Читать книгу: «В тени дождя», страница 5

Шрифт:

Прощай

– Кто я, по-твоему? Добро или зло? – спросил я, прекрасно зная ответ.

– Ты ни то ни другое. Ты тот, кого не должно существовать в обществе, где все хорошо. Ты порождение этого мира и сочетаешь в себе многие качества, но одно из них самое важное. Если быть честным, то мне очень жаль, что такая судьба выпала именно тебе. Хотя вроде бы мы уже говорили об этом.

– Да, говорили. Тебе не кажется, что в последнее время мы слишком часто разговариваем на философские темы?

– А разве ты приходишь сюда не для этого?

– Пожалуй. К сожалению, с каждым днем я стараюсь копнуть как можно глубже и понять как можно больше. И все для того, чтобы найти оправдание самому себе. Давай поговорим о чем-нибудь другом.

– Давай. О чем пожелаешь.

– Лучше расскажи, как ты поживаешь, а самое главное, что нового родилось в твоей голове?

– Ничего. Я больше ничего не могу придумать. Пытался. Множество раз садился за стол, клал перед собой лист бумаги, а в итоге он оставался белым. Я не только не могу ничего придумать, но некоторые вещи даже вспоминаю с огромным трудом. И все, что мне осталось, – это наблюдать за людьми через окно. У каждого из них своя жизнь, своя судьба. Они хоть еще и не подозревают, но многим предстоит встретиться друг с другом, а кому-то предначертано встретиться с тобой.

– Я был бы рад остановиться, но не могу. Иногда, чтобы больше не испытывать боль, мне хочется бросить все и уехать туда, где нет ни одной живой души.

– В таком случае намного проще покончить с собой. Или ты все еще надеешься попасть в рай?

– В рай не хочу и в ад не хочу. Я хочу туда, где тихо.

– Я думаю, что для тебя так все и будет. Невозможно вечно страдать или быть счастливым, иначе просто не с чем будет сравнивать. Счастье с горем потеряют свои цвета, а тогда какой в них вообще смысл, если нельзя определить разницу?

– И снова мы вернулись к философии.

В комнате воцарилась тишина. Слабый свет с улицы стелился по полу серебристым ковром, а ледяной ветер, ударяясь об окно, продолжал скользить вдоль дома. Я стоял возле окна и смотрел на огромную луну, висевшую над городом.

– Что-то давно не было дождя, – задумчиво сказал я.

– Скоро его будет так много, что, скорее всего, придется путешествовать по улицам на лодках! – воскликнул старик и рассмеялся.

– Ну конечно! Ты еще скажи, что кто-то будет летать на воздушных шарах, чтобы добраться до работы.

– Вполне возможно. Почему нет? Зря ты настроен столь категорично. По-моему, ты вообще перестал верить во что-либо, кроме того, что вынужден делать. Я обещаю: завтра пойдет дождь! Ты мне веришь?

– Тебе верю, а вот дождю не очень.

– Ничего. Завтра поймешь, что я был прав. Кстати, ты придешь в среду?

– В эту среду?

– Именно так. Потому что я не знаю, когда мы сможем встретиться в следующий раз, да и встретимся ли вообще.

– Ты же сам говоришь, что для этого нужно просто верить.

– Наконец-то ты понял.

Я прекрасно знал, что он сейчас улыбается, так как смог донести до меня то, что для него было так же просто, как факт прихода весны после долгой зимы. Я услышал шорох и обернулся: старик встал с кровати и подошел к столу. Что он пытается найти в такой темноте? Хотя он, конечно, знает каждый сантиметр своей квартиры, и ему не нужен свет лампы, чтобы найти необходимое.

Я вновь посмотрел на небо. Одна из звезд оторвалась от небосклона и стремительно падала вниз, чтобы через несколько мгновений потухнуть и исчезнуть навсегда. Загадывать мне было нечего, поэтому я просто проводил ее взглядом. Старик подошел ко мне и положил руку на плечо.

– Тебе пора идти. Я буду ждать тебя в среду. – Зная, что конец близок, он не хотел, чтобы я был здесь в этот момент.

– Я обязательно приду, не волнуйся.

Перед уходом я успел увидеть, как он засунул в карман своего халата запечатанный конверт и снова лег в кровать.

