Отзывы на книгу «Колымские рассказы», страница 4

«Нужна ли будет кому-либо эта скорбная повесть? Повесть не о духе победившем, но о духе растоптанном. Не утверждение жизни и веры в самом несчастье, подобно «Запискам из Мертвого дома», но безнадежность и распад. Кому она нужна будет как пример, кого она может воспитать, удержать от плохого и кого научить хорошему? Будет ли она утверждением добра, все же добра - ибо в эстетической ценности вижу единственный подлинный критерий искусства»

АДАЖИО СОЛЬ МИНОР Несомненно нужна!!! Нужна для того, чтобы об этой неприглядной странице истории помнили люди, которым посчастливилось родиться в век меньших потрясений и сотрясений.

Невероятно сложная и трагическая судьба автора «Колымских рассказов» не отпускает меня. Не знаю, кто и каким образом отмеряет количество испытаний, выпадающих на долю того или иного человека, однако не могу не отметить, что в природе временами встречаются фатально несчастливые люди. Варлам Тихонович Шаламов - один из них.

Словно маятник колебалась в оценке книги состоящей из трёх частей: «Колымские рассказы», «Левый берег», «Артист лопаты». Крайне трудно быть объективной, потому что подобная литература, помимо художественного, имеет очень важное документальное и историческое значение. Его колымские повести своеобразный «дневник эпохи», в котором подробно описывается до какой степени физического и морального распада может опуститься человек под неустанным гнётом обстоятельств, голода, насилия. Да и никуда не денешься от такой человеческой компоненты, как сострадание. Подумать только, 17 лет лагерей!!! Для наглядности неприглядности лагерного существования приведу пару-тройку авторских цитат:

Лагерь - отрицательная школа жизни целиком и полностью. Ничего полезного, нужного никто оттуда не вынесет, ни сам заключённый, ни его начальник, ни его охрана, ни невольные свидетели - инженеры, геологи, врачи, - ни начальники, ни подчинённые. Каждая минута лагерной жизни - отравленная минута. Так много такого, чего человек не должен знать, не должен видеть, а если видел - лучше ему умереть

Встречались и другие людоеды. Это самые обыкновенные люди. На людоедах нет никакого каинова клейма, и, пока не знаешь подробностей их биографии - всё обстоит благополучно. Но даже если и узнаешь об этом - тебе это не претит, тебя это не возмущает. На брезгливость и возмущение такими вещами не хватает физических сил, просто места не хватает, где могли бы жить чувства подобной тонкости

Из последних сил голодный, измученный арестант доползет, дошагает до "вахты", чтобы донести и разоблачить товарища. Это делается недаром - начальник может угостить махоркой, похвалить, сказать спасибо. Собственную трусость и подлость доносчик выдает за что-то вроде долга

Чтение давалось непросто, погружение было дозированным. Несмотря на то, что некоторые истории повторяются и кочуют из одного рассказа в другой, мне это не мешало.

Хотелось бы избежать нагромождения мёртвых слов, поэтому заинтересованным этой «скорбной повестью» рекомендую к просмотру документальный фильм «Несколько моих жизней» и замечательные рецензии: tozik рецензия, slom_sistem рецезия, MaioloCoelostat рецезия.

P.S:

Колыма ты, Колыма, Чудная планета. Девять месяцев – зима, Остальные – лето

Ох, какие-то всё непростые книги последнее время мне попадаются. А эта книга еще страшна тем, что всё это происходило на самом деле. Мало того, автор всё это видел своими глазами. От этого становится еще более жутко. Одно дело - художественный вымысел, другое - практически автобиографическое повествование...

Хочется отдельно остановиться на авторском стиле. Он кажется очень сухим и больше даже похожим на "нон-фикшн". Но при этом настолько пробивает твое сознание, что диву даешься. Понимаю, конечно, что по бОльшей части это происходит именно от понимания ужаса всего происходящего на страницах книги. Но вот это сухой авторский стиль, рассказывающий о вещах, от которых шевелятся волосы на голове, возможно как раз еще больше нагнетает атмосферу этого ужаса.

Могла бы поставить и чистую пятерку, но были моменты, за которые я никогда не смогу простить автора. Издевательство над животными (не говорю уж про убийство) никому не могу простить. Можете кидать в меня камнями, но мне животных всегда больше жалко, чем людей. И ничего не могу с собой поделать.

Не знаю, могу ли я кому-то рекомендовать эту книгу. Но, думаю, читать такое очень полезно, хоть и дико больно. Особенно больно за людей, которые силой своей власти доводили других до скотского состояния. И больно за тех, кто сумел сохранить человеческое обличие в таких адских условиях.

