Читать книгу: «Тени на набережной», страница 2

Бар «Гудок» встретил их гулом голосов и запахом дешёвого пива, вперемешку с гарью от старых колонок. На стенах – фотографии локомотивов, пожелтевшие афиши концертов. Здесь собирались те, кого город выбросил за борт: водители маршруток, железнодорожники, молодые, но уже усталые парни с района.

За стойкой стоял мужчина лет сорока, в выцветшей рубашке. Он сразу узнал Соколова и прищурился.

– Давно не заходил. – Голос звучал так, будто между словами он перекатывал камни.

– Дела были, – ответил Соколов. – Нам нужен столик в углу. И… тишина.

Они прошли сквозь толпу, уселись в тёмный закуток. В углу гремела колонка, но именно здесь легче всего было говорить без чужих ушей.

Анна впервые позволила себе вдохнуть глубже. Шум бара казался безопасным, словно он стирал следы того ужаса в доме. Но ненадолго. Внутри всё равно жило: «Хозяин ждёт тебя».

Соколов смотрел на неё внимательно.

– Скажи мне честно, Анна. Ты уверена, что не знаешь, кто это может быть?

Она встретила его взгляд.

– Я писала о людях, которых боялись даже произносить вслух. Но того, кто зовёт меня, я не знаю. Или… – она замялась. – Или не хочу вспомнить.

Соколов не ответил. Только прикурил новую сигарету и отвернулся к толпе.

И именно в этот момент к их столику подошёл человек. Лицо знакомое – слишком знакомое. Анна почувствовала, как холод пробежал по коже. Это был тот самый бармен, у которого когда-то она брала информацию для статьи, после которой исчез её источник.

– Анна, – сказал он тихо, почти ласково. – Я ждал, когда ты вернёшься.

Анна застыла. Имя, сказанное чужим голосом, прозвучало слишком лично, слишком близко. Словно кто-то сорвал защитный слой, оставив её обнажённой среди шума и дыма.

Бармен улыбался – но в улыбке было что-то чужое, неестественное. Глаза его не смеялись.

– Я помню, как ты брала у меня слова. Помнишь того парня? Станислава? – Он наклонился ближе, так, что Анна почувствовала запах табака и дешёвого виски. – Ты написала про него статью, а потом он пропал.

Анна сжала кулаки.

– Ты хочешь обвинить меня? – Голос её прозвучал тише, чем она рассчитывала, но твёрдо. – Я делала свою работу.

Бармен склонил голову набок.

– Работу… – Он будто пробовал слово на вкус. – Интересное оправдание.

Соколов откинулся на спинку стула, всё это время молчал, но теперь вмешался.

– Если ты что-то знаешь, говори прямо. Или уходи.

Мужчина посмотрел на него, медленно, оценивающе. Потом снова на Анну.

– Я не враг. Но ты должна понимать: те, кто сегодня пришли за тобой, – не случайные головорезы. Это сеть. Она уходит глубже, чем полиция, глубже, чем газеты. Они считают тебя должницей.

Анна нахмурилась.

– Должницей? За что?

Бармен улыбнулся ещё шире, и в улыбке было уже почти сочувствие.

– За правду, которую ты написала. За то, что открыла дверь, которую сама не видишь. И теперь Хозяин ждёт.

Слово прозвучало так, что даже Соколов чуть напрягся.

– Ты знаешь, кто он? – спросил он резко.

Мужчина сделал вид, что не слышит. Протёр стакан, словно снова был просто барменом, и сказал тихо, почти шёпотом:

– Иногда двери лучше закрывать.

Он развернулся и ушёл обратно к стойке, растворившись в шуме и смехе.

Анна сидела неподвижно, сердце колотилось. Она понимала: это было не предупреждение. Это был вызов.

Соколов наклонился к ней.

– Что он имел в виду? Какую дверь ты открыла?

Анна закрыла глаза. Перед ней всплыло прошлое – тот самый материал трёхлетней давности, который сорвал ей репутацию. Тогда всё казалось громким разоблачением. Но, возможно, именно тогда и началась её нынешняя ночь.

Она открыла глаза.

– Кажется, мы только прикоснулись к краю.

Анна взяла со стола стакан, хотя он был пуст. Её пальцы нервно вертелись вокруг стекла, словно это могло удержать от падения куда-то глубже.

