Читать книгу: «Николас Эймерик, инквизитор», страница 3

Быстрый как мысль – 2

Зная, что опаздывает, Маркус Фруллифер влетел в кафе «Гамбургер Хаус», расположенное на самом подъезде к Техасскому университету. Он хлопнул стеклянной дверью с такой силой, что та зазвенела, чудом не разбившись. Посетители повернули головы, официантка посмотрела на него с недоумением, кассир – с беспокойством, а управляющий – с ненавистью.

Но у Фруллифера не было времени обращать внимание на такие пустяки. Там, за столиком, его ждала Синтия Гольдштейн; перед ней стоял огромный бумажный стакан, видимо, с пепси. Она очень нервничала и теребила в руках пачку сигарет, наверное, совсем забыв о том, что курить в этом кафе строжайше запрещено.

Фруллифер направился к столику, обнимая девушку взглядом. Сердце его учащенно забилось. Синтия была не просто женщина. А настоящая Женщина. Само совершенство. Ему несказанно повезло, что она согласилась прийти. Остальное зависело от него.

Маркус тяжело опустился на мягкий стул:

– Извини, что опоздал, – еще не отдышавшись, начал он. – Я снова пытался поговорить с профессором Триплером. Но он рванул от меня с такой скоростью, что я его не догнал.

Синтия приоткрыла рот, обнажая белоснежные зубы:

– Не переживай. Силой тут ничего не добьешься. Просто надо найти способ изложить ему свои идеи, – она улыбнулась еще шире. – Думаю, ты здесь за этим.

Фруллифер только начал приходить в себя после бега, как вдруг ощутил волнение совершенно другого рода. Теперь он мог внимательно рассмотреть девушку, сидевшую напротив. Очень длинные каштановые волосы. Пухлые губы. Тонкий нос, усыпанный веснушками (он обожал веснушки). Высокие скулы. Блестящие черные глаза.

Она была так хороша, что Фруллифер не удержался от соблазна и скользнул взглядом вниз. Он еще никогда на это не осмеливался! От вида соблазнительных выпуклостей на желтой блузке у него начали гореть уши, а в паху сладко заныло. Раньше он видел Синтию только в белом халате. Чтобы прийти в себя, Фруллифер подозвал официантку:

– Пива, – резко потребовал он.

Симпатичная девушка-студентка с пухленькими щечками, в очках, улыбнувшись, покачала головой:

– В это время мы подаем только безалкогольные напитки.

– Тогда большой стакан колы, – сказал он, а потом, понизив голос, заговорщическим тоном добавил: – Но налей туда пива.

На лице официантки мелькнуло замешательство, но потом она захихикала и сказала:

– Сделаю все, что могу, – девушка подмигнула и удалилась.

Фруллифер вздохнул с облегчением и снова уставился на Синтию, которая с улыбкой слушала его беседу с официанткой. Он старался смотреть ей прямо в глаза, не отвлекаясь на все остальное:

– Ты прочитала то, что я тебе передал? Как тебе мои идеи? Кажутся совсем безумными? Почему Триплер не хочет в них разобраться?

Девушка слегка нахмурила лоб:

– Нет, они точно не безумные. Уравнения верны, математическая модель элегантна, – у нее был приятный голос, разве что немного хрипловатый. – Но кое-что надо бы доработать. Название в первую очередь, «Быстрый как мысль».

– Оно ведь отражает содержание, разве нет?

– Да, но подходит скорее для романа. И потом, ты приводишь доказательства существования во Вселенной частиц, скорость которых превышает скорость света, а в конце пишешь, что в будущем можно будет использовать их энергию, чтобы путешествовать по галактикам. Вот с этого места в твоих размышлениях ничего не понятно.

По лицу Фруллифера было видно, что он расстроился:

– Я знаю, это очень сложная тема. Нужно отказаться от понятия космических экспедиций в том виде, в котором оно существует сегодня, – начав говорить, он почувствовал себя увереннее, а голос зазвучал с большим энтузиазмом. – В рамках общепринятых физических теорий, особенно релятивистских, на сегодняшний день нам доступны только некоторые участки Солнечной системы. А пситроника позволит мобилизовать силы воображения, вывести их на передний план, благодаря чему у нас появится возможность выйти за пределы наблюдаемой Вселенной и вернуться в нее в любом месте. То есть речь будет идти не о перемещении в космическом пространстве, а о перемещении мгновенном, осуществить которое можно, используя материальную составляющую объема нашей фантазии.

