Читать книгу: «Сигнал иного порядка», страница 4

– Смотри, Ван здесь! – обрадовалась Вика, увидев коллегу.

Они помахали друг другу и встретились возле свечения объёмной афиши.

– Мы думали, современное искусство тебя утомляет, – улыбнулся Искандер.

– Верно это, – кивнул анатом. – Узнал я о теме утром только. Не сказали вы почему, что о Кеплере-47 речь пойдёт?

– При чём здесь Кеплер? – нахмурилась Виктория, вспоминая все прочитанные накануне новости. – Мы читали, что будет запуск скульптуры.

– Будет он в системе этой.

– Вот чёрт, как мы это пропустили? – она посмотрела на мужа.

– Меня не особенно занимает космическая география, – пожал плечами Искандер. – Я шёл на художника.

– А меня занимает!

– Тогда странно, что ты не знала про связь перформанса с Кеплером. Ты непростительно часто смотришь лекции по космологии. Особенно этого Абеля.

– Видный учёный доктор Абель, – уважительно сказал Ван.

– Просто щёголь, – фыркнул Искандер.

– Ты выяснил, они будут делать на Кеплере, тоннель ведь только открыли? – спросила Вика коллегу.

– Вопрос хороший. Странно всё это, – вздохнул анатом.

– Он лучший творец современного искусства! Мы были уже на трёх его перформансах. В прошлый раз он запустил дрон в системе Тигардена, чтобы поменять химический состав одной из комет и перенаправить её в сторону ближайшей звезды. Это было легендарно!

– Глупость какая опасная, – отшатнулся Ван.

– Ничего опасного, – засмеялась Вика. – Комета просто разрушится. Звезде ничего не грозит.

– Безответственно, – анатом покачал головой. – Творить на Кеплере будет он что?

– Сейчас и узнаем! – с энтузиазмом прошептал Искандер.

Через несколько минут к ним присоединилась восторженная Алина, облачённая в золотистую тогу, перевязанную тонкой тесьмой и украшенную массивным бисерным воротником. Её короткую стрижку под мальчика теперь скрывала вариация традиционного Нубийского парика, объёмные ряды синих косиц обрамляли её юное веснушчатое лицо, оттеняя лёгкий, едва заметный, загар. Она была в компании Дана, тот был одет сдержано и со вкусом. Единственным напоминанием об эпохе, которой он занимался, служил широкий расшитый кушак, надетый поверх белого лаконичного смокинга. В этом туалете Дан выглядел ещё выше и худее, чем обычно. Компания обменялась приветствиями и затаила дыхание в ожидании появления художника, потому что центральная голограмма растворилась, погрузив зал в полумрак.

– Что такое время, и как нам его измерить? – раздался мягкий голос, шедший, казалось, отовсюду. – Человеческой жизнью? Жизнью светил? Или расстоянием от самой далёкой звезды?

На минуту застыла пауза, вместе с этим публика словно задержала дыхание. Художник давал зрителям поразмышлять.

– Существует ли время? Или это наше заблуждение? Мы вечны, ведь смертны. Или уже нет? Доступно ли нам бессмертие? Увидим ли мы закат Вселенной? Видели ли её рассвет?

Засияла голограмма. Зал выдохнул. Теперь в центре холла светилась, увеличиваясь, маленькая точка. Чем крупнее она становилась, тем отчётливее было видно, что рядом с ней сияет вторая, поменьше.

– Кеплер-47, – громко шепнул Ван.

Звёзды становились всё ближе, стали видны планеты, вращающиеся вокруг этой пары светил. Голограмма рассеялась, и на месте системы появилось тускло сиявшее кольцо.

– Тоннель новый, – забеспокоился анатом.

Рядом возникло крошечное небесное тело, едва заметное, ведь оно практически не отражало света.

– Это происходит здесь. Это происходит сейчас. Другой реальности у нас нет. Но мы на границе. Мы освободимся от оков и станем всюду и всегда. Мы видим рождение нашего будущего.