– До встречи, мой друг.

– Прощай, Жан-Луи.

Переплетение судеб

Как только автомобиль остановился у черного входа, из дверей больницы выскочили двое санитаров. Одетые с ног до головы в белую форму, они были почти неотличимы друг от друга. Четко зная свое дело, мужчины подбежали к машине, достали носилки с телом Жан-Луи и вновь скрылись в здании. Я попрощался с бригадой скорой помощи и покинул теплый салон. Стоило двери захлопнуться, как двигатель тут же взревел и умчал машину по следующему вызову. Воспользовавшись моментом, я решил немного подышать свежим воздухом. Вот и рассвет. Яркое солнце только-только начинало подниматься из-за горизонта, заливая огненными красками небо. Я достал из кармана пачку сигарет и закурил. Немного переведу дыхание и примусь за дело. Осень сегодня ощущалась как-то по-особенному. Ветер пробирал насквозь, а вся территория больницы была усыпана золотыми и бордовыми листьями, пропитавшимися ночной влагой. Деревья скинули с себя летние одеяния, и только у некоторых из них на самой макушке болталось несколько листков, все еще сопротивлявшихся безудержному ходу времени.

Почему так рано и быстро лето решило умереть, уступив дорогу осени? Это очень обидно, но тут уж ничего не поделаешь. Затягиваясь в очередной раз, я прислушался к размеренному треску прогорающей в руке сигареты, поднял голову и тонкой струйкой выпустил дым из легких. Снова вскрытие. Пусть я и узнал о Жан-Луи только сегодня утром и большую часть – из дневника, но в этот раз определенно будет намного труднее, поскольку Жан-Луи больше не был для меня рядовым пациентом, чье имя я мог прочитать в карте.

Сейчас, держа в руках скальпель и стоя возле остывающего тела, я буду представлять, каким он был раньше. Представлю, как он читал стихотворение Майклу и Антонио, как сожалел о том, что навсегда предстоит расстаться со своей дочерью. Разрезая плоть, я буду видеть его глаза. Именно те глаза, что взглянули на меня за секунду до смерти.

Выкинув бычок в стоящую рядом урну, я еще раз огляделся вокруг, глубоко втянул носом осенний воздух и зашел в больницу. Миновав узкий коридор, я очутился в главном холле, где, как всегда, за стойкой сидела дежурная медсестра. Сегодня это была дама пятидесяти лет по имени Фрок Кёллер. Вероятно, я покажусь грубым, но не могу не отметить, что она была настолько большой, что каждый раз, когда ее видел, я удивлялся, почему стул до сих пор не развалился на части. Давно я не встречал людей, которым так не подходило их имя. Дело в том, что «фрок» означает «маленькая леди», и это звучит как насмешка над медсестрой. И конечно же, многие в больнице называли ее просто Лягушкой, считая, что именно так переводится ее имя с английского языка, хотя она была чистокровной немкой.

– Доброе утро, фрау Кёллер, – поприветствовал ее я. – Не правда ли, сегодня чудесное утро?

Она оторвалась от газеты и посмотрела на меня с нескрываемым презрением. Ее очки расположились на самом кончике носа, а губы были накрашены слишком яркой красной помадой.

– Неправда, – ответила она и снова вернулась к изучению статьи на второй полосе.

– Почему? – не унимался я. – У вас все в порядке? Может быть, вам нужна моя помощь?

С невозмутимым видом она положила газету на стол, сняла очки с орлиного носа и встала со стула. Наши лица оказались совсем рядом, отчего у меня промелькнула мысль, что не стоило вообще с ней разговаривать.

– Доктор Брис, давайте вы отстанете от меня со своими идиотскими вопросами и спокойно пойдете туда, куда шли? Если же вам тоскливо и не с кем поговорить, то в морге полно трупов, которым не хватает приятных собеседников.

– Хорошего дня, будьте аккуратны со стулом, – сказал я, улыбнувшись настолько искренне, насколько мог себе позволить.

Она не сдвинулась с места и провожала меня взглядом до тех пор, пока я не завернул за угол. Все-таки она действительно скорее напоминает лягушку, чем маленькую леди. Когда я понял, что нахожусь вне досягаемости ее сурового взгляда, то почувствовал облегчение – жаль, ненадолго.

