Читать книгу: «Пленники», страница 6

11

К Михаилу Андреевичу в этот раз он приехал сам, без Нечепорука, а потому обошёлся без нелюбимых им самолётов. Машиной, конечно, сложнее – с той стороны, что приходится быть за рулём, а не расслабляться в кресле, – но привычнее и всё равно комфортнее.

На месте Андрей переговорил с Белкиным, заведующим инвестициями, – молодым парнем, всего на пару лет старше его самого. Но работал Белкин в Киеве, учился в Москве, имел знакомства и дружественные связи в обеих столицах, много и часто разъезжал по миру, а потому к Андрею относился слегка покровительственно, как опытный наставник к младшему партнёру. Покровительство, однако, выходило необременительным, так что и принять его было несложно. День в обществе Белкина предстояло провести в делах и заботах, зато на вечер тот заговорщицки пообещал какую-то сверхинтригующую культурную программу (с учётом того, что культуру он понимал несколько специфично, можно было догадаться и о специфичности культурной программы). Но большим планам, как это нередко случается, не суждено было осуществиться: Белкину неожиданно и срочно пришлось ехать улаживать некий спорный вопрос, дела и заботы плавно перенеслись на завтра, а обещанная вечерняя программа попросту сорвалась.

Проведав других своих знакомых из фирмы Михаила Андреевича и передав привет от Нечепорука ему самому, Андрей спустился в просторный холл, оформленный, словно во дворце. «Как здесь только работают? Больше тянет к безделью», – подумал он и уселся на чёрном кожаном диване. Напротив, скрестив длинные ноги, сидела девушка и листала какой-то буклет. Девушка была совсем молодая и чересчур ярко накрашенная. «Вполне в духе здешней праздности. А также стиля жизни и ценностей», – с усмешкой мысленно заметил Андрей, вспомнив несостоявшуюся «культурную программу» Белкина. Впрочем, макияж у девушки был профессиональный, и, безусловно, ей шёл, хотя и добавлял пару лет. Рыжие волосы пышными локонами обрамляли лицо с крупными чертами. На ней было платье, очень короткое и очень обтягивающее, почти не оставляющее никаких загадок, но и «отгадки» стоили того, чтобы на них обращали внимание. Андрей скользнул взглядом по её фигуре – таких куколок фотографируют без одежды в журналах для мужчин. Очки в тонкой оправе смотрелись на лице девушки как элемент декора, символизирующий качество, и вероятно, таковым и являлись. Он припомнил, что уже встречал её в прошлый раз – то ли в одном из кабинетов, то ли в коридоре. Тогда она тоже была такой же голой, как и сейчас. Он ещё подумал, что Аркадий уволил бы её «за разврат» на следующий же день, если бы она вдруг попала на работу в «Инвест-трейд».

Пока он её рассматривал, девушка с ним заговорила:

– Кажется, мы с вами уже виделись.

Андрей улыбнулся ей в ответ.

– Вам не кажется: так и есть. Я даже могу сказать вам, где.

– И где же?

– Вы удивитесь, но здесь.

Она чуть запрокинула голову и засмеялась.

– Действительно! В таком случае, я могу вам сказать, когда это было.

– И когда?

– В апреле. Если не ошибаюсь, вы были у нас тогда.

– У вас превосходная память. – Он посмотрел на её едва прикрытую пышную грудь и вернулся на лицо. – Под стать остальному.

– О, вы просто не можете точно оценить остальное! Поверьте, по сравнению с прочим память – моё самое слабое место.

Она так откровенно его клеила, что ему даже стало смешно. Однако смеяться он не стал, а вместо этого подыграл ей:

– Трудно поверить. Хотелось бы убедиться самому.

Она засмеялась снова и сняла свои декоративные очки.

– Ну-у… Пока вам придётся верить мне на слово. Вы надолго к нам?

– Сегодня точно не уезжаю.

– Вот как? И что, вечером скучаете? Или у вас есть компания?

– Есть, но могу и поскучать.

– Пожалуй, я развею вашу скуку. Если не возражаете.

– Возражать? Вам? Это было бы неприлично.

– Тогда давайте в семь: поужинаем.

– Где предлагаете утолять голод? – Лёгкая усмешка тронула его губы.

