Цитаты из книги «Смертельный холод», страница 2

думаю, что люди, имевшие такой опыт и выжившие, чувствуют ответственность перед другими. Если нас спасли, то мы не можем позволить, чтобы на наших

- Смертей и без того уже хватало. Пора было пустить в ход правосудие. Старомодное понятие. - Он поднял голову и улыбнулся, глядя ей в глаза. Прошло несколько секунд, прежде чем он продолжил: - Думаю, я был прав, но иногда меня всё же одолевают сомнения. Я похож на викторианского проповедника. Я всегда сомневаюсь.

За каждым убийством стоят чисто человеческие мотивы. Как за убийцей и за убитым. Говорить об убийстве как о чем-то чудовищном, из ряда вон выходящем - значит давать убийце несправедливое преимущество. Нет. Убийцы - те же люди, и за каждым убийством стоят человеческие эмоции. Да, конечно, перекореженные. Извращенные и уродливые. Но эмоции. И настолько мощные, что заставляют человека совершить преступление.

Вокруг неё, как обычно, громоздились стопки книг, которые ещё предстояло просмотреть и оценить. Кларе иногда казалось, что у этих книг есть ноги и они повсюду ходят за Мирной. Где бы она ни появилась, книги всегда оказывались рядом, как увесистые визитные карточки.

— Лучше поторопись. Тебе скоро на сцену, — сказала она и снова исчезла за углом, не дожидаясь ответа.

Кри уже пять лет училась в школе для девочек мисс Эдвардс, но впервые решилась участвовать в спектакле. До этого, когда остальные ученицы шили себе нарядные костюмы, она лишь бормотала невнятные отговорки. И никто никогда не пытался переубедить ее. Вместо этого ей, как обладающей, по словам мадам Лятур, способностями технаря, поручали роль осветителя спектакля. Таким образом, каждый год во время рождественского представления Кри оказывалась в полной изоляции и из своего темного закутка наблюдала за тем, как ее красивые, сияющие, талантливые соученицы поют о Рождественском чуде и танцуют в ярких лучах софитов, которые направляла на них Кри.

Но в этом году все будет по-другому.

Закончив переодевание, Кри подошла к зеркалу. Оттуда на нее смотрела увесистая шифоновая снежинка, которая больше напоминала целый сугроб. Кри это понимала, но ей все равно очень нравился этот восхитительный, самый настоящий рождественский костюм, который она, в отличие от остальных девочек, которым помогали матери, сшила сама. Она хотела сделать маме сюрприз и упрямо заглушала внутренний голос, непрерывно нашептывающий, что этот сюрприз может оказаться далеко не приятным.

Присмотревшись повнимательнее, кое-где можно было увидеть крохотные кровавые пятнышки — предательские следы, оставленные ее неловкими, пухлыми пальцами, которые она совершенно исколола, пока шила этот костюм. Но конечный результат стоил перенесенных страданий. Кри была довольна собой. Эта идея была, пожалуй, самой плодотворной из всех, которые осеняли ее за всю четырнадцатилетнюю жизнь.

Кри знала, что мать боготворит свет. Она постоянно слышала о просветлении, которое стремятся обрести все люди, о том, что только самых талантливых людей называют блистательными, о том, что худые люди добиваются большего успеха в жизни именно потому, что они легче и светлее других .

Это же очевидно.

Поэтому Кри и выбрала для себя роль снежинки — самого легкого и бестелесного создания природы. Она позаботилась и о собственной блистательности, отправившись в один из магазинчиков «все за один доллар» и потратив карманные деньги на флакончик с блестками. Ей даже удалось мужественно проигнорировать витрину с не первой свежести шоколадными батончиками в ярких обертках. Кри уже месяц сидела на диете и была уверена в том, что очень скоро ее мать заметит результат.

Наклеив блестки на обнаженные части тела, она еще раз посмотрела в зеркало, чтобы оценить плоды своих усилий.

Впервые в жизни Кри чувствовала себя красивой и радовалась тому, что всего через несколько минут мать тоже увидит ее такой.

Чаша ее обид переполнилась – она больше не могла это выносить. С детьми такое иногда случается. Они убивают либо себя, либо своих обидчиков.

– Не могу, Жан Ги. Я нашел тебя в отделении Труа-Ривьер, ты не забыл?

Бовуар закатил глаза.

– Ты сидел среди камышей в корзинке.

– Среди травки, сэр. Сколько раз я вам говорил, это была травка. Конопля. Я сидел с этой коноплей, которую мы конфисковали. И это была не корзинка, а ведро. Из ресторана «Кентукки фрайд чикен». И я вовсе не в нем сидел.

– Ну вот, теперь я расстроен. Я ведь сказал суперинтенданту Бребёфу, что нашел тебя в корзинке.

– Чудовище мертво, и деревня празднует, – сказал Габри, появляясь возле Оливье.

– Габри, – укоризненно проговорил Оливье. – Это ужасно. Разве ты не знаешь: о покойниках – только хорошее.

– Извини. Ты прав. Си-Си умерла. – Габри посмотрел на Гамаша. – Это прекрасно.

До двадцати моим наркотиком было желание быть принятой, после двадцати - желание получить одобрение, после тридцати - любовь, а после сорока - виски. Последнее немного затянулось. А теперь меня по-настоящему заботит одно - была бы хорошая перистальтика.

Мы сотканы из эмоций. Эмоции делают нас такими, какие мы есть. Да, мы хотим быть сдержанными, но это не значит, что мы не должны чувствовать или демонстрировать эмоций. Это значит ровно противоположное. Это значит, что мы воспринимаем происходящее во всей полноте, со всей страстью. Это означает воспринимать все происходящее. А потом расставаться с ним - жить своей жизнью.