Читать книгу: «А иначе зачем на земле этой вечной живу», страница 21

Шрифт:

К сожалению, Лёне Дворкину не выпало счастья стать студентом ВГИК (всесоюзный государственный институт кинематографии) или ГИТИС (государственный институт театрального искусства). В своё время он закончил строительный техникум и работал по специальности, зарабатывая тем самым на хлеб насущный. Помню только, что трудился Лёня в отделах капитального строительства Львовского завода фрезерных станков, Львовского сельскохозяйственного института, в пусконаладочном управлении и в архитектурно-проектных мастерских. Всё перечисленное отнюдь не являлось хрустальной мечтой его незапятнанного детства. Совсем наоборот, в своих детских фантазиях он лелеял несмелые надежды стать знаменитым артистом театра и кино. Кто-то мечтал быть машинистом паровоза или пожарным на красной и блестящей машине, кто-то лётчиком или даже космонавтом, а Лёня не представлял свою жизнь без лицедейства. Не ведая о существовании системы Станиславского, ещё в пионерском лагере он, на подсознательном уровне, перевоплощался в образ своего героя в детских спектаклях. Он совершенствовал своё мастерство в клубе весёлых и находчивых и в самодеятельном студенческом театре. Накопив в определённой мере какой-то сценический потенциал, Леонид стал подрабатывать в, сверхмодном тогда, ресторане «Высокий замок» в роли конферансье, где своими репризами и скетчами заполнял паузы в выступлениях шоу – балета, который почему-то называли варьете. Как то, во время выступления его подозвал вальяжный ресторанный метрдотель. Он сообщил, что с ним хочет поговорить очень важная персона, являющаяся завсегдатаем этого заведения. Персона оказалась расплывшимся, средних лет, седоватым мужчиной, занимающего скромную должность начальника городского управления торговли. Протянув Леониду влажную и мягкую ладонь, он проговорил:

– Мне, молодой человек, очень понравилось, как интересно легко и непринуждённо вы ведёте концертную программу, поэтому, я хочу пригласить вас быть тамадой на свадьбе моей старшей дочери, которая состоится через две недели.

Леонид в то время горел свободой околотеатрального творчества. Он играл в своём самодеятельном театре главную роль Пети Трофимова в бессмертном чеховском «Вишнёвом саде», и поэтому посчитал непристойным разменивать амплуа, пусть самодеятельного, но всё-таки актёра на руководителя свадебного застолья. Торговый работник, усмотрев в его глазах сомнение, поспешно спросил:

– А сколько вам, юноша, платят в ресторане за ваше вечернее выступление.

Лёня счёл неудобным оглашать своему именитому собеседнику, что, за в поте лица, отработанный вечер, он получает жалование, составляющее семь рублей девяносто копеек. Поэтому, не без гордости, озвучил, что получает за своё шоу целых пятнадцать рублей. На что важная персона, не моргнув глазом, пробасила:

– Ну вот и договорились, добрый молодец, за ведение свадебного торжества получите от меня сто двадцать рублей без всякой квитанции и никаких обязательств.

Леонид обомлел, забыв в одночасье и про «Вишнёвый сад», и про Станиславского с Немировичем-Данченко впридачу. Вспомнив, что у него недавно родился маленький сынишка Яша, он мгновенно согласился.

Так на подмостках ресторанной сцены началась карьера свадебного тамады Леонида Дворкина. Делая первые шаги в этом, новом для себя, амплуа, он знал только, что слово тамада происходит из солнечной Грузии. Им являлся самый уважаемый и красноречивый человек из родственников жениха и невесты, который произносил первый тост и устанавливал очерёдность поздравлений. И ещё Лёня сразу же вывел для себя, что современный тамада – это не седовласый аксакал с изогнутым змеевидным рогом, наполненным бордовой «Хванчкарой», а организатор и координатор всего, что происходит на свадебном празднике, некий «перпетум мобиле» застольной части и музыкально-развлекательной программы. Во время торжества Лёня превращался, если не в вечный, то, по крайней мере, в многочасовый двигатель, который на высоких оборотах делал всё возможное, чтобы не превратить свадьбу в заурядную пьянку и чтобы улыбка не сходила с раскрасневшихся лиц гостей.