Блестящие глаза Синтии слегка подернулись пеленой:

– Не уверена, что поняла.

– Постараюсь объяснить на примере. Если бы я строил пситронный космический корабль, то в первую очередь снабдил бы его искусственно созданными клетками, имитирующими человеческие нейроны. Пситроны переходят в возбужденное состояние именно благодаря молекулярным процессам, происходящим в нейронах мозга. В остальное время сами нейроны удерживают пситроны в обычном, невозбужденном состоянии покоя, как «пленников». Но это кажущийся покой. Во время нахождения пситронов в мозге в них загружается информация – в зависимости от внешних раздражителей, оказавших воздействие на нейронные слои.

Фруллиферу пришлось прервать объяснение, потому что вернулась официантка с большим бумажным стаканом на подносе.

– Вот ваша кола, – лукаво сказала она, ставя перед ним стакан.

Фруллифер с удовольствием посмотрел на темную пену, характерную для ирландского пива:

– Прекрасно. Минут через пятнадцать принеси мне еще одну.

На этот раз девушка не стала возражать. Залилась смехом и ушла, виляя бедрами.

– Ты что, напиться хочешь? – улыбаясь, спросила Синтия.

– Я никогда не напиваюсь. Ну, почти никогда, – Фруллифер с жадностью сделал большой глоток. Сейчас он чувствовал себя гораздо свободнее и мог более спокойно созерцать правильные черты собеседницы. – Пока все понятно?

– В основном… Пожалуй, да. Посмотрим, что будет дальше.

– Хорошо, тогда продолжу. Чтобы пситроны перешли из основного состояния в квантовое, мозг должен отдать им волевой приказ, то есть с помощью регуляторной функции активации изменений запустить электрохимические процессы, характерные для синапсов в фазе передачи. Именно в этот момент начинается «путешествие» пситронов – настолько быстрое, что они вырываются из физической Вселенной и переносятся в воображаемую область, где понятие времени отсутствует.

Синтия грациозно покачала головой:

– Не спеши, пожалуйста. Ты считаешь само собой разумеющимся существование этой воображаемой области. Но именно твоя уверенность меня и смущает. Это все равно что говорить о мнимых числах как о чем-то конкретном.

– Но что такое, по-твоему, числа? Это интерпретация нашей психикой законов Вселенной. Именно оттуда мы их взяли. Откуда же еще? – он вынужден был прерваться. Явно озадаченная Синтия сложила губы розовым сердечком. Фруллифер почувствовал острое желание ее поцеловать. Но как? У него нет никакого повода. Фруллифер резко мотнул головой. – Может, я несу чушь.

– Нет, нет, – ответила девушка. – Рассказывай дальше, я вроде начинаю понимать. Воображаемое измерение должно где-то реально существовать? И что потом?

Прежде чем продолжать, Фруллифер сделал еще один глоток пива, замаскированного под кока-колу. Потом оторвался от стакана, не замечая, что на кончике носа осталась пена:

– Возбужденные пситроны большинства людей просто-напросто исчезают в водовороте нашего измерения, со всей информационной нагрузкой, которую они несут. Но люди, способные сознательно контролировать мозговую активность, могут заставить вернуться ранее выпущенные пситроны. Причина очевидна: во время фазы «нейронного плена» в пситроны загрузили не только обычную информацию, но также дополнительную – о способах возвращения в нашу Вселенную. Другими словами, этим пситронам будто бы дали карты пересечения воображаемого, где отмечены точки повторного входа в нашу реальность.

– И как это связано с космическим кораблем, о котором ты пишешь?

