макет требушета на край стола, за которым сидели князья и воеводы. Я встал и показал принцип действия.

Требушет состоит из длинной балки, прикрепленной к оси, подвешенной на прочной раме и основании, так что балка может вращаться вертикально по широкой дуге. Стропа прикреплена к одному концу балки для удержания снаряда. Снаряд вылетает, когда луч быстро вращается путем приложения силы к его противоположному концу. Механическое преимущество достигается, прежде всего, за счет того, что снаряд балки намного длиннее, чем противоположная часть, к которой прилагается сила, обычно – в четыре-шесть раз длиннее.

Требушет, «придуманный» мной, использует силу тяжести. Его сложность заключается в том, что для подъема более массивных противовесов обычно требуются либо лебедки, либо гусеницы, а также блокировка и захват. Для перезарядки нужно довольно много времени.

Небольшой булыжник, который использовался в качестве снаряда, пролетел над головами князей и шмякнулся в деревянную стену, оставив небольшой скол.

Стандартный стокилограммовый снаряд при противовесе в четыре тонны пролетит сто пятьдесят метров. И это достаточно много. Примерно на такое расстояние стреляют местные лучники. Кстати, луки здесь не в чести. Непонятно из-за чего. Может быть, из-за прихотливой погоды.

За десять дней мы сможем изготовить четыре таких требушета. Корзина будет начиняться кучей остроугольных камней размером с бычью голову. Ускорение, которое получат камни, увеличит силу удара кратно, и они проредят знатно ряды нападающих. За один такой выстрел можно скосить от тридцати до пятидесяти человек.

– Это орудие называется требушет. Высотой он в пять человеческих ростов. Одним залпом из четырех орудий мы можем сократить армию противника от ста двадцати до двухсот человек, – заявил я притихшим князьям, – скорее всего, мы сможем дать не менее трех залпов. А это, между прочим, от трехсот шестидесяти до шестисот человек погибшими. Я надеюсь, что раненых будет в два раза больше. И необходимо учитывать, какая сумятица начнется в армии врага.

Гостомысл и Радомысл, ранее ознакомленные мной с этим орудием, сияли, разглядывая потрясенные лица князей.

– Тысяцкий Ларс, – обратился ко мне батюшка, – расскажи нам, как ты видишь это сражение?

Этот вопрос был отрепетирован нами. Здешние люди не знают, что такое презентация перед советом директоров, я же в этом деле собаку съел. Я подал знак Аге, и он достал из-под лавки огромную коровью шкуру, на которой была расчерчена местность с помеченной ставкой Гунульфа. Разъяснив обозначения и суть карты как таковой, я поведал свое видение боя.

Не забыл я и про деление войска на десятки, сотни и тысячи. Это было самым тонким моментом в моем плане. Благо вмешался дядя, рассказав о внедрении этой системы управления в дружину Хольмгарда после набега. Масла подлил Гостомысл, намекнув на то, что появляется огромное количество должностей, следовательно, можно одарить нужных и полезных людей.

Это, конечно, отец зря сказал, так как нужно пресекать назначения по протекции, но с этим разберемся позже. Для начала пусть будет так.

К счастью, мой план был принят, и я получил карт-бланш на осуществление плана сражения, постройку требушетов и реформу вверенной мне армии.

Остаток вечера князья и воеводы играли с макетом требушета. Снаряд даже успел разбиться, так они начали пулять своими кошелями, так как ничего больше под рукой не оказалось. Как дети малые, честное слово!

На следующий день я собрал князей и попросил их выделить четырех тысячников, которым они доверили бы свои войска. Сначала они не поняли, что я от них прошу. Судя по помятым физиономиям, они допоздна играли с требушетом, да еще и отметили это дело, но потом в мое непосредственное подчинение попал воевода Сокол, воевода Куляба, ростовский князь Василько и вятичский князь Ходот. Для меня было странным, что князья согласились подчиняться мне. Если Ходота я понимаю, он все же помнит битву за Кордно, то позиция князя Василько мне не совсем понятна. Мое неведение удовлетворил Радомысл. Оказывается, Гостомысл неоднократно спасал жизнь ростовскому князю, поэтому последний считает себя должным нашему роду по самые уши. Это своеобразный жест возврата долга. Кстати, ростовский князь выглядел, как запорожский казак – лысый, с чубом да усатый, будто пузатый Тарас Бульба.

