Отзывы на книгу «Колымские рассказы», страница 3

Есть ли предел человеческой боли? Не знаю. Есть ли предел человеческой силе? После таких книг мне начинает казаться, что нет.

Всё, что описывает Варлам Шаламов - всё это за гранью людских возможностей, за гранью реальности. И это все было. От этого становится так страшно, что я не могу подобрать слова, чтобы это описать. В такие моменты мне начинает казаться, что этот мир уже ничто не спасет, хочется закрыться и спрятаться от ужасов прошлого и настоящего. Но нельзя... В первую очередь, ради таких людей, как автор этой книги, пронесший какой-то тихий, практически незаметный свет сквозь все лагеря и страдания, сохранивший его и щедро делящийся им с читателем даже в такой полной отчаяния книги. Нельзя никогда сдаваться ради него. Или ради тех, кого он упоминает: погибших, искалеченных, боровшихся, помогавших другим или выцарапывавших свою жизнь в нечеловеческих условиях.

Эта книга - гимн жизни. Хрупкая ласточка памяти для Осипа Мандельштама. Ломкая, но решительная веха в борьбе отважных узников. Тонкая петля веревки отчаявшегося и оглушительный свист топора в морозном воздухе. Память о страшной термометрии Севера и сахарных звездочках в молочных консервах.

Да, это книга о палачах и убийцах, о смерти и боли. Но помнить и читать её стоит не по этому. А вопреки. Ради тех, кто выдержал и выжил. Для тех, кто был убит и уничтожен. Вечная память.

Федя, алтайский подросток, единственный сын вдовы - судили за незаконный убой единственной козы, получил десять лет. «Мама, - писал Федя, - мама я живу хорошо. Мама, я одет по сезону…» 1959 год.

Над плачущими здесь не смеются. Это ледяной лагерный ад. Это незаживающая рана. Внутри все выжжено, опустошено, и дальше завтрашнего дня никто планов не строил. Это правда, глазами очевидца: -пятидесятиградусный мороз, когда плевок замерзает на лету в неотапливаемых, сырых бараках, где во всех щелях изнутри намерзал толстый лед; - голод, сводящий с ума; - вши, которые не выпариваются в обеденных котелках; - 16-часовой рабочий день в золотом забое, многокилометровый развод на работу, четырехчасовой сон. Человек засыпал в ту самую минуту, когда переставал двигаться, умудрялся спать на ходу или стоя; - цинга, дизентерия, алиментарная дистрофия, туберкулез, отморожения – это мученье навек; - побои, побои, побои; - бесконечные унижения; - одинаковые сны – пролетающие мимо, как болиды или как ангелы, буханки ржаного хлеба.

Съедена селедка вместе с костями и шкуркой, съеден хлеб -500 граммов в сутки, выпит чай из тепловатой воды, зачерненной жженой коркой и надо одеваться – натянуть оборванную телогрейку, которая была одеялом, подвязать веревками подошвы к рваным буркам из стеганой ваты, которые были подушкой, обмотать обрывками тряпок пальцы. И надо торопиться, ибо двери вновь распахнуты и за проволочной колючей загородкой стоят конвоиры и собаки … Детская тетрадь, где ребенок ничего не увидел, ничего не запомнил, кроме желтых домов, колючей проволоки, вышек, овчарок, конвоиров с автоматами и синего, синего неба. А есть еще «дом дирекции»- сверхроскошный отель люкс, находящийся в личном распоряжении директора Дальстроя, сиречь генерал-губернатора Колымы. Только он, во время своих поездок по вверенному ему краю, может там ночевать. Дорогие ковры, бронза, зеркала, картины-подлинники. Директор Дальстроя ночевал в своих «домах», которые стояли каждые четыреста-пятьсот километров на трассе, два-три раза в год. Все остальное время его ждали сторож, завхоз, повар и заведующий «домом», четыре человека из вольнонаемных, получающих процентные надбавки за работу на Крайнем Севере, ждали, готовились, топили печи зимой, проветривали «дом». И это тоже было.

