Читать книгу: «Либерцисы. На поверхности», страница 3

– Ну так спрашивайте, – процедил я сквозь сжатые зубы, с трудом сдерживая злость.

– Юноша! – Жрица делано удивилась. – Я слышу в твоём голосе злость? В этом ты совсем не похож на свою мать.

– Не вам об этом судить, Прима, – выпалил я. С каждым мгновением держать себя в руках становилось всё сложнее.

– Я чувствую, что сейчас сердце твоё переполнено горечью и болью. – Она тяжело вздохнула. – Это заставляет меня печалиться. Я желаю тебе добра, поэтому расскажу кое-что, хорошо?

Я молчал, глубоко вдыхая густой спёртый воздух и уставившись на свои ноги. Может, если я не буду её видеть, это удержит меня от необдуманного поступка?

– Прошу тебя понять, – начала она. – Жизнь Слышащей принадлежит Владыке с момента, когда она переступает порог храма. Я знала ту, что носила имя Адва. – Я вздрогнул, едва с губ Корделии сорвалось имя, и вскинул голову. – Знала дольше, чем кто бы то ни было.

Она замолчала и отвернула лицо в сторону. Всего на мгновение, но плечи жрицы устало поникли. Рука взлетела к тёмно-серым волосам, украшенным жемчужными нитями, но, так и не коснувшись их, плавно опустилась вниз. Затем, словно пытаясь убедить не столько меня, сколько саму себя, Корделия сбивчиво забормотала:

– Сестра оступилась, но не перестала быть одной из нас. Милосердный не мог оставить её здесь, но позволил сохранить имя. Понимаешь ли ты, что означает дар имени? – Я отрицательно покачал головой, но она не обратила на этот жест никакого внимания. Женщина была так сосредоточена на своей речи, что мой ответ не имел для неё никакого значения. – Имя Слышащей – и есть её жизнь. Мы отрекаемся от тех, что дали нам родители, и до самой смерти носим новые, данные Владыкой. Это великая радость – отдать всю себя Сиятельному! – Верховная, наконец, выдохнула и вернула на лицо улыбку. – Возрадуйся, юноша! Владыка заговорил с девочкой из квартала ремесленников, и сегодня, в День Освобождения, мы забрали её в новый дом. Моя сестра ушла в Бесцветные Глубины, но Адва – жива!

Жрица ещё что-то говорила: об Ольвидусе, о его невестах, об именах и судьбе. Но я пропустил всё мимо ушей, неверяще глядя на неё и скрипя зубами. Вексова фанатичка! Вот кем для Примы была мама – одной из многих, что были до неё и будут после. Женщиной, принадлежащей имени.

– Скажи, что ты знаешь о Пелене?

Меня настолько удивила резкая смена темы, что мой гнев улетучился, будто его и не было. Я неуверенно проговорил:

– Немного. Я знаю детскую сказку – «Песнь о Девятерых».

– Не сказка, но легенда. – Она удовлетворённо кивнула. – Да, пожалуй, этого достаточно. Ты знаешь, где мы находимся?

– Нет, – соврал я.

– Так знай, что стоишь сейчас в самом сердце Сафиреи, юноша, – Звёздном святилище! Идём, я хочу кое-что тебе показать.

Она легко взлетела по ступеням, ведущим к алтарю. Покачивающийся пол не доставлял Приме совершенно никаких неудобств. На нетвердых ногах я поспешил за жрицей, чувствуя себя шутом на представлении, и, споткнувшись о подножие лестницы, чуть не грохнулся на колени, лишь каким-то чудом восстановив равновесие в последний момент.

– Узри! – Торжественно возвестила Корделия, совершенно не обратив внимания на мои трудности.

Выпрямившись, я встал рядом с Верховной и опустил взгляд на лежащий перед нами предмет. Полупрозрачный плавник глубокого синего оттенка, размещенный ровно по центру алтаря чьей-то педантичной рукой, размером не больше моей ладони, не представлял из себя ничего выдающегося. В святилище повисла неловкая тишина. Изящная работа, но восторг жрицы я разделить не мог.

– Это – Гребень, – с придыханием сообщила Корделия, по-видимому приняв моё молчание за потерю дара речи от восхищения. – Часть плоти Владыки, которую Он оставил первым Слышащим, прежде чем уснуть.

