Читать книгу: «Нолин. Фарилэйн», страница 6

– Надо же, вы только посмотрите: Брэк Барейт. Я-то думал, ты вышел в отставку и посиживаешь где-нибудь в кресле-качалке.

– Амикус Киллиан, а ты все никак не помрешь, да?

– Ты как будто разочарован.

– Вовсе нет. Я теперь по гроб жизни смогу бахвалиться, что спас тебя и знаменитый Седьмой эскадрон.

– Спас меня?

Барейт ухмыльнулся, одной рукой вытирая капли дождя, а другой доставая бурдюк с водой.

– Мы только что вытащили вашу задницу из пасти разъяренного роя гхазлов.

Амикус усмехнулся.

– А, ясно. Ты подумал, что нам нужна помощь…

Брэк прищурился и, привстав на цыпочки, пересчитал солдат, тыча в каждого пальцем.

– Вас всего семеро, а гхазлов было больше сотни. Если бы мы не застали их врасплох, да еще с тыла, они бы и наш отряд изрядно потрепали.

Амикус кивнул.

– В этом я не сомневаюсь. Но с нами все в порядке.

– Чушь собачья! – изумленно воскликнул Брэк.

Амикус перевел взгляд на Райли.

– Как ты думаешь, нам нужна была помощь?

– Против кого? Этих милашек? – Он пнул ногой один из трупов.

Амикус осмотрел остальных.

– Кто-нибудь думает, что нам была нужна помощь?

Миф и бедняк из Калинии отрицательно покачали головами. Колебался только Клякса.

– Ну… – протянул он, – мне бы помощь не помешала. У меня кое-что чешется, а дотянуться не могу. На заднице. Сейчас подниму для вас юбку, командир.

Брэк нахмурился.

– Да ну, чепуху несете. – Тут он заметил Нолина. Обратив внимание на его форменное облачение, он встал по стойке смирно и отсалютовал. – Прошу прощения, старшина. Не заметил вас, сэр.

– Вольно, первый, – ответил Нолин.

– Благодарю, сэр. – Он расслабился, на губах заиграла улыбка. – Уж вы-то справедливо оцениваете реальность. Вы должны подать подробный отчет легату Линчу. Вы расскажете правду о том, как мы вас спасли, сэр?

– Спасли? От чего, первый? – спросил Нолин.

Брэк Барейт выпучил глаза.

– Ох, клянусь бьющимся сердцем Элан! – Он посмотрел на своих товарищей, которые выходили из джунглей и строились по обе стороны от него. – Сын императора… он теперь один из них.

Амикус посмотрел на Нолина и с улыбкой кивнул.

– Да, думаю, это так.

Глава шестая
Божественное Провидение

Мовиндьюле хлопнул себя по шее и прибил очередное чудовищное насекомое, намеревавшееся высосать из него всю кровь. Потом, уставившись на собственную руку, не без удовольствия растер крошечного жучка пальцем. Как же его все доконало: отвратительный гнус, безумная жара и чудовищная влажность. Каждый день шел дождь. Даже когда его не было, казалось, что унылое, серое небо готово обрушить потоки воды в любую минуту. Он чувствовал себя в ловушке, в пасти какого-то мерзкого зверя, отравлявшего его своим горячим влажным дыханием. Разгоряченные желанием видеть то, что им хотелось, имперцы назвали свой новый город Урлинеем, что означало «жемчужина джунглей». С этим Мовиндьюле мог согласиться только при условии, что жемчужину засунули в кабанью задницу.

«Проклятый Феррол! Как же я ненавижу этот город», – подумал он, отскочив от колесницы, из-под которой летели брызги грязи, и едва не свалившись в лужу размером с озеро. Прошло столько лет, а Мовиндьюле по-прежнему нравилось произносить имя бога фрэев всуе. В юности он содрогался, если кто-то позволял себе это; теперь же считал это своим личным правом. Он больше не считает Феррола своим богом. Мовиндьюле стал настоящим безбожником.

Пробираясь сквозь шумную городскую стройку, Мовиндьюле в оцепенении замер. В город с востока вошли восемь человек в форме вспомогательного эскадрона. В рваных плащах, помятых шлемах, с небритыми лицами, покрытыми грязью и кровью, они выглядели так, словно их волокли за собой лошади. Их окружали десятки легионеров с различными знаками отличия. Те тоже только что вышли из чащи, но выглядели менее избитыми, и все они – особенно те восемь – улыбались и смеялись на ходу.

