Читать книгу: «Компромисс», страница 7

Вероятно, придётся повторить

Эффекты присутствия – гаснущий афтершок,

куда-то в подкорку стремящийся резонанс.

Нечасто бывает спокойно и хорошо,

вот так, как сейчас…

Оль Костюченко

У всех Дашиных подружек были мамы, а у неё не было. Никогда.

Сложно представить, насколько это обидно и больно, когда у всех есть, а у тебя – нет. И не важно, что мама не бросила тебя, а умерла во время тяжёлых родов.

Папины временные подружки не в счёт: они появлялись и исчезали, не успевая войти в резонанс с душой девочки.

Поначалу каждая из них сюсюкала, гладила по головке, прижимала к себе, но обмануть девочку было сложно – они не были её мамами, не могли ими стать, даже если бы очень-очень захотели.

Воспитывала Дашу няня, Аграфена Степановна, пожилая одинокая женщина, жившая по соседству.

Она заботилась о девочке в меру сил, следила, чтобы та была накормлена, чтобы одета была во всё чистое, позже водила в школу, помогала с домашними заданиями.

Няня и её подопечная так и не подружились: Аграфена Степановна была строга и непреклонна во всём, старательно избегала проблем, поэтому держалась от Даши на расстоянии.

Папа, увы, был всегда занят: у него ответственная работа.

Даша росла послушной и умненькой, никогда не тревожила папу, старалась не досаждать няне.

Её главный дом находился под большим письменным столом в углу комнаты. Там девочка прятала свои “сокровища”, там жили подружки-куклы, которых она воспитывала как настоящая мама.

Даша с раннего детства мечтала о собственных малышах, которых должно было появиться по заранее задуманному сценарию не меньше двух: девочка и мальчик.

Будущая мама училась шить куклам одежду, пеленать, мыть попки, делать уколы.

Папе было без разницы, чем дочурка занимается: он любил её по-своему, баловал, как мог, но дружить, заниматься чем-то интересным и полезным, искренне радоваться успехам, так и не научился.

Тем не менее, Дарья выросла прехорошенькой и в отведённый на стремительное взросление природой срок увлеклась мальчиком из старшего класса.

Костя с одинаковым интересом занимался музыкой и спортом, с азартом и изобретательностью рассказывал нескончаемые истории, знал много стихов, хотя учился на тройки.

С ним было интересно, весело.

Друзья (до любви у них дело пока не дошло), всюду бывали вместе, проводили вдвоём уйму времени, между делом научились целоваться.

Это была первая влюблённость, настолько бурная и серьёзная, что Даша сочинила счастливую жизнь лет на десять вперёд и сразу поверила в её реальность.

В чувственных девичьих грёзах, сюжеты которых были заимствованы из сентиментальных женских романов, события развивались стремительно. Любовь представлялась девочке нескончаемым праздником, центром которого были её и Костины милые малютки.

Даша мечтала настолько убедительно, так правдоподобно представляла себе романтическую любовь, шикарную свадьбу, милые семейные вечера, появление детишек, что решила не тянуть с исполнением мечты.

Когда в очередной раз возбуждённый близостью друг не на шутку увлёкся, девочка не стала капризничать – ведь Костя её любит, он сам говорил об этом множество раз. Чему быть – того не миновать. Они уже не были школьниками: Даша училась в техникуме, Костя работал на молокозаводе грузчиком.

Доверительные телесные эксперименты довольно скоро вошли в привычку. Костя почувствовал себя мужчиной: ведь необходимость добиваться любви, играть роль музыканта, поэта и романтика отпала за ненадобностью.

Теперь юноша не церемонился – просто брал, когда было где, даже если Даша не была расположена к близости. Мало того – интимный опыт возбуждал интерес: а что там под юбочками у других девчонок?

Когда до неё дошли слухи о том, что Костя превратился в охотника за интимными приключениями, Даша не поверила, но начала наблюдать и анализировать.