Азартный и темпераментный Дворкин произносил остроумные и небанальные тосты, причём профессионализм его заключался в том, чтобы у присутствующих не возникало ощущения, что тоже самое он говорил на предыдущей свадьбе и скажет на последующей. Он не позволял себе употреблять казённые штампы и распространённые клише и, поэтому, каждое его слово вызывало искренний отклик у гостей. Постепенно Лёня стал неплохим психологом, чутко улавливая настроение публики. Ему без особого труда удавалось завести и развеселить народ, поддерживая искомое до конца праздника. А главное, он был хорошим актёром: он пел, плясал, декламировал, наряжался, был неутомим на выдумки, легко придумывал искромётные конкурсы, забавы и игры, помнил и рассказывал десятки анекдотов. Он был обаятелен, общителен, жизнелюбив и, к своему удивлению, получал искреннее удовольствие от своей работы.

В конторке у Лёни-строителя на письменном столе лежал засаленный ежедневник, в котором отражались графики поставок строительных материалов, нормы выработки для закрытия нарядов, даты проведения планёрок и совещаний, время встреч с начальниками участков и мастерами. Быстротечные реалии заставили Лёню-тамаду завести ещё один, теперь уже красочный кожгалантерейный, ежедневник, куда вносилась необходимая информация для проведения свадебного застолья. Он никогда не позволял себе выкрикивать со сцены:

– Слово предоставляется мужчине в костюме цвета морской волны или женщине в ярко-красном платье.

В ежедневник заранее заносились имена и родственные связи, произносящих тосты, подробно излагался сценарий праздника, намечались этапы подготовки к свадьбе, описывался план размещения гостей, разрабатывался оркестровый репертуар, обсуждалась видеосъёмка и ещё великое множество свадебных атрибутов и мелочей.

Через непродолжительное время Леонид стал настоящим профессионалом свадебной индустрии. Он приобрёл титул городского тамады, его имя по цепочке передавалось от уже вступивших в законный брак к бесконечной толпе женихов и невест, готовящихся совершить этот незаурядный акт. Благодаря знакомству с обширным количеством горожан, он обладал связями, которые помогали ему в различных сферах жизни. Лёня всегда мог найти нужного человека для решения любой задачи или получения необходимой информации. Благодаря своей коммуникабельности и умению налаживать отношения, он был ценным и востребованным человеком среди друзей. Чтобы не быть голословным в этом аспекте, приведу всего один, из множества других, показательный пример.

Когда до защиты моей диссертации осталось всего два дня, у меня возникла проблема, которую тогда я относил к разряду глобальной. Дело в том, что в эти дни из Москвы, Санкт-Петербурга, Вильнюса, Минска, Киева, Кишинёва, Донецка, Кривого Рога и Новосибирска должны были приехать профессора, члены учёного совета, официальные оппоненты и представитель ведущей организации. В этом месте следует отметить, что все они прибывали с единственной целью – дать объективную оценку моего научного труда. Разумеется, их надлежало встретить и разместить в гостиницах. Видимо, здесь более уместно слово устроить, а не расположить. Количество приличных гостиниц у нас в городе, в столице Западной Украины, где проживало около миллиона жителей, не дотягивало даже до одного десятка. Мне необходимо было поселить в них пятнадцать человек. Я, в полном смысле, разрывался между аэропортами, вокзалами и гостиницами, физически не успевая встречать людей и отвозить их в место проживания. Несмотря на мои титанические усилия, забронировать номера для всех гостей представляло практически неразрешимую задачу. Ситуация становилась тупиковой. В этот, критический момент, я и встретил в городе своего друга Леонида Дворкина, который увидев меня, радостно завопил:

– Сенька, дружище, как дела, сто лет тебя не видел, хотя живём на одной улице. Ты что такой неадекватный, может нужно помочь чем-то?

– Лёня, у меня, действительно, проблемы, да вряд ли ты сможешь их решить, – пробубнил я, рассказывая ему их суть.

– Старик, не печалься, мы обязательно что-нибудь придумаем, – неопределённо пообещал Лёня.

– Да в том то и дело, что думать-то, практически, некогда, максимум через час я должен знать, на каком я свете.

– Семён, ты, слышишь, что я говорю, я же не сказал, что это будет завтра, если ты говоришь, что нужно через час, значит, так оно и будет.

