Читать книгу: «Компромисс», страница 11

– Хам. Я повода разговаривать, как с сенной девкой, не давала.

– Разве? Вы что, платонически прелюбодействовали, в гляделки в постели размером с футбольное поле играли, про полёты на Луну беседовали?

– Не твоё собачье дело! Тебе не понять. Люблю я его. И тебя тоже люблю.

– Ага, как же! Я оттуда, а он туда, паровозиком. И это меня не касается! А ежели зараза какая, к примеру? Долго картоху-то ждать!

– Торопишься?

– Не то, чтобы очень. Сравнить хочу: для кого вкуснее готовишь. Как она тебе, Игорёк, знойная ведь бабища, согласен… ты её как чаще любишь – традиционно или по-собачьи?

– Не нужно её при мне оскорблять. Ты же ко мне пришёл, со мной и разбирайся. Я её просто люблю.

– Твоя очередь в нашем семейном вопросе – десятая. До нужной кондиции дойдём, тогда делить начнём. Пока я официально её имею, а ты у меня крадёшь. Вздрогнем! До дна пей. Посмотрю, какой ты питок. Может, зря приревновал. С виду ты так себе, не очень-то и мужик… хлипок больно.

Мужчины мелкими глотками опростали кружки, загрызли засохшей коркой чёрного хлеба.

– Лидка моя – баба уютная, мягонькая, сладкая. Мне ужас как нравится, когда она громко кончает. А тебе как? Впрочем, не важно. Я, например, умереть за неё готов, а ты? Может, дуэль!

– Вадим!

– Замолкни, сказал, простипома жареная! Мне вот что интересно: ты что-нибудь слышал про офицерскую честь, про девичью скромность, про традиционные семейные ценности?

– Кто бы говорил. Я ведь тебя самого с поличным не раз ловила. Юлечка, между прочим, любовница твоя прописная, жена целого полковника.

– Я же тебе объяснял процедуру. Совратила она меня, курва. Не хотел я того позорища. По пьяни беда случилась. Чего неясного, обговаривали уже!

– Несомненно. Поэтому она и визжала, как порося под ножом мясника. Негодовала, поди, на помощь звала, блаженная. Я с тобой  жила-то лишь потому, что считала надёжным, верным. Но суть не в этом. Раз тебе можно… на стороне, почему мне нельзя?

– О, как, о праваз заговорила! Этот тебя имел, когда хотел, как хотел, и сколько хотел. Он и сейчас тебя хочет… по глазам читаю. Смотри, смотри, как у паразита штаны топорщатся. Картоху давай, креветка, нам для серьёзного разговора догнаться требуется, в кондицию войти!

– На, жри, скотина! Между прочим, у него увереннее стоит… и дольше. А живу я с тобой.

– А вот я ему рожу разукрашу, тогда посмотрим, чем он твою перламутровую раковину ковырять будет. Наливай!

Мужики выпили вторую бутылку. Пышущая жаром румяная картошка стояла нетронутой.

Игорь открыл холодильник, достал бутыль самогона, настоенного на янтарном калгане. Ему уже было без разницы, смогут ли прийти к консенсусу. До утра протрезветь один бес не удастся. Проблемы по службе обеспечены.

Выпили ещё. Закурили.

– Я готов… цивилизованно разрешить спор хозяйствующих субъектов. Драться будем… до полного отречения… от неправильной любви… или до последнего вздоха.

– Только не здесь. На улицу пойдём.

– Нет! Лидка, зараза, смотри, как я твоего любовничка под орех разделаю. Оскоплять вместе будем, чтобы все точки по местам расставить.

– Делайте, что хотите. Мне мужик нужен, а не оратор без представительства. На товарный вид ваших причиндалов я плевать хотела. Этого добра в любой казарме целая рота. Можете хоть поубивать друг друга, решать, с кем жить, всё равно я буду.

Вадим встал, шатаясь, размахнулся и врезал Игорю, не подумавшему защищаться, по скуле, затем кулаком в лицо. Рассёк ему губу.

– Всё, удовлетворён… придурок, – спросил Игорь, – сатисфакция свершилась?

– Нет. Моя она, слышишь, моя! Я должен доказать… что ты… что неправ… насколько моя жена заблуждается в наличии у тебя достоинств.

– Кому должен-то, а если и я тебе меж глаз?

– Это моя… моя баба. Слышишь – моя!

– Согласен. Конечно, твоя… но меня она тоже любит. Мы с детства вместе. И как быть? Не могу я без неё… и она без меня тоже не может.