Рядом с астероидом замигали крошечные точки, это были дроны-спутники, сопровождавшие огромный камень.

– Или нашего прошлого?

Точки собрались по одну сторону астероида и набрали скорость.

– Он готов вырваться изо льда нашей реальности и расщепиться в искрах Вселенных.

Дроны сверкающей дугой прикрепились к астероиду, и его траектория едва заметно изменилась, направляясь к кольцу.

– Его ждёт свобода.

Скульптура неспешно приближалась к тоннелю, публика затаила дыхание. Прошли долгие десять минут, пока астероид в компании направляющих его дронов и камер достиг переделов тоннеля, когда внезапно голограмма вспыхнула последний раз и рассыпалась миллиардами звёзд, погасших на полу зала.

В музее застыла темнота. В тишине было различимо только прерывистое дыхание зрителей. Неспешно искорки стали зажигаться вновь, притягиваясь друг к другу. Из них неторопливо собрался образ бестелесной бесполой сущности художника, парящей в невесомости. В ту же секунду на зал обрушился шквал аплодисментов. Кто-то даже присвистнул. Когда последние овации стихли, фигура обрела телесность, и с пьедестала сошёл человек из плоти и крови. Он поклонился публике, останавливая взмахом рук намечающийся всплеск одобрения.

– Добрый вечер, друзья, – художник был небольшого роста, без видимых признаков пола, кожа его лица и обнажённого тела была нескольких цветов, пятнами сменявших друг друга.

– Обалдеть, – шепнула Алина. – Тотальное витилиго!

– В прошлый раз он выглядел совсем иначе, – тихо заметил Искандер. – Невообразимо!

– Тс-с! – огрызнулся кто-то из стоявших рядом.

Художник окинул аудиторию взглядом и лениво улыбнулся. Радужки его глаз были абсолютно прозрачными, лишь точки зрачков помогали проследить направление его взора.

– Что ж, – начал он. – Я первый, кому позволено сообщить об открытии миров на Кеплере-47. Этим перформансом я даю Земле шанс на освобождение, – художник степенно поклонился.

– Не пересёк кольца ведь даже он, – пробурчал Ван и направился вон из зала.

Друзья посмотрели ему вслед, но промолчали. Художник тем временем шёл среди публики, которая расступалась перед ним волной.

– Среди экспонатов вы могли бы увидеть минералы из той планетарной системы. Я посмел не показывать их вам. Все они принадлежат другим мирам, подвижным и меняющимся. Они могут стать вашими, если вы дерзнёте выйти за границы застывшей жизни, – он утомлённо махнул рукой на окружавших его людей. – Вашими, как и эти старые мёртвые и заупокойные земли.

Хрупкая фигура обошла зал и вернулась в центр экспозиции.

– Идите и возьмите их, если наберётесь смелости. Я даю вам позволение, – с этими словами художник растворился в голограмме.

Публика безмолвно застыла, не осмеливаясь ответить очередным залпом оваций. В галерее зажёгся мягкий свет, люди начали оживать.

– Как же это глубоко! – простонала Алина. – Это высшее!

– Потрясающе! – вторил ей Искандер.

– Мёртвые и заупокойные, что значит это? – спросил откуда ни возьмись появившийся Ван.

– Значит, нет там жизни, – разочарованно пожал плечами Дан.

– Сигналы как же?

– Мне показалось, он сказал «эти», «эти мёртвые земли», – нахмурилась Вика.

– На конференции всё расскажут, – успокоил их Искандер. – Это ведь не научный слёт, а художественный акт.

– Мертва цивилизация возможно?

– Да, может быть, – кивнула Вика. – Но почему тогда дроны не пересекли кольцо? Было чувство, что они разрушались незапланированно.

– Если у тебя было такое чувство, это точно было в сценарии, – настаивал муж.

– А камни? Он намекнул, что в пустых витринах должны быть минералы с Кеплера, но их там не было.

– Собрать не удалось?

– Может быть, дронам что-то помешало? – Вика продолжала с жаром беседовать с Ваном.