Мы с Лёней продолжали шагать по лабиринту узких улочек старого города, приближаясь к его центральной части. В каждую текущую минуту мой друг здоровался со своими многочисленными знакомыми, иногда останавливаясь с ними и обсуждая какие-то новости. С учётом нынешнего состояния, у меня это вызывало лёгкое раздражение. Но я терпеливо ждал, надеясь в тайниках души на какое-то чудо, которое сотворит Лёня Дворкин. И это чудо произошло. Повстречав очередного знакомого, он, без лишних предисловий, быстро проговорил ему:

– Старик, знакомься, это мой друг, хороший человек Сеня Ходоров, он остро нуждается в твоей помощи. Ему назавтра необходимо срочно устроить в гостиницу всего пятнадцать уважаемых людей.

– Всего пятнадцать, – почему-то радостно заулыбался человек, которого Лёня назвал стариком, – впрочем, неважно, через полчаса я жду вас в горисполкоме, постараюсь вам помочь.

Через полчаса, находясь уже в городской ратуше, я открывал дверь кабинета, на которой висела табличка «управляющий гостиничным хозяйством города Львова». Там сидел уже знакомый мне Лёнин приятель, который торопливо, почти на ходу, протянул мне записку, из которой явствовало, что он, управляющий, просит обеспечить для моих гостей в гостинице «Украина» места из закрытой брони. Ай да Лёня Дворкин! Он даже не представлял, какую неоценимую услугу оказал мне. Впрочем, так поступают настоящие друзья.

Этим, однако, помощь Лёни Дворкина не ограничилась. Успешная защита диссертации всегда подразумевала по её окончанию грандиозный банкет, который требовал немалых финансовых вложений. Ведь хотелось, чтобы этот праздник оставил яркое впечатление у профессоров, приехавших, преимущественно, из столичных или крупных мегаполисов СССР. Однако и здесь имели место сложности, которые старшему преподавателю кафедры геодезии оказались не под силу. Первую из них, забронировать места в хорошем ресторане, Лёня решил в течение нескольких минут, ограничившись одним телефонным звонком. Вторая, заняла чуть больше времени, поскольку необходимо было дойти до дома, где он проживал с тем, чтобы получить круглую сумму в 200 рублей на оплату банкета. Чтобы быть правильно понятым, насколько выручил меня мой друг, достаточно отметить, что моя зарплата составляла всего 160 рублей, на которую, кроме меня, жили, тогда не работающая жена, и двое маленьких дочерей. Было бы несправедливым не подчеркнуть здесь, что оплата творческого труда свадебного тамады, была несравненно выше вузовского преподавателя.

К отмеченному, было бы нелишне упомянуть, что именно свадьба (это слово в настоящей главе является ключевым) моего друга Сени Турка послужила случайным местом нашего знакомства с Леонидом. А затем его сын Яша и моя младшая дочка Беата посещали один и тот же детский сад, и так получалось, что вечером мы с Лёней забирали детей в одно и тоже время. Жили мы на одной той же улице, поэтому по дороге домой ежедневное получасовое общение в год составляло не менее 200 часов. Согласитесь, что это не так мало. Потом наши дети два года проучились в одном классе одной той же школы, после чего вместе с нами стали законными гражданами государства Израиль. В этом году каждому из них исполнится 43 года. Беата вместе с нами проживает в израильском «городе – герое» Ашдоде. Взятое в кавычки означает, что за несколько месяцев сегодняшней войны с террористической организацией «Хамас», на Израиль обрушились около четырёх тысяч ракет. Не менее 20 % из них приземлились в городе Ашдоде. Яша тоже живёт в городе-герое, только он находится в России, и является её столицей. В отличие от израильского города она получила это высокое звание 8 мая 1965 года за проявление массового героизма и мужества в Великой Отечественной войне. Лёня Дворкин с женой Инной, в отличие от сына, продолжают жить в прекрасном приморском городе Натания, где вместе с ними находится их дочь Керен.

Так получилось, что в Израиле Лёня не продолжил своё застольное творчество. Однако в какой-то момент ему пришлось вспомнить о своём бывшем амплуа. Это незапланированное действие произошло во время свадьбы моей старшей дочери Инны. Уже был заказан ресторан, детально проверено меню для гостей, рассмотрен репертуар оркестра, подготовлены схемы размещения гостей и заказан гигантский торт. Больше того, я лично написал сценарий проведения свадебного торжества для тамады. Им должен был быть, журналист, ведущий русскоязычной израильской радиостанции, друг отца будущего мужа моей дочки. Только ведь далеко не всегда проектное трансформируется в реальное. Многие помнят ужасную террористическую атаку в Нью Йорке 11 сентября 2001 года. А 12 сентября того же года, в день свадьбы, мне позвонил назначенный тамада и с сожалением сообщил, что в связи произошедшим он дежурит на радио и никоим образом не может быть на торжестве. Что делать? Я тут же связался с Лёней, и попросил его вспомнить о своём свадебном лицедействе. На что мой друг, чуть ли не со слезами на глазах, произнёс:

– Старик! Извини, я так хотел отдохнуть на празднике твоей дочки, а не работать на ней. Так что может быть найдёшь другой вариант?