– Напрямую! Космический корабль должен быть оснащен искусственными нейронными сетями, такими, чтобы они имитировали человеческий мозг – разумеется, не весь, что в принципе невозможно, а отдельные функции, необходимые для «путешествия». Схему сетей легко описать с помощью векторных матриц: она проще, чем в реальном мозге, но незначительно. Важно, чтобы искусственные сети были в состоянии удержать находящуюся в них Психею и загрузить в нее пситроны с информацией, предоставленной им собственными синапсами. Информацией двух видов: непосредственно связанной с маршрутом, по которому нужно следовать внутри и вне воображаемого, и касающейся характеристик космического корабля, в том числе экипажа.

В этот момент Синтия, явно потерявшая нить рассуждений Фруллифера, сделала то, что ни в коем случае нельзя было делать. Рассеянно расстегнула две первые пуговицы своей желтой блузки. Лихорадочно блестевшие глаза Фруллифера заметили ложбинку между округлыми розовыми грудями, на которых вздымалась ткань, очерчивая соски.

Он снова уткнулся носом в стакан с пивом, но руки дрожали так сильно, что большая часть пены плюхнулась на штаны. Потом нащупал сигарету в пачке Синтии и, взяв ее зажигалку, прикурил.

– «Навигацию», – поспешно продолжил он, – нельзя полностью возложить на искусственные нейроны. На корабле должны быть люди, активность мозга которых выше нормы. Тогда они смогут заставить свои пситроны взаимодействовать с Психеей, плененной сетями нейронов, чтобы при необходимости сообщить им достоверную информацию о маршруте и экипаже, что позволит точнее смоделировать воображаемую форму. Потому что «путешествие», о котором я говорю, будет включать не непосредственно вещи и людей, а лишь их психический отпечаток, дематериализованный и повторно материализованный в силу эквивалентности массы и энергии.

Фруллифер был вынужден прерваться. Над ним грозно возвышалась официантка, выражение лица которой на этот раз вовсе не было дружелюбным:

– Пить еще ладно. Но курить – точно нет. Потушите сигарету.

Ему пришлось посмотреть на собственные руки, чтобы понять, о чем говорит девушка. Он и сам немало удивился. Фруллифер курил редко – пару раз в год.

– Простите, – смущенно пробормотал он. – Как-то случайно вышло…

– Так вы потушите или нет?

Что-то в ее тоне заставило Фруллифера взбунтоваться. Он глубоко вдохнул дым, закашлялся, а потом угрожающим тоном спросил:

– Знаете, когда началась кампания против курения? В шестидесятые. Когда стали проводить большие ядерные испытания. С тех пор заболеваемость раком выросла. Нужен был козел отпущения, и тогда…

Вместо ответа официантка обратилась к другим посетителям:

– Этот мужчина травит всех нас. Мы будем терпеть?

Прежде чем Фруллифер понял смысл слов девушки, к нему уже подбежало несколько человек. Один вцепился в свитер, другой выхватывал сигарету из рук, третий пытался надавать пощечин. Фруллифера вытолкали на улицу, на дорожку, ведущую к университету.

Еще не придя в себя, он поискал глазами Синтию, но она исчезла. Как же так? Почему один вид ее вызывающе торчащих сосков заставил его забыть о всяких правилах и сунуть в рот сигарету? Подавленный, он пошел прочь. Похоже, тут ему не светит попробовать на вкус чего-нибудь сладенького. У него есть лишь космические корабли и ясная, четкая цель. Это, конечно, утешало, но не слишком.

2. Хустисья

Маленькое тельце лежало на низком каменном бортике колодца, такого огромного, что дальний его край терялся в темноте сводов. Стоявшие справа и слева от тела двое солдат с алебардами оглядывались по сторонам, не пытаясь скрыть своего беспокойства. Увидев инквизитора и капитана, они, казалось, вздохнули с облегчением.

Эймерик подошел к трупу и потрогал зеленое шерстяное одеяло, которым было прикрыто тело.

– Почему оно вас испугало?

– Посмотрите сами, – ответил капитан.

Замешкавшись на мгновение, отец Николас сдернул одеяло. Исполняя обязанности инквизитора вместе с отцом Агустином, Эймерик насмотрелся на всякие ужасы, но вид этого тела поразил его настолько, что он едва не лишился чувств. Нет, труп был не страшным, просто до такой степени не нормальным, что глаза отказывались поверить в увиденное.