– Доктор Брис! – раздался из-за спины громкий голос главврача Энрике Морано.

Что мне сегодня так везет на такие встречи? Он наверняка уже был в курсе того, что я вызвал машину за телом, так как в маленькой больнице новости разносятся быстрее, чем в женском общежитии. Однако я почти уверен, что даже при таких обстоятельствах его нисколько не удовлетворяет факт моего опоздания.

– Я слышал о том, что чуть более часа назад вы вызвали машину. Только ответьте мне на один вопрос: почему вы сами не поехали в больницу, а решили ее дожидаться? Я ведь просил вас приехать к пяти часам.

– Дело в том, что умер мой сосед – Жан-Луи. Поэтому его племянница…

– Жан-Луи? – удивился Морано. – Это огромная потеря для всех нас.

– Вы были с ним знакомы?

– Да, в какой-то мере мы действительно были знакомы. Его знает практически весь город. Ладно. – Морано несколько раз постучал по полу лакированными ботинками. – Проведите вскрытие, отдохните пару часов, а затем заступайте на дежурство.

Он похлопал меня по плечу и пошел дальше по коридору. Удивительный человек. То он кажется сволочью, то совсем наоборот. Именно благодаря его приглашению я приехал работать сюда. Помню, как обнаружил на пороге родительского дома запечатанный конверт, на котором в строке отправителя был указан только адрес больницы. Не имея ни малейшего представления о содержимом, я сразу же вскрыл конверт и извлек из него аккуратно сложенный пополам плотный лист бумаги. Ознакомившись с текстом, я был сильно удивлен, так как никогда прежде не слышал ни о Морано, ни о ком-либо из других сотрудников больницы. Поначалу я даже не воспринял приглашение всерьез, но затем, все хорошенько обдумав, решил рискнуть, ведь зарплату предлагали на порядок выше, чем я получал в родном городе. Когда я впервые оказался в кабинете Морано, то увидел его сидящим в большом кожаном кресле за дубовым лакированным столом. Его халат висел на вешалке, а сам он был одет в строгий темно-синий костюм в полоску. Мое появление заставило Морано отвлечься от бумаг: «Вы по какому вопросу, молодой человек?» Когда я представился и сказал, что приехал на собеседование, Морано смерил меня взглядом, подозрительно хмыкнул и откинулся на спинку кресла. На протяжении всего нашего разговора он ритмично стучал пальцами по столу, чем меня, конечно, нервировал, но я старался не подавать виду. До последнего момента у меня не было никаких предположений относительно того, какое решение примет Морано. И если бы он, поблагодарив меня за приезд, сказал, что больница не нуждается в новых врачах, я бы ни капельки не удивился. Но вместо этого он улыбнулся и коротко сказал: «Вы приняты».

Поддавшись воспоминаниям, я не заметил, как добрался до раздевалки для врачей. Здесь, как обычно, никого не было. Из двух лампочек горела только одна, и поэтому в помещении царил полумрак. Не позволяя себе ни на что отвлекаться, я быстро переоделся и пошел в морг. Светлый первый этаж больницы от мрачного морга отделяли только два лестничных пролета. С каждой ступенькой становилось все холоднее и все сильнее чувствовалась безысходность, скрываемая за толстыми кирпичными стенами. Я ощутил, как на лбу у меня выступил холодный пот, а по телу пробежала легкая дрожь. Раньше со мной никогда такого не было.

Добравшись до цели, я открыл дверь, и в лицо ударила волна холода с запахом формалина. Рука начала искать выключатель, но это было лишним, поскольку санитары оставили свет включенным. Это не сразу дошло до меня, поскольку мне определенно становилось хуже. Мир казался нереальным, а я был единственным зрителем в огромном пустом зале. И вот я стою на пороге морга. Представшая передо мной картина поразила меня до глубины души. Я увидел ровно то, что видел вчера. В помещении лежало три тела – старика Жан-Луи, Чарльза Берингема, которого здесь не должно было быть, и молодой девушки.

– Что за чертовщина? Как это возможно? – спросил я неизвестно у кого и зажмурился.

