Читать книгу: «Невидимый туман. Истории о настоящих преступлениях», страница 2

Попытки опознания

Слухи о чудом спасшейся царевне доходят до вдовствующей императрицы Марии Федоровны, матери Николая II. Дагмар (так называют Марию Федоровну) в это время живет в Копенгагене и выезжать в Берлин на опознание своей потенциальной внучки не планирует. Однако сомнения закрадываются в ее сердце: а вдруг это и впрямь ее любимая внучка, больная, измученная, нищая, оторванная от семьи… Она поручает Александру Волкову, бывшему камердинеру Александры Федоровны, съездить в Берлин и взглянуть на девушку. К этому времени фрау Неизвестная уже обрела имя и фамилию, ее зовут Анна Чайковская. Кстати, молодая Анна имела заметное сходство с молодой Марией Федоровной, на это указывали многие, кто видел и ту и другую. И действительно, если сопоставить две фотографии, то кажется, что женщины, изображенные на них, могут быть родственницами.

В первый вечер своего прибытия в Берлин Волкову не удается увидеться с госпожой Чайковской. Женщина недомогает, ее здоровье ослаблено туберкулезом и перенесенными ранениями. По вечерам ее лихорадит, она предельно истощилась, пытаясь справиться с нервами, она выдергивает себе волосы.

Волкову показывают Анни из окна, он видит только общие очертания фигуры, наклон головы, «впрочем, даже этого мне было достаточно, чтобы убедиться, что эта женщина не имеет ничего общего с покойной великой княжной Анастасией Николаевной», – напишет Волков в своем отчете Марии Федоровне. Однако что-то остановило его, не позволило покинуть Берлин, не поговорив с Анни. Он подождал, пока та поправится и встретился с ней. Фрау фон Ратлеф описывает эту встречу в мелодраматическом ключе: «У Волкова в глазах стояли слезы, он целовал Анне руку, они долго о чем-то говорили по-русски».

Несмотря на то что феномену Анны Чайковской было множество свидетелей, сейчас невозможно точно установить, говорила ли эта женщина по-русски. Воспоминания тех, кто пытался опознать великую княжну, разнятся совершенно. Вот, Гарриет фон Ратлеф пишет, что Анна и Волков непринужденно болтали о чем-то по-русски. Волков вообще не пишет, на каком языке расспрашивал Анну. Сиделки из Дальдорфской лечебницы уверяли, что Неизвестная по ночам говорила сама с собой по-русски и по-русски же бредила во время лихорадки. Когда Анну просили сказать что-нибудь по-русски, она делалась злой и капризной: «Она никогда больше не будет говорить на языке убийц ее родителей, сестер и брата. Это кровавый язык, который она забыла навсегда». Вообще, в своем нежелании доказывать свое тождество с великой княжной Анна проявляла поистине ослиное упрямство. Верьте ей на слово и точка! Иногда она просто не хотела выходить к визитерам, которые имели цель опознать в ней Анастасию. Ведь и так понятно, что она – выжившая дочь Николая II. Если кто-то ей не верит, это не ее проблемы.

Казалось бы, отрицательный отчет Волкова должен был поставить точку в истории чудесного спасения «царевны». Но нет, великая княгиня Ольга Романова, сестра Николая и тетя Анастасии, просит Пьера Жиляра, бывшего учителя царских детей, поехать в Берлин, не медля ни минуты. «Если это действительно она, телеграфируйте мне, я приеду тотчас». Что происходит? Ведь из Берлина только что вернулся Волков, совершенно уверенный в том, что Анна – самозванка. Но Волков не нашел ответа на главный вопрос, мучивший Ольгу: откуда «самозванка» знает семейное прозвище Анастасии – Швибз? Это прозвище было известно только близкому кругу, именно Ольга Александровна первой начала называть так свою племянницу. Анастасия была очень подвижной девочкой, постоянно устраивала шалости и проказы, прозвище в полной мере отражало ее живой детский характер. Если бы Неизвестная не только назвала его, но и объяснила значение, сомнений бы не оставалось.