«Нет, не восемь человек, – поправил себя Мовиндьюле. – Семь человек и полукровка. Принц еще жив!»

Он вгляделся в молочно-белую дымку, которая, как ему казалось, представляла собой солнце.

«Только наступил полдень, а я уже потерпел вторую крупную неудачу. Один провал – это невезение, но два за одно утро? Трилос говорил, сработает. Наверное, он ошибался. Надо было это учесть. Если я скажу, что завтра пойдет дождь, и так и будет, значит ли это, что я провидец или просто угадал? Ладно, плохой пример: тут каждый день льет дождь. Но дело в том, что предсказания Трилоса не всегда сбываются. И он не всегда говорит правду. В конце концов, Трилос – демон».

Мовиндьюле стоял посреди улицы, предаваясь размышлениям. Вид ничуть не пострадавшего принца рассердил его, и это еще мягко сказано. Поэтому, когда к нему устремилась очередная колесница, он хлопнул в ладоши, и ноги тащивших ее лошадей разом подкосились. Кони с ржанием рухнули, утянув за собой хомут и валек, отчего колесница перевернулась и выбросила седоков.

Под громкие крики Мовиндьюле перешел на другую сторону улицы и, не оглядываясь, проворчал себе под нос:

– Не стоило этого делать.

Не то чтобы он жалел седоков или лошадей, но для исполнения плана ему требовалось сохранять невидимость. Главное – держаться в тени и действовать скрытно. Он постарался успокоиться, напомнив себе, что никто из рхунов не сумеет сложить два и два. За одним значительным исключением этот народ был слишком примитивен, чтобы обучиться Искусству, значит, они не распознают магию, даже увидев ее.

Настроение испортилось еще больше.

«Два провала за один день? Странно, что я не взорвал какое-нибудь здание. Сначала эта бесполезная идиотка Сефрин не сумела добыть рог, а теперь принц – чья печень уже должна была превратиться в объедки с тарелки гхазла – спокойно явился в Урлиней».

Мовиндьюле прошел дальше по улице, оставив позади вызванный им хаос, и остановился подумать.

«Что теперь делать?»

На протяжении многих столетий Мовиндьюле прилежно трудился, чтобы осуществить мечту. Некоторое время он провел в уродливом замке на Зеленом море, пожил в Персепликвисе, а потом надолго поселился в южной провинции Маранония. Но в последнее время он был поглощен джунглями Калинии, поскольку готовил первый акт своего Большого представления. Наконец-то он приступил к воплощению великого плана… у которого тут же отвалились колеса.

«Тебя ждет успех, – однажды предсказал Трилос тонкими губами молодой женщины, очевидно скончавшейся от голода. – По крайней мере, ты осуществишь свою месть».

Мовиндьюле по-своему скучал по старому наставнику, но в то же время постоянное присутствие Трилоса слегка тяготило его. За восемьсот лет, что они провели вместе, Мовиндьюле узнал от Трилоса об Искусстве больше, чем кто-либо за всю историю мира. Создание клубники из воздуха было лишь первым из всех чудес, которыми он овладел, и развитие магических способностей было одной из двух причин, по которым Мовиндьюле так долго оставался с демоном.

«Наверняка он демон. Кто же еще?»

Мовиндьюле до сих пор мучили кошмары при воспоминании о Трилосе, вернувшемся в теле изуродованного ребенка. Тот объяснил это срочной необходимостью. Вскоре после этого демон поселился в недавно покинутом теле красавицы-фрэя. Мовиндьюле казалось, что Трилос в некотором роде пытался загладить вину за прошлый выбор, но это тело по-своему оказалось еще хуже. Мовиндьюле обнаружил, что находит Трилоса – вернее, труп, в котором тот обитал, – привлекательным. Все это запутало и очень обеспокоило его.