– Вопрос у меня… зачем тебе, молодому мужику, чужая баба? У тебя с воображением нормально? Просто представь, как она, удовлетворив меня, под тебя ложится. Неужели не противно?

– А тебе? Люблю я её, сказал же!

– А я… я всех молодых баб люблю! Глазами. И что… с каждой нужно пробу снимать, семью её рушить?

– Мне по фигу, я не ходок. Одна она у меня. Всегда её любил, всю жизнь.

Вадим повалил Игоря на пол, принялся колотить, стараясь попадать в лицо. Он был тяжелее, сильней, и опытнее в силовых баталиях.

Хозяин квартиры отбивался, но не слишком усердно, надеялся, что капитану надоест противоборство, что проблему можно и нужно решить мирным путём, но Вадим разошёлся не на шутку. Видно и для него Лида была не просто попутчицей.

Один из ударов оказался слишком болезненным. Игорь машинально схватил упавшую со стола сковородку с картофелем и треснул противника по лбу. Звук был впечатляющим.

Вадим как-то странно посмотрел, слишком уж трезво, поднялся, оправил мундир, надел фуражку, отдал честь, и хлопнул дверью.

– Откуда он узнал, Лида, что мы с тобой?

– Сама рассказала. Растерялась я, не понимаю, что делать, как быть. Все вы кобели ненасытные.

– И я тоже?

– Откуда мне знать? И его надёжным считала.

– И что теперь делать будем, как дальше жить? Точку в нашем споре можешь поставить только ты.

– У тебя голова большая, ты и думай. Меня всё устроит.

– Тогда оставайся. Больше к нему не пойдёшь.

– А меня спросил… хочу я с тобой жить… или мне это без надобности? Я к Вадиму привыкла, а ты… как чёрт из табакерки. Приехал и всё испортил. Меня совратил. Если бы мы тогда, совсем другое дело… а теперь… не по человечески как-то.

– Я тебя люблю! И не вздумай сказать, что ты меня – нет!

– Думаю… есть о чём. Не пойму, себя не пойму, Вот если бы…

Что такое любовь – объяснить невозможно

Я врагов научился прощать,

а друзей я прощать не умею.

Мне не стоило в душу плевать.

Запасной я, увы, не имею.

Рашид Алибеков

Её звали Ассоль.

Почему именно так, никто уже не помнил.

В то время, когда Ассоль, беспородного, но очень милого и забавного щенка, предел мальчишеской мечты, принесли ему подарок на день рождения, Павлу было одиннадцать лет. Возможно, он тогда увлекался Александром Грином.

Сейчас хозяину было двадцать два года. Они жили вдвоём, делили почти поровну пространство, время и пищу. Даже спали вместе. Им хорошо было вдвоём, привычно.

Родители Павла давно жили в другой стране. Такова была специфика их профессии. Бабушка два года назад умерла.

Ассоль считала своего хозяина родственником, была убеждена, что ближе никого нет. Она постепенно порвала все связи со своими сородичами, совсем не интересовалась мужскими особями своего вида. Лишь изредка позволяла себя обнюхать на прогулках, или виляла хвостом в знак приветствия, но это были обязательные процедуры собачьего этикета.

Ничего не предвещало изменения её и его социального статуса. Ничего.

Казалось, разрушить эту идиллию попросту невозможно. Во всяком случае, Ассоль была уверена в незыблемости такой замечательной жизни.

Однако случилось так, что Павел влюбился.

Как и что происходило в его жизни, Ассоль больше не знала.

Хозяин уходил рано, поздно приходил. На скорую руку отводил приятельницу на двор, кормил сухариками из пакета. Рассказывал, какая Света хорошая и…

Ассоль загрустила. Тихо, по-собачьи. Понять суть человечьей любви ей не дано.

Павел постоянно был на взводе. Он волновался, суетился, грезил.

Его эмоции бурлили, кипели. Это было видно.

Про Ассоль он совсем забыл.

Однажды хозяин пригласил невесту домой.

Света повела недовольно носом, сморщилась, словно квартирный запах обладал неприятными свойствами.

– Любимый, у меня аллергия на этих тварей. Кажется, я тебя об этом предупреждала.

– Ассоль прекрасная, воспитанная, чистоплотная собака.

– Не имеет значения. Выбирай – я или она.

Ассоль зарычала. Павел первый раз в жизни ударил её. Не сильно, больше для вида, но собака забилась за тумбочку с телевизором, закрыла мордочку лапами и принялась жалобно скулить.