Перед ним лежало безжизненное тело годовалого ребенка. С перерезанным горлом и неестественно запрокинутой головой. В ней-то все и дело. У ребенка было два лица, совершенно обычных, расположенных по обе стороны головы. Их черты, возможно, слишком взрослые для малыша такого возраста, ничем не отличались друг от друга: припухшие зажмуренные глаза, обескровленные губы, маленькие носы. На безволосом округлом черепе – ни трещин, ни наростов; только рядом с местом, где соединялись челюсти, торчали по два уха с четко выраженными мочками, обращенные в противоположные стороны. Как будто вторая половина головы была зеркальным отражением первой и такой же реальной.

Через несколько секунд Эймерик снова прикрыл труп одеялом. И внимательно посмотрел на капитана.

– Шутка природы, – прокомментировал он, пытаясь сделать, чтобы голос не выдавал эмоций.

– Природы? Шутка дьявола, отец, – на лбу капитана выступил пот. – Это же колдовство, я впервые такое вижу.

– Может, и не колдовство, – вмешался стоявший на посту солдат. – Говорят, далеко за морями живут существа вроде этого.

– Да, – задумчиво кивнул Эймерик. – Мы называем их блеммии, панотии, сциоподы, собакоголовые. Но никто из этих монстров не носит чепчики и никогда не появлялся в двух шагах от королевской резиденции. – Он посмотрел офицеру в глаза. – Вы кому-нибудь говорили о… об этом?

– Да, отец, – немного смущенно ответил капитан. – Мне пришлось рассказать своим людям и нескольким слугам.

– Нет, меня интересует, знают ли об этом во дворце.

– Нет, не думаю.

– Хорошо. Теперь пусть тело уберут отсюда, как-нибудь не слишком заметно. Отнесите его наверх, туда, где находятся кельи инквизиторов. В келью отца Агустина, которая, к сожалению, опустела. Положите ребенка на кровать и поставьте у дверей стражу.

– Но слухи расползутся очень быстро. Все захотят увидеть уродца.

– Это правда, – вздохнул Эймерик. – Но любопытство быстро угаснет, если мы всех запутаем. – Он повернулся к солдатам. – Когда у вас будут спрашивать о монстре, каждый раз отвечайте разное. Одному скажите, что нашли ребенка с головой свиньи, другому – что кошку с лицом старика. Только всегда повторяйте, что у чудовища кожа покрыта бубонами и вас поставили охранять келью, чтобы никто не заразился. Все понятно?

– Да, отец, – немного повеселел тот солдат, который был постарше.

– А теперь встаньте на колени, – приказал Эймерик.

Офицер и солдаты подчинились, склонив головы к крестообразным рукоятям мечей. Инквизитор быстро произнес слова благословения, прося Бога оградить всех присутствующих от коварства дьявола. Потом разрешил подняться.

– Еще кое-что, капитан, – сказал Эймерик, направляясь к выходу. – Вы ничего не слышали о необычном видении в небе, меньше часа назад?

– Боже мой, – голос капитана дрогнул, – нет. О каком видении вы говорите, отец?

– Да ничего серьезного, – Эймерик махнул рукой. – Не берите в голову, кое-что привиделось одной сеньоре. Сегодня утром фантазия жителей Сарагосы что-то слишком разыгралась. – После этих слов инквизитор пошел по сырому коридору.

В атриуме Эймерик наткнулся на процессию, несущую тело отца Агустина. Так и не переодетое, оно было прикрыто испачканной кровью и гноем простыней. Ее края придерживали четверо молодых доминиканцев в нелепых конусообразных масках. Они шли медленно, очень внимательно следя за тем, чтобы случайно не коснуться тела. Впереди, громко читая молитву, на солидном расстоянии шествовали декан, приор монастыря на Эбро, школьный учитель и казначей. Позади, на еще более внушительном расстоянии, следовали два архидиакона, окуривая все ладаном и ромашкой, каноники епископства и около двадцати монахов двух высших нищенствующих орденов, которые время от времени подносили к носу помандеры и пузырьки с уксусом. Мирян не было. Возможно, они ждали группу во внутреннем дворике.