Момент истины совпал с призывом друга в армию. Фактически получилось так, что Костя спрятался от любимой, надев сапоги и шинель.

Беременность обнаружилась, когда Константин маршировал на плацу на другом краю страны, в одном из самых северных регионов.

Даша не знала, как реагировать на удивительное и желанное событие, которого ждала с нетерпением. С одной стороны исполнение мечты стало реальностью, она без пяти минут мама, с другой – может оказаться так, что у этого ребёнка не будет папы, что было бы совсем неправильно, что нарушало стройные события из множество раз пережитых в воображении фантазий..

Ни на одно её письмо Костя так и не ответил.

Даша страдала, много плакала. Масла в огонь подлил папа, который устроил дочурке жестокую выволочку, в ультимативной форме потребовав избавиться от ребёнка, поскольку… аргументов было много.

Девушка не могла допустить убийства собственного чада. Она была слишком чувствительна, чтобы решиться на беспощадный шаг. Судьба и без того обошлась с ней не лучшим образом – все мечты, кроме этой, рассыпались в прах.

Даша собрала вещи, ушла жить в общежитие, где ей дали отдельную комнатку в конце коридора на втором этаже.

Как и что произошло в ту трагическую ночь, она не могла бы рассказать даже себе. Девушку разбудили пинками, грубо распластали на кровати, засунули в рот кляп, на голову надели мешок. и насиловали по очереди невыносимо долго, причиняя мучительную боль.

Садистов, судя по голосам, скорее всего было трое.

У Даши после жестокой пытки случился нервный срыв и выкидыш.

Отец пытался вернуть дочь домой. Она посчитала его виновным в случившемся.

Отныне жизнь утратила для Дарьи всякий смысл. С разрешения администрации девушка установила металлическую дверь и решётки на окна, что совсем не прибавило оптимизма.

По ночам Дарья разговаривала с дочкой, которая так и не родилась. Время шло, а в воображении Вика, такое имя она дала фантому, росла, словно существовала в реальности.

Потом Даша устроилась на работу, получила вполне комфортабельную служебную комнату. Привычка жить по ночам в ином измерении, где у неё была дочь Вика и муж Костя, которого она мысленно простила, вошла в привычку.

Никто Дарью не интересовал. Её преследовала слава дамы со странностями. Незатейливая размеренная жизнь не тяготила, поскольку основные события происходили втайне от посторонних глаз.

Однажды, случилось это весной, когда кипела чёрёмуха, ковром расстилались фиолетовые цветы мышиного гиацинта, повсеместно наливались бутоны нарциссов и тюльпанов, девушку стал энергично обхаживать инженер-строитель из их отдела, странного вида очкарик лет на десять старше Дарьи.

Он был то ли разведён, то ли по жизни холост, во всяком случае, активно за юбками не таскался, и вдруг такое внимание к ней.

Даша довольно долго от ухажёра бегала, но он оказался настойчивым: дожидался после смены и провожал, иногда дарил украденный с клумбы цветок.

Когда Андрей Яковлевич напросился к ней на чай, Дарья решительно отказала. На следующий день мужчина поджидал с коробкой пирожных и банкой растворимого кофе.

Чаепитие состоялось.

Коллега, если так можно было назвать Андрея, долго и нудно рассказывал про детей (у него их, оказывается, было двое), комментировал только что прочитанную книгу, съел до крошки свои пирожные, потом вызвался вымыть блюдца и чашки.

Даше было всё равно, лишь бы скорее выпроводить настырного гостя. На дворе темнело, можно было удобно устроиться в кресле, побеседовать в привычном виртуальном пространстве с Константином, с Викой, посмеяться вместе с ними над незадачливым поклонником.

Она расслабилась, незаметно для себя погрузилась в привычный транс.

Андрей Яковлевич набрался храбрости, прижал Дашу, поцеловал в губы. Она пыталась вырваться, выгнать наглеца вон.

Мужчина так испугался, так побледнел, что его неожиданно пожалели.