Мне нужно было успокоиться и унять дрожь: «Все хорошо, все в порядке. Мне только показалось».

Я открыл глаза и увидел, что возле тела Чарльза стоит врач, который вскрывает его грудную клетку. Я застыл на месте, не имея возможности пошевелиться. Дыхание участилось, а сердце колотилось так сильно, что казалось, будто оно сейчас вырвется из груди и упадет на холодный кафельный пол, чтобы сделать еще несколько ударов и превратиться в прах. Не знаю, как долго я простоял неподвижно, но в какой-то момент врач обернулся, и я увидел самого себя. Да! Я увидел себя, проводящего вскрытие Чарльза Берингема день назад.

Вчера все было точно так же, и тело Жан-Луи находилось в морге, но я не знал, кто он, поэтому не обратил на него ни малейшего внимания. Если бы я только знал, если бы я мог вернуться назад. Вчера я видел часть будущего, а сейчас передо мной возникло прошлое. Но девушка… Кто она? Ее лицо было скрыто волосами.

Я стоял и смотрел в глаза самому себе. Все замерло. На долю секунды мне показалось, что времени больше нет – оно просто исчезло.

Чарльз Берингем, преодолевая трупное окоченение, повернул ко мне голову и произнес: «Что с тобой, Саймон? Ты побледнел».

Что со мной? Я закрыл руками уши и съехал по стене на пол. Гул нарастал. С большим трудом мне удалось слегка приподнять голову, чтобы посмотреть на происходящее. В глазах поплыло, и все, что я смог увидеть, – это улыбающееся лицо мертвого Чарльза, который и не думал отворачиваться. Я отключился.

Даже находясь без сознания, я ощущал дрожь в теле и знал, что Чарльз продолжает смотреть на меня. Это невозможно, но я действительно все это чувствовал.

– Саймон, Саймон, очнись, – раздался голос где-то рядом со мной.

Я открыл глаза. Передо мной на корточках, держа в руках нашатырный спирт, сидел Владимир Волков.

– Саймон, ты меня слышишь?

– Да, – с большим трудом удалось мне произнести. – Помоги мне сесть.

– Давай, я лучше помогу тебе добраться наверх, а там уже ляжешь на диван.

Легким движением он поднял меня с пола и потащил к выходу. Я пытался помочь ему, но ноги не слушались. С большим трудом мы все-таки преодолели лестницу и медленно пошли по коридору.

– Доброе утро, доктор Брис! Не правда ли, сегодня чудесное утро? – услышал я голос и смех Фрок Кёллер.

– Заткнись, жаба, – грозно ответил ей Волков.

– Что? Да как вы смеете?

– Я не буду повторять три раза, чтобы ты поняла. Поэтому лучше услышь меня сейчас. Заткни свою пасть и читай газету!

Не знаю, что было потом, но мне показалось, будто бы она вскочила со своего места и куда-то побежала. Возможно, к Морано, чтобы пожаловаться на поведение Волкова. Я даже не мог поднять голову, чтобы посмотреть, где мы. Волков дотащил меня до какого-то дивана, и я упал как мешок с мукой.

– Что с тобой случилось-то, Саймон? Крови испугался? – спросил Волков, подкладывая мне под голову подушку.

– Я… нет. Я… я видел Чарли, – речь путалась, хотя в голове звучала более убедительно.

– Спасибо, все понятно. Очень доходчиво объяснил. Сейчас тебе надо поспать, а я все сделаю. Я слышал о Жан-Луи, так что не волнуйся. Вскрытие проведу в лучшем виде.

Он осмотрел меня и сделал какой-то укол. Я все еще не мог прийти в себя и собраться с мыслями. Чувство полного истощения не отступало, а, наоборот, поглощало все больше и больше. Но даже при этом раскладе спать не хотелось. Я чувствовал себя будто одноклеточное, барахтающееся в жидкости. Еще несколько минут Владимир побыл со мной, а затем громко позвал медсестру, но та не отозвалась.

– Вот скотина твердокостная, – вздохнув, произнес он и ушел.