Теперь она не засмеялась, а только поощрительно улыбнулась.

– Начнём с ресторана. Видите, там, напротив? Отличная кухня, и так уютно. Мне очень нравится. Как посмотрите?

– Положительно.

– Тогда запишите мой телефон. – Девушка продиктовала номер. – До вечера.

Они распрощались, и Андрей уже не удержался, чтобы не усмехнуться: надо же! Мастерски она его обработала за каких-то две минуты! Просто сама пришла в руки, даже прежде, чем он успел подумать, а главное, очень своевременно: избавив от необходимости устраивать свой вечер. Надо же: сногсшибательная «программа» Белкина накрылась, а ближайшая перспектива у него всё равно та же самая. Что это тогда – случайность или судьба? Наверное, так: судьба вечера решилась случайным, но неизбежным образом. Неизбежным для данного здания. И ведь то, с чем он сталкивался, – лишь отдельные незначительные эпизоды здешней жизни! Чего только не случается в этих офисах-дворцах!.. Поистине, обитель дворцовых тайн, интриг и похоти. Сегодня ко всем остальным тайнам этих стен добавилась ещё и эта, с его собственным участием.

Как ни странно, но в ресторан его неожиданная подруга оделась более прилично, чем на работу: платье было лёгкое, но совсем не пошлое и не вызывающее. Может быть, она уже показала всё, что хотела показать, после чего сочла уместным сбавить обороты. А может, рабочий день закончился – сменился и образ, или поменялось настроение – он не имел желания решать её головоломки.

– Я думаю, можно уже перейти на «ты», – предложила она.

– Я тоже так думаю. Послушай, мы ведь не познакомились! – спохватился Андрей. – Как тебя зовут?

– А как бы ты назвал меня?

– Ляля.

– Как? – Она удивлённо улыбнулась, и её красиво прорисованные брови полезли вверх.

Он засмеялся.

– Я назвал бы тебя «Ляля». Ты очень похожа на куклу.

Она расхохоталась тоже:

– Куклу для взрослых мальчиков?

– Мальчики играют не только в войну и в машинки, – с улыбкой заметил он. – С куклами тоже. Тем более, когда становятся взрослыми.

– С таким как ты – почему бы и не поиграть? Пожалуй, я даже соглашусь побыть сегодня твоей «лялей». А тебя как зовут?

– Совершено обычно: Андрей.

– Почему же обычно? Мне нравится твоё имя. Сотрудничаешь с нами?

– Да, с отделом инвестиций. С Белкиным.

– Я тоже работаю с Белкиным!.. – Судя по тому, как она это сказала, работали они в достаточно тесном контакте.

Андрей попробовал выяснить, чем же конкретно она занимается в отделе инвестиций, но так и не услышал внятного ответа. По тому, насколько слабо она владела информацией даже о самих направлениях инвестиционной деятельности компании, да и по её дневному наряду он предположил, что круг её задач сводится непосредственно к удовлетворению личных нужд Белкина. Хотя совсем уж глупой или безграмотной она тоже не выглядела: скорее, связанной своеобразным набором обязанностей. Подтверждение этому просматривалось и в её умении практически профессионально вести ни к чему не обязывающую беседу – он не ошибся, отметив это днём. Кажется, «Ляля» сейчас представляла себя актрисой, произносящей реплики перед кинокамерой, и получала от этого удовольствие. Но он отвечал быстро и непринуждённо, и разговаривать с ним ей, похоже, нравилось по-настоящему.

– Нельзя быть таким бессовестно красивым, – с наигранной укоризной сказала она, когда подали кофе. – Красивыми должны быть женщины. Вы, мужчины, забираете у нас всё. – «Ляля» изобразила вздох. – Даже красоту.

Андрей усмехнулся:

– Не переживай: на твою долю осталось.

Она тоже улыбнулась.

– Мне, значит, повезло. Но всё равно: я думаю, это неправильно – когда у парня такое лицо. Я даже чувствую какую-то конкуренцию.

– Что ты имеешь в виду?

– Нет, ничего такого. Просто я привыкла быть центром внимания. А рядом с тобой начинаю в этом сомневаться. – Теперь вздох был вполне искренним.

– Я не пойму: это плохо или хорошо?