– Это невыносимо. Избавься от этой твари, иначе мы не сможем жить вместе.

Первый раз Павла поставили перед столь жёстким выбором. Он страдал.

Разорваться между двумя любимыми казалось до невозможности сложно. Любое решение выглядело предательством.

Чтобы избежать конфликтов, встречался он с невестой на стороне – в парке, в кино, в кафе, на танцах. Жизнь без любимой казалась теперь невозможной.

Света не рвалась в гости, ей достаточно было того, что после свадьбы она будет там жить.

– От собаки придётся избавиться. Это не обсуждается, – говорила любимая Павлу в моменты близости.

Когда в следующий раз он привёл невесту домой, Ассоль впервые в жизни показала характер.

Пока хозяин мыл руки, она загнала Свету на кухонный стол и рычала. Её интуиция работала безупречно. Животное всё знало наперёд.

Кричала Света безудержно, на полную громкость использовала возможности голосового аппарата.

Павел опешил. Он помнил, как долго не мог добиться от Ассоли прощения в прошлый раз. Тем не менее, взял ремень и опять ударил.

Ассоль подчинилась.

Некоторое время спустя, приехали родители невесты. Их отношение к Ассоли было настолько же брезгливое и нетерпимое, как у дочери.

– Ты уже придумал, Пашенька, как от неё избавиться, – спросил тесть, – могу пристрелить. Или отвезти к ветеринару, пусть укол сделает.

– Это член семьи. Я живу с ней одиннадцать лет и не могу её предать.

– Не смеши. Я этих тварей за жизнь штук двадцать пристрелил. Твоя дворняжка даже на шапку не годится. Мех редкий, да и цвет не очень.

– Семён Петрович, давайте оставим этот вопрос. Собака будет жить с нами.

– Я-то что, мне без разницы, ты Светку спроси, будет ли она с этой сукой жилплощадь делить?

– Я её люблю. Этим всё сказано.

– Кого, милок, кого любишь-то, Светку или суку свою? Непонятливый ты, зять. Это раньше ты жил сам по себе, теперь жена такие вопросы решать будет.

Семён Петрович потрепал Павла по плечу, – даже я со своей бабой не спорю. Светке палец в рот не клади – откусит.

Ассоль на ночь поселили в ванной комнате.

Она скулила. Невдомёк животному, что хозяин променял её судьбу на любовь.

Утром Павел не нашёл Ассоль, её нигде не было. Семёна Петровича тоже.

Тёща и Света ничего, вроде как не знали.

Часа через два пришёл тесть, брякнул на стол бутылку марочного коньяка.

– Садись, зятёк, выпьем за упокой души скотины твоей. Всё, нет её боле.

– Как это нет!

– А вот так… усыпили. Да ты не переживай, Светка лучше суки твоей. Вон у неё задница какая знатная, как орех… так и просится на грех. Сиськи и того лучше. Сам бы вдул.

Тёща с размаху треснула его по лбу хрустальной салатницей, очень больно приложилась. Он только поморщился, хотя было видно, что готов её растерзать.

– Меру знай, скотина, с зятем говоришь. Ещё подумает чего непотребное.

– Что, Манька, на зятя запала! Нормальная тема, модная нынче.

– Ассорль где, – с дрожью в голосе спросил Павел.

– Знамо где, в мусорном контейнере.

Павел сорвался, хлопнул дверью, выбежал, как есть, в домашнем одеянии на улицу.

В голове у него шумело, сердце рвалось наружу.

Свадьба всё же состоялась. Любовь.

Правда, жизнь со Светой сразу не заладилась. Не мог Павел забыть, как впервые ударил Ассоль, как предавал неоднократно, чтобы угодить невесте, теперь жене.

Ради чего он это делал? Лишь оттого, что Света манила женскими прелестями?

Что он знал об этой девочке, кроме того, что у неё есть губы, грудь и нежная кожа?

Ночью юноша просыпался оттого, что не находил мягкий бок Ассоль.

Секс и общение с женой вскоре стали тяготить. Он маялся, страдал, во сне разговаривал с Ассоль.

Со временем Павел понял, что акт усыпления любимой собаки был тестом, испытанием на прочность.

Света моментально завела в доме свои порядки. Да, она твёрдой рукой правила его жизнью по своему разумению.

Всё чаще Павел плакал навзрыд, прикладывался к бутылке, кричал по ночам, звал Ассоль.

Светка крутила у виска. И хвостом.

Любителей спелых прелестей оказалось много.