Радомысл, кстати, должен был быть моим советником в походе, но он сказал, что будет только мешать, поэтому доверяет мне судьбу словенов и всего союза. Он, конечно, лукавит, так как все равно будет с нами в походе, но как представитель отца. Гостомысл из-за ранения не в состоянии двигаться вместе с войском.

На протяжении последующих десяти дней шло реформирование войска, устанавливались связи подчинения между десятниками, сотниками и тысячниками. На нижнем уровне управления иногда приходилось проводить кулачные турниры, чтобы выявить лучшего из одиннадцати варягов. Не каждый соглашался подчиняться вчерашнему товарищу, который имел одинаковые права со всеми. Со скрипом, но моя задумка воплощалась, что в итоге дало замечательные результаты.

Раньше ведь был только воевода, у которого в подчинении находились главари дружинников. При этом группы насчитывали разное количество варягов. Унификация помогла превратить ватагу в боеспособное войско. Единообразные тренировки, организованные Соколом, научили варягов сплоченности. Не сказать, что теперь армия превратилась в монолитную скалу, но, по крайней мере, наметился прогресс. Зачатки настоящего войска появились, и это открывало широкие перспективы для удачного завершения реформы.

Метик с Забавой организовали полевой госпиталь. Пока лечили всевозможные мелкие болячки от поноса до простуды. К счастью, вопросы гигиены, кипячения питьевой воды и банальной санитарии наши лекари решали отлично. Эдик с моего разрешения набрал два десятка девушек и обучил их основам ухода за больными.

Эса взяла на себя контроль за постройкой требушетов. Я попросил ее следить за тем, чтобы никто не обижал нашего плотника и его учеников. Мне кажется, Эса превращается в начальника моей секретной службы. Принцип работы требушета должен быть сохранен в тайне. И она справлялась с этим прекрасно не столько благодаря своим хорошим организаторским способностям, сколько грозной репутации.

Основная масса войска состояла из варягов-пехотинцев, вооруженных мечами, а в большинстве своем – топорами. Было около пятисот человек лучников-варягов, которых возглавил князь Василько. Еще тысяча всадников находилась под началом Кулябы. Оставшиеся три тысячи возглавлял Сокол, Ходот и я. Моя тысяча состояла из ста человек охранения ставки тысяцкого и подкрепления в виде засадного – резервного полка из восьми сотен дружинников. А еще сто человек были обслугой четырех требушетов, по двадцать пять на каждое орудие. Последние были в таком количестве в связи с тем, что только один противовес весил порядка четырех тонн и доставлялся на место боя повозкой, запряженной четверкой лошадей. Отдельная повозка на каждый требушет была для транспортировки снарядов.

В середине лета армия союза была готова к походу. Хотелось бы, конечно, еще месяца два потренироваться и повысить слаженность войска, но мне никто не дал бы такого счастья.

И вот наступил день икс. С раннего утра наше войско забурлило, снимаясь с места. Гостомысл окрестил моих друзей и сподвижников «ближним кругом». Мои ближники – Эса, Ага, Метик и Забава уже были в седлах. Аршака я оставил в поселке у Добрыни, туда же, с дядюшкиного разрешения, переместились и основные богатства из моего подпола.

– Сын, душа твоя добра и чиста, – отец запнулся, – я жду тебя с победой!

Его слова вызвали во мне смутные ассоциации, но я не обратил на них внимания. В мои объятия влетела Милена.

– Не смей участвовать в бою, – прорычала она мне в ухо, судя по голосу, едва сдерживая слезы, – для боя у тебя огромное войско есть.

Она обнимала меня изо всех сил. Это было так мило. Я решил промолчать, чтобы не разрушить нахлынувшие теплые чувства.

Чуть отстранившись от жены, я крепко ее поцеловал под улюлюканье Сокола и Кулябы. Ничуть не стесняясь, я наслаждался процессом. Через пару мгновений я отпустил раскрасневшуюся Милену и низко поклонился Гостомыслу.