Пьер Жиляр позже станет главным противником Анны Чайковской и приложит много сил к тому, чтобы разоблачить ее как самозванку. А его жена Шура, бывшая няня детей Романовых, узнает в Анне свою воспитанницу. Именно Шура обратит внимание на редкий физический недостаток, который, по невероятному совпадению, был и у Анастасии, и у Анны Чайковской. Великая княжна с рождения страдала поперечным плоскостопием. Это дефект стопы, который очень редко встречается у молодых женщин (обычно заболевание развивается в старшем возрасте). Так же, как и у великой княжны, у Анны «правая нога была хуже левой». Сама Анна якобы тоже узнала Шуру без подсказки.

Пьер Жиляр, присутствовавший при той встрече, пишет в своем отчете и за себя, и за жену: «В полном молчании мы с необычайным вниманием вглядывались в это лицо в тщетной надежде отыскать хоть какое-то сходство со столь дорогим для нас прежде существом. Большой, излишне вздернутый нос, широкий рот, припухшие полные губы – ничего общего с великой княжной: у моей ученицы был прямой короткий нос, небольшой рот и тонкие губы. Ни форма ушей, ни характерный взгляд, ни голос – ничего не оставляло надежды. Словом, не считая цвета глаз, мы не увидели ни единой черты, которая заставила бы нас поверить, что перед нами великая княжна Анастасия – эта женщина была нам абсолютно незнакома…»

Казалось бы, отчеты Волкова и Жиляра должны заставить Романовых забыть о бедной калеке и проститься с мифом о чудесном спасении, но нет. К Рождеству Анна Чайковская получает письмо от своей «тети» Ольги Александровны и подарок – связанную Ольгой шаль. Как это понимать? Если перед нами установленная самозванка, откуда такая забота со стороны «тети»? Позже Ольга оправдывалась: ей просто хотелось поддержать несчастную больную женщину. Но мало ли несчастных было разбросано по Европе после Первой мировой войны? Чтобы каждому связать по шали, аристократов не напасешься.

Тем временем Жиляр ведет собственное расследование, пытаясь установить настоящее имя Анны Чайковской и узнать хоть что-нибудь о ее происхождении. Журналистам он говорит решительно: «Она самозванка, никаких сомнений в этом быть не может». Однако кулуарно Жиляр ведет переписку с фрау фон Ратлеф, справляется о здоровье Анны, спрашивает, не нужно ли чего, просит сообщить о ее выздоровлении, желает еще раз с ней встретиться и интервьюировать ее. Также Жиляр находит почерк Анны очень похожим на почерк Анастасии, когда та была подростком. Может быть, Анна где-то раздобыла образцы почерка великой княжны и научилась ловко его копировать? Сюжет совершенно невероятный.

Переписку с фрау фон Ратлеф Жиляр обрывает резко и без объяснения причин. Он делает публичное заявление: он никогда не считал Анну Чайковскую великой княжной и всё, что она сообщила в качестве деталей из персональной жизни царской семьи, она хитростью и коварством от него же и узнала. С этого момента более непримиримого врага, чем Пьер Жиляр, у Анны Чайковской не будет.

И пока Жиляр рассылает письма по всей Европе, Анна Чайковская поправляется и выкладывает на стол свой главный козырь, эту деталь до сих пор невозможно объяснить, ссылаясь на совпадение или бурную фантазию Анны. В одном интервью Анна заявляет, что ее «дядя», герцог Гессенский, брат Александры Федоровны, в 1916 году был в России с тайным визитом. Ну что такого, казалось бы? Герцог навестил своих родственников. А вот и нет! Информация об этом визите, если бы она тогда подтвердилась, могла бы полностью разрушить и военную карьеру, и жизнь герцога. В 1916 году Россия участвовала в войне на стороне, противодействующей Германии, получается, герцог Гессенский, немецкий офицер, в военное время совершил тайный визит во вражескую страну. Что это, если не государственное преступление? По словам Анны, герцог пытался уговорить Николая подписать соглашение о сепаратном мире с Германией. Тут уже не просто репутация герцога стояла на кону. Неудивительно, что герцог Гессенский пришел в бешенство от таких слов и публично обозвал Анну «бесстыдной, сумасшедшей самозванкой». А в 1953 году выяснится (сюрприз!), что такой визит действительно был. Это подтвердит под присягой Ее Императорское Высочество Принцесса Сесиль. Откуда Анна могла знать о визите и его цели? Едва ли она так разбиралась в мировой политике, чтобы сделать удачное предположение и выдать его за факт. Надо ли говорить, что «дядя Эрни» (герцог Гессенский) также превратится во врага Анны?