Однажды, спустя какое-то время, Пашка напился и не проснулся.

Его сердце не выдержало собственного предательства.

Сексуальный

Ты беги, беги, беги

без оглядки,

Наигрались мы и в жмурки,

и в прятки.

Я, конечно, догоню

понарошку,

Пробегусь с тобою рядом

немножко…

Но ускоришь ты свой бег –

я отстану

И преследовать тебя

перестану.

Оксана Куш

– Сексуальный, пошли, покурим, – крикнула Зиночка, формовщица булочек Люкс, немолодому уже, но привлекательному мужчине с горящими страстью цыганскими глазами.

– Сейчас, моя пышечка. Минуточку погоди, догоню.

Работа на хлебозаводе каторжная. Трудятся по большей части молодые девчата, кто не успел до поры болячек накопить, вдовы, да разведёнки. Хлебное тесто – масса агрессивная, хотя это сложно осмыслить, и труд физически крайне утомительный.

У кого из женщин есть мужчина, быстро увольняются, по причине хронического переутомления от изнурительных смен и из-за профессиональных заболеваний, которые прилипают от избытка химических добавок моментально. Аллергии, экземы, цыпки, варикоз, вот неполный список капканов, в которые попадают почти все хлебозаводские девчата. А разведёнкам с детишками деваться некуда. Где платят – туда и идут, не считаясь со здоровьем.

В Сашкиной бригаде, того самого, Сексуального, мужиков только трое: пекарь, да два тестомеса. Весь остальной коллектив женский. Причём, самой старшей, Катерине Смирновой, сорока ещё нет. Женщины, в основном совсем молоденькие, в самом соку. Все, как на подбор стройные, грудастые, любвеобильные. Масть, можно любую выбирать. Хочешь – в блондинку влюбись. Например, в Верочку. Ну, прелесть же девица. Как такую не приметить.

Или Катерина Силина. Личико простенькое, зато стать, походка, бюст. Загляденье.

Есть и рыженькие. Вика Тимофеева просто конфетка. Глаза зелёные, губы пирожком, попка… просто руки чешутся. А певунья какая! В ночную смену целые представления даёт, не отвлекаясь от работы.

Да, хватает в Сашкином девичьем царстве прекрасных дам!

Или чёрненькие. Томочка Яржемковская. Вроде славянка, а красота у неё восточная, экзотическая. Сисечки малюсенькие, стоят торчком. Ручки, миниатюрные. Пальчики и вовсе, как у куколки. Губёшки яркие, сочные, наливные. Эх-ма – какие девчонки!

Шатенок, тех вообще полно. Не сказать, что записные красотки, но есть на что приятно посмотреть. Все до единой при теле, фигуристые, поджарые. Полненьким здесь не место, не выдерживают напряжения и ритма интенсивных трудовых смен.

Даже платиновая блондинка имеется, Лика Строкова. Но эта дама чересчур строгая, несмотря на то, что одна живёт много лет, и детишек у неё трое. Эта цену себе знает. Может и есть у неё счастливый поклонник, но это тайна.

Вот в таком коллективе трудится пекарем Сашка Герасимов, которого за глаза и в глаза кличут Сексуальный.

Всё дело в том, что мужчина активно демонстрирует внешним видом и разудалым поведением чрезвычайно агрессивный тип эротического поведения. Правда, активность относительно женщин он проявляет исключительно в ночную смену.

Девчонки смеются, шепчутся, но по рукам никто, кроме Лики, ни разу ему не дал.

Дамы снисходительно относятся к его интимным фантазиям и их радикальному методу реализации. Даже поощряют иногда рукосуйство и пошлые намёки.

А чего, мужчина симпатичный, стройный, вполне сексапильный. Ручищи как лопаты, но нежные, страстные. А как начнёт затейливые, с забавными шалостями и до жути возбуждающими сценами рассказывать о своих романтических похождениях, заслушаешься.

По рассказам, женщин всех возрастов и национальностей он перелюбил великое множество. Как только созрел, лет этак в четырнадцать, так и начал с аппетитом поглощать пикантные женские тайны. Даже, мол, удирать и отмахиваться приходилось, так, порой доставали. А всё потому, что страстный он, чувственный.