Очень тяжелые рассказы, которые до сих пор вызывают много споров.

Так, Шаламов, создав биографическую книгу, не указал, за что его герой попал в лагерь. Как будто все в лагери по умолчанию сидели без вины. Но сам Шаламов при этом не был без вины виноватым, если читать его биографию, он совершал преступления, и за это и был осужден.

Другое дело, что само содержание заключенных в лагерях было ужасного качества. Голод, холод, безнадежность - все это очень страшно и жутко. Хотелось бы, чтоб никогда такого не было ни в одной стране.

Каждый раз, когда читаю такие книги , я снова и снова задаюсь вопросами : Есть ли предел человеческой жестокости ? Есть ли предел человеческим страданиям ? Есть ли предел человеческой выносливости ? И сама я смогла -ли бы всё это вынести и как ? Когда : работа на 50-ти градусном морозе - это нормально; 16-ти часовой рабочий день в тяжелейших условиях - это нормально; на завтрак кипяток и кусок хлеба - это нормально; так называемые суп и второе - в одной тарелке - нормально; ржавая селёдка, которая по бумагам идёт как мясо - нормально; настоящая еда - только во сне - нормально; убить за свитер - нормально; не приглянулся конвойному - может запросто убить - нормально; обморожения, дизентирия, дистрофия, цинга и т.д. - нормально; бесконечные и нескончаемые вши - нормально; побои и унижения от блатарей, от конвойных, от начальства - нормально; Тут можно продолжать , ужасаться и снова продолжать. Тут практически каждая история, полная леденящего ужаса. И если и появляется лирическая нотка, то от этого не становится легче, потому что знаешь, чувствуешь, что ждать там доброго и светлого не приходится. Конечно, чтение это не принесёт вам удовольствие, не порадует и не согреет духовно, но оно необходимо не только ради тех, кто это пережил, кто остался там, но и ради самих себя, чтобы не очерстветь душой, не потерять человеческое лицо и достоинство.

Дальше...

ПОЭТУ В моем, еще недавнем прошлом, На солнце камни раскаля, Босые, пыльные подошвы Палила мне моя земля. И я стонал в клещах мороза, Что ногти с мясом вырвал мне, Рукой обламывал я слезы, И это было не во сне. Там я в сравнениях избитых Искал избитых правоту, Там самый день был средством пыток, Что применяются в аду. Я мял в ладонях, полных страха, Седые потные виски, Моя соленая рубаха Легко ломалась на куски. Я ел, как зверь, рыча над пищей. Казался чудом из чудес Листок простой бумаги писчей, С небес слетевший в темный лес. Я пил, как зверь, лакая воду, Мочил отросшие усы. Я жил не месяцем, не годом, Я жить решался на часы. И каждый вечер, в удивленье, Что до сих пор еще живой, Я повторял стихотворенья И снова слышал голос твой. И я шептал их, как молитвы, Их почитал живой водой, И образком, хранящим в битве, И путеводною звездой. Они единственною связью С иною жизнью были там, Где мир душил житейской грязью И смерть ходила по пятам. И средь магического хода Сравнений, образов и слов Взыскующая нас природа Кричала изо всех углов, Что, отродясь не быв жестокой, Успокоенью моему Она еще назначит сроки, Когда всю правду я пойму. И я хвалил себя за память, Что пронесла через года Сквозь жгучий камень, вьюги заметь И власть всевидящего льда Твое спасительное слово, Простор душевной чистоты, Где строчка каждая – основа, Опора жизни и мечты. Вот потому-то средь притворства И растлевающего зла И сердце все еще не черство, И кровь моя еще тепла. В. Шаламов

"Золото - это смерть".

Многочасовая работа на приисках днём и ночью, голод, холод, побои, истощение (от недоедания, недосыпания, непосильной тяжести) превращает заключенных в шлак, а дальше только смерь. Выжить в подобных условиях практически невозможно. Если, конечно, не случится чудо. Человек теряет свой облик. Когда мужчина ростом 180 см весит 48 кг, а его кожа превратилась в черепаховый панцирь, кисти рук согнулись и навек закостенели по толщине черенка лопаты или кайла, расчесы от вшей уже не заживают, а гной и кровь из отмороженных пальцев так натекают в резиновую галошу-чуню, что нога хлюпает при каждом шаге, как будто в луже, то о каком "облико морале" можно говорить?

Жуткая книга. А самое страшное то, что это правда. И кто-то такое пережил. И даже выжил. Со временем зажили цинготные язвы, кровавые трещины на подошвах, размягчилась толстая кожа-панцирь, но раны души никогда не смогут зажить. И память не отпустит.