Увидев Эймерика, некоторые священники едва заметно ему кивнули. Однако разглядев в их глазах иронический блеск, инквизитор разозлился. Учтивыми старались выглядеть те, кто меньше всех верил, что его назначение утвердят. Эймерик и сам знал, как сложно будет этого добиться.

Надо как можно быстрее поговорить с хустисьей. Однако сначала предстояло решить кое-какие вопросы. Когда останки отца Агустина проносили мимо, Эймерик встал на колено и перекрестился; но вместо того, чтобы присоединиться к возглавлявшим процессию, он подождал, пока с ним поравняется лекарь из трибунала – инфирмариус, шедший в хвосте.

В толпе он быстро его разглядел. Это был доминиканец лет пятидесяти; Эймерик знал, что зовут его отец Арнау Сентеллес. Живые глаза, лукавое выражение лица, ямочки на щеках, из-за которых губы, казалось, сами складывались в ироничную улыбку. При других обстоятельствах Эймерик, для кого недоверие было жизненным принципом и на чьем худом лице с острыми чертами неизменно лежала печать суровости, никогда не приблизился бы к такому человеку. Но сейчас ему требовался тот, кто знал толк в медицине, и инквизитор не мог позволить себе быть слишком разборчивым. Он подошел к инфирмариусу и отозвал его в сторону.

– Мне нужны ваши медицинские знания, – сказал Эймерик вполголоса. – И ваше умение хранить секреты.

Отец Арнау внимательно посмотрел в лицо инквизитора, словно искал симптомы какой-нибудь болезни.

– Вы плохо себя чувствуете?

– Речь не обо мне, – сухо оборвал его Эймерик. – Этим утром обнаружили убитого ребенка, настоящего уродца. Я хочу, чтобы вы взглянули.

В проницательных глазах отца Арнау зажглось любопытство.

– Где его нашли?

– Здесь, в Альхаферии. У цистерны. Его отнесут наверх, в келью отца Агустина. Если вы скажете, что это я вас отправил, вас пустят внутрь.

Врач немного нахмурился.

– У цистерны, говорите? Это не первая странная вещь, которую там находят.

– Правда? – вздрогнул Эймерик. – О чем еще вы знаете?

Вместо ответа отец Арнау несколько секунд изучал инквизитора взглядом исподлобья. Потом спросил:

– Вы действительно стали преемником отца Агустина? Новым великим инквизитором?

– Да.

– И отец Агустин ничего вам не сказал?

Эймерик спросил себя, насколько откровенным ему следует быть с этим человеком. И пришел к выводу, что не должен ему лгать, если хочет узнать то, что уже знает отец Арнау. По крайней мере сейчас нужно сказать правду.

– Он в общих чертах рассказал мне о находках, сделанных в цистерне. Но умер, не успев объяснить подробностей.

– Отец Агустин и тут не изменил себе, был сдержан до конца, – прокомментировал лекарь без тени благоговения в голосе. – Я знаю об этих находках только потому, что он обратился ко мне за консультацией, как и вы. Находки, очевидно любопытные, увидеть мне не позволили. Но вместе с предметами находили и тела новорожденных. Пугающие, с двумя одинаковыми лицами по разные стороны головы.

Эймерик едва сдержался, чтобы не вскрикнуть.

– И этот ребенок такой же! Двуликий, – тихо сказал он.

– Я уже догадался. Так что мне нет смысла на него смотреть.

– Что вы делали с другими?

– Вскрывали трупы. Но вынужден просить прощения, отец Николас. Мне лучше вернуться к выполнению своих обязанностей.

Как раз в этот момент последние участники процессии выходили во внутренний дворик; доносились обрывки речей, произносимых снаружи.