– Должно было быть плохо: приходится делиться своим первым местом. Но на самом деле – хорошо: пусть мне все обзавидуются.

– Ну, пусть. Я не против доставить тебе удовольствие.

– Такого ещё не было! – Словно изумляясь, она медленно качнула головой. – Любой другой сейчас бы ответил: «Что ты! Это мне все завидуют – что ты со мной!». А ты сказал так – и я на тебя даже не обижена…

«Но ты же сама выбрала меня – как раз чтобы потешить своё самолюбие. С чего же тебе теперь ломаться?» – мысленно возразил Андрей, но вслух сказал иное:

– Я и не думал тебя обижать. И я ведь именно с тобой.

– Я счастлива уже этим. – Смиренную кротость она сыграла фальшиво.

Её фальшь заставила его прекратить эту дешёвую мелодраму и напомнить ей о реальности:

– Я не хотел бы ограничиваться такой малостью.

– Конечно, нет! – Она улыбнулась и взяла его за руку. – Я тоже этого совсем не хочу.

Только на следующее утро, уже заметив в офисе её мелькнувшую пышногрудую фигуру, он вспомнил, что так и не узнал её настоящего имени. Хотя какая разница? «Ляля» – и «Ляля», для одноразовой ночи довольно и этого.

Домой Андрей возвращался на подъёме: с Белкиным все инвестиционные вопросы решились положительно, Михаил Андреевич был расположен благостно и передал Нечепоруку свой сердечный привет вместе с пожеланиями непременных скорых успехов. А главное, освободившись от дел, Андрей зашёл в ювелирку и купил Элле подарок – кулон в виде изумрудного трилистника на тонкой и длинной, оригинального плетения цепочке. Купил не по причине чувства вины из-за «Ляли»: он ведь даже не увлечён ею, а значит, это вообще не измена. И не ради Эллиного гарантированного прощения – чёрт с ним, с этим прощением, он сам попросит о нём Эльку, раз для неё это так принципиально. Он купил кулон просто чтобы порадовать её: ей так нравятся нарядные драгоценные безделушки! Она и его самого приучила к золоту, ещё в первый их совместный год подарив ему в День рождения часы с золотым браслетом, которые он носил и сейчас. Она, конечно, вредина, и вертихвостка, и капризница, но всё равно ведь она – его Элька! И он, наверное, иногда заслуживает её вздорности и капризов.

Светило солнце, в салоне машины играла музыка, что-то из «альтернативного рока», он скачал себе недавно, и настроение у него было, как эта динамичная музыка с её рваными ритмами: такое же свободное, беззаботное и рваное, полное страстной энергии. Такое, что даже самому хотелось напевать – если, конечно, вообще можно напевать под «альтернативу». «Я становлюсь как Аркадий», – весело усмехнулся Андрей: Нечепорук нередко пел в хорошем настроении. Основную часть пути он уже преодолел, до дома оставалось каких-нибудь часа полтора, не больше: объехать по кольцевой областной центр, потом ещё чуть-чуть – и всё. А дальше дом, Эля, его ей подарок… И её русые волосы, обещание в глазах, жаркие объятия, ласковые руки… Андрей сам не понял, что произошло дальше: то ли он слишком увлёкся мысленным рисованием картин, то ли на мгновение отключился, потеряв бдительность, но только вдруг увидел прямо перед собой тёмно-синий грузопассажирский фургон, летящий прямо на него. Ещё долю секунды назад его здесь не было, даже не было ничего его предвещающего. А теперь, сметая все правила – дорожного движения и здравого смысла, – оказался перед ним, вынесенный со встречной. И ещё через одну долю секунды должен был протаранить его серебристую «мазду». Андрей испытал ужас чего-то, надвигающегося неотвратимо и страшно. Ужас возможной гибели – совершенно ни на что не похожий, тёмный, сжимающий в оцепенении, идущий откуда-то из спинного мозга и парализующий сознание. Половина той отпущенной ему на спасение частицы секунды прошла, оставалась лишь вторая её половина. Ещё можно было спастись… «Только не закрывать глаза!!!» – подумал он, неимоверным усилием воли сконцентрировавшись на одной этой мысли, и со всей силой рванул податливый руль. В следующий миг был удар, скрежет металла, звон стекла и боль. Оглушающая боль. После этого вокруг стало темно и тихо.