Подойдёт обычно к сотруднице незаметно, обнимет, запустит руку в огород, где тыквы растут, сожмёт с чувством сосок, или саму грудь тискать примется, другой рукой меж ног шарит. Цех-то горячий, по периметру печи с газовым питанием. Работницы халаты и фартуки на голое тело надевают. Кто-то стыдливо комбинацию к этому почти пляжному ансамблю присовокупит, иная даже трусики наденет, чтобы самой не смущаться, когда наклоняться и приседать приходится, и мужское население на грех не наводить, а чаще совсем ничего – вентилируют интенсивно потеющую интимную сферу.

Доступ к телу, в принципе, открыт. Главное, когда нескромные мысли подступают, по физиономии не схлопотать.

Сексуальный редко встречает сопротивление. Скучающие по мужской ласке дамы порой сами напрашиваются на его не слишком деликатное обхождение. А он и рад стараться. Малинник.

Смелые эксперименты, естественно, не для всех. Сначала Сашка прощупывал претенденток на предмет восприимчивости к подобным ласкам.

Новеньким он демонстрировал в первую очередь недюжинную физическую силу, неожиданно поднимая одним движением, за талию, на разделочный стол, за что не однажды попадал в неприятную ситуацию.

Бывало, девица оказывалась шустрее, успевала от души двинуть шутнику в нос, нарушая тем самым девственность кипельно белой рабочей одежды. Нос у Сексуального был слабоват.

Были случаи куда серьёзнее, когда прилетало коленкой в самую чувствительную мужскую точку. Смеялись в подобных случаях все, хотя Сексуальному было не до веселья. Однако большинство непристойных шалостей запросто сходило ему с рук.

Некоторые девушки даже любили его скабрёзности, во всяком случае, не препятствовали неуклюжим ухаживаниям.

Хоть мимолётные, но приятные ощущения, хотя бы видимость интимного общения, подтверждающего сексуальную привлекательность для мужчин. Дома им не до озорства: отоспятся после смены и впрягаются в борьбу за выживание на бытовом уровне жизнедеятельности. Кому, скажите, нужна уработавшаяся до невменяемого состояния баба с комплексом неразрешимых проблем, да ещё с довеском из мальцов.

Слишком затратной выходит любовь с женщинами, обременёнными прошлым. Кому-кому, а им это не понаслышке известно. На своей шкуре испытали, что такое одиночество и с чем его едят. Уже и слёзы у многих высохли, и тропа к источнику наслаждения заросла. Пусть уж щупает, с них не убудет. Хоть так… всё развлечение. Приятно порой вспомнить, что грудь предназначена не только затем, чтобы бюстгальтер носить.

В эту ночь Сексуальный был в ударе: перещупал, наговорил игривых комплиментов почти всем девчонкам. Интимная энергия фонтанировала, видно заряжен игривыми эмоциями был под завязку.

Сашка шутил без устали, ластился ко всем подряд, нагло шарил в запретных пределах под подолами коротеньких, кокетливых халатиков, нисколько не стесняясь того, что над ним насмехаются, не оказывая предпочтения кому-то конкретному.

Для него это была любимая игра, которая на этот раз одной из сотрудниц не пришлась по вкусу. Это была элементарная брезгливость. Она не желала быть одной из многих.

Запустив пятерню в промежность или за пазуху одной прелестной шалунье, он тут же лез с подобными ласками к следующей подружке, и так каждую свободную минуту.

Всем без исключения чаровницам Сашка по привычке признавался в любви. Таковы были правила странной забавы.

Тонечка Кочубеева, крепкая, широкая в кости кубанская казачка, приехавшая в этот город несколько лет назад на заработки вместе с мужем, с которым прожила без малого десять лет, и родила в официальном браке трёх мальчишек, теперь искала беглого супруга с судебными приставами по всей стране, тоже отведала Сашкиной нежности.

К Тонечке Сексуальный проявлял особый интерес. Несмотря на бальзаковский возраст и три беременности чернобровая казачка обладала уникальными экстерьерными данными, да и на личико была на удивление мила. К Сашкиным играм она относилась лояльно, порой сама раскрывала объятия, даже пыталась строить нескромные романтические планы.

К ней любвеобильный тестомес приник особенно плотно, растревожил, возбудил разом и верх и низ. Женщина неожиданно воспылала самым настоящим желанием, о чём свидетельствовали стекающие по ногам нутряные соки.

Несколько лет уже прошло, как исчез её благоверный. С тех пор Тонечка ни единого разочка мужской ласки не отведала, кроме Сашкиных шутливых приставаний, которые никогда не имели продолжения, больше раздражающих, чем дающих интимную разрядку.

На этот раз женщина не на шутку завелась: сколько можно впустую дразнить!

Дама она была решительная, резкая.