– Это же перформанс. Я тебя умоляю. Ты действительно думала, что художник опустится до материального? – встрял Искандер.

– Информации никакой не получили мы.

– Почему же? Если ему при всём финансировании не удалось пересечь тоннель и собрать образцы, возможно, за этим что-то стоит, – не унималась Вика.

– Викуша, у тебя слишком бурная фантазия!

Ван покачал головой и вздохнул:

– Времени потеря. Домой иду я.

Коллеги попрощались с анатомом и решили продолжить вечер прогулкой по набережной. Покинув музей в молчании, они оживились, только вдохнув прохладный речной бриз. Дан, краснея, вёл щебечущую Алину под руку, Искандер размашисто жестикулировал, возвещая город о своём восторге, Вика улыбалась, любуясь компанией.

– Блин, почему нам не показали, что за тоннелем? – с горящими глазами спрашивала Алина.

– Чтобы сохранить секретность, конечно! Уверен, официальные источники не хотят разглашать больше, чем нужно, – предположил Дан.

– И всё же, всё же, он молвил о бессмертии! Думаете, они нашли там цивилизацию? Возможно, её останки? – предполагал архитектор.

– Сто проц! – радовалась Алина. – Он сказал, «заупокойные»! Значит, кто-то там был, но умер!

– Возможно, они нашли тела? – округлив глаза, выдохнул Искандер.

– Мумии! – пискнула Алина. – Там мумии, точно! Заупокойный храм! Вот, о чём он говорил!

– Если есть мумии, значит, можно узнать, что это была за цивилизация, – размышляла Виктория.

– Можем спросить их, – кивнул Дан.

– Да! – завизжала его спутница и с размаху поцеловала его в щёку. – Воскресим инопланетян!

Тот покраснел ещё сильнее и смутился.

– Мне казалось, ты не верила в такую возможность, – Вика напомнила подруге недавнюю беседу.

– Я? Разве? – удивилась девушка.

– Верно! Ты доказывала нашему громогласному геологу, что нет ни шанса воскресить что-то мёртвое, – подтвердил Искандер.

Алина нахмурилась, а потом засмеялась:

– Это было до того, как Даня объяснил мне, что к чему, – и крепче прижалась к коллеге.

– Вы бы хотели присоединиться к нам на процедуре? – преодолевая смущение, спросил тот.

– Уже объявили дату?

– Да, ткани почти восстановлены, эксперимент назначен на завтра.

– Меня по-прежнему восхищает скорость реабилитационной терапии, – задумчиво протянул Искандер. – Помнишь, когда я попал под оползень в прошлом году, меня вылечили буквально за пару дней!

– Да, страшно подумать, что когда-то люди тратили годы на восстановление таких травм, – покивала Вика. – Мороз по коже.

– Удивительно другое, – продолжил Искандер. – Ведь возвращают к жизни совершенно мёртвые клетки! Это невероятно.

– Так пойдёте? – спросила Алина. – Мы – да! Лаба в Александрийке, на поезде домчим за пару часов!

– Я с удовольствием! Но сомневаюсь, что Викуша в восторге от этой затеи.

Та мрачно посмотрела на мужа:

– Да уж, так себе планы на выходные…

– Это ведь чудо! – сглотнул раскрасневшийся Дан. – Мы можем стать его свидетелями…

– Едем? – Искандер умоляюще смотрел на жену.

Виктория отвела взгляд, поджала губы и вздохнула:

– Ты победил, поехали. Во сколько там нужно быть?

– Начало в полдень. Придётся встать пораньше.

Лёгкий бриз раскачивал пушистые ветви деревьев, яркие звёзды и мерцающие спутники сияли над головой. Печальное бледное полнолуние поднималось из-за горизонта, напоминая Вике стянутое иссушенной кожей мёртвое лицо мумии.

5 Рудольф

Едва прикреплённый тросом зонд пересёк горизонт червоточины, как поверхность поглотила его, а конец натянувшегося кабеля по инерции отлетел в невесомость.

– Гадина, – проворчал Рудольф. – Сматывай.