12

– Какие возможности у вашей больницы? Мне нужно, чтобы мой муж получил самое лучшее лечение! Вообще всё, что ему потребуется! – Элла стояла перед женщиной-доктором и говорила тоном, не допускающим никаких отказов и отговорок. – Вы понимаете меня? Если вы не можете этого обеспечить, я переведу его в другую больницу!

Доктор была маленькая, почти на голову ниже Эллы с её высоченными каблуками, и щупленькая. Наверное, поэтому Элла испытывала сомнения относительно успешности лечения: что она может – маленькая щуплая докторша? Хотя её очень хвалили. Но муниципальная больница… Ну, какие у них возможности?! Элла просила отца устроить Андрея в какую-нибудь престижную клинику с возможностями частного обслуживания, но тот стоял на своем: частные клиники только дерут деньги, а гарантий у них – ноль! Городская больница, может, и не сверх модернизированная, но доктора в ней квалифицированные, практику имеют обширную, а главное, с них есть спрос: главный врач сделает всё, что в его силах и больше, только бы не пошатнуть доверие семьи Аркадия Нечепорука. Да и будет рассчитывать на выгоду: может, благодарность за старания обретёт форму чего-нибудь, весомого в кошельке и полезного для учреждения? Элла всё равно до конца не соглашалась, но сдалась перед доводами отца. А сейчас чувствовала себя ещё больше мучимой сомнениями, что поступила правильно и что это та больница, которая была нужна.

– Не волнуйтесь так, Эллочка, – с доброй улыбкой вступила в разговор старшая медсестра травматологии, – мы всем обеспечим вашего мужа! Всем необходимым! Мы же всё понимаем! И с папой вашим завотделением, – она кивнула на докторшу, – разговаривала, объяснила ему, что всё нужное у Андрея будет.

– Конечно, Элла! – подтвердила докторша. – Все условия, препараты и остальное мы гарантируем.

Элла, в синем с белыми и красными цветами свободном платье, синих лакированных туфлях на «шпильке», с волосами, аккуратно собранными в высокий хвост, и губами, накрашенными ярко-красной помадой, смотрелась для больничного коридора слишком неподходяще, даже чужеродно. Единственное, что соответствовало обычной обстановке, была её бледность и испуганное волнение в тёмно-серых по-детски круглых глазах. Этот испуг и волнение как раз и делали и врача, и старшую медсестру по-доброму снисходительными к её требованиям.

– Ну, хорошо… – сказала она, как бы смирившись, и спросила: – С ним точно ничего опасного? Правда?

Врач подтвердила:

– Правда. Для жизни опасности нет, мы провели обследование.

– Но что-то есть серьёзное?

– Всякая травма сама по себе серьёзна, ни к чему не позволительно относиться легкомысленно. У него множественные ушибы, в том числе грудной клетки, лёгкое сотрясение мозга – был удар головой о переборку окна, кажется… Травма плеча… Но это не так страшно! – быстро пояснила она, увидев, как расширяются глаза Эллы. – Это не те травмы, которые несут опасные последствия. Андрей скоро поправится! – улыбнувшись, заверила ее маленькая докторша.

– Он в сознании?

– Да. Он уже давно пришёл в себя.

– Но вы не пускали меня к нему! Почему?

– Мы должны были его обследовать, а ему был нужен покой, – мягко пояснила медсестра.

– Сейчас можно, – добавила доктор. – Можете зайти. Только не очень надолго. И, пожалуйста, не волнуйте вашего мужа: он ещё на обезболивающем.

– Да. Конечно… Вы только делайте всё, что нужно. И если что понадобится – говорите! Сразу!

– Безусловно – если что-то понадобится. Но всё должно быть хорошо, верьте в лучшее. Мы вас пока оставим, у нас и другие пациенты.