Сборник состоит из коротких, но таких пронзительных, шокирующих своей правдой, рассказов. Маленькие зарисовки о том, как человека превращают в отработанный шлак. В которых один живой является представителем тысяч мёртвых. Он живет тем же, чем живет камень, дерево, птица, собака. Выживает, хоть сутки - сплошная цепь унижений с той минуты, когда открываются глаза и уши. А самыми тёплыми и добрыми словами в книге были: "Разве они виноваты?" врачихи Лидии Ивановны, за которые посылалась ей тысяча благословений...

Эта книга - сухое, бесстрастное изложения об одной из самых позорных страниц истории нашей страны - о репрессиях времен Сталина, репрессиях против своего народа. Страшная книга в своей простоте. В авторском изложении нет надрывов, нет всплесков эмоций, оно очень спокойно и без страстей. Автор не просто смотрит со стороны, он смотрит как будто сверху, отстраненно, стараясь быть объективным. Книга необычная, всего около сотни маленьких рассказов, но в этой книге нет ничего надуманного. Все, о чем написал Шаламов, он пережил САМ!! Трагическая книга реального свидетеля тех страшных событий, человека бывшего по ту сторону колючей проволоки. Автор заставляет нас нынешних почувствовать ужас того времени, концовки некоторых рассказов подводят промежуточный итог какого-то события. Например, я не сразу поняла о каком поэте написан рассказ "Шерри-бренди", но меня потрясло, когда я узнала, что это последние минуты жизни Осипа Мандельштама... Шаламов говорит о физическом распаде личности в сталинских лагерях и о распаде моральном и нравственном, которые еще страшнее. Когда коминтерновский деятель, знаток Гёте, капитан дальнего плаванья, весельчак и балагур чешет пятки вору в законе, что-то обрывается в душе. Я не могу осуждать никого из них. Голод, холод, побои и унижения. Стерты моральные нормы людей. Могут откопать мертвеца, чтобы снять с него одежду (рассказ "Ночью"). Для людей счастьем жизни становится просто кусок хлеба. ( "Хлеб"). Человека могут убить за свитер ( "На представку"), могут просто расстрелять для отчетности ( "Одиночный замер")....В лагерях нормально чувствуют себя только блатные и уголовники, но для простых, умных людей, это настоящий ад. Многим кажется, что такого просто не могло быть. Раз посадили, значит, хоть в чем-то сам виноват. Так себе успокоение. Но этим ты как будто выгораживаешь себя. Я то невиновен, меня -то точно не за что было бы сажать . Я-то точно бы там не оказался. В одном из рассказов обычный человек, которые , скорее всего, тоже не верит, что там могут сидеть невиновные люди, сам попадает по ошибке к заключенным. Пробыл он "заключенным" всего неделю, но изменил своё отношение к происходящему навсегда. Мелькают лица заключенных. Не успеваешь привыкнуть. Осколки... Брызги... Лес рубят, щепки летят... Летят не щепки, а человеческие жизни, судьбы, перемолотые злым молохом сталинских репрессий.. Может , высшая задача , литературный подвиг этого автора в том, что он не дает нам забыть о тех страшных временах . Отмахнуться от этого нельзя. Потому что это свидетельство настоящего очевидца. Говорят, что "читать Шаламова страшно, а не читать - стыдно". Лучше и не скажешь.

Это надо читать. Это нельзя читать. Это Солженицын, который умеет писать, а не нагромождать под тоннами художественности как бы испытанную им правду-матку ГУЛАГА. Шаламов был в лагерях. Шаламова страшно читать, но не можешь оторваться. После каждого рассказа, замираешь и не хочешь больше думать. Не хочешь больше возвращаться, но возвращаешься. Как тянешься к по-настоящему хорошим книгам.