– Отцу Агустину вы больше не нужны, – пожал плечами Эймерик. – А мне – да. Следуйте за мной. – И не добавив больше ни слова, инквизитор поспешил к воротам. Он стал пробираться между стоящими на коленях, не обращая внимания на то, что идет прямо по их рясам и плащам. Отец Арнау едва поспевал следом. Наконец они спустились с фундамента. От широкой подъездной дороги, ведущей к замку, отделялась охраняемая тропинка и пряталась среди кустов роз.

Эймерик быстрым шагом направился к небольшой лужайке, где стояла сосна какого-то ржавого цвета. Вдруг остановился и повернулся к своему спутнику.

– Отец Арнау Сентеллес, встаньте на колени.

– Что вы сказали? – ирония на лице лекаря сменилась изумлением.

– Встаньте на колени. Поторопитесь, у меня мало времени.

Совершенно ошеломленный, отец Арнау повиновался. Возможно, он ожидал, что Эймерик его ударит, но тот просто положил правую руку ему на плечо.

– Мы, Николас Эймерик, великий инквизитор королевства Арагон, по воле нашего понтифика Климента, назначаем тебя, Арнау Сентеллеса, монаха ордена Святого Доминика, викарием-инквизитором города Сарагосы и даруем тебе право вести следствие, получать информацию, вызывать в суд, выписывать предупреждения, создавать предписания, отлучать от церкви, участвовать в судебных процессах и заключать в тюрьму врагов единой веры. Во имя Отца, Сына и Святого Духа, – Эймерик осенил воздух крестом.

Отец Арнау потерял дар речи.

– Аминь, – только и смог вымолвить он, а потом поспешил добавить: – Отец Николас, но я не…

– Молчите, – приказал ему Эймерик. – А теперь поклянитесь перед священными Евангелиями Божьими, что не раскроете в письменной или устной форме или каким-либо другим способом ничто, имеющее отношение к Святой инквизиции, под страхом обвинения в лжесвидетельстве и отлучения latae sententiae¹⁷. Отвечайте: «Клянусь».

– Клянусь. Однако…

– Можете подняться, – Эймерик едва заметно улыбнулся. – А теперь расскажите мне то, что ранее скрывали.

Отец Арнау встал на ноги и стряхнул прилипшие к рясе сосновые иголки.

– Отец Николас, это для меня большая честь, но я простой лекарь, который никогда не…

– Я это прекрасно знаю. Но думаю, что причина ваших возражений кроется в другом.

– Ну… да, – на лице отца Арнау снова появилось прежнее выражение. – Не хочу показаться непочтительным, но ваше назначение еще не одобрено ни епископом, ни понтификом, ни королем. И, если позволите, никому до сих пор неизвестно, какие документы его подтверждают.

– Я ценю вашу откровенность, – кивнул Эймерик. – Вы правы. На данный момент у меня есть только свидетельство от отца Агустина и больше ничего. Однако вопрос об этом должен волновать лишь папу Климента. Я постараюсь получить подтверждение своего назначения от епископа и короны, но дам им понять, что я, как инквизитор, не намерен им подчиняться.

– Но, – озадаченно спросил отец Арнау, – как вы собираетесь это сделать?

– Увидите. Хватит об этом. Сейчас я направляюсь в город. Вы пойдете со мной и за обедом расскажете все, что знаете, ничего не утаивая. Потом придет время заняться делами. К вечеру я рассчитываю получить необходимое мне подтверждение.

Эймерик, считая, что ему больше нечего добавить, быстро зашагал вперед. Однако отец Арнау, бросившийся следом, все еще не был удовлетворен.

– Простите, последний вопрос. Почему вы избрали викарием меня? Почему не приора или кого-нибудь из старейшин?

– Потому что вы единственный, кто при разговоре не подходит слишком близко. Ненавижу, когда брызжут в лицо слюной и вынуждают нюхать чужие запахи. А теперь замолчите, чтобы я не пожалел о своем выборе, – Эймерик ускорил шаг, поправляя скапулярий и черный плащ.

Дорожка, по которой они шли, была единственной полоской зелени на плоской красноватой земле, ведущей к Эбро и началу города. В совершенно безоблачном небе сияло солнце, и уже чувствовалось, что день будет жарким. Но духота пока не ощущалась; на фоне скудной растительности радовали глаз пышные цветы мальвы, теряющиеся среди тощих, как скелеты, сосен, тронутых начинавшейся осенью.