Освободившись наконец от наставника, Мовиндьюле неожиданно для себя испытал чувство одиночества, тревоги и даже некоторого страха. Он столько лет и даже веков ждал, пока все рхуны, которым было известно о той роли, которую он сыграл в Великой войне, обратятся в прах. Он подозревал, что о нем забыли даже многие фрэи. Мовиндьюле был наследным принцем фрэев, однако не пользовался у них популярностью. Он убил родного отца, стал изгоем и был забыт. Возможно, его даже считали мертвым. Более восьмисот лет спустя никто не стал бы его опасаться.

Только что вернувшиеся к цивилизации солдаты остановились перекусить. На какое-то время они задержатся в столовой, а затем, скорее всего, отмоются, переоденутся и напьются.

«У меня еще есть время».

Он посмотрел на единственное приличное строение во всей провинции, венчавшее холм. Город Персепликвис, признанный совершенством, служил образцом для всех городов империи. Как дворец был сердцем столицы, так центром Урлинея однажды станет резиденция губернатора – когда у города наконец появится губернатор. Пока что там располагалась приемная легата, командира Седьмого легиона, которому было поручено отстроить город и укрепить границу.

«Может, оставаться невидимкой – все-таки неверный подход?»

Очередная муха укусила его за ухом.

Прихлопнуть ее не удалось: он промахнулся.

Когда Мовиндьюле вошел в штаб командования, человек, сидевший за столом, перевязывал свитки, скрученные аккуратными трубочками, и убирал их во встроенные в стены ячейки. В представлении Мовиндьюле именно такими делами занимались рабочие пчелы в глубине улья. Для этого требовалась примерно такая же острота ума.

– Чем могу помочь? – Штабной офицер, исполнявший обязанности секретаря, известный как палат, не столько задал простой вопрос, сколько намекнул, что Мовиндьюле незачем здесь находиться.

Это создание, по сути, прислуга легата, подай-принеси. Тощий, унылый человечишка с бледной кожей, маленькими глазками и острым носом.

Будь этот мелкий палат мертвецом, его тело как раз подошло бы Трилосу, чтобы действовать Мовиндьюле на нервы. «Как тебе этот, Мовиндьюле? Смотри, у него все зубы на месте. Погляди! Разве тебе не нравится его занудный голос? Напоминает цикад поздним летом. Хочешь, спою? Как насчет “Братьев-пиратов”? Тебе же нравится эта песенка, да?»

Наверняка Трилос – демон. Кто еще жил дольше фрэев, селился в мертвых телах и знал об Искусстве больше, чем все миралииты, вместе взятые?

Палат наклонился вперед, не вставая из-за стола.

– Я спросил, чем могу…

Мовиндьюле не ответил, как не стал бы вступать в беседу с собакой, лающей на крыльце доходного дома, когда пришла пора платить за аренду. Широким шагом он пересек комнату и прошел по коридору. По легкому взмаху его руки дверь в кабинет легата распахнулась и с грохотом врезалась в стену.

– Деметрий! Что… – Легат Линч, командир легиона и исполняющий обязанности губернатора имперской провинции Калиния, замер, увидев Мовиндьюле. Они были едва знакомы, но Мовиндьюле явно произвел на него впечатление.

– Прошу прощения, сэр! – прокричал прибежавший следом Деметрий.

Мовиндьюле захлопнул дверь так же, как открыл ее, надеясь ударить ею штабного офицера. Увы, он плохо рассчитал время и промахнулся, но удовлетворился приятным стуком, раздавшимся, когда не сумевший вовремя замедлить шаг Деметрий врезался в дверь.

– Он еще жив, – заявил Мовиндьюле, однако, проследив за взглядом Линча, недовольно нахмурился. – Да не палат, а принц.

Словно в подтверждение его слов, дверь задрожала. Деметрий безуспешно пытался открыть ее.

– Опять вы, – пробормотал Линч, выказав куда меньше уважения, чем Мовиндьюле, по собственному мнению, заслуживал. Если учитывать его мнение, Линч должен был по меньшей мере пасть ниц.

– Да. А вы полагали, я не останусь здесь, чтобы проверить, как выполнено задание? – огрызнулся Мовиндьюле. – Я отдал… император отдал строгий приказ – подстроить смерть его сына. Нифрон не хотел, чтобы Нолин вернулся с задания, однако принц жив. Вы что, забыли?