– Отец, я не подведу тебя, – с гордостью сказал я этому легендарному человеку и вскочил на коня.

Пришпорив его, вместе со своими ближниками Соколом и Кулябой поскакал галопом в сторону основного войска.

Армия еще вчера подготовилась к походу. Я думал, что войско будет неповоротливым, но удалось организовать неплохую слаженность. Возможно, помогла грамотно выстроенная субординация. Появилось централизованное управление как основным войском, так и обозниками.

В строжайшей секретности везли разобранные требушеты. Полевые испытания, проведенные на рассвете несколько дней назад, доказали полезность орудия. Опытным путем было выверено общее количество и вес камней для корзины снарядов. Максимальное расстояние, на которое удалось отправить снаряды – двести тридцать метров или, как здесь принято говорить – примерно сто десять саженей. Обоз с требушетами был самым медленным, так как одних только противовесов было двенадцать тонн на четырех больших нестандартных повозках.

Наша армия двигалась достаточно комфортно. Погода благоприятствовала. Да и настроение у людей было приподнятое. Я скакал в окружении ближников позади Радомысла и князей-союзников. Мне удалось с помощью Добрыни, сделать для Радомысла протез. Сняв мерки и оглядев целую руку дядюшки, мастер выстругал за день шедевр. На протезе он изобразил даже морщины и заусенцы. Как же жаль, что нет лака, чтобы сохранить это произведение. Думаю, что в будущем я сделаю ему металлический протез. Будет Радомысл первым киборгом словенов.

Ухмыляясь незамысловатой шутке, я посмотрел на дядю. После получения подарка он даже стал спину держать ровнее. А его благодарность в глазах сказала мне больше любых слов.

Мы двигались на север, в сторону Ладожского озера. Немногочисленные путники, попадающиеся нам на пути, уступали дорогу, пропуская наше многочисленное войско и следующий за ним обоз.

В течение пяти дней мы шли к ставке Гунульфа. Наши разведчики встретились с его разъездом. Стычки не произошло. Каждая из сторон поспешила сообщить своим о противнике. К вечеру пятого дня мы подошли к берегу озера.

У нас был рисунок сражения, была карта с предполагаемым расположением сил противника. Когда я воочию убедился в верности разведданных, моей улыбкой можно было ослепить слепого. Все идет по плану. Я даже начал напевать себе под нос незамысловатую песенку.

Были опасения, что Гунульф приготовит сюрприз и переставит свою ставку. Но его самоуверенности можно только позавидовать. Он даже не приказал своей армии выстроиться в боевой порядок. Они как сидели у костров, так и продолжали бездельничать. Были какие-то мелкие телодвижения, но это совсем не похоже на то, что враг готовится к бою. У меня был соблазн прямо сейчас трубить атаку. Жаль, что у них численное преимущество, а у нас всего тысяча конницы. Было бы наших всадников хотя бы три тысячи, то я рискнул бы. Думаю, Гунульф прекрасно знает о нашем численном составе. Да и никто не будет воевать на ночь глядя. В таких сражениях не принято так рисковать. Сражение может затянуться не на один час, поэтому в ночи уже никто не разберет где свой, а где чужой. Поэтому понятна такая беспечность врага. Но ничего, у меня появилась идейка, как разворошить этот муравейник.

Берег озера был ровным, словно блюдце, дальше – ни единого холма или иной возвышенности. Никаких рельефных преимуществ ни одна из сторон не получит. За нашей спиной был небольшой подлесок, за спиной Гунульфа – озеро, берег которого усыпан привалившимися драккарами. И если теоретически нам есть куда отступать, то нашему врагу идти некуда, если только к судам, но это еще нужно умудриться сделать без потерь. В целом, мы чуть в более выгодном положении. Враг настолько самоуверен, что не думает об отступлении.