На тропе то и дело встречались сторожевые посты, существующие с тех пор, как у короля Педро IV вошло в привычку в одиночку прогуливаться до Эбро. Чтобы убить время, солдаты играли в кости, для защиты от солнца водрузив на головы маленькие стальные шлемы или какие-то необычные головные уборы. Когда мимо них проходили доминиканцы, некоторые слегка кланялись, тем самым отдавая должное власти священников, хоть она и отличалась от той, которой обладал монарх.

Примерно через полчаса Эймерик и отец Арнау добрались до города, но многие таверны еще были закрыты. Однако в подвале мощного фундамента Судры они все же нашли одну, в двух шагах от мавританского квартала, где жили в основном арабы. Помещение оказалось тесным и сырым; с потолка свисали длинные ожерелья головок чеснока, четвертинки жареных барашков были покрыты копотью. За столами сидели в основном громкоголосые мудехары¹⁸, заглядывавшие сюда поболтать с друзьями за кружкой напитка, который позволяла им мусульманская вера. При виде двух доминиканцев многие замолчали и, почувствовав неловкость от присутствия чужаков, смерили их взглядами, полными враждебного любопытства. Но почти сразу вернулись к разговорам, лишь время от времени поглядывая на пришедших.

Не обращая внимания на посетителей, Эймерик подошел к единственному свободному столику и пригласил отца Арнау садиться. У засуетившейся трактирщицы он заказал тарелку ягненка под сливками, хлеб и кувшин с вином Caricena. Потом повернулся к инфирмариусу.

– А теперь расскажите мне все, что знаете, – просто сказал он.

– Я не так много могу добавить, – отец Арнау прищурился, будто пытаясь что-то припомнить. – Я говорил о трупах, найденных у цистерны. Их было три. У всех одинаковые лица по разные стороны головы. Отец Агустин разрешил их вскрыть, потому что посчитал чудовищами, но в их телах не обнаружилось ничего необычного. Цирюльник, который их анатомировал, как положено, ни в голове, ни в грудной клетке, ни в животе не увидел никаких органов, отличающихся от описанных Галеном¹⁹.

– Когда младенцев нашли?

– Первого в 1349 году, через год после Великой чумы. Других – в течение следующих двух лет. Всех – в конце сентября – начале октября, незадолго до праздника в честь Девы Пилар.

– У вас есть какие-либо предположения? – спросил Эймерик, подумав несколько секунд.

– У меня – нет. Они были у отца Агустина. Когда нашли первое тело, он намекнул, что это связано с заменой воды в цистерне за несколько месяцев до случившегося.

– Замене воды? О чем вы?

– Вы знаете, что во время эпидемии «черной смерти», когда придворные умирали десятками, многие тела сбросили в этот колодец, а вход к нему замуровали. Однако через несколько месяцев король Педро приказал открыть проход, вычерпать воду, достать тела и похоронить то, что от них осталось. Работы заняли много времени, потому что колодец действительно огромный, глубиной больше двенадцати вар²⁰. Когда все было закончено, его снова наполнили водой. Но не из Эбро, потому что туда тоже сбрасывали трупы. А принесенной откуда-то с гор.

– И отец Агустин считал, что это важно?

– Я слышал, как он говорил, будто между уродливыми младенцами и заменой воды может быть связь. Дьявольская связь. Но отец Агустин не удостоил меня своим доверием. Да и вас тоже, насколько я могу судить, – улыбнулся отец Арнау.

– Он не доверял никому, и, я думаю, был прав, – Эймерик оторвал кусок ягненка и помахал им в воздухе. – Хватит об этом. Расскажите, что вы знаете об обнаруженных предметах.

– По словам одного охранника, это терракотовые вотивные лампы. Но от отца Агустина я ничего не слышал.

– Да из вас только клещами чего-нибудь и вытянешь, – фыркнул Эймерик. Потом резко отодвинул тарелку, наклонился над столом и подался вперед: – Итак, скажите честно. Что вы от меня скрываете?