– Зачем? – не понял я.

– Дабы говорить с нами! – возмутилась женщина. – Тысячу и восемь сотен лет мы храним сей великий дар!

И вот за этой ерундой меня отправила Уннур? Я снова посмотрел на стекляшку. Она все так же безучастно лежала, ничем не выдавая свою божественность. Я перевёл взгляд на жрицу: на её губах блуждала блаженная улыбка, а тонкие руки слегка подрагивали. Я подавил желание закатить глаза. Понятно. Она сумасшедшая. Мама тоже бывала слегка не в себе, когда речь заходила о распрекрасном Ольвидусе, но Корделия… Это совершенно другой уровень безумия. Несчастная женщина искренне верит в эту чушь.

– Понимаю, – протянул я, прочистив горло. – Но зачем?..

– Вознеси молитву Владыке, юноша! – перебила она. – Это великая милость, оказанная тебе Сиятельным. – Прима спустилась по ступеням и отошла к стене с созвездиями-сапфирами. – Я подожду здесь.

Я стоял, не зная, что делать. Прима может расценить отказ как еретичество. Может, просто притвориться, что молюсь? Векс побери эту Верховную, вот ведь дурь какая! А может… умыкнуть безделушку, пока никто не видит? Всё же за ней я сюда и явился. Будет глупо упустить такой шанс.

Чуть наклонившись, я принялся изучающе рассматривать «божественную плоть». По острой грани Гребня пробежала серебряная волна. Я медленно моргнул. Показалось?

Где-то рядом вновь раздался шёпот, тот же, что и до прихода Верховной. Я прислушался и разобрал отдельные слова: «Рука. Дай. Скорее».

Я украдкой оглянулся – Прима стояла, отвернувшись к стене. Дрожь пробежала по моему позвоночнику, накидка прилипла к спине, пропитавшись потом. Я повернулся обратно к алтарю, ощущая, как набирающий силу голос, обжигая холодом, затекает в уши. Стеклянный плавник ослеплял своим сиянием, но взгляд будто приклеился к нему – не оторвать. От яркости заболели глаза, но я не мог ни моргнуть, ни поднять руку, чтобы утереть слёзы. Мерзкий шёпот копошился в голове, заглушая мысли и окружающие звуки. Я хотел окликнуть жрицу, но не смог разлепить пересохшие губы.

Рука сама потянулась вперёд. Я попытался остановиться, но тело больше не слушалось меня. С ужасом я наблюдал, как ладонь сжимается на стекле, и почувствовал резкую боль от пореза. Тонкой струйкой на алтарь потекла кровь: голубое смешалось с застывшими на поверхности чёрного камня слезами. Шёпот резко смолк. Власть над собственным телом вернулась ко мне. Я покачнулся, с трудом удержавшись на ногах. Не до конца осознавая, что делаю, я принялся торопливо запихивать Гребень в поясную сумку, из-за трясущихся рук справившись только с третьей попытки и измазав ткань в крови.

Сжав порезанную ладонь в кулак и наспех обтерев лицо подолом своей накидки, я обернулся. Корделия всё так же стояла лицом к стене и разглядывала – или делала вид, что разглядывает, – драгоценные созвездия. Я облегчённо прикрыл глаза. Повезло, Верховная не заметила странной сцены. Теперь надо убираться отсюда, и поскорее, пока безделушки не хватились.

Я бесшумно подошёл к Корделии сзади. Взгляд упал на её хрупкие обнажённые плечи. На миг в глазах потемнело, и промелькнула мысль, как было бы славно заставить её страдать. Я наблюдал, будто со стороны, как грубо разворачиваю женщину к себе и сжимаю руки на её тонкой, как тростинка, шее. Наслаждаюсь ощущением того, как чужие жабры трепещут под ладонями и как лихорадочно под пальцами пульсирует жилка, вторя её гнилому сердцу. Как изящные пальцы царапают мои предплечья, сдирая с них чешую. Как широко раскрывается рот, обнажая ряды мелких острых зубов, в тщетной попытке сделать вдох. Я знаю, что не ослаблю хватку, пока её кожа не посинеет, а из-под маски из незрячих глаз не покатятся слёзы.