Трос устремился обратно к кораблю.

– С какой целью мы пожертвовали одним из трёх наших зондов? – рассудительно спросила нейросеть.

– С целью посмотреть, что будет.

– Результат тебя удовлетворил?

– Увидим, когда вернётся канат.

Он вышел с мостика и направился в технический отсек. Там его уже ждал смотанный обрезок троса. Рудольф взял перчатки из скрытого в стене шкафа, надел их и опустился на корточки.

– Холодный, – сказала нейросеть.

Он протянул руку и поднял конец тонкого кабеля.

– Не думал, что хвалёные УНТ ни на что не годятся.

– Годятся, – возразила нейросеть. – Видимо, просто не для этих целей.

Рудольф согласно промычал, поднимаясь с тросом на ноги.

– Сечение очень гладкое, – он активировал нейроинтерфейс для микроскопического зрения. – Думаю, нужен прибор посильнее.

– Твой глаз оснащён передовыми линзами.

– Но всё же линзы в нашей лаборатории будут получше.

– Не спорю, – в голосе нейросети послышалась улыбка.

Абель смотал трос, отцепил его и понёс в отсек лаборатории. Там устроил конец обрезка под микроскопом, установив увеличение на уровне атомной структуры. Выведя на интерфейс картинку, он поражённо покачал головой.

– Идеально. Хотел бы я посмотреть, что творится с протонами и электронами.

– Для этого придётся лететь на Землю.

– Думаю, это излишне. Уверен, больше данных, чем у нас есть, мы не получим. Трос будто не отсечён, а просто был создан таким. Нет поломанных связей молекул, никаких внешних зазубрин.

– Считаешь, это «они» обрезали трос?

– «Они»? – хмыкнул Абель.

– Твоя разумная цивилизация на том конце.

– Не знаю. Правда выглядит, как какая-то охранная система.

– Они уничтожили зонд?

Рудольф пожал плечами. Его так и подмывало нацелить полевую лабораторию на сферу и посмотреть своими глазами, что произойдёт во время пересечения горизонта червоточины. Однако ему хватило здравомыслия этого не делать. Правда, он сомневался, что продержится долго. Что Абель знал точно, убедить Совет в запуске экспедиции после таких результатов будет непросто.

– Нужно продолжить дешифровку. Уверен, ответ где-то там, – он почесал подбородок и спросил: – Как думаешь, Фирсов пустит меня обратно?

– Но зачем?

– Хочу посмотреть на излучение – наверняка оно дублирует наш сигнал. Если провести очистку от шума, сравнив исходный поток с текущим, мы сможем получить что-то стоящее.

– Отправить запрос?

– А давай просто попробуем зайти через парадную дверь.

Рудольф отложил трос и направился обратно к шлюзу.

– Может быть, перекусишь сперва?

Желудок страдальчески взмолился. Абель цыкнул, остановился на полпути, открыл технический шкаф в стене, протянул руку и сказал:

– Насыпь мне таблеток.

Ему в ладонь посыпались питательные капсулы.

– Этого хватит до конца рабочего дня, – сказала нейросеть. – Но потом обязательно поешь твёрдой пищи.

– Ага, – отозвался Рудольф, засыпая таблетки в рот.

Он открыл шлюз и беспрепятственно перешёл на станцию. Видимо, Фирсов не стал утруждаться, отзывая его доступ. Коридор довёл его до лаборатории, где продолжалась суматоха. Стоило ему появиться на пороге, как толпа учёных и техников обернулась на него. Прощелыга вскочил с места и в опустившейся тишине, взвизгнул:

– Ну что?

Рудольф самодовольно промолчал, проследовав к столу с проекцией.

– Обрезан, – коротко сказал он, выведя на голограмму результат своего эксперимента.

– Катастрофа, – Фирсов ударил себя по лбу и опустился на стул. – Столько средств, столько средств! И ради чего? Глухой тупик…

– Это не тупик, это приглашение пошевелить мозгами.

– До чего же дошевелились твои?