– Это было три года назад, – начала она, глядя не на Соколова, а в тёмное пятно на стене. – Статья о «СеверТрасте». Большая компания, официально занимавшаяся логистикой. Я получила документы… утечки, которые доказывали: под прикрытием они гнали оружие.

Она замолчала, словно сама испугалась сказанного вслух. В шуме бара слова прозвучали как чужие, но Соколов слушал, не перебивая.

– Я знала, что это риск, – продолжила она. – Но не думала, что рискнут они. Через неделю после публикации мой источник исчез. Парень, про которого он говорил, тоже. Газета замяла материал, всё превратили в «слухи». А я осталась… – она судорожно вздохнула, – с пятном. С репутацией, что я выдумываю сенсации.

Соколов затянулся сигаретой, пепел падал в переполненную пепельницу.

– Но если документы были настоящими, – сказал он медленно, – то «СеверТраст» мог и правда быть частью чего-то большего.

Анна кивнула.

– Я тогда не видела масштаб. Мне казалось, что разоблачила компанию. А оказалось – я задела чей-то фундамент.

В этот момент на столе завибрировал её телефон. Она вздрогнула, как будто кто-то коснулся её плеча. Экран засветился: «Не отвечай».

Сердце ударило в горло. Она всё равно провела пальцем. Сообщение. Всего три слова:

«Ты уже должна.»

Соколов склонился, глядя через её плечо. Его глаза сузились.

– Счёт открыли.

Анна чувствовала, как холод разливается по всему телу. В этот момент бар, люди, шум – всё стало фоном. Мир сузился до светящегося экрана и этой фразы.

Она подняла взгляд на Соколова.

– И что теперь?

Он раздавил окурок в пепельнице, встал.

– Теперь мы идём за ответами. Или они придут за тобой снова.

Анна медленно поднялась. Её колени дрожали, но внутри впервые появилось что-то, похожее на решимость.

Она знала: назад дороги нет.

Глава 4

Они вышли из бара под гул дверей, за которыми осталась толпа, смех и музыка. На улице было сыро, асфальт блестел под светом фонарей, словно натянутая кожа. Воздух пах гарью от проезжавших поездов и мокрым железом рельсов.

Анна подняла воротник пальто. Холод казался липким, цеплялся к коже, как руки, от которых невозможно избавиться.

Соколов зажёг сигарету и сделал вид, что просто курит. Но его глаза постоянно скользили по переулкам, по окнам домов, по каждому силуэту, мелькнувшему вдалеке.

– Они здесь, – сказал он негромко, выпуская дым. – Чувствуешь?

Анна кивнула. Она не видела никого, но ощущала взгляд – тяжёлый, настойчивый. Как будто темнота сама смотрела на них.

– Что делать? – спросила она тихо.

– Идём, – коротко бросил Соколов. – Шум нужен. Люди. Там труднее работать тем, кто привык прятаться.

Они двинулись вдоль улицы. Вокруг гудели трамваи, редкие прохожие спешили мимо, не глядя. Вдалеке, за аркой старого дома, мелькнула тень.

Анна почувствовала, как у неё снова сжался живот.

– Если это они…

– Это они, – подтвердил Соколов спокойно. – Но сегодня они не стреляют. Сегодня они смотрят.

Он свернул в переулок, где висела тусклая вывеска «Фотоархив. Вход со двора». Дверь скрипнула, пахнуло пылью и старыми бумагами.

Анна остановилась на пороге.

– Архив?

– Здесь работал один человек. Старый связной, – сказал Соколов. – Он копался в документах «СеверТраста», когда ещё никто не понимал, что это за структура. Если кто и знает, с чего всё начиналось, то он.

Они вошли. Коридор был узкий, с облупленной краской и лампами, мерцающими от сырости. В глубине слышался шорох, будто кто-то двигал ящики.

Анна сжала зубы. Каждый шаг эхом отдавался в её висках. Она понимала: здесь их ждёт не просто информация. Здесь будет что-то, что перевернёт всё, что она знала.

Соколов остановился у двери с табличкой «Фонд закрыт». Постучал.

Изнутри донёсся голос – хриплый, усталый:

– Закрыто.

– Это Соколов, – коротко сказал он.

Тишина. Потом щёлкнул замок, дверь медленно открылась.

В проёме стоял мужчина лет шестидесяти, седой, с глазами, в которых было больше тени, чем света. Он посмотрел на них внимательно и сказал:

– Я знал, что вы придёте. Но вы опоздали.