Я испуганно моргнул, и наваждение развеялось. Жрица по-прежнему стояла ко мне спиной. Торопливо отдёрнув руку, застывшую в нескольких сантиметрах от плеча женщины, я, на всякий случай, сделал несколько шагов назад.

Векс! Это место сводит меня с ума! Всё пошло наперекосяк, как только я вошёл в двери святилища. Сначала странный шёпот, каким-то образом заставивший меня забрать реликвию, затем эта отвратительная фантазия, совершенно точно мне не принадлежащая. Я не чувствовал к Верховной ничего, кроме презрения, но я бы ни за что, даже в мыслях, не поступил подобным образом с кем бы то ни было!

Всё, хватит с меня! Надо убираться отсюда. Сбагрю эту бесполезную стекляшку Уннур и даже под страхом смерти ни на одну такую авантюру больше не соглашусь.

Я открыл было рот, чтобы окликнуть жрицу, но сказать ничего не успел.

– Владыка услышал тебя! – громко объявила Прима, резко обернувшись с широкой улыбкой на устах. Я едва успел спрятать порезанную руку за спину и выдавил из себя ответную улыбку. – А теперь тебе пора. Иди за мной.

Верховная торопливо зашагала прочь. Я поспешил за ней, сосредоточенно глядя себе под ноги, чтобы случайно не наступить на волочащийся за женщиной шлейф её платья.

Двери широко распахнулись. В коридоре, по обе стороны от створок, стояли ольвиции. Я сглотнул комок в горле. Спокойно! Прима не подходила к алтарю и не может знать, что Гребня там больше нет. Стражи сами проводят меня к выходу, а там главное – добраться до города, где я легко спутаю следы. Они даже не успеют обнаружить пропажу.

Корделия остановилась на развилке коридоров и повернулась ко мне.

– Здесь мы расстанемся, юноша.

Я опустился на колени. Теперь пришлось в самом деле целовать вексов подол – за спиной Верховной тенью маячила та же служанка, что вела меня через храмовый лабиринт в Звёздное святилище. Пообещав себе позже как следует прополоскать рот змеиным вином, я выпрямился.

– Ступай, Мар проводит тебя.

Я позволил себе посмотреть на жрицу в последний раз. Удивительно, до чего она похожа на маму – они словно две капли воды. Любой другой мерфолк так никогда и не заметил бы разницы. Но только не я.

С моих глаз словно спала завеса. Теперь я ясно ощущал искусственность улыбки на безупречных губах. Теперь я понимал, что каждый жест и каждое слово Примы были тщательно выверены и продуманы до мелочей. В них не оставалось места непредсказуемости. Не оставалось места настоящим чувствам. Не оставалось места жизни. Всё это превращало Корделию лишь в бледную тень мамы, которая была способна мягкой улыбкой и парой добрых слов исцелить любую, даже самую глубокую душевную рану.

Верховная – не более чем ледяное сердце в красивой обёртке.

Корделия больше не улыбалась, словно прочла мои мысли. Расслабившись, я слегка насмешливо ей поклонился, не отрывая взгляда от рогатой маски, и, не теряя больше ни секунды, поспешил нагнать служанку.

Снова мимо полетели одинаковые двери и коридоры. Мы были уже близки к выходу, когда мои виски пронзило ледяными иглами, и я привалился к стене, сжимая голову руками. Спина Мар стремительно удалялась. Я хотел окликнуть девушку, но язык словно прилип к нёбу. Только не снова!

«Налево. Вперёд. Налево. Направо. Вниз. Ищи…»

Шепчущий вернулся. Я зажмурился, сквозь мутную пелену боли пытаясь вспомнить схему храма. Тщетно – сосредоточиться не получалось. Я медленно пошел вперёд, опираясь рукой о стену, но далеко уйти не успел. Иглы впились в голову с новой силой, а ноги будто парализовало.

«Налево. Вперёд. Налево. Направо. Вниз. Ищи…» – упрямо талдычил гость в моей голове.

– Да хорошо, как скажешь! Пойду куда хочешь, только прошу, замолчи! – прошипел я в пустоту.

Вернувшись к развилке, я пошёл туда, куда меня направлял странный голос. Да и что ещё мне оставалось, если любой шаг в сторону сопровождался сбивающей с ног головной болью?