– Хочу получить всю информацию об исходящем излучении.

– Но там сплошной шум! Какое-то мутное стекло, ничего толком не разглядеть.

– Мы же видим звёзды системы, даже газовый гигант вон там курсирует, – он вернул на проекцию изображение сферы тоннеля. – Значит, можно получить и усреднённый спектр излучения. Та сторона как будто выдаёт нам искажённые данные, но если очистить их от излишков, мы вполне можем получить ясную картину.

– Навести резкость.

– Да.

– Ты, конечно, хочешь заняться всем самолично?

– Конечно. Но если у тебя есть амбиции поучаствовать, я могу работать здесь.

– Нашей нейронки на это не хватит. Нужно передать всё на Землю или в крайнем случае на Универсариум.

Рудольф вздохнул. Мощности его сети на Трапписте хватило бы. В этом он был уверен, но понимал, что Фирсов не отдаст ему данные в единоличное пользование. Нужно было переиграть прощелыгу.

– Давай. Думаю, актуальная версия потока сигнала там тоже есть.

– Ты не один собираешь эту бессмыслицу.

– Что же, вылетаем на платформу?

– Да, Универсариум будет рад, – мяукнул Фирсов, на той научной станции у него был свой отдел.

– Надеюсь, у тебя есть шаттл? Или придётся гостить у меня?

– А что, а я бы с радостью, – расплылся физик. – Покутим, как в старые добрые.

Рудольф скривился. Они с прощелыгой были знакомы с юности, проведённой на Универсариуме. Абель учился на астрофизике, а Фирсов на физике частиц. Они делили двухместную каюту без малого пять лет. Это было самое мучительное время в жизни Рудольфа. Даже хуже года, когда пришлось оторваться от родителей и покинуть родную планету ради смутного будущего. Анатолий, ведь его соседа звали так, а друзья и вовсе величали Толиком, почему-то считал его своим закадычным другом. Постоянно звал на вечеринки курса и сомнительные посиделки у товарищей в комнатах. По началу Рудольф отказывался, увлечённый наукой – она была и оставалась его бегством от реальности. Со временем понял, что у Толика был противоестественный дар заводить правильные знакомства, и стал без радости соглашаться на все приглашения.

Эти мучения окупились, Абель был в друзьях у многих теперешних магнатов, выросших из бывших распутников, ведь на Универсариум попадали далеко не все. Нужно было либо родиться на Земле, что априори означало высокий статус и богатство, либо родителям предстояло собрать кругленькую сумму на образование чада, либо потом и кровью заслужить там место. Рудольф не был рождён в колыбели человечества, и его родители не были миллионерами. К сожалению, его детство на Роса не требовало от него больших усилий, и свой талант он не успел в должной мере развить. Так что был аутсайдером – учился по целевому кредиту, который обязывал ещё пять лет после окончания учёбы проработать на станции лаборантом. А вот Фирсов был из богатой семьи, хотя и не лишён ума и таланта, что Рудольф скрепя сердце признавал. Поэтому у Толика были такие же обеспеченные состоянием и статусом друзья.

Сейчас Абеля передёрнуло от этих воспоминаний. Отказывать Фирсову в дружеских посиделках означало вбить последний гвоздь в могилу сложившегося перемирия. Прощелыга ещё несколько часов назад настрочил на него донос во все мыслимые инстанции и мог бы выгнать со станции. Однако не сделал этого, значит, видел какую-то выгоду в продолжении сотрудничества. При всём своём нежелании водиться с таким слизняком, Рудольф не мог быть настолько туп, чтобы не разглядеть здесь возможность и для себя.

– Так и быть, собирай вещи, – сказал он, едва держа лицо.

– Захватить бутылочку Тигарденовского? – заговорщически спросил Фирсов.

– Если ты готов пить, бери.

Прощелыга радостно соскочил с кресла и со словами «сейчас-сейчас, разогревай двигатель» ускакал из лаборатории.