Варлам Шаламов, 58 статья, почти семнадцать лет лагерей. Лагерная империя на Северо-Востоке СССР, занимавшей территорию свыше 2 миллионов квадратных километров. Это надо читать, чтобы помнить.

Однажды вечером, удобно устроившись на мягком диване после сытного ужина, я взял в руки "Колымские рассказы". Мне предстояло спокойное чтение в приятной неге. Но не успел я прочесть и пары строк, как электрический свет надо мной вдруг стал мерцать и гаснуть. Очертания предметов стали нечеткие, вокруг всё стало расплываться. Сначала пришла темнота и странная тишина, а вслед за этим поднялась метель за окном, которая за короткий миг высыпала на улицу тонны снега, после чего так же неожиданно прекратилась. Я подбежал к окну, не понимая что происходит, но привычный вид исчез. Здания, столбы, дороги - всё пропало. Теперь я видел лишь бескрайнюю ледяную пустыню перед собой. Не веря глазам, я хотел открыть окно и выглянуть, чтобы найти хоть что-то знакомое вокруг, но тут взгляд упал на термометр. С ним что-то случилось - он как будто весь съежился и показывал температуру, которая была непредусмотрена на нём - ниже 50 градусов.

*Добро пожаловать в другую реальность...*

Через некоторое время я оказался перед воротами, над которыми была прибита надпись: "Труд есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства". Это был небольшой посёлок, обнесенный со всех сторон рядами колючей проволоки, с высокими вышками по периметру. Была ночь, и лишь скрип снега под ногами дозорных нарушал мертвую тишину. Я почему-то вдруг понял, что всё это невзаправду и я могу безбоязненно пройти куда пожелаю и никто меня даже не увидит. Мне захотелось узнать, чем живет этот посёлок, в котором, судя по табличке, живут работяги, беззаветно преданные труду, и я решил остаться здесь на несколько дней.

Странно, как этот мир непохож на мой. Вчера человека убили из-за свитера. Точнее просто зарезали как свинью. Даже не из-за денег, а из-за обычной вещи. Здесь деньги так не ценятся как у нас. И как я понял, валютой принято считать не рубли или доллары, а хлеб, чай, сахар. Дело в том, что здесь очень плохо кормят. Это больше похоже не на кормежку, а методичное, продуманное издевательство над человеческим организмом. Причем какой бы комплекции человек не был, какого роста и веса, ему полагается одна и та же порция жидкого супа и немного хлеба. Т.е. быть маленьким и невысоким даже лучше. И ведь если бы только кормили плохо... После такой жалкой пищи всех выгоняют на работы, которые продолжаются по 16 часов в день. И еще надо добавить сюда невероятный холод. Тут нет термометров, но привыкли определять по своим приметам - если, например, плевок замерзает на лету, значит ниже 55 градусов. Мне почему-то стало неловко, когда я вспомнил, как проклинал всё, когда мёрз полчаса при двадцати градусном морозе. И за свой сытый ужин... Здесь чуть ли не амброзией считаются хлебные крошки, которые тают во рту. А я и хлеб в последнее время почти перестал есть. Хлеб и хлеб..

За это недолгое время я видел как несколько человек падали на работах от усталости, кто-то потом так и не смог восстановиться, умирал от истощения. Один хотел покончить с собой, другой не только хотел, но и покончил. Здесь из людей тянут жилы до последнего. Оказывается перед начальством этого посёлка стоит определенный план, норма, которую нужно во чтобы ни стало выполнить. И планы обычно эти невозможны для таких обессиленных людей. И у каждого своя правда и задача - у начальства выполнить и перевыполнить, а люди - это не люди, а просто скот, рабочий инструмент, а у работяг цель - просто выжить, просто закончить живым еще один день. Далеко тут никто не загадывает, максимум – думают о завтрашнем дне, где бы разжиться лишней пайкой. Прошлого своего почти никто не помнит, оно им кажется каким-то нереальным, выдуманным, как будто его и не было вовсе. А будущего просто нет, многие понимают, что они будут не на что неспособные, даже если смогут когда-нибудь выбраться из-за колючей проволоки. Пока они просто считают калории. Не для того, чтобы похудеть, а чтобы ноги не протянуть. Откуда-то узнали, что ведро воды по калориям равноценно 100 граммам масла. Чудно.