Постепенно я погрузился в легкую дремоту, напоминавшую ощущение, когда находишься под водой с закрытыми глазами. Контролировать себя не получалось, меня окружали непонятные звуки, а в кабинете было настолько душно, что казалось: еще секунда, и я сварюсь. Когда я в детстве не мог уснуть, мама сидела рядом до самого утра и рассказывала невероятные истории о путешествиях по сказочным землям. У меня была одна любимая сказка о том, как мальчик вместе со своей сестрой отправился в таинственный мир под кроватью, чтобы побороть свои страхи. Эта сказка придавала мне сил, и я до сих пор частенько вспоминаю ее. Автора книги звали… Жан-Луи.

Я вскочил с дивана как ни в чем не бывало. Тело было полностью подвластно разуму, гул и слабость прошли. Неужели автор моей любимой детской книги жил совсем рядом, а я не знал этого? Неужели именно он умер сегодня ночью и я не смог его спасти?

Я выскочил из кабинета и быстрым шагом направился к моргу. Фрок Кёллер на посту не было – видимо, она так сюда и не вернулась. На больших круглых часах, висевших над местом дежурной медсестры, было восемь тридцать пять утра.

На момент моего появления Волков уже закончил вскрытие и мыл руки. В морге было только одно тело – Жан-Луи. Увидев меня, Владимир улыбнулся.

– Привет, соня. Как себя чувствуешь?

– Намного лучше, спасибо. А здесь больше никого не было? – осторожно спросил я.

– В каком смысле? Кого ты еще ожидал увидеть? – Он удивленно обвел взглядом пустое помещение.

– Я имею в виду тело. Кроме Жан-Луи больше никого?

– К счастью, никого. А почему ты спрашиваешь?

– Если я тебе скажу, ты посчитаешь, что я псих.

– Прекрати. Врачам можно доверять.

– Когда я сегодня зашел в морг, то увидел три тела: Жан-Луи, Чарльза Берингема, вскрытие которого я проводил вчера, и молодой девушки. Потом мне показалось, будто бы я вижу самого себя и что Чарльз говорит со мной.

Вытирая руки, Волков очень внимательно слушал мой бред. Не говоря ни слова, он отбросил полотенце, подошел ко мне и взял за запястье, чтобы измерить пульс.

– Ты сегодня таблетки какие-нибудь принимал?

– Да, обезболивающие. Очень сильно болела голова.

– Наверняка принял не одну таблетку, а потом еще и выпил. Просто от тебя несет, как от бутылки виски.

Он был прав. Странно, что Морано и Кёллер ничего не почувствовали. Хотя, как я слышал, у Морано были большие проблемы с обонянием.

– До этого я спал несколько часов, а вечером напился так, что ничего не помню.

– И после этого ты удивляешься, почему тебе стало так плохо?

– Но это было настолько реально!

– Не сомневаюсь. Давай тут все закончим и пойдем выпьем чаю или кофе, – сказал Волков и подошел к маленькому письменному столу.

– Так что показало вскрытие?

Он оглянулся и покачал головой.

– Здесь и без вскрытия все было понятно. Он был стар, Саймон. Его время пришло.

Пока Волков заполнял заключение о смерти, я подошел к телу Жан-Луи и приподнял простыню, которой он был накрыт. Его лицо казалось более молодым, чем несколько часов назад. Часть морщин разгладилась, а губы расплылись в довольной улыбке. В такие мгновения может показаться, что смерть не так уж и страшна, но, к сожалению, нельзя говорить об этом наверняка.

– Знаешь, я понял, что вырос на его книгах, – обратился я к Волкову. – Пока пытался уснуть, вспомнил одну из сказок, которые читала мне мама. Ее автором был Жан-Луи. Почему я раньше этого не знал? Почему я не понял этого, когда Антонио рассказывал мне о старике?

– Такое бывает достаточно часто: вроде бы все очевидно, но ты не замечаешь или не хочешь замечать. – Волков отложил в сторону бумаги. – Я закончил. Пойдем наверх, у меня есть отличный чай.

– Действительно отличный?

– Понятия не имею, но так говорят.

– А как тебе кажется?

– Я не пью чай, – со смехом сказал Владимир. – Предпочитаю что-нибудь покрепче.