После очередного поворота я упёрся в тупик. «Внизу», – услужливо подсказал голос. Я послушно сполз вниз, слепо шаря по стене руками. Боль немного отступила, оставив после себя тупую пульсацию. Спустя некоторое время пальцы нащупали зазор. Есть!

Я потянул тяжёлую фальшпанель в сторону и нырнул в образовавшийся проход, сразу же оказавшись в какой-то пещере. Разгорячённая кожа ощутила блаженную прохладу – вода приветливо раскрыла для меня свои объятия. Наконец-то, почти выбрался!

Воодушевлённый, я пополз к маячившему впереди выходу, предвкушая скорый отдых и спокойный сон. Снаружи было бесцветно и уныло – наступила ночь. Ещё бы, на площадь я явился к полудню, а потом непонятно сколько времени просидел взаперти, ожидая Верховную. Хозяйка уже должна была понять, что что-то пошло не по плану. Я, не без труда поднявшись на ноги, ускорил шаг, но, оказавшись снаружи, резко затормозил.

Меня уже ждали.

* * *

Да что ж за день такой…

Пятеро стражников встали полукругом недалеко от входа, отрезая путь на свободу. Двое, стоящие по краям, уже обнажили клинки. Серые плоские лица не выражали ничего, наводя на мысли о покойниках. Стоящий в центре ольвиций со скошенным вбок носом указал на меня пальцем и рявкнул:

– Руки вверх и шаг вперёд!

Я медленно поднял руки, но с места не сдвинулся. Надо срочно что-то придумать. Вперёд нельзя – не прорвусь. Назад бесполезно – вернусь в храм, а дальше что? Искать другой лаз? Да я даже не знаю, как они выглядят! Представив, как патруль ловит меня за расковыриванием стены святого места, я совершенно не к месту весело фыркнул.

– Шаг вперёд! – Кривоносый командир отряда потянулся к мечу.

– У меня есть идея получше! – выпалил я и, прежде чем успел передумать, с силой оттолкнулся ногами от каменистого дна. Вода мягко заструилась вдоль моего тела, пока я стремительно поднимался вверх, навстречу серебристому свету тёмного солнца.

«Сейчас будет очень громко», – успела промелькнуть мысль, прежде чем мир утонул в пронзительном вое.

Когда закон о допустимой высоте только приняли, весь город позабыл о спокойствии на несколько дней. Магусы раскинули над нами сеть с заклинаниями, которые должны были оповещать о нарушителях, но, как обычно, без проблем не обошлось. Сначала научники напутали с самой высотой, и поэтому мерфолки ростом выше полутора метров – а таких большинство – невольно задевали сеть головами. Когда эту проблему решили, оказалось, что заклинания реагируют на всех живых существ, из-за чего любая проплывающая мимо рыба становилась причиной всеобщей бессонницы.

К сожалению, сейчас всё работало как надо, и теперь весь город будет знать, где я нахожусь. Пламя восторга разгорелось в груди и помчалось по венам. Несмотря на всю серьёзность положения, я рассмеялся, чувствуя себя в этот момент по-настоящему живым. Где-то в глубине души я понимал, что сейчас бы впору кричать от ужаса, поражаясь собственной отчаянной легкомысленности, но мне было слишком хорошо, чтобы думать об этом. Я посмотрел вниз. Ольвиции бестолково метались подо мной: командир, растеряв всё своё хладнокровие, скакал на одной ноге и орал на подчинённых, торопливо стягивая сапог. Кажется, после моей выходки им придется пересмотреть форму. Додумались – ловить вора, будучи облаченными в доспехи.

Я поднялся достаточно высоко, чтобы видеть Ликирис таким, каким видят его рыбы. Бегло осмотревшись, я принял решение плыть вдоль Хребта: затеряться в толпе ночью всё равно бы не удалось, а ближе к трущобам я просто спущусь и пройду через лаз.

Зудящее чувство между лопатками заставило меня обернуться – ольвиции справились со своими доспехами и, оставшись в обычных одеяниях, стремительно нагоняли меня. Сердце пропустило удар. Смеяться больше не хотелось. Прохлопал жабрами и упустил момент!