Мужчина отступил, пропуская их внутрь. Кабинет больше напоминал склад: ряды пыльных коробок, стопки папок, пожелтевшие газеты. Воздух был густым, как в погребе, пах плесенью и старой бумагой.

Михаил закрыл дверь, повернул ключ дважды и только потом заговорил.

– Если вы здесь, значит, круг замкнулся, – сказал он хрипло. – Но слушайте внимательно. Долго у меня не получится.

Соколов сел на край стола, скрестив руки.

– Начни с главного. Что за «СеверТраст»?

Мужчина усмехнулся.

– Вы думаете, это компания? Фирма? Нет. Это оболочка. Фасад. Под ним – сеть. Люди, которые жили между строк закона, пока остальные спорили о политике и курсах валют.

Анна села напротив, чувствуя, как в груди снова поднимается тяжесть.

– Я писала про них. Я знала, что они занимались оружием. Но… тогда всё выглядело иначе.

Михаил взглянул на неё внимательно.

– А теперь ты сама в их списке. И не спрашивай почему – иногда достаточно одного слова, одного документа, чтобы тебя записали должником.

Соколов нахмурился.

– Кто их «Хозяин»?

Мужчина замолчал. Его пальцы нервно теребили край папки. В глазах мелькнул страх.

– Имя… я не скажу. Даже думать о нём вслух – опасно.

– Значит, ты знаешь, – тихо сказала Анна.

Михаил резко встал, подошёл к шкафу и достал тонкую папку. На обложке не было ничего – только след от старой этикетки. Он положил её на стол, посмотрел на них долгим взглядом.

– Здесь всё, что я собрал. Финансовые связи, подписи, люди, которые исчезли. Я берег это, но… – он вздохнул. – Но за мной тоже следят. Я чувствую.

Анна протянула руку, открыла папку. На первой странице – фотография: группа мужчин в дорогих костюмах, на фоне логотипа «СеверТраста». Под фото карандашом было подписано: «2009. Открытие. Среди них – он».

Она подняла глаза.

– Кто «он»?

Мужчина хотел ответить, но в этот момент в коридоре что-то скрипнуло. Потом – тихий стук, едва различимый, но чужой.

Михаил побледнел.

– Вы привели их сюда…

Они едва успели развернуть папку, как в коридоре раздался ещё один, резкий звук – когтистый шорох по металлу и потом глухой удар, будто кто-то толкнул по стеклу. Михаил замер, его лицо побледнело до цвета бумаги, о которой он так боялся произнести имя. На губах застряло что-то несказанное, и он, не в силах придумать предлог, вскинул руку к лампе.

Стук повторился – ближе, быстрее. В одно мгновение дверь в комнату распахнулась, и в проём влетели тёмные силуэты. Было тяжело понять, сколько их; в тусклом свете лунного окна они казались серией смутных теней, у которых в руках свистели бутылки и ткань.

– Гадость, – выругался Соколов, но не успел добавить ничего ещё: один из людей метнулся к столу, выхватил из стойки кувшин с чем-то коричневатым и плеснул жидкость по ряду папок. Запах был резким, быстрым – керосин, едва прикрывшийся под названием «топливо для печки».

В следующую долю секунды кто-то поджёг тряпку, и огонь словно проснулся от сна: маленькая полоса пламени лизнула край картона, затем хищно перебежала к следующей папке. Бумага заскрипела, словно жалуясь, и закрутилась в жёлто-оранжевое язычковое бешенство.

Анна не знала, что делать сначала. В её голове промелькнула абсолютно иррациональная мысль: всё, что она когда-то выжимала из мира – документы, имена, доказательства – сейчас становится дымом. Дыхание перехватило, и от этого воздух вокруг будто стал тяжелее, плотнее, словно кто-то налил его свинцом.

Соколов рванул к огню, без долгих раздумий. Он схватил ближайшую тяжёлую куртку и бросил её на пламя. Куртка вздулась, пламя ударило по ней, но она заглушила первое шипение. Из пепла посыпалась пыль, и на мгновение запах горелой шерсти смешался с запахом бумаги и бензина – адская, густая смесь.

«Быстрее!» – кричал он, толкая всех к выходу. Михаил судорожно хватал папки, швырял их в охапку, но руки дрожали, и часть документов уже покрывалась чёрной коркой. Анна схватила край папки, её пальцы прилипли к ламинированной обложке, и она, не думая, затащила туда самое ценное – те листы, где сквозили имена, подписи, номера счетов. Она знала: бумага горит, но нужны были не все страницы; достаточно той одной строки, чтобы двигаться дальше.