Наступило время ночного ужина. Сорок минут, чтобы поесть, передохнуть. Тонечка, уверенно и требовательно ухватилась за Сашкину руку, махнула головой в сторону подсобки. Все прочие отправились обедать в раздевалку, которая одновременно была и столовой.

Женщина решительно завела Сашку в помещение, закрыла на швабру дверь, одним движением скинула халат, предъявляя нескромному взору Сексуального то, что он так неосторожно возбудил, но никогда не видел.

Несмотря на возраст, выглядела дама скульптурно: выразительная талия, грудь торчком, ровный, без единой жиринки животик, гладко выбритая промежность. Хоть сейчас размещай прелестницу на нескромный сайт знакомств.

Тонечка плавно, игриво распростёрла объятия.

– Что ты там, Сашок, про ватрушку мою молол, надломить мечтал, отведать грозился! Ешь, соколик, сколько влезет, столько и ешь, я не жадная. Уговорил. В какой позе тебе кусать удобнее? Смотри, какая она у меня сочная, духмяная. Узенькая, плотная, как у девочки. И тебе до смерти рада. Не стесняйся, закусывай, коллектив в курсе, что у нас с тобой романтическое свидание, не потревожат. Ну же, чего застыл, лакомься. А для начала приласкай. Люблю, когда у меня первую слезу язычком слизывают. Ты ведь намекал, что готов целиком меня съесть.

Сашка, между тем, пребывал в состоянии анабиоза. По лицу его разлилась мёртвенная бледность, ноги подкашивались, взгляд остановился на… да чёрт его знает, куда он смотрел, только не на прелести сказочно сексуальной казачки. Застыл и полинял разом его похотливо-пронзительный цыганский взгляд. Пропало, словно никогда не было, волшебство разудалого, наглого сексуального задора.

Тонечка ткнула ему в лицо тыковку спелой груди, притянув лихого страстотерпца за мосластый зад, и пихнула на скамью.

Сексуальный плюхнулся на неё, оказавшись лицом вровень с тем местом, откуда у женщин ноги растут, и скис, упёршись носом в ту самую сладкую ватрушку, реально подающую признаки чувственного возбуждения.

– Эй, да ты не заснул, часом, любимый? Дай-ка, проверю твоего петушка.

Тоня уверенно запустила руку вглубь белоснежных шаровар, где анатомически должно было находиться готовое к бою интимное вооружение.

И оно нашлось, только ужавшееся до состояния новорождённого сморчка, когда тот лишь начинает пробиваться на свет.

– Да ты никак сдрейфил, любовничек! Ватрушка к эротическим забавам готова, смотрит на тебя преданно, жаждет интимного счастья. Вот, трогай… чувствуешь как её растащило, просто в квашню превратилась. Ты же тестомес, так меси, милок, не теряй времени. Э-э-э, просыпайся, родимый, куда я теперь с этим добром, ты же сам меня домогался. Скажи, касатик, как тебе больше по вкусу – когда дама на столе сидит, раскинув белы ноженьки, или в собачьей позиции? Я, больше сидя люблю. Э-эй, не молчи, раззадорил и в кусты! Даже не думай отлынивать, не прощу. Дай-ка я на него подую, дай лизну бедолагу. Боже мой, а он вообще настоящий, живой? Сашка, да ты меня обманул. Представляешь, я сейчас девкам-то расскажу, что Сексуальный – импотент. Вот хохма-то. Ладно, не можешь по-мужицки, традиционно, удовлетворяй языком. Назвался груздем – полезай в кузов, я по твоей вине боль от перевозбуждения терпеть не намерена. Мне много не надо, чего обещал, сделай, и краями разойдёмся.

Сашка сник, сдулся, исчез, моментально стал маленьким, незаметным, никчёмным.

На его глаза предательски навернулись слёзы. Ещё немного и случится истерика.

– Ладно, Сашко, не плачь, не скажу никому. Совру, как и ты, о твоей интимной мощи. Только ко мне больше не подходи, не вздумай. Должен будешь.

Сашка закивал благодарно, отвернулся, чтобы Антонина оделась. К его лицу постепенно начала приливать кровь.

Где-то через месяц или около того, работать технологом на хлебозавод устроилась и его жена. Несколько раз за смену приходила она проверять своего благоверного. Разговаривала с ним на повышенных тонах, унижала при всех, не стесняясь. Сашка терпел, слушался. Оказалось, что Сексуальный – обыкновенный подкаблучник.

Но в ночную смену…