– Лёня, дорогой! – не своим голосом, сорвавшимся на фальцет, проговорил я, – есть только одна альтернатива: ведущим на этой свадьбе будешь или ты, или я.

– Нет, Сеня, так не пойдёт, – мрачно пробасил Леонид, – отцу невесты совсем не приличествует быть тамадой. Придётся мне тряхнуть стариной.

И что вы думаете, таки «тряхнул», таки потряс три сотни гостей своим эксцентричным артистизмом.

Несмотря на то, что в Израиле Лёню разыскивали бывшие клиенты, надеясь, что он «поженит» уже их детей, он не продолжил своё шоуменское прошлое. Лёня, на мой взгляд ошибочно, полагал, что это занятие не вписывается в израильские реалии. По своей строительной специальности на исторической родине мой друг оказался не востребованным. Какое-то время он он проработал у частного предпринимателя на, пользующейся спросом, работе по установке оконных штор. А потом я предложил Лёне заполнить образовавшуюся вакансию в полевом отделе института, в котором трудился. Речь шла не только о непростой работе помощника геодезиста, а и коренных изменениях, связанных с льготами и условиями труда в государственной компании. Диплом строительного техникума в совокупности с моим протеже сделали своё дело, Лёня стал изучать географию Израиля не по учебнику, а в соответствии с производимыми геодезическими работами практически во всех уголках Святой Земли. На этом поприще он проработал более двадцати лет.

В настоящий момент Лёня Дворкин находится на пенсии. При этом продолжает активный образ жизни, посещая секцию настольного тенниса, совершая длительные заплывы в Средиземном море, наматывая километры спортивной ходьбы, изучая, новую для него, технику игры на шестиструнной гитаре, участвуя в воспитании троих своих внуков и продолжая верить в светлое будущее. Оставайся, Лёня, собой, таким, какой ты есть. Твои друзья это ценят. Удачи!

Глава 35. Александр Сухолитко

1950 года рождения, еврей, инженер-электромеханик

По правде говоря, в памяти не сохранилось, как мы познакомились с Сашей. Знаю только, что мы знаем друг друга не меньше лет, чем исполнилось сегодня нашим старшим детям: моей дочке – Инне и его сыну – Боре. Это время сегодня приближается почти к полувековой протяжённости. Зато я уверен, что местом нашего первого контакта был парк Ивана Франка, который до сих пор львовяне называют именем Костюшка (знаменитый военный деятель Речи Посполитой). Ведь именно там мы с Сашей вывозили наших детей в колясках разного цвета (я – красного, а он – синего) в соответствии с полом ребёнка, именно там мы катали их на детской площадке на качелях и каруселях, именно там они бегали наперегонки по парковым аллеям, именно там ели мороженое эскимо и пили газированную воду с красным крюшоном.

Я был в немалой степени удивлён, когда узнал, что Саша носит уникальную фамилию Сухолитко. Ещё больше озадачился, когда прочитал, что истоки этой фамилии уходят в далёкое прошлое, связанное с различными этносами и языками. В их числе были и славянские, и балтийские, и финно-угорские корни, что не имело никакого отношения к иудаизму. Одной из версий происхождения фамилии Сухолитко связывают с ремеслом, имеющим отношение к сухим растениям. При этом смею предположить, что даже, когда на уроках ботаники нас заставляли высушивать листья в книгах, Саша Сухолитко подобной гербаризацией не занимался.