Один из нападавших рванул к окну, разбил стекло, и в комнату хлынул ледяной воздух. Он устроил ещё одну поджигательную попытку у полки, и огонь, разжимая свои лапы, бросился к новому столбу бумаги. В тот момент, когда сгущалась паника, Михаил схватил старую металлическую тумбочку и, рывком, как будто хотел сбить чьё-то лицо, прижал её к горящему краю – металл шипел, но пламя приглушилось.

– Выход! – командовал Соколов, крутясь и перекрывая дорогу к людям в масках. Он видел, как один из них уже тянет к шее бутылку с остатками топлива, готовясь к новому залпу. Соколова осенило: есть пожарный кран в коридоре. Он рванул за ним, срывая обшивку со стены, и, пробежав, выломал вентиль. Всплеск холодной воды ударил по бумаге, и огонь с хрипом отступил, захлёбываясь в пару и клубах чёрного дыма.

Кто-то из нападавших, испугавшись, бросил свою тряпку и отступил. Другие уже потеряли организационный пульс – паника кипела в их рядах. Один, запнувшись, упал; его маска слетела, и под ней было обычное лицо с блеклой кожей, без узоров или родинок, будто его и не собирались запоминать. Другой, видимо оценивая провал, дал знак, и тени отступили так же быстро, как и пришли, оставив после себя лишь шлейф дыма и полыхающие края папок.

Анна едва дышала. Она вдохнула запах гари, и во рту у неё появилось горькое, металлическое послевкусие. Струйка воды капнула ей на щёку, и в ней сверкнула крошечная искра – бумажный пепел. Её руки дрожали, но внутри что-то упрямо сопротивлялось: это было осознание того, что не всё потеряно.

Когда дым начал рассеиваться и тревога спала, они обошли стол. Многие папки обуглились по краям; но то, что действительно имело значение, уцелело – не полностью, но достаточно, чтобы что-то прочесть. На загоревшей, почерневшей странице под углом пламени виднелась строка, где сквозил номер – банковский расчётный счёт, штамп оффшорного агента и сокращённое имя.

Бумага была подпалённая только по краю: кто-то, очевидно, намеренно прикрыл те строки первым – или, возможно, они находились в глубине стопки и успели укрыться от прямого пламени.

Михаил сел на старый ящик, его руки дрожали, в глазах стояли слёзы, но они были не столько от боли, сколько от какого-то дежавю – как будто воспоминание о том, что всё, что он хранил, могло быть потеряно в один миг, сейчас прошло через него как вспышка.

– Они знали, что мы здесь, – сказал он сипло. – Они знали, когда придут. Значит, у них был слух. Значит… – он не смог договорить.

Соколов присел рядом, схватил обугленную папку и, с усилием, раздвинул края. На внутренней странице, с тех пор покрытой запахом дыма, угадывался карандашный набросок: список имён, строка за строкой, и рядом пометка – «перевести через…», затем неразборчивая аббревиатура и, отчётливо, три цифры счёта.

Анна наклонилась и перечитала: часть номера, два знакомых слова – «Север» и «Траст» – и, ниже, чужая подпись, с которой у неё где-то раньше был звон в ушах. Это была не вся картина, но это была карта. Это было начало дороги в тот самый подвал системы, который они искали.

– Они хотели сжечь всё, – сказал она шёпотом. – Но не смогли. Что-то или кто-то мешал.

Соколов поднял голову, в нём разлилось то же, что и в Анне: не радость, а холодное осознание – у них теперь есть ключ, но кто-то точно знал про их маршрут. Значит, кто-то ближе, чем они думали. Значит, следующий шаг будет опаснее.

Михаил вдруг встал, будто вспомнив что-то очень важное. Он прошёл к маленькому сейфу в углу, выбил комбинацию, и вынул узкую металлическую коробочку. Внутри лежал старый, аккуратно сложенный лист – тот самый, который он хранил, как последнюю надежду. Он протянул его Анне.

– Это я сохранил для тех, кто пойдёт дальше, – сказал он хрипло. – Берегите. Я не хочу, чтобы ещё кто-то платил за молчание.

Анна приняла лист. Его края были немного подпалены, но текст на нём читался чётко. Там были имена, даты и запись – адрес, который она раньше пропустила. Это была ниточка. Тонкая, но крепкая.