– Я назначил принца Нолина старшиной крошечного разведывательного отряда, – ответил Линч, – и приказал им отправиться в ущелье в глубине гоблинских земель, откуда нет выхода. Он никак не мог выжить.

Линч был самым отвратительным типом рхунов, или людей, как их теперь называли: старым, обрюзгшим, седовласым и обессиленным. Сморщенная кожа лица напоминала корку гниющей тыквы. Мовиндьюле пришло в голову, что рассудок легата тоже повредился.

«Если его голова так прогнила снаружи, какова же она изнутри?»

– И тем не менее он жив.

– Именно. И как вы это объясните? – Легат откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, выражая чрезмерную самоуверенность.

Мовиндьюле поразило, что этот шут задает ему вопрос, на который он сам требовал ответа.

– Очевидно, вы ни на что не годны.

– Будь я некомпетентен, никогда не стал бы легатом.

– Да ну? Тогда чем вы это объясните?

– Провидением, – заявил командир легиона с такой интонацией, будто это слово обладало волшебной силой. – Это был дурной приказ. Негоже императору убивать собственное дитя, особенно без повода и столь трусливым способом. Возможно, император желает сыну смерти, но боги явно не согласны с таким раскладом. Другого объяснения и быть не может.

Некоторое время Мовиндьюле смотрел на дурака, обдумывая его глупость.

– А вы боитесь богов сильнее, чем императора?

– Как и любой здравомыслящий человек.

– Ха! – Мовиндьюле кивнул, отметив про себя, что в сознании людей боги стояли выше императоров.

Поначалу Мовиндьюле намеревался всего лишь еще раз пригрозить Линчу. Будучи командиром Нолина, легат мог бы дать принцу новое смертельное задание. Однако теперь у него появилась совершенно другая идея – великолепная поэтичная расплата, перед которой невозможно было устоять.

«Если здесь действует Провидение, то мне впервые выпали настолько удачные карты».

– Хорошо, но что если я скажу, что я вовсе не посол императора? Что я подкупил солдат, сопровождавших меня в прошлый раз, чтобы они предоставили фальшивые документы, а сам я украл эту форму и подделал имперскую печать на представленной мною бумаге? Что если я скажу, что планировал это десятилетиями, поэтому знаю все протоколы, нужные имена и правильную терминологию?

– Меня это не удивит. – Линч встал, и на губах его заиграла улыбка.

«Потому что он больше меня, а я безоружен, вот он и не боится. Под его командованием чуть больше пяти тысяч солдат, и он ошибочно полагает, что у него все под контролем».

Мовиндьюле кивнул.

– А если я открою вам правду о том, что я бог? Похоже, вы верите, что они превосходят императоров.

Линч рассмеялся.

– Должен признать, наглости вам не занимать.

– Ах, вижу, вы мне не верите. Вам нужно доказательство. – Мовиндьюле позвал Деметрия, после чего щеколда наконец заработала, а дверь распахнулась.

За ней стоял штабной офицер, с подозрением глядя на нее.

Мовиндьюле поманил Деметрия в кабинет.

Легат сделал еще шаг вперед и сильнее выпрямился, выгнув спину и выпятив грудь. Вместо формы он был одет в облачение, напоминавшее имперский вариант древней фрэйской ассики. Подобной моды Мовиндьюле не одобрял. Похоже, Линч слишком привык к роли губернатора.

– Деметрий, этот глупец только что сознался в государственной измене. Приведи стражу, – скомандовал Линч.

Палат бодро кивнул и развернулся к выходу. Он сделал всего шаг перед тем, как дверь вновь захлопнулась.

– Как она это делает? – спросил Деметрий себе под нос и огляделся. – Сквозняк?

– Нет, – ответил Линч. – Этот самозванец показывает какой-то фокус. Пытается произвести впечатление, заставить нас поверить, что он бог. – Он с отвращением покачал головой. – В этих местах для такого требуется нечто большее, чем игра с дверями.

– Ладно. Вам нужна демонстрация. – Обратившись к клерку, Мовиндьюле сказал: – Деметрий, пройдись для меня по кругу, хорошо?

– Что? – Палат с изумлением повернулся и посмотрел на обоих.

– Моя ошибка, – признал Мовиндьюле. – Я не собирался просить. Выполняй. Сейчас же!