Когда мы оказались на первом этаже больницы, мимо тяжелой походкой проследовала Фрок. Она даже не обратила на нас внимания. Жаль, но порой в жизни встречаются такие люди, как она, и особенно это неприятно, если работают они в больницах. Нельзя сказать, что конкретно делает их столь злобными и черствыми. Вполне вероятно, что это вовсе не их вина. У меня была одна подруга детства – прекрасная, добрая девочка. В школе над ней многие издевались из-за ее бедной семьи. Я защищал ее как мог, но это не помогло. Сейчас она работает в полиции в нашем родном городе, и все его жители уверены, что более злобную тварь трудно найти. Только дело в том, что они сами виноваты в том, кем она стала. Вся ответственность лежит на тех, кого в обществе принято считать хорошими людьми. Может быть, у фрау Кёллер точно такая же история.

– Владимир, задержитесь на секунду! – раздался голос Морано.

– Нажаловалась, мегера, – констатировал Волков, глядя на Фрок.

– Не нажаловалась, а поступила согласно правилам! – негодовала немка.

Неспешным шагом Энрике Морано подошел к нам, поправил очки на носу и, постукивая пальцами по какой-то папке, обратился к Волкову:

– Почему вы позволяете себе грубить фрау Кёллер?

– Грубить? Да что вы! Я ей нисколько не грубил, а просто, назвав вещи своими именами, предложил заткнуться.

– А по какой причине?

– По причине того…

– Мне стало плохо в морге, – встрял я в разговор, – и Владимир дотащил меня до дивана, а фрау Кёллер начала издеваться.

Морано повернулся к Фрок и покачал головой. Она на секунду растерялась, но потом, взяв себя в руки, стукнула по столу:

– Я не издевалась, а задала такой же идиотский вопрос, который он задал мне с утра!

– И что же за вопрос? – спокойным, размеренным тоном спросил главврач.

– Это не имеет значения! Их обоих надо наказать! – не унималась медсестра. – От него же еще и спиртным несет!

– Какой вопрос, доктор Брис? – понимая, что ответа от нее не дождаться, спросил Морано у меня.

– Не правда ли, сегодня чудесное утро?

– И правда идиотский. Вам лучше, Саймон? – К счастью, Морано проигнорировал слова Фрок про алкоголь.

– Да, намного.

– Лучше отпустите его домой, – твердо произнес Волков. – Ему сегодня не стоит работать, он и так много пережил, а я отдежурю за него.

– Это уже сами решайте, кто останется, – махнул рукой Морано и снова повернулся к Фрок Кёллер: – А вас, фрау, я ожидаю у себя в кабинете через двадцать минут. И только попробуйте начать нести ту же ересь, что и сейчас.

Энрике Морано снова поправил очки и пошел обратно к себе. Фрок негодовала, от злости она даже покраснела, а ноздри у нее раздулись, как у быка перед атакой, но она молчала. Волков нарисовал в воздухе сердечко и послал ей воздушный поцелуй.

Кабинет Волкова по размерам был ничуть не больше моего, однако производил колоссальное впечатление. Два книжных шкафа, кушетка, дубовый стол и кожаное кресло. На столе стояла пепельница, доверху забитая окурками, и от этого в кабинете стоял стойкий запах крепкого табака. Я сел на кушетку, а Волков пошел в столовую, чтобы попросить кипятку.

Этот русский казался странным. Мне говорили, что после смерти друга (как я теперь знаю, речь шла о Майкле) он сильно изменился: стал более скрытным, серьезным и в чем-то даже жестоким. Черные короткие волосы, большие зеленые глаза и густая щетина придавали ему особо суровый вид. Однако стоило мне поговорить с ним несколько минут, как стало понятно, что на самом деле он хороший человек, который готов помочь в трудной ситуации.

У него на столе лежала маленькая книга. Это был томик стихов на русском языке. На обложку издатель поместил фотографию молодого мужчины с трубкой в зубах.

– «Друг мой, друг мой, я очень и очень болен. Сам не знаю, откуда взялась эта боль, то ли ветер свистит над пустым и безлюдным полем, то ль, как рощу в сентябрь, осыпает мозги алкоголь»1, – процитировал Волков, вернувшийся из столовой и увидевший, что я рассматриваю его книгу.

– Кто это? – спросил я, указывая на фотографию на обложке.

– Сергей Есенин, – ответил Владимир, наливая кипяток из железного кувшина в чашки.