Альтер эго

Анастасия открыла глаза. Да, теперь, когда та, другая, ушла, она свободна и счастлива. В один миг все встало на свои места. Когда из ее рук выпала и покатилась по дощатому полу граната, мир подернулся дымкой, пошатнулся и пришел в движение. Тогда все и закончилось. И началось. Ее многолетняя борьба с той, другой, оборвалась одной секундой. Этот взрыв сделал из нее калеку, но убить чужую надоедливую женщину, которая жила в ее голове, по-другому было невозможно. Теперь она свободна, это главное. Счастлива и свободна…

Раны на голове и спине заживут, когда-нибудь рука перестанет так зверски болеть, а выпавшие зубы можно заменить вставными. Зато теперь, не обремененная прошлым, она поедет к бабушке, упадет в ее объятия, они долго будут сидеть и разговаривать: о том, как она спаслась, как скиталась по ночлежкам, почти умерла и, наконец, как добралась до Копенгагена живой. Бабушка немедленно велит ей переодеться в платье, подобающее ее статусу. А потом вся ее жизнь будет состоять из солнечных завтраков на лужайке, катания на лошадях, услужливых улыбок, мороженого со свежими персиками… Одним словом, теперь, без той, другой, она намерена жить долго и счастливо.

В этом и был источник уверенности, с которой Анна Чайковская утверждала, что она – великая княжна. Она сама была убеждена в этом. И доктора, лечившие ее в психиатрической больнице, знали, что пациентка не играет роль и не притворяется. То, что она говорит о своем детстве, своем прошлом, – это фантомные воспоминания, словно вложенные кем-то в ее голову. Посади ее сейчас на детектор лжи, прибор покажет, что она говорит чистую правду. Она не боялась встречаться с теми, кто приходил опознавать в ней Анастасию, потому что внутри своей головы она этой Анастасией и была. Чего же бояться?

Эта исходящая изнутри уверенность волшебным образом действовала на окружающих. Как же иначе объяснить то, что они без сомнений узнавали в Анне Чайковской великую княжну Анастасию Николаевну?

Пока «Анастасия» группировала вокруг себя осколки русской эмиграции в Берлине, ее «дядя Эрни» (герцог Гессенский) затеял частное расследование в Бухаресте.

Эрнст Гессенский нанял двух частных детективов, которые, прежде всего, старались отыскать следы брака Анни с неким Александром Чайковским. Существовал ли этот Чайковский вообще? Если их обвенчали, то в церковных книгах обязательно осталась запись. То же касается и крещения их сына. Опрокинув вверх дном весь Бухарест, вытряхнув всех священников из всех католических церквей, сыщики не нашли упоминаний о человеке по фамилии Чайковский. Такой за последние несколько лет не женился и сына своего не крестил. Ребенок в пеленках, расшитых вензелями дома Романовых, также не обнаруживался в местных приютах.

Итак, нить, которая должна была привести к семье Чайковских, оборвалась. Зато сыщики нащупали другую линию расследования: в полицейских отчетах обнаружилось нечто странное. Вскоре после расстрела царской семьи некто в Румынии пытался пристроить в один из госпиталей пациента или пациентку по подложным документам. Якобы человек этот прибыл из Сибири и нуждается в укрытии. Также у беглеца (или у беглянки!) сильно подорвано здоровье, необходимо долгосрочное лечение, уход и опека. Как всегда в этой истории, на каждый факт против истории Анны Чайковской найдется другой – в подтверждение ее слов. Расследование продолжилось в Берлине, и детективы докопались до весьма интересных деталей, но об этом мы поговорим чуть позже.

Тем временем Анна в пух и прах ругается с фрау фон Ратлеф. Что между ними произошло, история умалчивает. Скорее всего, катализатором ссоры послужил отвратительный характер «великой княжны» и ее замашки царевны.