Рудольф тяжело вздохнул и отправился восвояси. По пути он размышлял, как действовать: что дать Фирсову, чтобы он был на его стороне, когда встанет вопрос об экспедиции, а это точно произойдёт после случившегося сегодня. Никто не захочет отправлять дорогостоящую миссию с такими рисками. А риски были катастрофическими. Борт может просто разрубить пополам, как это случилось с тросом. Экспедиция может кануть в Лету за горизонтом червоточины. Полёт мог вызвать ещё столько не спрогнозированных исходов, что голова шла кругом. Рудольф встряхнулся, отгоняя бесконечность, и перевёл ход мыслей в пределы обозримого будущего. Наверняка Фирсов хотел отвоевать все заслуги по анализу поступающих из кротовины данных. Ведь если не это, его карьера будет кончена – он раскрыл тоннель, неспособный к работе, столько ресурсов спущено в унитаз, или как выразилась Милагреш Вилюш, «в чёрную дыру». Конечно, можно было понять истерику Фирсова. Можно было, но очень не хотелось.

Рудольф вышел из шлюза в родной лаборатории и обратился к нейросети:

– Готовь каюту для прощелыги.

– Неожиданно, – отозвалась она.

– И придумай, зачем мне это может быть нужно. Я как будто понимаю, но не в силах тратить свои ресурсы на эту чушь.

– Конечно, я уже вижу парочку возможностей.

– Что бы я без тебя делал, – сказал Абель, тяжёлыми шагами двигаясь к мостику, где бортовая сеть уже готовила второе кресло.

Все шесть часов до орбиты Земли Фирсов трещал о былых годах, попивая отраву с Тигардена. Рудольф поражался, как можно было пить подобное пойло – ни один маломальски искушённый в алкоголе человек и нюхать бы не стал эту мерзость. Видимо, Толик пристрастился к ней в студенчестве, когда достать чего-то приемлемого было невозможно. Наверное, едкий вкус водки на скудном, вырожденном рисе, напоминал ему о лучших годах жизни. По крайней мере, именно такой вывод сделал Рудольф, наблюдая, как Фирсов поглощает стаканами мутную жидкость, ностальгически вспоминая «старые добрые», а именно самые ужасные фрагменты из времён обучения на Универсариуме.

– Знаешь, я до сих пор благодарен тебе за то, что ты спас мою жизнь! Если бы не ты, от меня бы осталось мокрое место, – разглагольствовал прощелыга, удобно устроившись в кресле и наслаждаясь пониженной гравитацией.

– Если бы не ты, у меня до сих пор было бы два глаза.

– Так, у тебя и сейчас два, – прыснул Фирсов.

Рудольф поджал губы.

– Помню только, как сидим у бара, и я говорю этому землееду, что они отстали в науке на добрых пятьдесят лет, а потом он хватает меня за ту кофту синюю в мурашках, помнишь её? Я ж заносил её до дыр! И тащит, а я ржу, ржал я тогда, как осёл! Знаешь, у нас на Тигардене были эти ослы, ГМО, то ли осёл, то ли лошадь – не поймёшь. Ржал я именно так. Выволок он меня в коридор и давай мудохать. Помню эти яркие лампы на потолке, они ходили кругами вот так, – он покрутил пухлыми ручками. – И этот нависает надо мной. И ты за его спиной. Я подумал – убьёшь. Ты уже тогда был как скала. Это что, модификация на стадии ЭКО? Ты ж тогда ещё не качался. В общем, сгрёб ты его за курточку эту его пижонскую, и я уж было выдохнул. И тут!

– И тут вместо того, чтобы пырнуть тебя, он сломал мне нос и вырезал глаз.

– Ну да! Сумасшедший! Его потом закрыли. Легко отделались, я считаю! – зашёлся пьяным смехом прощелыга.