«Вперёд и вниз, скорее!» – очнулся шепчущий.

– Вот тебя только не хватало! – заорал я. Собственный голос прозвучал незнакомо, на пару тонов выше, и я неожиданно вспомнил о Горцениусе: однажды я слышал похожий визг именно от него.

Мимо просвистела стрелковая игла, чиркнув по моему ушному плавнику, больше испугав, чем причинив боль. Я почувствовал хватку на голени и, извернувшись, влепил пяткой преследователю в нос. Рука, удерживающая меня, разжалась, и я устремился вниз. Черноволосый мерфолк с квадратным подбородком и перекошенной от злости физиономией обогнал меня и перекрыл путь к отступлению.

Мне вдруг стало как-то очень спокойно, и я решился на безумный шаг: бросился вперёд в попытке сбить с толку, но мужчина оказался готов – в его ладони коротко блеснул чёрный нож. Ольвиций замахнулся, целясь в моё горло, но я нырнул под его руку, чудом успев избежать удара в последний момент. Лезвие срезало с моей головы пару кос. Почувствовав движение за спиной, я бросил короткий взгляд через плечо – ещё один стражник догнал меня.

Новый противник схватил меня за волосы, а другой рукой потянулся, чтобы обхватить поперёк туловища. С силой вонзившись зубами в его предплечье рядом с плавником, я прокусил кожу, чувствуя, как рот наполняется горячей кровью. Ольвиций зарычал и выпустил мои волосы, тут же с силой приложив освободившейся рукой меня по затылку. В глазах потемнело. Меня замутило от солёного привкуса во рту и царапающих нёбо осколков чешуи, но я заставил себя сильнее сжать клыки на чужой плоти и дёрнул головой в сторону. Стражник окончательно отпустил меня, и его скулёж потонул в разносящемся над городом вое.

В ходе короткой потасовки я совсем позабыл о втором стражнике с ножом, и это чуть не стоило мне зрения: я перехватил лезвие в нескольких сантиметрах от правого глаза, сжав на нём ладонь, на которой уже красовался свежий порез от Гребня. Черноволосый потянул оружие на себя, и острая боль пронзила мою руку до локтя. Я закричал, в отчаянии дёргая нож в свою сторону. От неожиданности мужчина отпустил рукоять, и я, всё так же сжимая лезвие в кулаке, ударил его навершием по виску. Ольвиций обмяк и пошёл ко дну, а я закрутился на месте, высматривая других преследователей. Не заметив никого поблизости, я со стоном разжал руку. Нож, тускло блеснув на прощание, устремился вниз.

Превозмогая тошноту, я осмотрел рану. Порез выглядел погано, лезвие почти достало до кости. Я на пробу пошевелил пальцами – больно, но двигать могу. Кое-как достав из сумки бинт из саницеи, я устремился вниз, перевязывая руку прямо на ходу.

* * *

Страх догнал у самого дна. Оказывается, я успел доплыть до начала Пустыря, каким-то образом миновав трущобы. Вокруг не было ничего, только каменистая серая земля и редкие колонии светящихся кораллов. Как только ноги коснулись твёрдой поверхности, я задрожал и, несмотря на боль в руке, потянулся к правому плавнику, с силой расчёсывая кожу вокруг него и сдирая чешуйки.

– Как это могло произойти? – сбивчиво бормотал я. – Мы же всё продумали, всё предусмотрели, как…

От закравшейся мысли зазвенело в ушах. Такое могло получиться только в одном случае – кто-то всё же донёс властям, и представление в храме было призвано усыпить мою бдительность. Только одно выбивалось из сложившейся картины, как непослушная прядь волос из причёски: зачем такие сложности, если можно было просто запереть меня в комнате ожидания? Или послать в мой дом стражников ещё утром? То, что сейчас мне удалось уйти от погони, – случайность, ведь я и сам не ожидал от себя такого безрассудства.

– Что же делать? – проговорил я в пустоту.

Предатель укрылся среди своих. Единственное, в чём я был уверен – это не Уннур. Хозяйка так вдохновенно говорила о восстании и столько времени и сил потратила на подготовку, что скорее умерла бы, чем поставила план под удар. Ради собственной безопасности я не могу вернуться ни домой, ни в убежище, чтобы предупредить о произошедшем.