Палат начал обходить кабинет по кругу. Он тоже был одет в паллий, но не столь хорошо сшитый, как у легата, и не имевший золотой каймы. Он шагал, болтая висевшими вдоль тела руками.

«Хм, у него короткий шаг, и он просто переступает с мыска на пятку».

– Деметрий, я отдал приказ! – рявкнул Линч.

– Простите, сэр. Я… Я не знаю, что происходит. Не могу остановиться.

Мовиндьюле поднял руку, и палат замер.

– Посмотри налево, – сказал он, и Деметрий повернул голову. Мовиндьюле некоторое время разглядывал его профиль. – Теперь направо.

Линч в ярости подошел к двери и сам дернул за ручку, но дверь все так же не поддалась.

– У тебя очень напряженная осанка, и ходишь ты немного вразвалку, – сообщил палату Мовиндьюле. – Так, теперь мне нужно послушать, как ты разговариваешь. Пары слов недостаточно. Я хочу, чтобы ты… о, знаю, давай-ка ты продекламируешь этот ужасный стишок, который так популярен среди солдат. Про братьев-пиратов. Наверняка ты его знаешь. Похоже, нынче его все знают.

Корчась, Деметрий сделал глубокий вдох и начал:

 
Пираты Уилл, Дилл и Билли Проныра
Под флагом с костьми исходили полмира
И всюду разбои чинили свои,
Пока не решили ограбить Мак-Фи.
Тут к ним повернулась удача спиною,
И Билли во рву захлебнулся водою.
Увязли в невзгодах, как в тине, друзья.
Они не вернулись на борт корабля.
 

– Деметрий, что ты делаешь? – возмутился Линч. – Прекрати немедленно, иди сюда и помоги мне управиться с этой дурацкой дверью!

Деметрий продолжал:

 
А Дилла с Уиллом поймали, скрутили,
Отдали под суд и в тюрьму посадили.
Их камера меньше колодца была,
А вредный судья – воплощение зла —
Так говорил, издеваясь над ними:
«Еще пожалеете, что вас родили.
Извольте забыть навсегда про свободу,
А ключ от оков я с моста брошу в воду».
 

Мовиндьюле обошел вокруг Деметрия, изучая его, прислушиваясь к тому, как он выговаривает слова, какой у него акцент, тембр голоса и интонация. Вряд ли Мовиндьюле придется подражать ему с точностью, но он хотел более-менее разобраться в том, как палат в принципе разговаривает. Усвоить стиль поведения было проще, чем манеру речи.

Деметрий продолжал:

 
«Вы у меня, – им сказал его честь, —
Забудете скоро, как пить и как есть.
Выпустят вас после смерти отсюда.
Наши клопы – настоящее чудо.
В хворях свои вы закончите дни
За то, что решили ограбить Мак-Фи».
И в страхе подумали оба злодея,
Что проще во рву утонуть поскорее,
Чем таять от голода здесь постепенно
И век доживать на подстилке из сена.
 

– Во имя всех богов, заткнись! – вскричал Линч.

– Да, достаточно. – Мовиндьюле поднял палец, и Деметрий еще раз вдохнул, но замолчал. Повернувшись к Линчу, Мовиндьюле прибавил: – А теперь доказательство. Смотрите внимательно, а не то упустите.

Мовиндьюле щелкнул пальцами, и палат взорвался.

Глава седьмая
Вор и кочерга

– Совсем как Гронбах, да? – сказал Сеймур, сидевший у очага в доме Сефрин.

Он уже не смотрел на нее; монах погрузился в созерцание разведенного им огня, на удивление аккуратно поправляя кочергой поленья в камине. Он сидел на маленьком табурете из кленового дерева высотой всего фут. Сефрин купила его для Нургьи. Ее сын, пока еще младенец, до сих пор не пользовался им. В двери ее разума упрямо стучалась мысль, что этого уже никогда не произойдет, но она изо всех сил держала их закрытыми. Нельзя было впускать эту мысль, так как Сефрин знала, что иначе она сойдет с ума от страха. Ей необходимо очистить разум и подумать. Но с постоянным стуком в сознании это было так трудно. В голове мелькали образы Нургьи: его пухлое смеющееся личико, воркующий ротик, то, как он тянет ручки, сжимает и разжимает пальчики. Такой крошечный, такой беспомощный… где он теперь? Что с ним происходит? Неужели он заперт в каком-нибудь ящике, плачет и зовет свою маму?