Это избранные произведения из сборников "Колымские рассказы", "Левый берег", "Артист лопаты", "Очерки преступного мира", "Воскрешение лиственницы" и "Перчатка или КР-2". Тяжелая книга, хотя с лагерной литературой я знакома еще с солженицыновской прозы. Шаламов - типичный представитель 58ой, политической статьи, каких тогда было тысячи или даже миллионы. Самизад, троцкист, а третий срок - за то, что назвал Бунина русским гением. В общей сложности - 20 лет лагерей, кое-где еще подкидывали пару годиков по 14 параграфу 58ой за саботаж (отказ от работы). Читать такие вещи физически страшно. Описание бараков на 2 тысячи человек с четырехэтажными нарами, где под потолком становились педерастами за корочку хлеба или за возможность подобрать чинарик у параши, ежедневной 16часовой работы на 6о-градусном морозе, моральные и телесные унижения - все это повергает в шок. Интеллигенция, называемая урками и блатарями "Иван Ивановичами" поголовно, должна была, по мнению советской власти, перевоспитаться на приисках и лесоповалах, стать осознанно на путь покаяния и исправления. Сроки по 10 и 25 лет (других и не было) - хорошее лекарство от вольнодумия. Правда, немногие приходили после 10, не то что после 25. Там, в лагерях - своя борьба и своя политика. Там свои касты и главари. Чай, хлеб и махорка - вот за что стоило там бороться, дальше завтрашнего дня планировать не было смысла. Ссохшиеся тела, съеденные цингой зубы, пеллагрически сползающая с тела кожа, годами незаживающие, кровоточащие язвы, истекающие гноем отмороженные пальцы, покусанные остемиелитом кости и порванная дизентерией задница... И это только малое, с чем приходилось сосуществовать, язык не поворачивается произнести - жить... Самое страшное - голод. Я даже не буду вам этого описывать, не смогу. Последние пару дней я ела залежавшиеся в холодильнике макароны, пила неслащеный чай и мне казалось, что слаще этого быть ничего не может - я завидовала самой себе, что сплю на чистой мягкой постеле, что могу купить себе кило яблок или литр молока... Я поняла, что отлично живу и все у меня просто замечательно. Горе оно ведь совсем не в тех мелких неурядицах, на которые мы привыкли сетовать и не в тех проблемах, которые нам кажутся неразрешимими...

Даже не знаю как описать свои эмоции после прочтения сборника. Болит душа за людей, которым довелось пройти этот Ад, ничем не уступающий концлагерям. ГУЛАГ старался уничтожить душу человека, калечил его морально и физически. Это целая система, собирающая вокруг себя подлецов разных мастей. От безразличных ко всему начальников до вольнонаёмных профессоров, использующих рабский труд бывших коллег. Желание нажиться на чужом труде, на чужом горе. А потом ехать домой и тратить незаслуженные деньги как ни в чём не бывало. ГУЛАГ- это когда служащие и блатные действуют заодно, губя и развращая невинные человеческие души. ГУЛАГ - это когда врач самоутверждается за счёт бедных симулирующих заключенных, обрекая их на погибель. ГУЛАГ - это когда тебя убивают за свитер. ГУЛАГ - это когда два дня ешь за покойника. ГУЛАГ - это когда обязательно доставят письмо с отречением от тебя родных людей. И так можно продолжать бесконечно. Лагерь - опыт отрицательный, а Колымские рассказы - тому свидетельство. Были конечно и положительные моменты в этом сборнике. Например врачи, дающие передышку заключённым, но негатива всё же намного больше.

Чтобы вернуть человека в первобытное состояние, не нужны миллионы лет эволюции, достаточно поместить его в условия, где он почувствует себя животным. Именно такие мысли приходят в голову, когда читаешь Колымские рассказы. Причём в рассказах человеческий облик теряют все, не только заключенные, но и сотрудники исправительной системы. И, конечно, такая система не может исправить. В лучшем случае, она сломает, покалечит, в худшем – убьет.

Иногда я слышу: «раньше был порядок». Обычно это говорят люди, сами не заставшие этого «раньше». Или люди, которые хотят, чтобы старый «порядок» навели в отношении других – наказали, посадили других, но никак не тех, кто об этом говорит. Пресловутый порядок в 30-е годы косил кроме уголовников, ещё и политических. А ими могли стать кто угодно: рабочие, крестьяне, поэты, писатели, инженеры, врачи, учителя.

Что уж говорить, мой прадед – сельский учитель в 1937 году получил десятку по политической 58 статье за контрреволюцию. Хотя, казалось бы, найти человека проще, невозможно. Единственный учитель на всю деревню, на несколько домов. Кому он мог помешать. А взяли его, потому что был образованный, умел читать и писать. Естественно, он не вернулся живым из лагерей. Оттуда трудно было вернуться.

Что меня удивляет, когда читаю лагерную прозу разных авторов – это появление в то время ненормальной практики, когда люди повсеместно отказывались от своих родных, осужденных по 58 статье. Отказывались от отцов и матерей, от дедушек и бабушек. Ни до, ни после такого не было. В случае если от родных все-таки не отрекались, то людей ожидали проблемы – увольнения, отчисления. Было всё, вплоть до посадок по той же 58 статье.

Колымские рассказы написаны прекрасным русским языком, где нет ни единого лишнего слова. И, конечно, язык этот шаламовский скрашивает и очеловечивает то, что в реальности было гораздо страшнее. Вся лагерная непотребщина, тюремный жаргон и мат Шаламов провёл сквозь призму литературы. И, если это учитывать, то можно представить, насколько всё было хуже на самом деле. Непередаваемо хуже.