Дальнейшие события имели спонтанный характер, закончились чаепитием уже в постели.

Оказалось, что Даша ничего не забыла, что интимные ласки и сейчас были очень приятным бонусом.

Жизнь заиграла цветными красками, преобразила её нерастраченный женственный облик. Неожиданно и вдруг мужское население отдела заметило, что Дарья вполне симпатичная женщина.

С Андреем Яковлевичем она больше не встречалась, честно сказав ему, что проявила слабость исключительно по причине чёрной меланхолии, в которой в тот момент пребывала, что весьма благодарна за тот романтический визит, который вернул ей интерес к жизни, зато проявил внимание к её особе непосредственный начальник.

Да, он пребывал в устойчиво продолжительном браке, любил жену и детей, имел комфортно налаженный быт, наслаждался жизнью, но Дарья Кирилловна (как он этого прежде не замечал) потрясла его удивительно проявленной женственностью, таинственным внутренним свечением и чем-то ещё, чего он долго не мог понять.

Павел Павлович, она звала его Пал Палыч, закрутил её разбуженную чувственность как ураган Катрина: увлёк, засыпал подарками и вниманием. Ей было хорошо с этим интеллигентным человеком, щедрым и ласковым. Пусть он женат, пусть не молод – надежда создать полноценную семью ещё теплилась.

Даша понимала, что на чужом несчастье счастья не построить, но человеческое сознание цепляется даже за соломинку: главное, чтобы цель находилась в обозримом пространстве и казалась достижимой.

Любовник умер от инфаркта прямо на работе. В тот день у них было назначено свидание.

угадать – знает ли она про любовницу мужа.

По всему выходило – нет.

Через три месяца после похорон у Дарьи появился выбор из двух претендентов. Мужчины были интересные, положительные, оба женаты.

Она долго не могла определиться. Выбрала геодезиста Верхотурова. Все думали, что причиной тому наличие левых заработков, но дело было в ином – Сергей Валентинович действительно ей нравился.

Разъездной характер работы позволял любовнику довольно часто оставаться у Дарьи на ночь. Мужчина был хорош во всём, но информация о их романтической связи протекла. Жена ворвалась в офис, устроила там погром. Даше досталось по голове тяжеленным дыроколом, Сергею ревнивица сломала переносицу клавиатурой от компьютера.

После публичного разоблачения порочной связи любовнику пришлось уволиться.

Второй претендент на её благосклонность – Егор Яковлевич, экономист, который то и дело намекал, что имеет зверский сексуальный аппетит, что готов носить Дашеньку на руках, воспользовался-таки моментом и заарканил оставшуюся без мужского внимания сотрудницу.

Испарился любовник, когда Дарья озвучила ему мечту родить детей. Сказал, что ему собственных, от родной жены, спиногрызов, достаточно, что менять в своей жизни ничего не желает, поэтому умывает руки, пока романтические отношения не зашли в тупик.

Дашенька долгое время пребывала в расстройстве, пока новым любовником не стал Егор, компьютерщик, моложе Даши на десять лет.

Встречались они нечасто, инициатором всегда был Егор.

Женщина впервые в жизни испытала неземное блаженство. Любовник умел так завести, что тело переставало существовать: оно превращалось в нечто, возбуждённое до потери пульса.

Как и что Егор делал, Даша не знала: она боялась открыть глаза, чтобы не спугнуть набегающую волнами пьянящую эйфорию, слаще которой не переживала ничего.

Головокружительный аттракцион, точнее падения и взлёты по ходу стремительного слияния реальности с мороком, уносили женщину в мир небывалого счастья, в котором недоставало только малышей, её и Егора маленьких копий.

Любовник был так молод, так совершенен физически, что мысль иметь от него детей вскружила голову Даши, не давала покоя ни днём, ни ночью. Она даже перестала видеть во сне Вику.

Любовники встречались уже полгода, а страсть и влечение не ослабевали.