Сефрин чувствовала себя такой же беззащитной, как ее сын. Она не могла плакать: на это не было времени. Нужно было что-то придумать, совершить невозможное. Слезы придут потом. Они последуют за решающим ходом игры – когда она либо вернет сына, либо навеки потеряет.

– В том смысле, что он тоже тебя мучит, заставляет исполнять его волю. Классический Гронбах.

Сефрин рассказала Сеймуру о своем походе во дворец, потому что только ему она могла об этом рассказать. Будучи исключением из правила о секретности, которое установил Голос, монах стал ее единственным наперсником. Из-за их случайной встречи и того, что они вместе обнаружили кровавую надпись, Сеймуру угрожала опасность, и все же Сефрин была так благодарна богам за то, что он сейчас рядом с ней, что невольно подумала: а случайность ли его появление? Возможно, боги поместили ее на этот ужасный канат над пропастью, но они же даровали ей шест для удержания равновесия. Если так, то сделали они это, скорее всего, не из сострадания, а ради собственного развлечения. Они хотели разыграть драму в нескольких действиях. Нельзя было допустить, чтобы Сефрин сошла с ума, значит, ей нужна была помощь.

Монах посмотрел на нее, округлив глаза.

– А вдруг голос у тебя в голове и есть Гронбах! – Он поежился, будто от холода, и содрогнулся.

– Это не он, – ответила Сефрин более презрительным тоном, чем хотела.

Сеймур просто пытался помочь, но высказанное им предположение было нелепо, а она не могла думать о глупостях, когда жизнь ее сына в опасности.

История о Гронбахе была детской сказкой. В ней говорилось о коварном гноме, который заключил соглашение с несколькими женщинами, пообещав им награду, если они избавят его город от чудовища. Вопреки всему, они совершили невероятный подвиг, но гном не сдержал данного им слова, поскольку был жадным обманщиком.

История была откровенно враждебной и оскорбительной по отношению к гномам, и Сефрин не могла понять, являлась ли она источником или же результатом древних предрассудков.

Сефрин и читала эту историю, и слышала ее напрямую от матери, которая утверждала, что лично присутствовала при знаменитой сцене предательства. Но мать рассказывала много такого, во что было слишком трудно поверить. Версия Мойи, в отличие от представленной в «Книге Брин», была не для детских ушей. Ее переполняли старомодные ругательства – проклятия на различных языках, в том числе большой набор фрэйских оскорблений. Мойя также добавила несколько разговоров, которых Брин не слышала. Сефрин давным-давно пришла к выводу, что все это чушь. Ее смущало, что когда-то она верила в эти нелепые россказни. Хотя что тут удивительного? Дети всегда принимают на веру слова родителей, во всяком случае до какого-то возраста.

– Не важно, кто он. Сейчас важно лишь одно: как достать рог.

– И что ты будешь делать? – спросил Сеймур.

– Мне понадобится помощь, я не могу сделать это одна. – Заметив его уязвленный вид, она поправила себя: – Мы не можем сделать. Нужен кто-то, кто сможет открыть хранилище, и было бы неплохо побольше узнать о роге. У меня нет права на ошибку.

– Если учитывать твой возраст, удивительно, что ты не знаешь о нем.

Она закатила глаза.

– Мое долголетие не делает меня знатоком в любой области.

Сеймур выглядел еще более обиженным.

– Прости. Я не хотела тебе грубить. Просто люди всегда об этом упоминают. И меня уже начинает это раздражать. Хотя… – Она на мгновение задумалась. – Знаешь, когда я сказала про рог Иллиму, он сразу понял, о чем я, и, кажется, удивился, что я о нем знаю. Даже спросил, откуда я узнала.

– Что ты ответила?

– Сказала, что слышала о нем от родителей. Что называется, ткнула пальцем в небо, но мое объяснение показалось ему убедительным. Значит, отец, наверное, знает о роге.

– Тебе нельзя никому рассказывать. В противном случае похититель убьет твоего сына.