Царские замашки

Итак, Анна остается без крыши над головой и без каких бы то ни было перспектив. Она скитается по Берлину, пытается вернуться к фон Кляйстам, но там, по ее словам, барон делает ей непристойные предложения. Жизнь хоть и искалечила ее, но не лишила женской привлекательности, но она знает себе цену. «Она лучше будет ночевать в зоопарке», чем жить у этих злых людей. И вдруг помощь приходит, откуда не ждали. Дальний родственник Романовых, герцог Лейхтенбергский Дмитрий, приглашает Анну в свой замок в Баварии.

В замке Зеон ее принимают по-царски, однако герцог не уверен в тождестве своей гостьи с великой княжной. Скрытая цель этого приглашения – установить подлинную личность Анны Чайковской.

В замке Анну навещает Феликс Юсупов, широко известный обывателю как участник убийства Григория Распутина. Семья Юсуповых была приближена к русскому царскому двору. Например, дочь Феликса и Ирины Юсуповых крестил сам Николай II, а крестной матерью девочки была вдовствующая императрица Мария Федоровна. После революции судьба Юсуповых сложилась не так драматично, как могла бы: они бежали в Крым, а затем в Лондон. Им удалось вывезти из России бо́льшую часть фамильных драгоценностей и два полотна Рембрандта. На вырученные от продажи всего этого деньги Юсуповы жили в Европе, занимались бизнесом и даже помогали русским эмигрантам, попавшим в бедственное положение.

Прибыв в замок Зеон, Феликс Юсупов встретился с Анной и провел в ее обществе не больше часа, этого ему оказалось достаточно, чтобы написать жене Ирине следующее: «Утверждаю категорически, что она не Анастасия Николаевна, а всего лишь авантюристка, больная истеричка и ужасная актриса. Просто не понимаю, как в этом можно сомневаться. Уверен, если бы ты её увидела, то отшатнулась бы в ужасе при мысли, что это существо может быть дочерью нашего царя».

Да и хозяин замка, Дмитрий Лейхтенбергский, практически уверен в том, что его гостья – самозванка. Во-первых, он убежден, что Анна не говорит и не понимает по-русски. Также она не знает французского и английского. Великая княжна же говорила прекрасно по-французски и по-английски.

Во-вторых, в русской православной церкви Анна ведет себя как католичка. Она не демонстрирует знания православных обрядов.

Герцог организует практически следственные действия. Анну показывают доктору Кострицкому, лейб-дантисту, который лечил зубы членам семьи Николая II. Надо сказать, что этот медик был весьма искусным. Когда останки Романовых найдут, первое, на что обратят внимание археологи – следы очень редкого и дорогого стоматологического лечения на зубах. Этот факт сразу поставил крест на версии о расстрелянных в Ипатьевском доме двойниках. Едва ли кто-то, кроме представителей высшей аристократии, имел доступ к подобному стоматологическому лечению.

Так вот, доктору Кострицкому было позволено сделать гипсовые слепки зубов Анны Чайковской, якобы для того, чтобы изготовить для нее вставную челюсть. На самом же деле дантист сравнивал слепки с зарисованной им от руки стоматологической картой великой княжны. Совпадений он не нашел.

Герцог Лейхтенбергский заключает: «Лично я полагаю, что семья госпожи Чайковской-Андерсон принадлежала к низшему классу, в ней не видно врожденного благородства, присущего членам императорской фамилии, и, конечно же, само её поведение ничего общего не имеет с аристократизмом». В любом случае Дмитрий решил, что он не сделал ничего предосудительного, пригласив Анну к себе домой. Если бы Чайковская была Анастасией, было бы преступно оставить ее без помощи, ну а так – он помог бедной больной женщине, дал ей на какое-то время крышу над головой и хлеб.

Абсолютная неудача Анны в замке Зеон совершенно не расстроила ее сторонников. По их версии, представители русской аристократии на самом деле узнали в Анне великую княжну, но увидев, в каком плачевном состоянии эта женщина, решили, что искалеченная Анастасия им не нужна. Кроме того, Анна родила ребенка от простолюдина и была венчана с ним уже после родов. Это значит, что она запятнала честь семьи Романовых и более недостойна быть признанной среди русских монархистов.