– Судя по фотографии, ему лет двадцать?

– Нет. Тут ему около двадцати пяти.

– А сколько ему сейчас?

– Сейчас было бы больше шестидесяти. Он умер в конце тысяча девятьсот двадцать пятого года. Одни говорят, что его убили, а другие твердят, что он повесился. Таково наказание за талант. Многие известные талантливые люди завершали жизнь раньше срока, сходили с ума либо становились алкоголиками. Тяжелая это штука – талант.

Волков отставил кувшин в сторону и уселся в свое кресло, закинув ноги на стол. Из кармана возникла пачка сигарет, и одна из них тут же оказалась у него во рту. Вспыхнувший огонек спички поджег краешек сигареты, выпуская на волю густой дым. За окном раздался удар грома, и дождевые капли забарабанили по стеклу. Это странное и тяжелое утро казалось мне бесконечным. Волков молчал, выпуская дым кольцами, а я не спеша попивал горячий чай.

– Ты же сказал, что не пьешь чай? – спросил я его.

– Я соврал. На самом деле пью, но уж очень его не люблю. – Волков скорчил гримасу.

– А ты был знаком с Жан-Луи?

– Конечно, был. Мы частенько с Майклом бывали у него. Играли в шахматы, разговаривали, читали стихи. Только это было так давно, что кажется сном. Последний раз я был у него через пару дней после похорон Майкла. Я полагаю, что ты знаешь, о ком я говорю?

– Ты про Майкла? Да, знаю.

– Неудивительно. Ты же живешь рядом с Антонио.

– А почему ты больше не приходил ни к Антонио, ни к Жан-Луи?

– С Антонио мы иногда видимся. Правда, это случается нечасто – когда мы сталкиваемся на улице. А к Жан-Луи я не мог больше приходить из-за того, что наши встречи сразу навевали воспоминания. Теперь мне стыдно перед ним, но изменить я ничего не могу. На самом деле, думаю, он меня понимал и нисколько не обижался, что я так поступил.

Волков потушил сигарету и сразу же закурил новую. Дождь за окном становился сильнее, а раскаты грома все чаще. Впервые этой осенью пошел дождь, да еще такой сильный. Погода к концу сентября начала серьезно портиться. Я поставил чашку на стол и улегся на кушетке.

– Вы ведь с Майклом были хорошими друзьями?

– Да, были. Дело в том, что во многом мы были с ним очень похожи. Именно поэтому так легко и сдружились. Все изменилось в августе пятьдесят второго года. – Волков резко замолчал. – Тебе же, наверное, неинтересно?

– Нет-нет. Продолжай.

– Тогда он тяжело заболел, но не физически. Выражаясь простым языком, у него начала ехать крыша. Он лег в психиатрическую больницу, что в соседнем городе, но пробыл там всего неделю или две. После этого он вернулся к работе. Но я видел уже совсем другого Майкла Лоурена. Про то, что с ним в итоге случилось, я думаю, ты знаешь. До сих пор не могу забыть его лицо, когда готовил тело к похоронам. Это было лицо страдальца и мученика, а его тело от удара о скалы чуть ли не превратилось в кашу. Множество переломов, глубоких порезов, а рука болталась только на сухожилиях. Для меня это было самое тяжелое испытание в жизни. Когда я увидел тебя сегодня, то почему-то вспомнил его после психушки. Особенно после того, как ты рассказал про свои галлюцинации. Ты не волнуйся, тебе надо просто как следует выспаться, отдохнуть, и ты придешь в себя.

Мой собеседник встал из-за стола и подошел к одному из шкафов, в котором лежало множество папок и различных бумаг. Он взял одну из папок и достал из нее небольшую фотографию, которую протянул мне. На фотографии были изображены Волков и еще один врач в белом халате.

– Это Майкл? – спросил я, на что Владимир утвердительно кивнул.