А вообще, люди здесь очень похожи. Это практически зомби из фильмов, которые передвигаются механически, с бессмысленным выражением лица. Даже если кто-то когда-то был жизнерадостным, фонтанировал шутками или имел какую-то гордость, независимость, то теперь это всё исчезло, стёрлось. Эмоции у работяг практически не проявляются, обычные человеческие чувства, скорее всего тоже их не беспокоят. Всё отупело и огрубело, спрямилось до невозможности. Это всё из-за постоянного жестокого мороза, от которого по утрам просыпаются с примерзшими к подушке волосами. Мороз сковывает их мысли, отмораживает напрочь все эмоции, просто не позволяет думать. Даже душа скукоживается от холода. Если она вообще существует.

С тяжелым чувством я покидал этот посёлок, затерянный в снежной пустыне. Как это всё странно и дико… Напоследок я увидел как парнишка, лет 18-ти, старательно выводит буквы на листе бумаги. Я не удержался и заглянул ему через плечо. Это было письмо: "Мама, я живу хорошо. Мама, я одет по сезону..."

Варлам Шаламов мотался по лагерям всю жизнь. Как же так, может спросить дотошный читатель, ведь он был осужден только на три года? Ну да, на Колыме он был три года. А до этого — тирания отца в семье, а после этого долгие годы воспоминаний о том, что было… И самое страшное завершение жизненного пути: Дом престарелых для инвалидов, где и жить никак, и помирать страшно.

И всё же до последнего момента, даже когда нарушилась координация и речь, Шаламов писал стихи.

Но я сейчас не о стихах, а о «Колымских рассказах», в связи с которыми мы обычно и вспоминаем Шаламова. То произведение, которое даёт Шаламову право презрительно смотреть на Солженицына и спокойно подтверждать: «Привирает Александр Исаевич, ох привирает». Даже на Достоевского с его «Записками из Мёртвого дома» Варлам Тихонович взирает снисходительно. Было то время, да прошло. И политические преступники уже не те («Назвали Бунина русским классиком! За такое немедля на Колыму!»), и условия содержания изменились. Нравится читать фильмы ужасов, где герои медленно гниют в тяжёлых условиях быта, борются за корочку хлеба и убивают за неё же? Да какие «Голодные игры», вот они тут были, эти самые игры. Только фишка в том, что все они были не понарошку, не в воображении писателя, а с реальными людьми, которые от тяжёлой работы, постоянного давления, мороза и голода постепенно превращались в зверей.

Самое страшное не то, что государство медленно уничтожало этих людей, постепенно выдавливая из них последние жизненные соки. Ужасно то, что даже те, кто прошёл этот ад, сумели сохранить в себе мало человеческого. У Шаламова были его стихи и рассказы, хотя Колыма его сильно поломала. А что было у других политзаключённых? Что они делали, когда возвращались из ссылки обмороженные, оголодавшие, неверящие в людей, озлобленные? На работу их брать не хотели, люди смотрели косо и всё на свете подталкивало к настоящим преступлениям, чтобы выжить. Потом система выскакивала с радостным воплем: «Смотрите! Не зря мы его сажали! Он ворует-с! Убивает-с! Правильно мы сделали!» Причина и следствие перепутаны, но как это объяснить бабке Нюре и тётке Тане, рядом с которыми «уголовничек» живёт по соседству? Так что, может, с Колымы кто-то и вернулся в нормальный мир, вот только Колыма этих страдальцев так просто не оставила.

Каждый рассказ – маленькая история, чаще всего полная ужаса. Иногда пробиваются рассказы с лирической теплой ноткой… Но от этого ещё страшнее. Потом что ты, как читатель в тёплом уютном кресле, вдруг вспоминаешь, что это такие же обычные люди, как и мы с вами. Не душегубы, не злодеи, не Дарт Вейдер в чёрной маске. Они хотели жить, как нормальные люди, но им не дали такой возможности – как ветку обломили для букета в самый разгар её цветения.