Снаружи сирены приближались, где-то включился рёв машин. Они знали: оставаться здесь нельзя. Городу требовалось знать правду, но сейчас главным было остаться в живых.

Когда они выходили, Михаил, глядя вслед, шёпотом произнёс:

– Идите осторожно. Они будут пытаться закрыть любую дверь, что вы откроете. И помните – некоторые долги оплачивают не только деньги.

Анна ходила по улице, держа в кармане листок. Пламя поджарило бумагу, но не уничтожило её сути: шрам на краю страницы был, как след, как отпечаток настоящего. И в этом шраме теперь был ответ – или новая ловушка. Она не знала ещё. Но знала точно одно: вернуться назад нельзя.

Глава 5

Утро встретило город серым небом и влажным ветром, который пробирался под одежду и щипал кожу так, словно хотел напомнить: всё живое здесь временно. Машины на мосту двигались рывками, ритмично мигая стоп-сигналами, и от этого дорога казалась не трассой, а пульсом мегаполиса – то учащённым, то замирающим.

Анна сидела на пассажирском сиденье и смотрела в боковое стекло. Адрес, записанный на подпалённой странице, лежал в её кармане, сложенный вчетверо. Бумага шуршала всякий раз, когда она меняла позу, и казалось, что этот звук громче, чем весь шум города.

– Ты выглядишь так, будто едешь на собственные похороны, – сказал Соколов, не отрывая взгляда от дороги.

– Может, так и есть, – тихо ответила она.

Они подъехали к зданию. Анна ожидала увидеть что-то мрачное: заброшенный склад, подвальный офис без вывески, тёмные окна. Но перед ними возвышалась современная стеклянная башня, одна из тех, что одинаково растут в любом крупном городе. Чистый фасад, ровные буквы на входной табличке: «SeverTrust Consulting». Внизу – цветы в бетонных клумбах, охранник в форме и женщина с кофе навынос, спешащая к revolving door.

– Всё слишком прилично, – пробормотала Анна.

– Самое страшное всегда прячется под приличным, – ответил Соколов.

Они вошли внутрь. Холл встретил их зеркальными стенами, запахом полироли и слишком громким тиканием дизайнерских часов на ресепшене. Девушка в строгом костюме улыбнулась дежурной улыбкой.

– Чем могу помочь?

– У нас назначена встреча с господином Аркадьевым, – быстро сказал Соколов, не моргнув.

Анна даже не успела удивиться: Соколов говорил так, будто репетировал эту фразу. Девушка проверила список и кивнула.

– Лифт направо, шестнадцатый этаж.

Внутри лифта Анна почувствовала, как сжимается грудь. Всё слишком гладко. Слишком просто.

– Ты что-то знаешь? – спросила она.

– Нет. Но иногда лучше выглядеть так, будто знаешь.

На шестнадцатом этаже пахло свежим пластиком и дорогим кофе. Коридор был пуст, только где-то слышались голоса за закрытой дверью. Они нашли офис Аркадьева. За столом сидел мужчина лет сорока, в дорогом костюме, с лицом, на котором не задерживались черты: оно словно было создано, чтобы его забывали.

– Добрый день, – он улыбнулся слишком ровно. – Чем могу быть полезен?

Анна слушала его голос и думала: это не враг. Это винтик. Обычный исполнитель. Она сделала пару формальных вопросов про «сотрудничество», а Соколов молчал и смотрел на стены. На полке стояла рамка с фотографией: мужчина и его сын на рыбалке.

И вдруг Соколов заметил – в стопке папок на столе мелькнула та же аббревиатура, что была на подпалённой странице. Всего один раз, в уголке отчёта.

Анна поймала взгляд Аркадьева – и увидела, как его улыбка дрогнула. На долю секунды он понял, что они заметили.

– Извините, – пробормотал он, встал и будто пошёл за водой. Дверь тихо щёлкнула за ним.

Они ждали пять минут. Потом ещё пять. Никто не вернулся.

Соколов вышел в коридор, но он был пуст. Ни Аркадьева, ни звуков, ни даже следов того, что здесь кто-то был. Будто человека просто стёрли.

Анна подошла к столу. Папки исчезли. Только на стеклянной поверхности осталась крошечная, почти незаметная царапина – как напоминание, что он был, но его больше нет.

Она почувствовала, как холод пробежал по позвоночнику. Всё это было похоже не на случайность, а на демонстрацию. «Мы знаем, что вы пришли. Мы видим каждый ваш шаг».