Майкл стоял сложив руки на груди и гордо подняв голову. Вот каким он, оказывается, был – высоким, стройным, с густыми темными волосами. Я представлял его совсем иначе. На обратной стороне фотографии было написано: «Моим спасителям на память от Джузеппе Пануччи. 15 июня 1952 года». Прошло всего лишь четыре года, а так много всего изменилось. На фотографии я вижу двух счастливых сильных людей. А сейчас? Майкла уже нет в живых, а Волков очень сильно изменился – по фотографии особенно заметно. Из молодого веселого парня он превратился в «старикашку» средних лет, страдающего от шрамов прошлого. Насколько же в жизни важно уметь прощать других и самого себя. Уметь смириться и оставить все в прошлом. А если тащить весь этот груз на себе, то рано или поздно сломаешься, как тонкая веточка. К сожалению, я тоже не умею забывать. Мое прошлое преследует меня и днем и ночью. Хотя чему здесь удивляться? Я и есть продукт этого прошлого.

Долгое время в кабинете царило молчание. Владимир стоял у окна и смотрел на дождь, докуривая очередную сигарету, а я никак не мог оторваться от фотографии.

– Я обязательно приду на похороны Жан-Луи, – вдруг произнес Волков. – Пожалуй, это все, что я могу теперь сделать.

– А можно еще вопрос?

– Можно, конечно.

– Что стало с Франческой и Мэри?

Волков обернулся. Его серьезный, тяжелый взгляд буквально придавил меня к земле.

– Она вышла замуж за американца, приезжавшего к нам, чтобы договориться об открытии завода по производству какой-то дряни.

– Ты его видел?

– Один раз. Мы с Майклом помогали им грузить чемоданы, когда Франческа с дочкой уезжали от Жан-Луи. Как же звали американца… Сэм, Сэм Браун, по-моему. Ты бы слышал его надменный тон, а какой наглый вид у него был! В какой-то момент мне страшно захотелось дать ему по морде, но Майкл остановил меня.

– Почему?

– Чтобы этого не видела Мэри, ведь американец должен был в скором времени стать ее отчимом. Как оказалось, этот человек вел себя нагло со всеми, кто не входил в круг его семьи. А все, что касалось семьи, было для него святым. А теперь представь, каково было бы Мэри, которую увозят от родного отца, если бы ее отчиму дал по морде тот, к кому она хорошо относилась. Ладно. Не бери в голову. Я думаю, тебе надо поехать домой и выспаться. А мне пора на дежурство. Но за то, что я сегодня работаю за тебя, у меня будет одна просьба.

– Интересно, какая?

– Завтра или послезавтра съезди к одному пациенту. Сам он добраться до больницы не может и ложиться в нее отказывается.

Волков достал из стола медицинскую карту и кинул мне. Судя по адресу, пациент жил на окраине города в одном из старых домов. Завтра постараюсь до него добраться, если, конечно, погода не станет еще хуже.

Попрощавшись с Волковым, я вышел из его кабинета в коридор, где не было ни души.

1.С. А. Есенин. «Черный человек».

Бесплатный фрагмент закончился.

Бесплатно
149 ₽

Начислим

+4

Покупайте книги и получайте бонусы в Литрес, Читай-городе и Буквоеде.

Участвовать в бонусной программе
Возрастное ограничение:
18+
Дата выхода на Литрес:
14 сентября 2020
Дата написания:
2011
Объем:
330 стр. 1 иллюстрация
ISBN:
978-5-532-99837-7
Правообладатель:
Автор
Формат скачивания:
Аудио
Средний рейтинг 4,7 на основе 359 оценок
Аудио
Средний рейтинг 4,7 на основе 931 оценок
Аудио
Средний рейтинг 4,7 на основе 603 оценок
Аудио
Средний рейтинг 4,7 на основе 1427 оценок
Аудио
Средний рейтинг 4,6 на основе 1247 оценок
Аудио
Средний рейтинг 4,6 на основе 691 оценок
Аудио
Средний рейтинг 4,5 на основе 436 оценок
Текст
Средний рейтинг 4 на основе 6 оценок
По подписке
Аудио
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
По подписке
Текст
Средний рейтинг 5 на основе 22 оценок
По подписке
Текст
Средний рейтинг 4,8 на основе 39 оценок
По подписке
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 4,9 на основе 71 оценок
По подписке
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 4,9 на основе 29 оценок
По подписке
Аудио
Средний рейтинг 5 на основе 1 оценок
По подписке
Аудио
Средний рейтинг 5 на основе 1 оценок
По подписке