Элла ждала в коридоре: у Андрея была мать. Палату ему, как и обещал главврач, выделили отдельную – хотя бы в этом уже не подвели. И с нормальными условиями – санузел, телевизор… У них тут оборудовано таких несколько, их не называют «VIP», но на самом деле держат на особый случай. Хорошо, хоть так!.. Отец прав, наверное: врачи постараются всё сделать на уровне. Своя больница, заинтересована выложиться как надо… Она думала это, гоня от себя другие мысли: как на самом деле Андрей? Когда вчера вечером ей позвонили, сообщив об аварии, она сама едва не лишилась чувств, и только потом услышала: он жив, ему оказывают медицинскую помощь. И всё равно: было так страшно и тревожно, всю ночь она не сомкнула глаз… Как такое могло случиться?! Он же прекрасно водит машину! Очень легко, без всякого напряжения. Гоняет на городском автодроме!.. Как же так? – снова отвлекла она себя. Отец говорил с гаишниками, пообещал, что всё выяснит. И уладит, если понадобится, с милицией… Но Андрей вроде не виноват… Вроде нарушил тот, встречный, который врезался в него… А он был на своей полосе. Если так, то не виноват. И отец всё уладит, чтобы Андрея не терзали следствием…

Из палаты вышла его мать. Элла подхватилась и метнулась к свекрови:

– Как Андрей? Правда всё не очень страшно?

– С ним всё нормально, Эллочка, – ответила та и ещё раз повторила: – Правда, всё нормально. Ничего очень страшного нет.

– Ему точно ничего такого, особенного, не нужно? Лекарства? Аппаратура? Я только что говорила с врачом…

Инна Ярошенко улыбнулась.

– Отец Андрея сам медик. Он заезжал сюда, встречался с докторами: ни с лечением, ни с лекарствами проблем нет. А если вдруг в чём-то и возникнет потребность, он всем обеспечит.

– Боже!.. – Элла закрыла лицо руками и уронила голову. – Простите, Инна Анатольевна, я не подумала. Я никак не приду в себя!

– Ну, что ты? За что извиняться? Ты переживаешь, я тоже переживаю. Это понятно.

– Да. Я просто не соображу, что мне делать. Что делать, чтобы помочь ему!..

– Иди к нему. Больше ты ничего не сделаешь. И можешь помочь только своим присутствием. Иди же, – подбодрила её мать Андрея и легонько подтолкнула к двери.

Элла переступила с ноги на ногу. Она хотела его видеть, просто страсть как хотела и одновременно боялась: что, если пострадало его лицо? Сказали ведь: травма головы. И не в том дело, что её это оттолкнет. Просто она так любит его лицо! Увидеть, что с ним что-то не то, будет просто невыносимо больно! Больно за него: такого с ним не должно быть! Не должно! Она замешкалась, собираясь с духом, но его мать ждала и могла понять эту заминку неправильно, и Элла, глубоко вздохнув, потянула на себя белую больничную дверь, зажмурилась и шагнула внутрь через порог.

Дверь хлопнула за ней и закрылась. Элла открыла глаза. Андрей лежал на кровати, с перевязанным плечом, с бинтами на руке… Но с лицом всё было хорошо, только синяки и ссадина возле виска. Но что эта ссадина?! Он такой же красивый, её бедный мальчик!.. Только очень бледный и совсем измождённый.

– Андрей! – Она бросилась к нему и, подбежав, опустилась перед кроватью. – Как ты? Как же ты так?!

Он улыбнулся и обнял её одной рукой.

– Нормально. Как видишь, целый – почти.

Голос звучал слабо, но с долей шутливого оптимизма. Даже если оптимизм был наигранным, всё равно это хороший знак – если человек находит в себе силы шутить.

– У тебя синяки под глазами. И губы распухли.

– Дружеский поцелуй подушки безопасности.

– Точно, дружеский. О Господи! – Элла вдруг заплакала. – Меня не пускали к тебе. Я давно приехала. И вчера была здесь. Но они сказали, что к тебе нельзя! Я так переживала!.. Просто извелась! Ты веришь?

– Конечно, верю. Что ты, Эля? – ласково спросил Андрей. – Я же в порядке. Ну, плечо – да, и рука. Ещё какая-то ерунда… Но это пройдёт! Скоро пройдёт.

– Тебе больно? – всхлипнула она.

– Не очень. Можно терпеть.

– И ты точно в порядке?

– Точно.

Она поверила ему. Лучше поверить, чем думать, что он страдает.

– Но как это произошло?