Семья Фирсова тогда оплатила лечение Рудольфа. Ему поставили новомодный имплант, но нос он попросил оставить сломанным – надеялся, что будет выглядеть менее безобидно. Глаз вставили зелёный в цвет настоящего. Пока Абель не заработал, так и ходил с ним, постоянно напоминавшем о бессмысленной жертве. Как только появилась возможность, поменял его на голубой, сам тогда не совсем понял зачем, но так свыкся с ним, что и забыл, что когда-то глаза были одного цвета. Он убеждал себя, что Фирсов никогда не был его другом – слишком уж был падок на сплетни, пустые разговоры и женщин. Но жизнь постоянно сталкивала их и после учёбы, так что Рудольф принял прощелыгу как неотъемлемое зло.

Наконец, на экране мостика появилась станция Уневерсариум. Абель облегчённо выдохнул, но, посмотрев на Фирсова, ужаснулся: тот точно был не в состоянии разговаривать хоть с кем-нибудь.

– Опа, вот и прилетели! – провозгласил тот, победно отсалютовав полупустым стаканом. – Я, пожалуй, посплю у себя, а утречком обсудим, что да как. По рукам?

До Рудольфа только что дошло, что по общепринятому времени Солнечной Системы была глубокая ночь, так что, даже если бы прощелыга был трезв, никакого разговора с обсерваторией не случилось бы. Зато можно было отделаться от навязчивого гостя на ближайшие восемь часов. Когда корабль стыковался со станцией, приняв земную гравитацию, и Фирсов нестройной походкой покинул полевую лабораторию, Рудольф пошёл в свою каюту. Там, не раздеваясь, рухнул на постель и был уверен, что не уснёт, потому что посещение этой орбитальной платформы всегда наводило его на мрачные воспоминания, да и накануне он проспал больше десяти часов. Однако стоило его голове коснуться подушки, как Абель отключился.

Когда он очнулся, в иллюминаторе каюты сияла Земля. Если бы там был звёздный космос, утро казалось бы ему полным надежды. Вспомнив, где он и зачем, Рудольф сел в кровати и ощутил всю тяжесть предстоящего дня. Казалось, на него повесили не пять лишних килограммов, а все пятьсот. Левый глаз жгло – он не вытащил линзу перед сном и теперь горько сожалел об этом. Он поднялся, сходил ради экономии в воздушный душ, вынул линзу и смыл в унитаз – на это воды было не жалко, потом переоделся и вызвал Фирсова. Хотя Абель сомневался, что тот уже на ногах, прощелыга ответил почти мгновенно:

– Утречко! Ну что, Рудик, готов?

– Встречаемся у твоего отдела через пятнадцать минут.

– Я уже здесь, весь в нетерпении!

Хоть Абель и не пил Тигарденовскую накануне, чувствовал себя разбитым. Выпив кофе, он вышел из шлюза лаборатории в широкие коридоры станции. Его мгновенно оглушил раскалённый воздух – здесь было не прохладнее двадцати четырёх градусов, а от такой жары Рудольф давно отвык. Хоть он и был одет в брюки и лёгкую рубашку, сразу почувствовал, как на лбу появилась испарина. Когда-то давно это было привычным, но после двадцати лет на Трапписте-1 е он так закалился, что мог комфортно себя чувствовать лишь в прохладе. Конечно, со времени его учёбы здесь всё изменилось – интерьеры, освещение, даже запах. Земляне были падки на веяния моды, а именно они содержали Универсариум, как средоточие науки и искусства. Здесь была масса музеев, лабораторий, учебных заведений, отелей, огромная библиотека и множество увеселительных лавочек на любой вкус. И везде была невыносимая для Абеля жара. Когда он добрался до кабинета Фирсова, первые три пуговицы рубашки были расстёгнуты, рукава засучены по локоть, а подмышками и на спине темнели пятна пота. Прощелыга с порога подсунул ему стакан воды со словами:

– Эка мы вчера с тобой посидели! Только таблетки и спасают!

Он действительно выглядел огурцом: румяное лицо лоснилось свежестью, глазки влажно бегали по сторонам, а довольная ухмылочка блуждала под носом.

– Я уже получил согласие на совместную работу. Приступим?

Фирсов приглашающим жестом обвёл кабинет с длинным столом, над которым уже висела голограмма. Интерфейс протеза мгновенно среагировал и вывел нужные данные. Из-за этого в глазах немного двоилось, но Абель уже привык.