Наша армия расположилась в полукилометре от неприятеля. В большом шатре Радомысл возглавил военный совет, на котором мы подтвердили наш план. Корректировок не было. Единственное, что я предложил – ночью потревожить покой врага беспорядочной стрельбой. Поначалу я не нашел единомышленников, но когда объяснил последствия, то мои доводы признали разумными. Куляба отдал пятьсот коней князю Василько, чтобы его лучники отправились в ночной рейд. Эса следила за сохранностью требушетов. Их уже начали собирать, подготавливая к работе, но не показывая противнику.

Наш лагерь готовился ко сну. Легкий мандраж не давал мне спокойно уснуть, а когда задремал, сон был урывками. Ночью пять сотен лучников Василько успешно сходили в гости к Гунульфу. Сделав по три залпа каждый, они вернулись довольными. В стане врага началось брожение, слышались крики раненых. Не думаю, что много человек пострадало при этом обстреле, но войско Гунульфа попыталось выстроиться в боевой порядок. В какой-то момент я хотел трубить тревогу и поднимать войско для обороны. Но враг, понимая, что их просто ужалили – не смертельно, но неприятно, успокоился.

Когда лагерь неприятеля утих, я попросил Василько повторить набег, но в этот раз ограничится одним залпом. Но Гунульф не дал нам шанса обстрелять его снова. Повторная атака лучников провалилась. Василько прошел всего половину пути, как его обнаружили. К счастью, мы с ним обсуждали подобное развитие событий, поэтому князь развернул своих людей, и они благополучно вернулись. Я поблагодарил воинов и отправил их досыпать, обещая не тревожить до самого построения армии Гунульфа. Свою задачу этой ночью они выполнили. А врагу нечего спать. Я же не могу нормально поспать – пусть и они бодрствуют.

Рассвет встретил меня хмуро. Да и я не выспался. Думаю, что Гунульф был также недоволен проведенной ночью, так как с первыми лучами солнца его армия начала выстраиваться напротив нас. Мы спешно подняли армию, вои встали правильными квадратами по сто человек в каждом. По флангам стояла разделенная пополам конница по пятьсот человек. Восемьсот моих резервных дружинников замерли в ожидании чуть позади. Для них приготовлена особая роль. Четыре требушета поднимали веревками. Они гордо встали вдоль растянувшейся линии наших сил на равном удалении друг от друга. Три тысячи пеших варягов стояли со щитами и топорами, готовые к первой крови. Пятьсот лучников, не очень-то выспавшиеся из-за ночного рейда, стояли между моим резервным полком и основным войском.

От Гунульфа отделились три всадника.

Началось. Сокол и Ходот посмотрели на меня, ожидая реакции. Мы думали, что парламентеров будет больше. Эса и Ага не должны показываться Гунульфу, дабы не спровоцировать последнего на нарушение неприкосновенности переговорщиков. Я кивнул Ходоту. Вместе с дядей и тестем я направился на переговоры.

Чем ближе я подходил к врагу, тем больше успокаивался. Странно как-то. Я долго шел к этому сражению, и сейчас в голове была ясность и холодный расчет. Такое случается, когда уверен в своих силах и веришь в правильность своих действий. И это меня радует.

Мы встали напротив трех переговорщиков. Они обычные северные варяги. Ничем особо не выделяющиеся. Тот, который посередине, скорее всего, Гунульф. Уж слишком самоуверенный взгляд у него. Маленькая черная бородка заплетена в косички, как у Ходота. Короткие волосы отливали синевой. Между кустистыми бровями на лбу пролегла морщина. Он был одет в кожаную броню с металлическими вставками. На поясе висел топор, похожий на моих близнецов.

– Радомысл, – проревел Гунульф, – как же так?

Голос у него был с хрипотцой, но мощный. Его ухмылка, адресованная дяде, была похожа на оскал хищника. Не знаю, о чем спрашивал Гунульф. Дядя спрятал искалеченную руку в наручи и уложил ее на луку седла, поэтому его «как же так» не могло быть связано с потерей руки.

– Чему ты удивляешься? – Видимо, и дядя не понял его вопроса.

– Как же так получилось, что твой брат струсил и прячется от меня? – со смешком заявил Гунульф.

– С чего ты взял, что он прячется. – Хорош дядя, сдержал гнев. – Гостомысл направил свою армию во главе с сыном, дабы Ларс отомстил за своих братьев.