Мой друг окончил, уже неоднократно упоминаемый в этой книге, Львовский политехнический институт и успешно продвигался по специальности, связанной с разработкой программного управления для различных станков. Второй, не менее важной, профессией Саши было воспитание детей. Как я уже упоминал, именно дети заложили основу нашей долговременной дружбы. Как старшие (Инна и Боря), так и младшие (Беата и Толик) вместе ходили в детский сад и учились в одном классе одной и той же школы. Когда наши жёны вынашивали Толика и Беату, нам с Сашей было предписано ехать оздоравливать Борю и Инну. Местом релаксации был выбран курортный посёлок Кирилловка, расположенный на берегу Азовского моря. От этого посёлка расходились две многокилометровые песчаные косы, которые отделяли Молочный и Утлюкский лиманы от моря. Здесь на побережье тёплого Азовского моря расположилось множество баз отдыха, санаториев и пансионатов, в одном из которых мы и отдыхали. Инночке и Боре было по шесть лет каждому. Жили мы в одной комнате довольно весело под постоянный аккомпанемент шумных разборок между нашими детьми. Когда моя дочь в очередной раз расцарапала Боре лицо, будущий гроссмейстер (уже тогда он серьёзно занимался шахматами), утирая скупые слёзы, выдал незабываемую фразу:

– Знаешь ли ты Инночка, что у девочек волос длинный, а ум короткий.

Уж не знаю от кого Борис Александрович унаследовал этот шедевр, не знаю, правильно ли он сомневался в женском уме, но относительно длины волос моей дочери прав он был безоговорочно. После того, как я несколько дней не расчёсывал свою девочку и не мыл ей голову, её волосы превратились во что-то неописуемое. Впоследствии все свободные и несвободные женщины нашего пансионата приходили по утрам к нам в комнату причёсывать Инночку.

К вопросу о свободных женщинах на морском курорте. В первый же день нашего пребывания там, когда мы с детьми загорали на приазовском пляже, к нам с Сашей подошли две, не лишённые симпатичности, русоволосые женщины и игриво, с претензией на кокетство, спросили нас:

– Мальчики, свободны ли вы сегодня вечером, – и, не дожидаясь нашего ответа, предложили, – давайте в девять часов вечера встретимся здесь, мы приносим закуску, а с вас, разумеется, спиртное.

Пока я собирался с мыслями, Саша приподнялся, стряхивая с себя прилипший золотой песок, и с высоты своего немаленького роста заявил:

– Простите нас великодушно, но именно в это время мы укладываем детей спать, да и ночью они имеют обыкновение просыпаться.

Одна из женщин, насмешливо и беззастенчиво устремив взгляд своих, как мне показалось, хищных зеленоватых глаз в плоскость моей полуобнажённой фигуры, весело сказала:

– А вы, молодой человек, согласны с вашим приятелем? Вижу, что нет. Подождите меня и не уходите, я мгновенно вернусь.

Она, действительно, возвратилась через пять минут и, разжимая сомкнутые тонкие, с перламутровым маникюром, пальцы правой руки, протянула мне небольшую белую таблетку.

– Что вы мне даёте? – тревожно спросил я.

– Да вы не переживайте, – успокоила меня незнакомка, – я по специальности врач-педиатр, и знаю, что делаю. Я даю вам димедрол: по пол таблеточки каждому ребёночку, и ваши дети будут спать, как убитые. Чао, ребятки, до приятной вечерней встречи.

Когда наши амазонки удалились от нас на приличное расстояние, Саша выхватил у меня с руки злополучную таблетку и швырнул её в, синеющее у наших ног, море, произнеся при этом:

– Я полагаю, Сеня, что ты правильно меня понял, нет никаких шансов, что мы вечером встретимся с этими женщинами. Впрочем, если у тебя имеется острое желание посетить львовский кожно-венерологический диспансер, то ты свободен в своём выборе.

– Саша, дорогой, ну как я могу пойти поперёк мнению такого добропорядочного семьянина, как ты, – не скрывая иронии, заметил я, безоговорочно принимая в душе его незыблемую концепцию «не согреши и не прелюбодействуй».

На третий день нашего безоблачного отдыха мне, как мастеру эпистолярного жанра, было поручено написать коллективное письмо нашим жёнам. Привожу его текст в оригинале, без редакционных исправлений.

Милочке и Изабеллочке как авансовый отчёт от 4.08 по 6.08.1981, посвящается

Опять в дорогу, рельсы снова,

Мечтаем мы под стук колёс.

В который раз с родного Львова

На юг везёт нас паровоз.

Мы ели курицу, котлеты,

Икру и фрукты, то и сё,

И тем в душе несём приветы,

Кто приготовил это всё.

А поезд шёл, и кривотолки,

Беседы были в детском споре.

В купе вагона, с верхней полки

Нам штормовое снилось море.