Сефрин кивнула.

– Поверь, я это прекрасно понимаю. Я бы с радостью обратилась к отцу. Когда-то они с Нифроном были близки. Наверняка он мог бы без проблем добыть этот рог. – Она покачала головой. – Не будь он так далеко, я могла бы… нет, слишком опасно. Я умру, если потеряю Нургью, но даже представить себе не могу, каково будет потерять их обоих. Я думала поговорить с первым министром или даже Хэвилиндой. Она – секретарь совета, любит посплетничать и знает почти все. Но ты прав. Я не могу никому ни о чем рассказать. Однако я могу задействовать людей, не открывая им правды. Придумаю какую-нибудь легенду.

– Что, например?

– Понятия не имею, но знаю, что мне нужен опытный вор.

– Прости. Тут я тебе помочь не могу.

– Верно, но я знаю кое-кого, кто сможет.

– Кого?

– Арвис Дайер. Она знает всех на темной стороне улицы. Может, она поможет мне найти кого-нибудь, кто в курсе, как взломать каменное хранилище. Если не поможет она, то у меня нет ни малейшей густопсовой идеи, как действовать дальше.

– Густопсовой?

– Мама так ругалась. – Сефрин точно не знала, что это значит, зато понимала, как это словечко следует использовать.

– Чем я могу помочь? – мягко спросил он.

– Ты? Ничем.

Опять щенячий взгляд.

– Тебе не нужна моя помощь?

– Не в этом дело. Просто не хочу, чтобы ты еще больше рисковал. Да и не стоит тебе предлагать мне помощь. Я собираюсь совершить преступление против хозяина всего изведанного мира, потому что так велел непонятный голос у меня в голове. Ты безумец, если не собираешься бежать отсюда и сдать меня первому попавшемуся городскому стражнику.

Сеймур посмотрел в сторону лестницы, и Сефрин легко догадалась, о чем он думает. Даже после тщательной уборки осталось несколько пятен крови.

– Вряд ли сдать тебя – правильный выбор. А поскольку я не могу забыть о том, что узнал, оставить тебя может быть опасно. Я не слышу Голос, но это наша общая беда. Если меня сочтут соучастником, может, я сумею избежать… – Он вновь посмотрел на ступени.

Она проследила за его взглядом.

– Наверное, ты прав.

– Итак, чем я могу помочь?

– Ну… – Она задумалась. – Есть дело, для которого ты идеально подходишь. – Лицо Сеймура просветлело. – Ты ведь умеешь не только читать, но и писать?

– Это одно из обязательных условий моего ордена. Брэн требовал, чтобы все монахи часть дня занимались переписыванием «Книги Брин».

– Отлично. Так, может, тебе удастся найти описание рога или даже его изображение? Ты мог бы сделать список и принести его мне. Если я сумею открыть хранилище, это поможет мне распознать его. – Она помолчала, ожидая одобрения или осуждения со стороны Голоса, затем подняла глаза к потолку, словно обладатель Голоса проживал на втором этаже, и спросила: – Хорошо?

Ответа не было. То ли Голосу было все равно, то ли в эту минуту он не слушал, и Сефрин решила, что вероятнее всего второе. Вряд ли даже бог станет тратить все свое время на то, чтобы подслушивать каждое ее слово.

– Он называется рог Гилиндоры. Если о нем знала моя мать, значит, он имеет какое-то отношение к Великой войне или к тому, что было вскоре после нее. Она дожила до семидесяти четырех, следовательно, он должен был существовать до сорок четвертого года по имперскому летоисчислению. Было бы очень полезно, если бы ты порылся в архивах и записал все, что сможешь выяснить про рог.

– А где эти архивы?

– Во дворце. Небольшое строение прямо у ворот слева от входа. Могу тебе завтра показать. Там много пергаментов, по большей части об основании города.

– Они доступны народу?

– Нет, но я могу тебя провести. Просто придется сказать, что ты на меня работаешь. Так что поздравляю: ты мой новый писарь.