Дарья недоумевала: если Егору с ней, и ей с ним, настолько хорошо, почему он не хочет расстаться с постылой женой, о которой отзывался не лучшим образом? Ведь в его юном возрасте не поздно начать жить сначала.

Любовник маниакально предохранялся, тщательно оберегал Дашу от нечаянной беременности. Несмотря на данное обстоятельство, женщина убедила себя, что Егор беззаветно влюблён, что проект “счастливая семья” – вполне доступная опция.

Намекать Егору на свою мечту Даша всё же не решилась – был на этот счёт печальный опыт.

В голову лезли тысячи идей, ни одну из которых реализовать было попросту невозможно, каждая из них имела конструктивные дефекты и непреодолимые препятствия.

Но однажды, любовник пришёл к ней уставший, измочаленный, как-то странно смотрел, словно находился под наркозом, не стал даже ужинать, после чего извинился и уснул, чего никогда прежде не случалось.

Зато Даша была возбуждена сверх меры: у неё вдруг созрела внезапная идея.

Она включила ночник, притенила его куском материи, чтобы не разбудить любимого, и долго-долго смотрела на упругое тело во все глаза. Потом не выдержала, начала, едва касаясь ласкать: сначала руками, потом губами.

Молодое тело спящего мужчины оказалось отзывчивым: на его лице отразилось блаженство, заметно ускорился пульс.

Даша не торопилась. Интуиция подсказывала, что любимому снится сладкий сон, которому он не придаст значения: обычное дело для молодого мужчины в пору гормонального изобилия – видеть откровенные эротические сны, в которых можно реализовать любые, даже самые сумасшедшие фантазии.

Она ещё не знала, как поступит, но соблазн был слишком велик, чтобы отказаться от его реализации.

Губы Даши привычно скользили от солнечного сплетения вниз, где начала поднимать голову волшебная свирель. Дуть в неё женщина не решилась, но губами до клавиш дотронулась, отчего магнитная стрелка интимной навигации любовника отклонилась на несколько градусов вверх.

Наблюдать за аномальным движением прибора, который теперь указывал на потолок, было забавно.

Дарья решилась на эксперимент, затаив дыхание. В случае чего можно сказать, что не выдержала напряжения, что всему виной страсть: ведь она любит своего Егорушку.

Кто же выдержит, когда упругое тело открыто и доступно?

Женщина осторожно отбросила одеяло, выключила ночник. Страшновато вот так вероломно нарушать негласную договорённость, но чего не сделаешь ради мечты.

Найти подходящую позу было непросто. Она справилась.

Несколько медленных движений тазом и Даша почувствовала, что во сне Егора события происходят синхронно с её развратными действиями в реальности.

Инструмент любовника напрягся и выстрелил, разбудив любовника, который спросонья не сразу понял, что произошло.

Изменить что-либо было уже невозможно.

Даша села верхом на любимого не таясь. Она не знала, достигла или нет желанной цели, но душа пела, это вселяло надежду на удачное воплощение мечты. Вероятность оплодотворения была велика, поскольку слияние закончилось бурным оргазмом.

– Ты чего, – возмутился Егор, – мы же договаривались – никакой самодеятельности! У меня жена, дети. Неужели думаешь, что ради тебя я всё брошу!

– Ты – нет. Брошу я. Чего так перепугался… выспался, любимый? Вот и молодец. Пора домой.

– Хочешь сказать…

– Очень не хочу… но говорю. Спасибо тебе, Егорушка! У меня лишь одна просьба… меркантильная, но ты должен понять. Если не забеременею – придётся повторить.

Выпей – полегчает

зима отшлифует тревоги наросты

забудешь как больно

из почвы бесплодной, в которую врос ты,

вытаскивать корни

Мирослава Бессонова

Мила – девочка послушная, так её воспитали.

Родители всегда говорили, что в семье, женщина – голова, но жизненно важные вопросы должен принимать мужчина.

Она не сопротивлялась, только смотрела на своего Вадьку жалобно, надеясь, что он передумает.