Саму Анну очередной поворот ее судьбы не выбивает из сил, она отправляется в Америку, в гости к Ксении Георгиевне Романовой, праправнучке Николая I. Ксения Георгиевна в детстве часто играла с великой княжной, и она уверенно узнала в Анне Анастасию. Так будет продолжаться и дальше: на всякого, кто отрицает сходство Анны с великой княжной, немедленно находится тот, кто без сомнений узнает в ней Анастасию.

В США княжна Ксения была замужем за Ульямом Лидсом, миллионером и наследником промышленной империи. Несмотря на то что Ксения была очень красива, ходили слухи, что Лидс женился на ее происхождении (действительно, этот брак продержится только девять лет).

Какое-то время Анна живет в особняке у Лидсов, хозяева принимают ее очень радушно, ни в чем ей не отказывают. И Анна решает, что пора показать свой характер. Она с какой-то стати обвиняет Ксению в том, что та ворует у нее драгоценности и хочет ее отравить, регулярно подсыпая в еду и питье маленькие порции яда. Кажется, Анна действительно верит, что она в опасности. Своим поведением она доводит до ручки Лидса и тот безжалостно выставляет ее на улицу.

Детектив идет по следу

Анна переезжает в отель, где ее расходы оплачивает, кто бы вы думали, пианист и композитор Сергей Рахманинов! В это время на дворе 1928-й год, у Рахманинова заканчивается творческий кризис, он на подъеме, активно гастролирует по США и Европе, дела идут хорошо. Зачем ему понадобилась Анна Чайковская, непонятно.

К моменту, когда Лидсы выгоняют Анну из своего особняка, она уже сделалась знаменитостью в Америке, внимание репортеров ей досаждает, поэтому в отеле она поселяется под вымышленной фамилией – Андерсон. Теперь ее будут называть только Анной Андерсон, не иначе.

Покровители Анны не иссякают, ее берет к себе пожить богатая вдова, миссис Дженнингс (кстати, эту женщину также зовут Анни). Новая благодетельница верит, что приютила русскую великую княжну, она искренне заботится об Анне, не утомляет ее многочисленными очными ставками с людьми, которые могли бы ее опознать. Психическое здоровье Анны, тем не менее, ухудшается. Возможно, потому что репортеры ее преследуют, возможно, дает о себе знать травма головы, которую она получила около десяти лет назад… В результате происходит кризис: Анну принудительно кладут в лечебницу для душевнобольных.

Миссис Дженнингс навещает свою подопечную в больнице, оплачивает ее счета за лечение, помогает ей реабилитироваться после выписки, а в лечебнице Анна Андерсон провела, на минуточку, целый год. Удивительно, но эти две женщины нашли общий язык и стали настоящими подругами. Пожалуй, миссис Дженнингс – единственная благодетельница, на которую Анна не обрушила свой гнев и нелепые претензии.

Женщины начинают готовиться к судебному процессу, который вот-вот должен начаться в Берлине. Этот процесс станет самым длительным в истории современного права.

Раз уж мы вернулись в Берлин, давайте посмотрим, чем там занят второй детектив, нанятый Эрнстом Гессенским. Мартину Кнопфу, так его звали, пришла в голову идея – хорошенько потрясти берлинскую полицию на предмет молодых женщин, пропавших без вести. Кнопф искал совпадающую с Анной по внешним приметам и возрасту особу. И такая нашлась!

В 1915 году в Берлин, вместе с сестрой Гертрудой, прибыла полька из семьи обедневших дворян по имени Франциска Шанцковская. Обеим девушкам удалось устроиться на высокооплачиваемую, правда, опасную, работу: они стояли на сборочном конвейере завода, производящего ручные гранаты. На фоне общей безработицы и разрухи девушек интересовало только то, что им хорошо платят. Дела в деревне Боровой Лаз, откуда сестры были родом, все равно шли хуже некуда, так что на полное отсутствие техники безопасности на заводе можно было закрыть глаза.

Франциска была старшей дочерью в многодетной семье. Несмотря на то что род Шанцковских берет свое начало от дворян, к 1900-м годам эту семью постигло полное разорение. Шанцковские кормились тем, что выращивали на двенадцати гектарах своей усадьбы. Вместе с отцом в поле батрачила вся семья, наемных работников они потянуть не могли.