После «Записок из Мёртвого дома» и перед Солженицыным — читать. Это наша история из первых уст.

Долго я собиралась с силами, чтобы начать читать Шаламова, слишком страшной мне представлялась описываемая им действительность. И ожидания меня не обманули, тут действительно много зла и мрака, но при этом мастерство писателя захватывает с первых строк и словно утягивает на дно, заставляя испытывать чудовищные перегрузки от слишком быстрого погружения. Мне импонирует авторская отстраненная манера повествования, он не пытается приукрасить текст, описания весьма сухие, сжатые, многое остается между строк и читатель сам должен дойти, осознать, что хотел сообщить писатель. Откровенно говоря, не все я смогла понять, хотелось бы найти объяснения некоторым моментам, расшифровку происходящего (например, почему заключенные в рассказе «Ночь» спокойно передвигаются без конвоя, почему арестант из рассказа «Одиночный замер», не справившийся с нормой, был отправлен на расстрел без какого-либо обоснования и прочее). Но, наверное, в этом сборнике суть не в том, чтобы подробно описать путь заключенного, показать быт и правила лагерей, скорее, тут область чувств, эмоций, того ужаса, который автор горстями кидает в читателя, при этом оставаясь практически безэмоциональным рассказчиком, словно все это его лично не касается. Повествователь выхватывает то один момент, то совсем иной, не связанный с предыдущим, рассказывает от лица разных героев, словно во мраке выступают их лица в свете фонарика, чтобы через несколько минут вновь раствориться в темноте. Тут нет популярной ныне полифонии, все рассказывается одним голосом, одной интонацией, по крайней мере, у меня сложилось такое впечатление, что хоть это и сборник рассказов, они крепко связаны между собой, словно нити в одном полотне.

И не хочется останавливаться на деталях сюжета, анализировать отдельные истории, запоминается общее впечатление безнадежности, цинизма, омертвения чувств, выживания на пределе возможностей. При этом, хотя и отрицает автор возможность доброты, дружбы, взаимопомощи в тех условиях, где люди доведены до крайности, где даже животные не выдерживают, а человек вынужден тянуть свою лямку, все же во многих рассказах есть светлое, именно оно выделяется на фоне адских условий жизни , блатной разлагающей атмосферы, жестокости и вечного голода.

Подводя итог, советовать данную книгу никому не берусь, но это сильная литература, которая оставляет значительный след в душе, рождает массу переживаний и вряд ли забудется.

...Кто, припав к истории веслу, Крикнет: «Я надежда ваша, люди?!» Смейтесь над его словами... А поплакать время - еще будет. М. Сопин "Лагерный дневник"

Это очень тяжелая книга о безысходности, когда ты только винтик в бездушной государственной машине. О том, как легко сломаться, о том, как пару месяцев голода, холода и бесчеловечной работы превращают здорового мужчину в 40 килограммовый скелет. О том, как легко оказаться за чертой, отделяющей тебя от нормальных людей, между жизнью и смертью, в серости и небытие. Ты теперь скот, животное, которое можно подарить и отнять, над которым можно издеваться, который стерпит тычки и побои, сделает все, унизится за тарелку каши.