Я выудил Гребень из сумки и упал на колени рядом с толстым белым кораллом, от которого исходил мягкий рассеянный свет. На стеклянной поверхности отчётливо выделялись брызги подсохшей крови. Я думал, что вода смоет её, но этого не произошло. Тогда я попытался стереть её пальцами, потом поскрёб ногтями, даже вытер реликвию об накидку – и ничего. В раздражении я сжал Гребень в ладони, совсем позабыв о порезе.

Кровь, пропитавшая бинт, мазнула по стеклу, оставляя на нём новый развод. В следующее мгновение, прямо на моих глазах, подсохшие капли размокли и впитались в стекляшку. Кровь закружилась внутри реликвии, образуя маленькие голубые воронки. Одновременно с этим мои виски вновь пронзило ощущение впившихся в кожу ледяных игл, и уже знакомый низкий голос зашептал:

«Ты рано расслабился, парень».

Он свистяще зашипел, и я понял – незнакомец смеется.

«Прислушайся, глупец».

Я послушался. Вой потревоженной сети не смолкал, но, помимо этого, я не слышал ничего странного.

«А ты и правда не очень-то умный, да? – Продолжал издеваться голос. – Давай-ка тогда вместе подумаем, почему заклинания до сих пор надрываются, как истеричная базарная баба. Кстати, тебе не кажется, что звук стал громче?»

Я похолодел. У выхода было пять ольвициев. Один остался с разорванной рукой, второй – без сознания и, похоже, теперь валяется где-то в купеческом квартале. Командир и ещё двое по какой-то причине не поднялись с ними. Я, похоже, и впрямь дурак, раз умудрился позабыть о них. Жаль, что они с такой же легкостью не смогли забыть про меня.

«Я помогу. Только пообещай, что будешь слушаться. И не паникуй».

– Выметайся из моей головы! – раздражённо отмахнулся я. – Сам разберусь.

«Не разберёшься!» – прогремел чужак, и меня накрыло новой волной боли. Я прижался лбом к земле и зажмурился. – «Посмотри вперёд».

С трудом подняв враз потяжелевшую голову, я отряхнул чешуйки на лбу от песка и вгляделся в полумрак. Вдалеке, почти у самой границы защитного купола, чернел гладкий монолит.

«Иди туда».

– Да ты издеваешься?! – зашипел я. – Это самоубийство!

Однажды в детстве, когда мне было лет десять, я тайком ускользнул из дома сюда, на Пустырь, чтобы посмотреть на казнь. Начитавшись книжек, я ожидал увидеть плаху и сурового палача, но действительность не оправдала моих ожиданий.

Кажется, тогда поглазеть на действо явился почти весь Ликирис. Новость была громкой: аристократ набросился на серпия, просто выскочив из толпы с кинжалом, пока старик вещал о чем-то с трибуны. Напавшего тут же поймали. Несколько дней его держали взаперти, пытаясь выяснить причину странного поступка, но он так и не сказал тюремщикам ни слова.

В день казни приговорённый и его конвоиры в полной тишине прошли сквозь толпу, двигаясь от трущоб через весь Пустырь. Мужчину не держали – он шёл сам, пустым взглядом глядя прямо перед собой. Из одежды на нём были только простые тёмно-зелёные штаны из грубой ткани. Длинные светлые кудри давно не расчёсывали – по бокам от лица висели полураспущенные кривые косы, а волосы на затылке свалялись и топорщились колтунами. Белая чешуя мерфолка потускнела и выглядела грязной.

Они остановились в нескольких метрах от камня. А потом стражники просто толкнули мужчину вперёд.

Всё произошло мгновенно. Мужчина рассыпался, не дойдя до монолита всего каких-то пять шагов. Его тело, начиная с головы, обратилось в пыль, которая мутным облаком зависла в воде. Не было ни крика, ни стона. Молчала и толпа.

Первым в сторону города удалился конвой, а за ним потянулись и зеваки. Возле камня осталась только серая пыль, медленно оседающая у его подножия.

«Ничего с тобой не случится, дурачок», – не унимался незнакомец.