Он не был для неё случайным человеком. Вот уже год, как они вместе.

Не убереглась, забеременела.

Знала, что нельзя потакать минутной слабости, но в ответственный момент уступила просьбе любимого, не стала предохраняться. Он так просил, хотел более сильных впечатлений от интимного соприкосновения.

Как она могла отказать самому родному человеку, как!

Надеялась на график овуляции, посчитала, что должно быть безопасно.

У них же серьезные отношения. Сколько раз говорили о замужестве.

Вадька, когда начинал мечтать, расписывал интерьер дома, обстановку, отдельные детали быта.

Милке приятно слушать его выдумки, которые напрямую касаются их общего будущего.

Она любит своего вихрастого Вадика, млеет от его деятельного участия в своей жизни, от неизбывной, особенной какой-то, нежности, от сладких поцелуев.

Но случилось непредвиденное. Беременность, настоящая, совсем не виртуальная.

Вадька, услышав такую новость, на мгновение сдулся, округлил глаза. Потом начал убедительно излагать суть проблемы.

Рождение ребёнка в корне меняло социальный статус, материальное положение, повседневные обязанности, возможность иметь свободное время и многое другое.

Ребенок – это моментальное перемещение в иную плоскость бытия, связанную с круглосуточными заботами и бдениями, со снижением уровня жизни, с отказом от большинства досягаемых пока целей.

– Нет, я не готов стать отцом. Этот вопрос нужно решать иначе.

– Как, Вадичка!

– Аборт. Другого выхода у нас нет.

У Милки закружилась голова, подкосились ноги. Она осела кулем на пол, не получив при этом поддержки.

Неясные размытые мысли носились роем, безжалостно кусая и жаля в самые уязвимые места.

По её лицу беззвучно катились горошины слёз.

В воздухе повисло трагическое, раскалённое молчание.

Вадька отворачивал голову в сторону, напряжённо вглядывался в пол позади безвольно опущенных плеч любимой.

Он даже не попытался поднять Милку с пола, всем видом показывая, что этот вопрос на данном этапе его не касается. Думать нужно было!

Милке же хотелось встретиться с ним умоляющим взглядом.

– Сходишь на аборт, и всё будет как прежде. Никаких тебе проблем. Жизнь прекрасна, такой и должна оставаться, пока не встанем на ноги, пока не повзрослеем. Зачем в нашем цветущем возрасте отказываться от счастья в пользу непосильных, не очень приятных обязанностей! Сама подумай, разве нам плохо вдвоём, зачем раньше времени лишать себя лёгкости бытия? Расслабься, Милка! Это же на самом деле сущая ерунда. Все девчонки так делают, и ни о чём не жалеют. Чик и решены все проблемы.

Он мужчина, думала девочка. Кому, как не ему принимать решение?

Вадька вытер ей слезы, под ручку проводил до дома, ласково чмокнул в щёку, и бодро побежал на тренировку.

Милка, не раздеваясь, в обуви и верхней одежде, улеглась на постель.

Ей знобило. Дрожь колошматила внутренности в ритме отбойного молотка, превращая их в студень.

Хотелось исчезнуть, раствориться, перестать быть. Только бы не думать ни о чём.

Чем сильнее девочка хотела забыться, тем настойчивее представляла, ощущая физически, образ не рождённого ребёнка который сейчас пока находился в ней.

Это было абстрактное, совсем не конкретное чувство, которое боролось с реально существующей любовью, которая давно и прочно стала сутью её жизни.

Милка пуще всего на свете боялась одиночества, к которому Вадька не позволял даже приблизиться.

Это был её мужчина, плоть от плоти. Они давно сроднились, приклеились телами и душами. Отказаться от него было невозможно вдвойне.

Девочка не понимала, зачем ей именно сейчас, когда принять решение попросту невозможно, дано право выбора.

– Это нелепо, нечестно, неправильно!

Две недели Милка ходила мрачная, как нависшая, готовая разразиться неистовым дождём туча. Мысли крутились в зловещем вихре, не позволяя ни на чем конкретном сосредоточиться.