Сталинским лагерям посвящается! И не говорите, что этого не было! Это было, я из Сибири, здесь располагался страшный Норильлаг и Краслаг, унесший множество жизней. Я из Сибири, куда тысячами отправляли эшелоны, набитые народами-предателями, в чем было это предательство, кто же знает?! И не говорите, что Шаламов перегибает, а вот у Солженицына все не так. Видел ли он пустые оболочки вместо людей, знает ли он, как страшно, когда незачем жить, когда поднимаешь глаза и не видишь неба? Когда на человечность никто и не рассчитывает. Выжить, единственное стремление, и то, оно угасает с каждым часом, с каждой порцией унижения, с каждым куском прогорклой селедки и с каждой не доставшейся тебе горбушкой. И не говорите, что они преступники, в то страшное и чудовищное время, когда стенгазета, где шарж соседствует со статьей о передовиках, была приговором, где "телеги" - наветы, писались второпях, в темноте, чтобы быстрее, чтобы не тебя, писались многими! Когда закоренелые зэки, готовые мать родную прирезать, жили вольготнее, слаще, чем они, бывшие кузнецы, ученые, инженеры, врачи, бухгалтера, парикмахеры. Не говорите, что это было во имя нас, ради нас, ради мира и спокойствия. Нет счастья на костях, на слезах матерей, на крови и не будет. Ничто и никогда не оправдает это кровавое жертвоприношение бездушному тельцу, имя которому жажда полной безграничной власти.

И главное, не говорите, что так больше никогда не будет! Было и может быть снова! Ведь на самом деле эта книга не о страданиях, это книга - предостережение о том, что бывает, когда человек становится живым богом, непререкаемым авторитетом, его власть абсолютна и нет критического осмысления. Не сотвори себе кумира как говорится!!! Если так случится снова, тогда история может повториться, она всегда повторяется! Ведь мы люди, а людям свойственно строить воздушные замки и обожествлять подонков и мерзавцев. P.S. я искренне верю, что любить Родину и одновременно не признавать исторические ошибки не возможно, это псевдопатриотизм какой-то. И, да, я была излишне эмоциональна, просто больно, до сих пор больно...

Не берусь утверждать или опровергать достоверность описываемых тут событий. Было или не было всё это, пережил ли автор события эти или выдумал, мне неизвестно.

Я смотрел сериал по этому сборнику рассказов, и он мне нравился. События в сериале практически полностью повторяют описание из книги, за исключением жизни главного героя до Колымы и причин ареста и осуждения, а также после освобождения. Этого всего в книге нет.

Подражая Гитлеру, Берия превзошел его в циничности

Возможно, но благодаря Берии у нас появилось ядерное оружие.

Кстати, по этой же цитате вот тут многое разбирается, почитайте - https://oleg-butenko.livejournal.com/449027.html, ниже небольшая выдержка:

«Труд есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства». «Говорят, что на воротах немецких лагерей выписывались цитаты из Ницше: «Каждому свое». Подражая Гитлеру, Берия превзошел его в циничности». Слова «jedem das seine» (каждому своё) была помещена над воротами лагеря Бухенвальд. Вероятно, Шаламов не знал, что на воротах других немецких лагерей красовалась фраза, созвучная советской: «Arbeit Macht Frei» (труд делает свободным).

Конечно Шаламов был обижен на советскую власть, поэтому он никогда не смог написать ничего хорошего об СССР.

Вот тут очень доступно про это говориться - https://www.youtube.com/watch?v=Nr3aDqGUhZs

Сам Шаламов пишет, в своей книги он описан под фамилией Андреев, что многие знакомые его умерли и в первую очередь умирали высокие люди. А Шаламов был довольно высокого роста - 180 см.

Книга оставляет двойственно ощущение. Читать мне было интересно. Конечно людям сочувствуешь. Жизнь их была совсем не лёгкой. Они выживали как могли. Ключевое здесь, выживали. Как будто советская власть хотела их всех уморить. Но зачем им это было надо, если Шаламов был в трудовом лагере, в котором есть план и нужны рабочие руки? Если людей будет меньше, чем нужно, то план не будет выполнен.

В общем, если сильно не вникать в написанное и не обдумывать это, читая отстранёно от политической жизни страны, то в целом интересно.