Потревоженная сеть взвыла совсем близко. Я бросил взгляд за плечо как раз вовремя, чтобы увидеть стремительно приближающихся ольвициев. Я торопливо вскочил на ноги и, поскользнувшись, рухнул обратно.

«Поднимайся!»

Первым порывом было подчиниться. Я начал вставать, оттолкнувшись руками от земли, но тут же обессиленно опустился обратно, почувствовав себя опустошённым, как лопнувший воздушный пузырь.

Последняя капля упала в чашу, над краями которой уже дрожала шапочка мутной жидкости – смесь страха, отчаяния и разочарования. Она разбила тонкую плёнку моего терпения и стала точкой невозврата. Это был тот самый момент, когда все накопившиеся эмоции выплеснулись, оставляя за собой лишь пустоту и безразличие. Если бы кто-то спросил: «Во имя чего ты продолжаешь сопротивляться, Кайриус?» – я бы не сумел ответить.

Я снова мысленно вернулся к приговорённому аристократу. Не потому ли его взгляд был таким? Его чаша тоже однажды переполнилась. Возможно, я просто не хотел отсрочивать неизбежное: меня приведут сюда не сегодня, так завтра. И я, с тем же пустым взглядом, обречённо пойду навстречу смерти. Чтобы рассыпаться пылью и присоединиться к другим несчастным, нашедшим свой последний приют у подножия чёрного камня.

Короткий плен, изматывающая беседа с Примой, непонятный голос в голове, погоня, искалеченная рука – для одного дня слишком много. Больше, чем я мог вынести.

– Сдаюсь.

Приняв решение, я с облегчением закрыл глаза, ожидая удар в спину.

* * *

«Вечно всё приходится делать самому», – проворчал незнакомец.

Дальше всё происходило без моего участия. Как тогда, в храме, я больше не управлял собой. Запертый в собственном теле, я мог лишь с ужасом наблюдать, как уверенно поднимаюсь на ноги и, под изумлёнными взглядами подоспевших стражников, бросаюсь вперёд, прямо навстречу монолиту.

Я попытался пошевелить хотя бы пальцем, но был грубо одёрнут:

– Перестань сопротивляться! – В собственном голосе я услышал недовольные высокомерные нотки. Векс, как же это странно!

«Что ты делаешь? Ты нас погубишь, отпусти меня!» – мысленно возмутился я.

– Это ты нас погубишь, если не прекратишь мне мешать!

«Ты безумец», – заключил я.

– На твое счастье! – весело оскалился он. – Я тебе не враг, парень. И не переживай, тебе точно не грозит умереть от воздействия остирия.

«Остирия?» – переспросил я. Но он не успел ответить.

Нас нагнали почти у самого монолита, сбив с ног. Незнакомец смог вывернуться из хватки и оказался лицом к лицу с преследователем. Я увидел уже знакомый скошенный вбок нос и узнал командира храмовой стражи. За его спиной неумолимо маячили ещё два силуэта.

Растрёпанный командир навис надо мной, мёртвой хваткой вцепившись в руки и прижимая к земле. Он выглядел гораздо тяжелее меня, но незнакомец только усмехнулся и одним движением, подтянув ноги к груди, отбросил ольвиция в сторону, будто тот совсем ничего не весил.

Неугомонный стражник и безумец, управляющий моим телом, одновременно вскочили на ноги и застыли друг напротив друга. В тот же миг боль в руке вернулась, и я обнаружил, что снова могу двигаться.

– Какого векса ты творишь? – прошептал я.

«Какой-то ты хилый, парень. Я устал, давай дальше сам», – и наглец утомлённо зевнул.

Я даже не успел разозлиться. Правую сторону тела обдало жаром, и я осторожно скосил глаза в сторону – мы стояли опасно близко к камню. Подоспели отставшие стражники, но командир предупреждающе вскинул руку, останавливая их.

– Не подходите, я разберусь, – произнёс он твёрдым голосом. И прыгнул на меня.

Не знаю как, но я устоял. Командир схватил меня за горло и попытался толкнуть в сторону камня.

«Не сопротивляйся».

«Да провались оно все в Бездну!» – подумал я и, вцепившись в руку противника, упёрся пяткой в землю, другой ногой ударив мужчину по голени. Он потерял равновесие, и мы оба полетели вниз. Я успел заметить, как побледнело лицо напротив и как в синих глазах промелькнул ужас, прежде чем сам крепко зажмурился и приготовился встретить свою судьбу.