– Я сам не знаю. – Он чуть дёрнул здоровым плечом. – Откуда взялась эта машина? Я только увидел, что она уже возле меня, и понял, что мне некуда деться.

– Сказали, он вроде бы выскочил сбоку. И влетел в тебя. Говорят, не пьяный – вроде как кого-то объезжал – я точно не знаю…

– Да, похоже. Он вылетел на встречную. Очень быстро – в один миг! Поэтому я ничего и не понял.

Он говорил и чуть трепал её волосы, она прижималась к нему щекой.

– Папа в милиции, разбирается с этим. Разберётся, конечно… Это же папа. Было страшно?

– Страшно. Я помнил только, что нельзя закрывать глаза, иначе не увидишь, где спасение. А они как будто закрывались сами. Но давай не об этом: не хочу больше вспоминать.

– Да… Не будем. Я просто так испугалась, когда сказали про аварию! Так жутко испугалась! Что вдруг случилось что-нибудь ужасное… Что вдруг с тобой что-то случилось, а я сердилась на тебя ещё недавно! И оттолкнула тебя тогда, и не сказала, что ты мне нужен! Вдруг бы я не успела это сказать?! Но всё обошлось. Ты прости меня за тот раз, ладно?.. Я не думала так, совсем не думала! Всё хорошо, милый! Сейчас!.. Сейчас… – прошептала она, подхватываясь, и тяжело дыша, принялась спешно расстёгивать платье. – Эту чёртову дверь можно замкнуть изнутри?!

– Эля!.. – Он целовал её и одновременно отталкивал. – Эля, подожди! Не надо, прошу тебя!..

– Что? – Она в тревоге отодвинулась. – Что-то не так, тебе нехорошо? Прости! Ты сказал, что ты в порядке…

– Да нет, – он успокаивающе провёл рукой по её волосам, – я правда в порядке! И ты тоже нужна мне. Но дышать очень больно – это из-за ушиба, рёбра просто ломает.

В глазах Эллы отразилось сострадание.

– Прости… Я не подумала. Точнее, я подумала, что так тебе будет легче, что это тебе поможет.

– Поможет – чуть попозже. Но, Элька, пожалуйста, давай не будем здесь! Просто я ненавижу больницы. Не здесь, хорошо?

– Да… Да, конечно, – безрадостно согласилась она, – здесь не лучшее место…

– Потерпи, – Андрей застегнул на ней платье, – меня скоро выпишут.

– Правда?

– Да: так сказали. Дней через несколько. И я вернусь домой.

– Ладно. Ладно… – Элла снова заплакала, припав к нему. – Нет, я не поэтому!.. На самом деле я счастлива: я так боялась за твоё лицо! – призналась она. – Боже!.. Только не лицо!.. Ну, как же?! Это было бы так несправедливо!

– Ну всё… – Он снова погладил её, прижимая здоровой рукой к груди. – Не надо больше плакать. Ты видишь: нет ничего страшного. Ни с лицом, ни вообще, только одна эта царапина! Всё нормально. И скоро я буду дома.

– Я буду считать часы. Хочешь?

– Часов будет много. Лучше дни: они пройдут быстро.

Она возразила:

– Нет, дни – это легко.

– Ну, как хочешь, – улыбнулся он. – Как тебе больше нравится.

– Часов каждый день будет становиться меньше.

– Договорились: пусть будут часы.

– Ты только поправляйся. Я ведь так тебя жду!

– Я помню. Я тоже тебя очень ждал. Всё время ждал… – Он задержал её на несколько мгновений, но потом отпустил. – Не расстраивайся: мы скоро будем вместе. И не здесь.

Элла ушла, и Андрей остался один, врачи на сегодня запретили посещения. Но он больше никого и не хотел видеть. Мама сказала, что приезжал отец… Но, конечно, не зашёл – «не хотел мешать осмотру». А с чего бы он заходил? Милая, добрая мама! Она просто жалеет его, как жалела в детстве, и так же утешает выдумками, пытаясь защитить от горькой действительности. На самом деле хорошо, что никто больше не приходил и не придёт! Андрей был усталый и измученный и сильно покривил душой, говоря Элле, что чувствует себя нормально: плечо ныло, кружилась голова, боль в груди по мере ослабления анальгетиков становилась просто адской. Но встреча с Эллой оживила его, заставила не жалеть себя, а встряхнуться, чтобы набраться сил и вернуться. К той точке отсчёта, на которой вчерашним вечером остановилось его движение. И домой. «Люди всё-таки неисправимы, – подумал он. – Совсем недавно я едва не погиб из-за того, что думал о доме и Эле. А вот выжил – и, как мне сейчас не плохо, снова думаю о том же. Ты жди меня, Элька. Можешь не считать ни дни, ни часы – они всё равно пройдут, – просто жди меня». С этой мыслью и с этой мечтой он заснул.