Я очень давно хотела ознакомиться с творчеством Варлама Шаламова, книга всегда отступала на второй план. ну якобы "позже", "не сейчас", "сразу после вот этого", и еще "вот этого". Список можно долго продолжать. Я думаю у многих людей найдется уйма таких книг для которых не можешь найти время! Как жаль что в сутках всего 24 часа) К прочтению я подошла серьезно и для получения наиболее полной картины взяла еще Колымские тетради Эти две книги дополняют друг друга... Очень не простое, с разных точек зрения произведение. Мне кажется что, тот накал страстей который присутствовал в этих рассказах исходит не из фантазий автора, а из суровой реальной жизни (от этого еще гаже на сердце..) Читала долго и тяжело, такая страшная картина перед глазами. Варлам Шаламов родился в Вологде в семье, где отец был священником а мать домохозяйкой. Он провёл 17 лет в заключении (с 1929-1931г. г.; с 1937-1951 г. г.), был осуждён по политическим статьям. "Колымские рассказы", это первый сборник рассказов Шаламова, в нём он отразил всю правду жизни заключённых. По сути - это документальное свидетельство того, что происходило на самом дне этой репрессированной машины, это борьба человека чтобы быть человеком, это постоянная борьба за себя - внутри себя. Варлам Тихонович так описал свою работу над первым своим сборником рассказов: "Достоверность протокола, очерка, подведённая к высшей степени художественности.".

Книга состоит из рассказов о самых различных сторонах тюремной и лагерной жизни, накале человеческой судьбы. Написаны простым, но хлестким языком, читаются очень интересно и прекрасно доносят до читателя весь ужас происходящего. Первый например начинается с того как в заснеженной тундре протаптывают тропу чтоб заключенные могли пройти к месту работы. Это не так просто как многие подумают. Остаться человеком в таких условиях практически нереально, но некоторым это удавалось и про них тоже есть в этом произведении. Рассказы небольшие. Некоторые по объему меньше страницы, но сколько эмоций и боли они вмещают! Колыма. Это название северной реки стало нарицательным. Страшным и безысходным, как сама смерть. Все мы были воспитаны на традициях русской литературы с её понятиями о чести, совести, добре, сострадании, гуманизме + опыт советской литературы известная фраза "Человек-это звучит гордо"! И вдруг Шаламов!!! Возможно самое главное что, он пытается донести: Человек о котором так много писали в прошлом во многом не так хорош, как об этом думали гуманисты 19 и 20 века. Мы всегда знали, что нужно проявлять стойкость духа, нужно уметь перед трудностями быть мужественным, одним словом быть героем. Как же тут можно быть героем? Разве можно требовать героизма от куска плоти, которой человек стал и сделали его здесь(!) причем другие люди! Как говорил Шаламов 99% не выдерживают лагерных условий, он говорил: "О лагере нельзя знать никому, это запретное знание, нельзя в эти условия ставить человека" (зато сам пишет, парадокс?)... Все в мире по настоящему хрупко, особенно сам человек... Текст очень многослойный, зависит от эрудиции читателя. Удовольствие данное чтение не приносит, местами это как вызов оскорбление, удар по ребрам и... шок. Удивительно, что в таких сложных жизненных реалиях Варлам Шаламов все же смог сохранить внутри себя Человека!