Франциска Анна (обратим внимание на ее второе имя) была очень странным ребенком. Антон Шанцковский выделял ее среди других своих детей как любимицу, сама она сторонилась братьев и сестер. Маленькая Франциска еще в раннем детстве заработала репутацию девочки со странностями: крайне замкнутая, нелюдимая, живущая во внутренней изоляции от собственной семьи, высокомерная, считающая себя лучше других. У нее всю жизнь были плохие отношения с матерью, та ревновала мужа к дочери.

Современные исследователи этой истории предполагают, что Антон и Франциска состояли в инцестуальных отношениях, и от этих отношений был зачат, а возможно, и родился ребенок. Врачи, которые осматривали фрау Неизвестную в Дальдорфской лечебнице, пришли к однозначному выводу: эта женщина рожала либо перенесла выкидыш на позднем сроке беременности. О беременности или родах Франциски Шанцковской не нашлось ни одной медицинской записи, и вообще, никакого документа, даже личного письмеца. Получается, когда Франциска носила ребенка, ее положение держалось в строжайшей тайне. Доподлинно известно, что Антон на какое-то время освобождал старшую дочь от тяжелых сельскохозяйственных работ без видимой причины, что еще больше раскалывало семью. Примерно в это время о Франциске в селе начинают ходить грязные слухи, девушку называют распутной, а ее отношения с матерью окончательно портятся.

Выглядит все так, как будто беременная от родного отца Франциска не получала медицинской помощи и, скорее всего, родила ребенка дома либо перенесла выкидыш. К доктору семья Шанцковских не обращалась по двум причинам: у них не было денег, чтобы оплатить услуги врача, и никто не должен был знать о положении незамужней Франциски (и уж, тем более, об отце этого ребенка).

Судьба младенца, если он вообще появился на свет, была печальной. Велик шанс, что ребенок от инцеста отца и дочери появится на свет с серьезными отклонениями. Семья могла умертвить его и похоронить где-нибудь на своей земле, если он вообще родился живым.

Несмотря на то что Шанцковские жили бедно, детей своих они заставляли учиться. Франциска с детства говорила на двух языках – польском и немецком, она получила полноценное среднее образование в аббатстве. К слову, она легко усваивала грамоту, учителя отмечали ее живой ум и хорошую память.

После предполагаемой истории с беременностью отец Франциски умер от туберкулеза, а мать была рада сбыть с рук нелюбимую дочь. Так семнадцатилетнюю девушку отправили в Берлин на заработки, позже к ней присоединилась и сестра.

О жизни Франциски в Берлине известно мало. В первое время она скиталась по ночлежкам, снимала тараканьи углы, работала горничной или посудомойкой. Словом, пыталась прижиться в большом городе. Заводская зарплата казалась ей подарком судьбы. Ну и что, что в твоих руках может разорваться граната. Вообще-то, идет война: граната может прилететь в тебя и где-нибудь на улице.

Когда к Франциске приезжает сестра, девушки снимают комнату у некой Дорис Вингендер, и та надолго запомнила старшую из сестер Шанцковских, странноватую и молчаливую. Франциска хоть и производила на людей неоднозначное впечатление, но нравилась мужчинам. Как-то у нее образовался жених, который, конечно, пошел воевать. Она его ждала.

Новость о том, что ее любимый погиб, застала Франциску на работе, девушка была так ошарашена, что потеряла сознание и выпустила из рук гранату. Снаряд покатился по полу, ударился о ногу начальника цеха и взорвался. Мужчина мгновенно погиб, а Франциска была тяжело ранена. Больше всего пострадали голова и лицо, девушке выбило передние зубы, осколки поранили грудь, спину и шею. Характер ранений подтвердил, что во время взрыва она была без сознания, то есть не пыталась защититься.

Через месяц после инцидента выяснилось, что, вследствие контузии у девушки необратимо нарушилась психика. У Франциски развилась мания преследования, она отказывалась узнавать сестру и временами делалась совершенно невменяемой. Четыре года она провела в разных психиатрических лечебницах Берлина, пока, в конце концов, не сбежала. Родственники, конечно, заявили в полицию, но надежды отыскать полоумную Франциску было мало, в конце концов, Шанцковские смирились с мыслью, что ее нет в живых.