– Этот юнец – Ларс? – небрежно хмыкнул Гунульф, кивая в мою сторону. – А Гостомысл еще коварнее, чем я о нем думал. Мало того, что струсил и дал умереть своему человеку, что выдал себя за него, так еще и последнего сына отправил ко мне на убой. Неужели он совсем сошел с ума от страха передо мной?

– Гунульф, – я решил вмешаться в переговоры, – я предлагаю тебе сдаться.

Его хохот был поддержан двумя товарищами переговорщиками. Надо заканчивать этот треп, пора воевать.

– Я не закончил, – продолжил я, – твое поражение будет принято при условии, если ты сейчас же встанешь передо мной на колени и попросишь прощения за убийство моих братьев.

Лица врагов окаменели. Смех стих. Гунульф потянулся к топору, но остановился на полпути к цели.

– А ты такой же пустобрех, как и твой отец, – процедил он сквозь плотно сжатые зубы.

– Я так понимаю, что это отказ от моего щедрого предложения. Верно?

– Я заставлю тебя умолять о снисхождении, – злобно прорычал мой враг.

– Что же, раз ты такой недальновидный, то тогда нам не о чем разговаривать. Пусть победит сильнейший.

Я развернул коня и пришпорил животинку. Дядя с Ходотом догнали меня. Мы скакали к нашему войску в полном молчании.

Добравшись до нашей ставки, я развернулся в сторону врага и с замиранием сердца следил за действиями Гунульфа. Наша армия была готова, требушеты установлены. В зависимости от того, что предпримет противник, мы должны были применить тот или иной сценарий.

Я верно рассчитал, что наличие непонятных сооружений, а требушеты именно такими и выглядели, заставит Гунульфа осторожничать, и он не побежит сломя голову в атаку. Поэтому я предполагал, что он будет ждать наших действий. Так и случилось. Войско врага улюлюкало, но стояло на месте.

И это замечательно. Действуем строго по плану. Я махнул рукой горнисту. Два протяжных гудка. Пять сотен лучников выдвинулись вперед сквозь ровные квадраты пехотинцев-варягов. Следом за ними идет мой засадный полк из восьми сотен варягов, которые держат в руках длинные пики, наструганные для конницы врага. Тысяча триста воинов неспешным шагом двинулась в сторону противника. И это был разрыв шаблона для местных. Здесь привыкли к битвам иного порядка – кучка на кучку. Позади вышедших воинов шел десяток «замерщиков», которые отмеряли двести метров от позиции требушета. На плечах они несли мешки с белым крошеным мелом. Отмерив необходимое расстояние, они бросили мешки. Это было сигналом для остальных. Лучники остановились и расположились за резервным полком. Копейщики вышли вперед и выставили копья, уткнув тупые концы в землю.

Это был самый тонкий момент моего плана. Если противник начал бы движение сразу, как выдвинулась часть моей армии, нужно было бы двигать всю оставшуюся армию на уровень копьеносцев. Но Гунульф стоял и ничего не делал. Он ждал чего-то. Единственное, что я заметил, так это поднятые врагом щиты. Они так хотят обороняться от стрел. Тоже неплохой вариант.

Василько зычным голосом проорал:

– Готовьсь! – На тетиву легли стрелы. – Пли!

Это я его научил. Раньше команда была «стреляй». Мой вариант ему понравился. А что? Реформировать – так до конца.

Туча стрел по навесной траектории полетела в сторону врага.

– Готовьсь! – Стрелы еще не достигли противника, а команда снова поступила. – Пли!

Новая волна направилась вслед за предыдущей. И так продолжалось, пока не опустели колчаны лучников. Враг не отправил свою армию в атаку. Думаю, Гунульф догадался, что лучники бегом вернулись бы обратно при малейшей реальной угрозе атаки с его стороны. Единственным выходом была бы конница, которая смогла бы догнать пеших лучников и покрошить их в капусту. Но длинные пики охранения не дали бы причинить вред. Бездействие врага меня напрягало. Он оказался умнее, чем я думал. На его месте я бы тоже в такой ситуации отсиделся за щитами.