На самом деле не легко писать об этой книге. Можно конечно забиться в уголок и сказать «ой страшно, ой жутко, хорошо что в прошлом», можно встать на позицию не верующего Фомы и с фанатизмом рассказывать о том, что все это дедушкины ужастики рассчитанные на очернение нашей с вами Родины перед Западом. Я не буду впадать в крайности. Сегодня уже сложно кого либо шокировать реалиями того времени, хотя ощущения безысходности и дух негодования держит во время и после чтения. Очень мне напомнило книгу Примо Леви - Человек ли это? , только с той разницей, что Леви пишет о евреях в концентрационных лагерях периода Второй Мировой Войны, а Шаламов о нашей Колымской тюрьме, политических заключённых, в общем то, в мирное время. А так, тот же животный страх и то же дикое облегчение, когда не тебя, а соседа уводят на расстрел, то же разрушение прежних идеалов, потеря веры в человека и в Бога, потеря надежды, что завтрашний день сможет что то изменить. Можно ли сказать об этом сборнике что он понравился или нет? Мне сложно. Как можно дать оценку происходящему? Ведь это не история одного тюремного заключённого, осуждённого за убийство или воровство. Это история миллионов растоптанных, униженных и забитых системой людей, живших в мирное (не забываем) время, которых признали врагами народа и заточили на десятилетия вместе с бандитами и убийцами. Сначала их оклеветали и предали (в большинстве случаев, свои же), а затем их сломали и размазали, заставили жить по неизвестным и непонятным им ранее канонам. Можно ли осуждать профессоров, докторов, интеллигентов в том что они стали мальчиками на побегушках у Севушек или Костиков, пяткочесателями у бандюгов заключённых, за лишний грамм хлеба? Можно ли ненавидеть врачей, подыгрывающих блатным зекам, освобождающих их от физического труда по причине якобы болезней, находившихся в страхе быть зарубленными топориком? Что то вспомнились вдруг, любимые экзистенциалисты, в частности французы, рассуждающие с умным видом о том, что выбор всегда есть, о том что свободу невозможно отнять у человека и то что «узник свободен принять решение — смириться или бороться за своё освобождение». При всём уважение к ним, хочется заметить, что рассуждали они об этом в тёплых Парижских квартирах или кафе, набитых мировыми знаменитостями попивая любимый напиток, в престижных районах города. Интересно какой бы была их философия и продолжали бы они поддерживать социализм, попади они за свои разговоры на Колыму в -50 по Цельсию, с лопатой в руках, голодные и плохо одетые?

жизнь арестанта – сплошная цепь унижений с той минуты, когда он откроет глаза и уши и до начала благодетельного сна. Да, все это верно, но ко всему привыкаешь. И тут бывают дни лучше и дни хуже, дни безнадежности сменяются днями надежды. Человек живет не потому, что он во что-то верит, на что-то надеется. Инстинкт жизни хранит его, как он хранит любое животное. Да и любое дерево, и любой камень могли бы повторить то же самое. Берегитесь, когда приходится бороться за жизнь в самом себе, когда нервы подтянуты, воспалены, берегитесь обнажить свое сердце, свой ум с какой-нибудь неожиданной стороны. Сосредоточив остатки силы против чего-либо, берегитесь удара сзади. На новую, непривычную борьбу сил может не хватить. Всякое самоубийство обязательный результат двойного воздействия, двух, по крайней мере, причин.

Лично мне на протяжении всей книги была страшна некая легкость и обыденность с которой Шаламов описывает мрачный кусок жизни, он не впадает в истерию и не сгущает краски. Все что он увидел и пережил, безусловно оставило следы и шрамы, как физические, так и душевные и неизвестно которые из них болели и ныли сильнее. С каким то завидным оптимизмом все пережитое не убило в нем желание жить. В общем то читая такие книги вы не только приоткрываете для себя завес и узнаете то, что раньше по каким то причинам было вне вашего внимание, но и переоценивает вашу личную жизнь, понимая что в целом львиная часть того на что мы жалуемся, это такие мелочи....

Мы поняли, что жизнь, даже самая плохая, состоит из смены радостей и горя, удач и неудач, и не надо бояться, что неудач больше, чем удач. Мы были дисциплинированны, послушны начальникам. Мы понимали, что правда и ложь – родные сестры, что на свете тысячи правд… Мы считали себя почти святыми, думая, что за лагерные годы мы искупили все свои грехи. Мы научились понимать людей, предвидеть их поступки, разгадывать их.

Не то, чтобы дорогая к книге была длинна и терниста, но собиралась её прочитать лет 10, а может и больше. Чтение именно этой книги было подготовлено прочтением «Четвертой Вологды» и воспоминаний автора. Все рассказы описывают жизнь заключенных (и политических, и уголовных) на Колыме. Тут и постоянные унижения, нечеловеческий труд, недоедание и голод, холод, цинга, болезни, смерть. Редко кто загадывает дальше, чем на один день. Несмотря на запредельные условия существования герои Шаламова стараются как-то приспособится к этому миру, если не навязать свои условия, то хотя бы играть на равных. Стоит отметить, что автор не ставит своей задачей с документальной точностью описать, что было. Разумеется, присутствует и художественный вымысел, и определенные средства художественной выразительности, но, в целом, описание правдоподобное