Мелькали Жмеринка, Тернополь,

Мы уставали без ходьбы.

Вот, наконец, и Мелитополь

Возник как баловень судьбы.

А на часах двенадцать сорок,

И месяц август, пятый день.

Автовокзал нам сердцу дорог,

И снова в путь под моря сень.

С детьми сражались, как шальные,

Пишу об этом на полях,

Устройство, хлопоты пустые,

А уж семнадцать два нуля.

А в восемнадцать, как солдаты,

Мы шли к столовой – шагом марш.

И воздухом морским богаты,

Мы ели борщ, компот, гуляш.

И комната с прекрасным видом

На море: чудненький пейзаж.

Балкон и лоджия гибридом,

Достался нам второй этаж.

А в двадцать два мы ноги мыли,

Шумел вдали морской прибой.

Про этот день почти забыли,

Поскольку ночь и сон – отбой.

И вот пошло число шестое,

Велик почин, налажен быт,

Бельё постельное простое,

И завтраком по горло сыт.

А Боря с Инной были в ссоре,

Затем мирились двадцать раз.

Купались долго в синем море,

На солнце грелись напоказ.

Одно лишь с Сашей нас тревожит,

И мысль гложет нас одна,

Никто нам, бедным, не поможет:

Здесь нет ни водки, ни вина.

Нельзя за цены нам ручаться,

Но деньги любят строгий счёт,

И мы готовы отчитаться,

Ведём авансовый отчёт.

Арбуз и дыня, это важно,

Полтинник стоит килограмм.

Едят ребята фрукт здесь разный

На радость бедных своих мам.

А слива тут копеек сорок,

И абрикос – по шестьдесят.

А путь по морю очень долог,

Ведём мы спать своих ребят.

Письмо своё уже кончаю,

Сейчас у деток тихий час.

Привет мужской наш посылаю,

Дай бог-то, не в последний раз.

Сейчас пойдём стирать носочки,

И трусики положим в таз.

Дабы над i не ставить точки,

Целуем, обнимаем вас.

В один из дней решили мы с Сашей немного расслабиться: он от карательных мер, применяемых постоянно к своему сыну, а я от воспитательно-педагогической работы по отношению к своей дочери. У меня созрел гениальный план по реализации задуманного. Недалеко от нашего пансионата находился открытый летний кинотеатр, в котором демонстрировались двенадцать серий, популярного тогда, мультфильма «Ну, погоди». Напротив кинотеатра размещался вожделенный пивной бар. Мне пришлось приложить невероятные усилия, чтобы уговорить Инночку остаться вместе с Борей в кинотеатре. Любовь к искусству у моей доченьки взыграла вверх над разумом, и она осталась в зале. Рассчитав чётко время окончания киносеанса, мы с Сашей направились к месту осуществления нашей хрустальной мечты. Едва бармен успел наполнить наши бокалы пенистым и холодным напитком, едва мы со своим другом завели неторопливую мужскую беседу о смысле бессмыслия текущего бытия, как чей-то густой бас, перебивая монотонный шум потребителей пива, провозгласил:

– Мужики, кто из вас потерял ребёнка?

Пробиваясь через, плотно стоящие друг к другу, столики, я не поверил своим глазам: у входа в бар стояла моя доченька, размазывая обильные слёзы по своему симпатичному личику. Увидев меня, она бросилась мне на руки, приговаривая:

– Папочка, миленький, я тебя нашла, не бросай меня больше, хорошо?

Теперь уже у меня, совсем не скупые мужские, слёзы готовы были брызнуть из глаз. Незнакомый женский голос возмущённо кричал мне вдогонку:

– Алкоголики проклятые, напиваются здесь до чёртиков и забывают не только мать родную, а и собственных детей.

Прошло три года, и вот мы снова в Кирилловке, только уже в расширенном составе. Боря с Инной по-прежнему живут, как собака с кошкой, а вот вторая парочка у нас, действительно, сладкая. Толик не отходит от Беаточки, а Беата не желает расставаться с Толиком, и выражала полную готовность спать с ним даже ночью. Мог ли кто-то из нас тогда предположить, что не пройдёт и двадцать лет, как наши дети закончат израильские университеты: Боря станет талантливым программистом в области высоких технологий, Толик – сотрудником полицейского управления по борьбе с криминальной организованной преступностью, Инночка – экономическим советником и менеджером крупной международной компании, а Беаточка – специалистом по недвижимости в государственном израильском банке. Но до этого было ещё далеко, гораздо ближе было ласковое и нежное Азовское море, из которого вытащить наших детей не представлялось возможным даже с помощью тяжёлого домкрата.