Ничего не произошло. Гадая, почему меня не придавило рухнувшим сверху стражником, я осторожно приоткрыл глаза и осмотрелся. Командира видно не было. Я лежал один у подножия монолита, а надо мной парило серое облако. В некотором отдалении стояли оставшиеся ольвиции, неверяще переводя взгляды с меня на облако и обратно. Я поспешно отполз назад, тревожа прах казнённых, собиравшийся здесь веками. Но мужчины не собирались нападать. Стражники сделали то, чего я ожидал от них меньше всего: рухнули на колени и низко поклонились, ударившись лбами об землю.

– Либерцис, – шептали они, и по моим рукам пробежали мурашки. Меня обуяли восторженный трепет и возбуждение, но по свистящему шипению, раздавшемуся в моей голове, я понял, что эти эмоции принадлежат не мне.

«Дотронься до камня», – приказал голос.

Я медлил. Страх неизвестности боролся с желанием подчиниться. Мои подрагивающие пальцы замерли в нескольких сантиметрах от монолита, словно наткнулись на невидимую преграду. Мне почудилось, что я слышу размеренное биение сердца, ощущаю волнами исходящую от чёрной поверхности пульсацию. Как будто камень ожил и теперь не может решить, позволить ли мне прикоснуться к себе или же оттолкнуть.

После бесконечно долгого мгновения неопределённости преграда исчезла, и я дотронулся до гладкой горячей поверхности. От прикосновения моих пальцев по камню во всех направлениях побежали серебряные нити, складываясь в узор из остроугольных рун, значения которых я не знал. Серебро достигло верхушки монолита, но не остановилось: оно поползло дальше, вверх. Я поднял голову и увидел, как далеко наверху свет ненадолго остановился, но тут же потёк дальше, и как вокруг него кругами разошлись пятна фиолетового цвета.

Низкий гул заполнил пространство. Я осознал, что передо мной не просто место казни, а нечто большее. Что-то древнее, скрывающее какую-то тайну. Остирий – кажется, так назвал его незнакомец.

Мне стало не по себе. Я опустил голову, и сердце рухнуло куда-то в желудок: моя рука погрузилась в камень уже по середину предплечья. Раньше от поверхности исходил нестерпимый жар, но теперь я чувствовал лишь приятное тепло. Несмотря на желание погрузиться в него полностью, разум заставлял отбросить эту мысль, как можно скорее выдернуть руку из плена и бежать прочь. Чутьё подсказало, что стоит мне перестать сопротивляться, как произойдёт что-то непоправимое.

Я подался назад, но попытка освободиться не увенчалась успехом: я лишь сильнее погрузился внутрь ставшего мягким камня. Запаниковав, я упёрся в камень второй рукой – и её тут же затянуло внутрь. Коварный монолит с лёгкостью пропускал вперёд, но не давал никакой возможности передумать и отступить. Он поглощал моё тело всё быстрее и быстрее.

«Успокойся», – пробормотал незнакомец. Его голос звучал сонно и тихо. – «Полезай внутрь».

– Куда ты меня привёл? – обречённо прошептал я. Меня затянуло уже по плечи, и я до боли в мышцах отклонился назад, стараясь держать голову как можно дальше от монолита.

«Туда, где тебе надлежит быть», – произнёс он за мгновение до того, как моё лицо коснулось камня. – «Увидимся на той стороне, парень».

Я погрузился в густое нечто, и мир померк.

* Глацедии (акв.) – стражи, подчиняющиеся Сенату. Выполняли функции полицейских, охранников, надзирателей, дознавателей, палачей и т.д.

* Прима (акв.) – титул верховной жрицы Слышащих.

* Саницея (акв.) – водоросль, которая применяется в медицине. Используется для остановки крови, обеззараживания и ускоренного заживления ран.

* Серпий (акв.) – глава Сената.

* Остирий (устар. акв.) – портал (незнакомец произносит слово на ведаквальтике – древнем наречии, которое Кайриусу незнакомо).

* Либерцис (акв.) – освободитель. Также имя персонажа из полной версии «Песни о Девятерых», дитя двух миров.