Сефрин искала Арвис Дайер на Западной рыночной площади. Вымощенная булыжником площадь – главное место купли-продажи продуктов в величайшем городе мира – предлагала посетителю самый обширный выбор деликатесов со всех концов империи: страусиные отбивные, морских ежей, скворцов, вальдшнепов, скорпионов, рыбную икру, павлинов, дельфинов, цапель, соловьиные язычки, головы попугаев, копыта верблюдов и хоботы молодых слонов. Круглый пассаж с белыми колоннами предоставлял места сотням торговцев, и, поскольку почти каждый хотя бы раз в день посещал рынок, он служил живым сердцем столицы. Шесть улиц вели к напоенной ароматами галерее, а в центре всегда было не протолкнуться от покупателей с корзинами и телег, доставлявших товар. Сефрин, как обычно, заметила Арвис на северо-восточной стороне.

– А ну отдай! – кричал ей лысеющий пекарь Родни, а Арвис, вся сжавшись, пятилась, зажав в руке буханку хлеба, которую прижимала к груди, словно младенца.

– Мое! – брызгая слюной, гневно крикнула в ответ Арвис.

– В чем дело? – Сефрин встала между ними, что потребовало от нее изрядной храбрости: пекарь угрожающе размахивал скалкой.

Жена пекаря обеспокоенно наблюдала за этим, стоя за лотком с выпечкой и положив руку на плечо маленькой дочери.

Когда пришла Сефрин, выражение на лице пекаря переменилось. Плечи опустились, лицо вытянулось, и он глубоко вздохнул – но не от облегчения. Он не обрадовался ее появлению. Казалось, он… что? Сефрин не могла понять.

– В чем дело? – повторила она.

– Она украла у меня хлеб.

– Мое, – зарычала Арвис. – Я за него заплатила.

Это заявление немало удивило Сефрин.

– Арвис? Откуда у тебя деньги?

Женщина открыла рот и провела языком по нижней губе. Глаза ее бегали из стороны в сторону.

– Арвис! – Сефрин подошла ближе. – Откуда деньги?

– Я… я не…

– Она не заплатила, – заявил Родни. – Просто подошла и схватила буханку. Прямо с лотка. – Он указал на кучку зевак, собравшихся понаблюдать за перебранкой. – Все это видели. Не так ли?

Большинство кивнуло.

– Схватила хлеб, даже не поздоровалась и просто пошла дальше, – сказала женщина, стоявшая слишком прямо и державшая перед собой большую корзину. – Вот нахалка! Даже не таилась. Пускай, мол, люди видят.

Сефрин повернулась к Арвис.

– Это правда?

Глаза Арвис по-прежнему бегали, а язык скользил по губам.

– Я… я правда взяла его, но… но мне его обещали. Сказали, могу взять.

– Ничего подобного мы не говорили. – Пекарь раздраженно всплеснул руками. – У этой женщины не все дома. Все знают, что у нее дыра в голове.

– Арвис, – тихо и мягко сказала Сефрин, – с чего им отдавать тебе буханку хлеба?

– Не… не помню. – Арвис частенько страдала забывчивостью. – Но я знаю, что это мой хлеб. Мне его пообещали. Ты же мне веришь?

Сефрин вздохнула. Если честно, Арвис она не верила. Пекарь прав. Все знают, что у Арвис дыра в голове. Женщина во многом вела себя как помешанная. Жила на улице, никогда не мылась, кричала на людей, иногда даже плевала на них. Все, кроме Сефрин, по возможности избегали ее. А поскольку Сефрин обращалась с ней как с человеком, говорила с ней как с личностью, Арвис наградила ее титулом лучшей подруги. Сомнительная честь, потому что она почти наверняка была единственным другом Арвис.

Эти отношения только портили репутацию самой Сефрин. По правде говоря, даже мешали ее усилиям осуществить перемены. Политические противники Сефрин использовали Арвис и других нежелательных людей как доказательство того, что Сефрин не подходит для роли лидера, поскольку водит дружбу бог знает с кем. Члены совета уговаривали ее публично разорвать связь с этими социальными гирями, тянувшими ее ко дну, но Сефрин не могла повернуться спиной к тем, на кого никто не обращал внимания, как не смогла бы ударить ногой бродячую собаку, выпрашивающую еду. Они так много страдали и так мало просили. Люди вроде Арвис Дайер просто хотели, чтобы их заметили, видели и слышали. Они хотели быть частью мира, а не вечно уклоняться от камней и палок.