– Здесь информация сигнала и весь шум, который мы получаем из тоннеля. Всё в режиме реального времени.

– Архивы?

– Тоже здесь.

Рудольф кивнул и подошёл к столу, покачивая стакан в руке.

– Ну, поделишься своими драгоценными мыслями?

– Подключись к системе, – сказал Абель своей нейросети.

– Сделано, – отозвалась она из динамиков кабинета.

– О, давно не виделись, дорогуша! Как поживаешь? – приторно промямлил Фирсов.

– В здравом уме и твёрдой памяти, – ответила та.

– Вон как ты её надрессировал, – хихикнул прощелыга.

– Спрогнозируй исходящий сигнал во времени, – скомандовал Абель.

Фирсов молча смотрел на проекцию. Нейросеть безмолвствовала несколько секунд, после чего озадаченно объявила:

– Это будет затруднительно. Слишком большой промежуток во времени и много неизвестных.

– Не можешь додумать?

– Возможно, дома смогла бы. Хотя тоже сомневаюсь.

– Ладно, тогда выдели единые фрагменты и сделай прогноз на их основе.

– Мелкое сито?

– Да, – раздражённо ответил тот.

– Результат всё равно далёк от идеала.

– Пусть. Теперь наложи прогноз на шум. Есть совпадения?

Нейросеть затихла. Она молчала так долго, что Фирсов сел в своё необъятное кресло и нетерпеливо заёрзал.

– Ну? – поторопил её Абель через минуту.

– Рудольф, я не могу так быстро просеять шум. Мне потребуется время.

– Сколько?

– Сейчас оно экспоненциально увеличивается. Грозит бесконечностью.

– Фирсов, – бросил он через плечо. – У вас классическое квантовое железо или на мемристорах?

– Классическое, конечно, – проблеял тот.

– Ясно. Здесь ничего не выйдет.

– Хочешь, чтобы я отдал всё тебе?

– Я не настаиваю, но знаю, что в колониях нет ни одного квантового компьютера нужной мощности.

– Никто не собирает эту чепуху на мемристорах. Это нонсенс, слишком много домыслов.

– Нам сейчас они и нужны! Или ты хочешь поседеть, ожидая расчётов?

– Я вообще хочу перевести фокус тоннеля на Тау Кита, – Фирсов замахал ручонками. – Я всё это делаю исключительно по дружбе!

– Мне нужно прогнать данные на моих серверах.

– Я и не сомневался. В это весь ты. Я-я-я, только я любимый! И никакой кооперации, никакого сотрудничества! Да как ты думаешь собрать команду в миссию? Кто с тобой полетит?

– Мне не нужна команда, у меня есть всё необходимое.

– Конечно-конечно! Ты и твоя мемристорная супруга. Это что, наивная попытка воскресить Адель? У них даже голос один, да? Какая женщина была!

У Рудольфа запульсировала вена на виске. Он повёл желваками и свернул проекцию над столом.

– Это бесполезно, я возвращаюсь на Трапписта. Попрошу Совет передать мне данные, раз от тебя этого невозможно добиться.

– Ты не можешь лететь, у нас конференция!

– Какая, к чёрту, конференция? – Абель уже закипал. – Её что, не отменили по результатам открытия тоннеля?

– Как раз наоборот, именно сейчас она жизненно необходима! Я еле уговорил Совет не отменять.

Рудольф громко дышал, едва сдерживаясь, чтобы не придушить этого мелкого вруна. Раздувая ноздри, точно огнедышащий дракон, он процедил:

– Тогда организуй ещё одну встречу с Советом, я объясню им, почему мне не нужна команда, и почему твоя конференция высосана из пальца.

Не ожидая ответа, он развернулся и вышел вон из кабинета Фирсова. Ему нужно было успокоить нервы и собраться с мыслями. Его держали на ненавистной станции, когда следовало лететь на Трапписта и делать самую важную для человечества работу – расшифровывать сигнал.