Вадька почти не приближался к ней всё это время. Ждал, делал вид, что поглощён делами и заботами.

Деньги на операцию, не поленился – узнал, что почём, молчком положил на прикроватную тумбочку и исчез.

Милка, то решалась на аборт, то думала о ребёнке, о том, что он уже есть. Ей казалось порой, что видит его, только не маленького, а уже подросшего мальчугана.

Перспектива стать матерью-одиночкой, без средств, с одновременной потерей любимого, пугала сильнее, чем избавление от того, чего, в сущности, ещё нет.

За несколько дней она превратилась в мрачную тень самой себя.

В назначенный женской консультацией день Милка пришла в клинику. Тошнота и слабость выворачивали тело наизнанку, чувство досады на себя, ощущение вины, угрызения совести, давили убийственными приступами. Сознание собственной порочности терзало и мучило.

В клинике мрачные женщины, нахохлившиеся, зажатые, обозлённые на весь мир и на себя, сидели, словно приговорённые к расстрелу.

Персонал обращался с теми, кого вызывали, предельно равнодушно, даже грубо, презрительно ухмыляясь. Люди в белых халатах высокомерно отказывали клиенткам в порядочности, хотя сами были соучастниками преступлений.

В кабинеты заходили и выходили молча. Туда шли с широко раскрытыми от ужаса глазами, обратно возвращались с потупленным взором, мертвенной бледностью и гримасой невыносимой боли.

Впереди Милки было семь или восемь абортниц, а она уже стучала зубами и задыхалась. Девочка всегда была чересчур впечатлительной.

Очередную клинентку вывезли из операционной на каталке. Причина её беспамятства была не важна, решающим оказался сам факт.

– Что я делаю. что делаю, что, – закричала она и сорвалась с места.

Милка до самого вечера бесцельно бродила по маленьким улочкам, не разбирая дороги. Думать ни о чём не хотелось. В голове стоял белый шум, заглушающий как мысли, так и желания.

Выхода девочка не видела, обратного пути тоже. Теперь только рожать.

Будь, что будет.

В квартиру, которую они с Вадькой снимали на двоих, идти всё же пришлось.

Парень, услышав скрежет ключа в замке, прибежал навстречу. Обнял, расцеловал.

Милка ничего не понимала, не слышала, не чувствовала. Ей казалось, что смерть уже забрала её грешную душу.

Она даже не попыталась встретиться с любимым взглядом.

Обеденный стол был накрыт блюдами из ресторана, словно на праздник.

Вадька зажег свечи, откупорил бутылку вина.

– За нас, родная, я же говорил – всё будет хорошо. Поживем как люди годика два-три, накопим деньжат, продвинемся в карьере. Я тебя так люблю – не представляешь!

Юноша радостно поднял бокал. Ответа не последовало.

Милка прошла в спальню, легла в одежде под одеяло, и отвернулась.

– Ну, чего ты, в самом деле, подумаешь – беда! Перемелется, мука будет. Я тебе за храбрость кольцо золотое куплю, и цепочку. Выпей – полегчает. Впредь осторожнее будем.

– Не будем, Вадька. Даже очень осторожно уже не будем, – еле слышным, потерянным голосом прошептала Милка, – я, конечно, ужасная трусиха, но храбрости не стать убийцей собственного ребёнка у меня, всё же, хватило.

– Ты всерьез… ну и дура!

– В этом я с тобой соглашусь. Конечно, дура. Никого ты, Вадька, не любишь, кроме себя. Извини, устала, посплю немного и уйду, только не трогай меня. Чужие мы с тобой, совсем чужие.

– Тоже мне. Напугала ежа голой задницей. Я и сам здесь не останусь. Меня Ирка к себе жить звала. Она не такая идиотка, как ты.

– Не такая. Но это ненадолго. Пока не забеременеет. Оставь меня, пожалуйста. Мне плохо.