– Почему я должен что-то от вас скрывать? – выражение лица отца Арнау стало еще более ироничным.

– Потому что вы человек благоразумный, даже слишком благоразумный, в меру откровенный, в меру разговорчивый. Вы уже два раза пытались убедиться в законности моих полномочий и старались выяснить, в какой степени мне доверял отец Агустин. Ваша осмотрительность не может быть связана с обнаружением трупов уродцев. Еще в самом начале нашего разговора я сообщил вам, что тоже нашел младенца. Не может она быть связана и с вотивными лампами, ведь сами по себе они ничего не значат. Есть что-то еще, и сейчас вы должны мне это сообщить.

Отец Арнау внимательно посмотрел в глаза Эймерику; морщинки на его лице разгладились.

– Не знаю, утвердят ли ваше назначение, но если да, то вы, без сомнения, станете величайшим инквизитором. Поздравляю, теперь я буду называть вас «магистр».

– Называйте меня, как хотите, главное – говорите. Я слушаю.

– Хорошо, – вздохнул отец Арнау. – После того, как обнаружили третьего младенца в прошлом году, отец Агустин очень разволновался. Он спросил меня, видел ли я когда-нибудь огромную женскую фигуру в небе над городом… Что с вами?

Эймерик побледнел. С силой ударил кулаком по столу, посуда зазвенела. Увидев, что сидевшие рядом мудехары удивленно на него поглядывают, постарался взять себя в руки. И все же, когда заговорил, его голос звучал хрипло.

– Я потом вам скажу. Что вы ответили отцу Агустину?

Отец Арнау на мгновение замолчал, пытаясь обуздать собственное любопытство. Потом начал.

– Что плебеи Сарагосы видят Деву Пилар чаще, чем воруют. Он ответил, что это никак не связано с появлением младенцев. По крайней мере, эта Дева тут ни при чем. Потом добавил, будто про себя, что это колдовство остановят только костры. Но что делать, если колдуны живут прямо в королевском дворце? Прямо так и сказал. В королевском дворце. Теперь вы понимаете, почему я не хотел говорить об этом, магистр.

Вполне овладевший собой Эймерик сделал несколько глотков вина. Потом ледяным взглядом смерил сидевших за соседними столами – так, что они сочли за лучшее отвернуться.

– Понимаю, – вполголоса ответил инквизитор. – Вы больше ничего у него не спрашивали?

– Нет. Тема слишком щекотливая, и отец Агустин был потрясен. Иначе он не проронил бы ни слова.

– Что вы еще знаете?

– Ничего. Обычно я встречал отца Агустина, только когда меня вызывали, чтобы дозировать пытки подозреваемым. Но это случалось очень редко, – отец Арнау хитро прищурился. – А теперь ваша очередь рассказывать.

Эймерик задумался – вот наглец. А вдруг он сочтет его сумасшедшим? Немного поразмышляв, инквизитор пожал плечами.

– Как раз вчера я видел в небе фигуру женщины размером с гору. Поверьте, я не наивный человек и мне не видятся святые на каждом шагу. Я бы списал это на обман зрения, если бы глянул на небо случайно, а не по указке женщины, – Эймерик испытующе посмотрел на отца Арнау, стараясь понять, не считает ли тот, что его собеседник не в своем уме, но лицо лекаря было непроницаемо. – Так что вы на это скажете?

– Воздух, – начал тот с очень серьезным видом, – особенно если он совершенно прозрачный, что естественно в это время года, иногда увеличивает и изменяет форму предметов, как поверхность воды. Этим можно было бы объяснить увиденное вами, но так как случай оказался не единичным и отец Агустин тоже говорил о подобном явлении, остается лишь выбрать из двух гипотез.

– Каких?

– Когда происходит событие, которое ни один смертный не может объяснить, за ним стоит рука Бога или его врага. Выбирайте.

– Я не вижу здесь руки Бога, – резко ответил Эймерик. Отодвинул тарелку и поднялся на ноги. – Возвращайтесь к выполнению своих обязанностей. Я постараюсь добиться приема у хустисьи. Потом я вас вызову.