Андрея действительно не обрадовала бы встреча с отцом. И действительно всей душой он ненавидел больницы. Причина тому лежала не в страхе перед медицинскими процедурами и физическим страданием, а именно в собственном отце. «Стараниями» последнего больница стала для него источником и олицетворением совсем иного рода боли, обиды и унижения. Отец по специальности был врачом, работал в поликлинике, где и завёл связь с докторшей из того же отделения, которым заведовал. Поначалу втайне, но потом тайна перестала быть таковой – кажется, он сам рассказал маме, то есть своей жене, что у него есть женщина, что он живёт на два дома, и там у него всё серьёзно, а не какая-нибудь интрижка без обязательств. Иногда он днями не являлся домой, но потом приходил, и вёл себя так, как если бы никакой любовницы не было. А потом уходил снова. Всё отделение знало, что у него с этой бабой «любовь», что они, по сути, семейная пара, а законную семью он хранит вроде как из благородства. И всё отделение верило в это его благородство и великодушие, восхищалось им и даже сочувствовало ему: надо же как, мается, режет себя ножом по сердцу, а вот печётся, поди ж ты, и о нелюбимой больше женщине, и о сыне от неё.

Андрей же видел, что на самом деле страдает и мучается мать: от отношения мужа, от собственного положения, от сочувственных взглядов в лицо и оскорбительных обсуждений за спиной. Он не понимал, ради чего она это сносит, и не раз просил её отказаться от отца и его подачек в виде денег и внимания, отпускаемого словно по условию договора: неужели они не смогут прожить сами, без этих унизительных подачек, без ощущения собственной обузы на его спине? Он также не понимал и отца: зачем ему эта лицемерная трагикомедия, кого он хочет таким образом обмануть – себя, жену, сына, своё окружение? Злился на него то с презрением, то с ненавистью. Но мать всё равно терпела, не обозлилась, хранила спокойное достоинство, и сам он тоже был вынужден терпеть, глотать ради неё острую обиду и не отталкивать слишком грубо временами почитающего их своим вниманием отца.

Потом отец ушёл из больницы – институтский друг пригласил его к себе в частный лечебно-оздоровительный центр, – а вслед за собой перетянул туда и свою любовницу. К этому времени Андрей повзрослел, отцу не приходилось больше прикрываться необходимостью заботы о сыне, и с той женщиной он стал жить уже совсем открыто, проводя с ней отпуска, выходные и праздники, наведываясь лишь изредка, впрочем, так и не разведясь с матерью и по-прежнему неизменно внося свою лепту в «законный» семейный бюджет. Даже увеличив своё долевое в нем участие: теперь он куда больше зарабатывал и мог себе позволить жить на широкую ногу. Однако же вряд ли здесь, с ними, была его настоящая семья: нечто больше похожее то ли на кредитный союз, то ли на страховую компанию, то ли на привычную гостиницу с постоянно забронированным в ней удобным номером. Хотя опять же – так было только в понимании Андрея, тогда как мама сумела сохранить с отцом дружеские, а в чём-то и доверительные отношения, и именно к ней он обращался за поддержкой в некоторых затруднительных для себя ситуациях.

Тем не менее, душевная щедрость матери не заставила Андрея пересмотреть своё собственное отношение к отцу, его морали, правилам и принципам, а заодно и ко всему, с ним связанному. И больница для него по-прежнему оставалась своеобразным символом предательства, лицемерия и лжи, уж точно никак не подходившим для всяких искренних порывов, не говоря уже о любви. Или – тем более о любви, которую сам он ни за что не станет пачкать соприкосновением с вызывающими отвращение больничными стенами и самим удушающим больничным духом.