Мы с Сашей репатриировались в Израиль в один и тот же прекрасный день 1990 года. Какое-то время мы проживали в одном городе, а потом разъехались по разным весям Святой Земли, что впрочем не мешало нам часто встречаться. Вспоминается, что Беата перед поступлением в университет втайне от нас работала официанткой в Тель Авиве в подпольном казино, зарабатывая там, как потом, выяснилось, совсем неплохие деньги. Надо же было тому случиться, что встретившись с Толиком, не зная, что он работает следователем в полиции, рассказала ему о своей работе. Трудно поверить в совпадение, когда буквально на следующий день в казино нагрянули правоохранительные органы, и игорное заведение перестало существовать. Когда-то мы думали, что Сашины мальчики и мои девочки соединятся узами Гименея. Но не сложилось. Так что внуки у нас разные: у меня – четверо, а у моего друга –пять.

Чтобы закончить своё повествование на мажорной ноте, приведу, по традиции, свою праздноюбилейную лирику, которую я посвятил к шестидесятилетию своего друга. Думаю она актуальна и сегодня.

Кондуктор не спешит, несёмся мы по шпалам

(Ремикс на песню «Сиреневый туман») Дорогому Саше Сухолитко в день светлого 60-летия посвящается

Сиреневый туман над нами проплывает,

И звёздочки шальные в полуночи висят,

Натания дрожит, Натания понимает,

Что Саше Сухолитко сегодня шестьдесят.

Ещё один звонок, и время наступает,

Что пройдено тобою по жизни полпути,

Природа не спешит, природа понимает,

В дерзаниях искать, бороться и найти.

Тебе, наш юбиляр, мы руку пожимаем,

И дружим мы с тобой, мне кажется, давно,

Кондуктор не спешит, и все мы понимаем,

Заглядывают звёзды в вагонное окно.

Вагон, что отошёл от львовского вокзала,

А ностальгия вся заброшена в ломбард,

Кондуктор не спешит, несёмся мы по шпалам,

И ноет чуть заметно сердечный миокард.

Сиреневый туман и жёлтая луна,

Багряный лист летит в садовую калитку,

Кондуктор тормози, ведь верная жена

Целует крепко Сашу, целует Сухолитко.

Сиреневый туман в оттенках бытия,

И солнечная зорька радостно вздыхает,

Кондуктор не спеши, ведь внуки, сыновья,

С днём юбилея Сашу сердечно поздравляют.

Сиреневый туман, призывное «лехаим»

От всех кондукторов, гостей и от друзей,

Кондуктор подожди, мы Сашу поздравляем,

И поднимаем рюмки за славный юбилей.

(Июль 2010г.)

Глава 36. Леонид Гуревич

1949 года рождения, еврей, математик, программист

Из заголовка стихотворения, написанного в полувековой юбилей моего друга Леонида, следует, что его единственную и, горячо любимую, жену зовут Зина. Отсюда и название моего поздравительного мадригала. Не приведи Господь заподозрить в нём какую-нибудь скрытую насмешку. Вовсе нет! Просто лишний раз хотелось подчеркнуть, что Леонид вместе с Зиной ритмично шагают в этой жизни в одной прочной и неразрывной связке. С момента написания этого стихотворения прошло уже четверть века, что в очередной раз подтверждает отмеченное выше. Я ни в коей мере не отношу себя к поэтам, да и в Союзе писателей Израиля я презентуюсь как прозаик. Но всё же рифмованные строки имеют невероятную силу. Просто с первой же минуты после прочтения здравицы, Лёню стали называть, совсем необидным словосочетанием, «Зинин муж», каковым он и является в самом деле.

Зинин муж

Моему другу Леониду Гуревичу

в день 50-летия посвящается

В белорусском краю, где воздухом лечатся,

Где туманы, роса и грибной неликвид,

В небольшом городке, под названием Речица,

Родился мой друг, Зинин муж, Леонид.

Там берёзовый сок, перекаты там плещутся,

Там дождик слепой, деревенский там вид.

В небольшом городке, под названием Речица,

Родился мой друг, Зинин муж, Леонид.

Там реки серпантин и берёзы там шепчутся,