– Нас ведут, – сказал Соколов.

Анна кивнула. Она понимала: настоящая игра только начинается.

Анна молчала всю дорогу до парковки. Она чувствовала, как кожа под одеждой горит, а пальцы дрожат не только от страха. Всё слишком быстро – вход в офис, исчезновение Аркадьева, пустой стол. И теперь – эта тягучая тишина между ними.

Соколов остановил машину в тени, вырубил двигатель. Внутри стало почти темно, только огни с улицы ложились на его лицо рыжеватыми бликами. Он молчал, но напряжение, исходящее от него, было сильнее любых слов.

Анна вдруг поймала себя на том, что смотрит не на дорогу, не на документы, а на его руки на руле. Сухие, сильные, уверенные. Руки, которые несколько часов назад давили огонь в архиве и держали её за локоть, когда она почти теряла равновесие.

– Ты слишком близко подпускаешь людей, – сказал он хрипловато, не отводя взгляда. – Особенно тех, кто может исчезнуть в любую секунду.

– А ты? – ответила она резко. – Ты ведь тоже можешь исчезнуть.

Он усмехнулся, и в этой усмешке было что-то опасное и живое.

– Вот поэтому я и держусь ближе к тебе.

Её дыхание сбилось. В какой-то момент она почувствовала, что если сделает ещё одно движение, то наклонится к нему сама. Словно между ними натянули тонкую струну, которая вибрировала от каждого взгляда, от каждого слова.

Он чуть подался вперёд, и Анна ощутила его запах – табак, металл, и что-то ещё, очень личное, от чего у неё внутри всё сжалось и разжалось одновременно.

Она отвернулась к окну, чтобы не показать, как сильно на неё действует его близость. Но в отражении стекла всё равно видела его глаза – тёмные, внимательные, слишком близкие.

– Мы играем в игру, где выживет не тот, кто сильнее, – сказала она тихо. – А тот, кто вовремя умеет держать дистанцию.

– Дистанцию? – его ладонь легла на её запястье, легко, но властно. – Мы уже перешли её.

Она не ответила. Но не убрала руку.

Анна не могла заснуть той ночью. Она лежала в квартире, слушала, как за окном шумит ветер, и прокручивала в голове каждый миг прошедшего дня. Исчезновение Аркадьева, пустой стол, ощущение, что их вели. Но сильнее всего в памяти оставалось то короткое прикосновение – рука Соколова на её запястье. Тёплая, тяжёлая, как будто она не просто держала её, а приказывала не уходить.

Она поднялась с постели, зажгла сигарету – редко позволяла себе курить, но сейчас дым был единственным, что немного успокаивало. На телефон пришло сообщение: «Спишь?» – от Соколова.

Она усмехнулась. Он всегда выбирал момент.

«Нет».

«Открой дверь».

Она не удивилась – скорее почувствовала, как сердце ускорилось. Он стоял в коридоре, в тёмной куртке, с усталым лицом. В руках пакет с кофе.

– Ночь длинная, – сказал он, проходя внутрь. – Мы оба не уснём.

Анна не возражала. Они сели за стол, молча пили. Тишина между ними была не пустой, а наполненной: каждый звук был громче обычного, каждая пауза – длиннее.

– Сегодня, – начал он, – когда этот клерк исчез… У меня было чувство, что нас проверяют. Что мы – пешки в чьей-то партии.

– Пешки тоже могут дойти до конца, – ответила она, отводя взгляд.

Он посмотрел на неё, и Анна почувствовала, как это внимание прожигает насквозь. Она вспомнила его запах в машине, то, как его пальцы легли на её руку. И сейчас, в этой кухне, между кружками с остывающим кофе, желание снова вспыхнуло.

Соколов вдруг наклонился ближе, так что его плечо почти коснулось её. Она сделала вид, что это не имеет значения, но внутри всё сжалось.

– Ты боишься, Анна? – спросил он.

– Тебя? – усмехнулась она. – Нет.

– Себя.

Она не ответила.

Он не касался её, но его близость была сильнее любого прикосновения. И в этой тишине она поняла: если он сейчас протянет руку, она не оттолкнёт.

Но он не сделал этого. Просто откинулся на спинку стула, взглянул на часы и хрипло сказал:

– Завтра будет хуже. Спи, если сможешь.

Он ушёл так же быстро, как пришёл, оставив её с дрожью в пальцах и чувством, что она только что прошла по краю пропасти.