Сводный обман

Цепляю на лицо улыбку и иду устраивать парную свадьбу года. Ирина выглядит вполне счастливой, но только я знаю, что за этими глазами таится настоящая жестокость, а своего новоиспеченного мужа она ненавидит гораздо сильнее, чем я должна ненавидеть всю их семью.

Я, уже привычная к таким мероприятиям, сную между гостями, предлагаю помощь, стараюсь не смотреть на улыбки жениха и невесты, не участвовать в конкурсах. В какой-то момент просто забиваюсь в угол, нахожу какую-то каморку. Там и пережидаю, не в силах смотреть на эту ярмарку тщеславия.

Листаю ленту в телефоне, когда в мою каморку врывается свет, а за ней два разгоряченных тела.

Свечу фонариком, отмечая испуганное лицо Кати и напряженное Глеба.

– Алис, ты нас преследуешь.

– Судьба – злодейка.

Катя вырывается из каморки, потом выходит раздраженный Глеб, потом уже я. Натыкаясь на удивленный взгляд Миши. Он смотрит по сторонам и направляется ко мне.

– Без меня начали развлекаться?

– Ты знал?

– О чем? О Кате и Глебе? Он давно в нее влюблен, но до последнего не отсвечивал. Думал, прошло.

– Значит, не прошло, – киваю на невесту, которую тянет танцевать ее отец. Сергей же Павлович развлекает высокопоставленных гостей.

Чувствую руку Миши на своей талии. Стреляю злым взглядом, но он лишь усмехается.

– Ты была на море?

– Что? Нет. Я же плавать не умею. Помнишь?

– Помню. Родители подарили нам с Катей две недели на Бали. Но всегда можно докупить еще две путевки.

– О чем ты? – сердце бьётся чаще. В горле пересыхает.

– Можем поехать парами.

Парами? Вчетвером? Что за бред? И он будет спокойно смотреть, как Глеб спит с Катей, пока сам будет спать со мной?

– И ты не ревнуешь? – ищу взглядом Глеба, который как хищник кружит вокруг Катьки. – Ты же так долго ее добивался. Будешь спокойно смотреть, как они…

– Главное, чтобы он не трогал тебя.

– Что за бред! Не верю!

– Алис, знаешь, какая ты красивая? – мне неприятно это слышать, наверное, потому что я понимаю, сколько работы вложено в эту красоту. Но бурную реакцию тела на простую фразу никто не отменял.

– Это рискованно, Миш. Кто-то может увидеть.

– Хочу, чтобы ты поехала.

– Это, конечно, аргумент, – а с другой стороны, две недели мне будет более, чем достаточно, чтобы окончательно подсадить на себя Мишу. Да и возможность отдохнуть от тотального контроля Ирины манит необычайно. – А если они откажутся? Катя может взбрыкнуть.

– Катя, конечно, пустая, но дурой никогда не была. И прекрасно знает, что наша свадьба лишь декорация для дел, которые проворачивают наши отцы. Не согласишься, поцелую тебя прямо сейчас. Ты же боишься скандала?

Он тянется ко мне, а я руку в твердую грудь ему упираю.

– Дурак. Ладно. Уговаривай свою, теперь уже, жену, а я, так и быть, поговорю со своим, типа, парнем.

– Нет. К нему ты больше не подходишь. И тем более не целуешь, поняла?

– Ой, какие мы ревнивые. Только вот указывать ты мне не можешь, ведь я не твоя жена.

– Издеваешься, блять? – дергает он мою руку, а я усмехаюсь. – Алиса.

– Тогда поговори с ним сам. И прекрати меня трогать и так смотреть, люди смотрят.

Он отворачивается и прямиком идет к Глебу, я же прошу Ирину уделить мне время.

Она оставляет гостей, и мы отходим. Я обрисовываю ей ситуацию, а она хмурится, думает долго.

– Это он сам предложил?

– Мне бы такая дичь даже в голову не пришла.

– Ну да. У таких людей, как Михаил и его отец, всегда были стерты границы морали.

Меня гложет любопытство, что же такого сделала Ирине эта семья. Она всегда говорит, что это не мое дело и их грехов по отношению ко мне достаточно.

– Поезжай, а после вашего возвращения сделаем то, что планировали.

– Сразу?

– Да, ждать больше смысла не имеет. Меня тоже подгоняют.

– Кто?

– Не твое дело, – говорит она и собирается уйти, но застывает и поворачивает голову.

– Море, песок, солнце. Все это может вызвать у тебя романтические настроения, но ты всегда должна помнить, что эти люди сделали с тобой. Что из-за них умирала твоя мать и твоя дочь.

– Я помню… Не надо мне напоминать…

– Надо, Алиса, надо, потому что я вижу, как ты на него смотришь. Пока ты будешь отдыхать и трахаться, не отключай телефон, я буду присылать тебе интересные статейки.

После ее слов видеть Мишу, да и кого бы то ни было желания нет. Я просто закрываюсь в своей комнате. Воспоминания душат, в груди дыра, которая со временем затягивается, но Ирина упорно ковыряет ее пальцем.

Перед глазами сцена, как мать пытается защитить меня от Виктора, от того самого, кого она так долго боготворила. Он пытался меня изнасиловать, но мать не позволила. Тогда он просто толкнул ее, и она ударилась головой об угол стола. Я думала, умру вместе с ней, я думала, что во мне нет жестокости, но смерть единственного дорогого человека, надругательство Миши надо мной просто уничтожили во мне все хорошее. Я напала. Я убила. И не пожалела ни на секунду, потому что педофилы жить не должны.

– Алиса! – в дверь стучат, но я просто накрываюсь с одеялом, я не хочу никого видеть, тем более я вряд ли смогу сейчас заняться сексом. Только не сейчас. Пусть уйдет. Пусть до ночи оставит меня в покое. – Алиса!

– Отвали! – кричу в закрытую дверь.

Слышу удаляющиеся шаги, радуясь, что он послушался. Завтра. Завтра я буду нежной, ласковой, податливой, а сейчас я хочу быть собой. Той забившейся в угол девчонкой, которая сидела на кухне вся в крови и рыдала над телом матери.

Вдруг дверь в комнату открывается, и я выглядываю из-под одеяла.

– Я же просила уйти!

– Ты поговорила с матерью и убежала. Что она тебе сказала?

– Ничего. Отвали, сказала, – не даю к себе прикоснуться. Ударяю по руке, но он словно мазохист упорно лезет. – Миша! Я сделаю тебе больно!

Глава 16

Миша

– Ну так сделай! Сделай мне больно! – ору в ответ, откидывая одеяло. – Хочется сделать больно, делай! Сделай хоть раз то, что тебе реально хочется! Потому что пока ты мне напоминаешь заводную куклу!

Я сам не знаю, чего жду. Что она сорвется, скажет наконец, что с ней происходит. Потому что ощущения такие, что она тащит на своих тонких плечах два мешка, в каждом из которых личность для нее неподъемная.

Мне бы нахуй это не надо было. Гораздо проще жить, как жил, и не думать о другом человеке, о том, что мучает его так сильно.

Но я уже смирился.

Понял, что отпустить, забыть не выйдет. А смотреть, как с другим сосется, просто невыносимо. Она выводит, доводит, меняет планы, но одно дает понять точно. Она ко мне неравнодушна. А мне словно этого и достаточно. Любой ее эмоции, которую она мне подкинет как кость.

Она вдруг взрывается, взлетает на кровати, чуть не падаю, и довольно сильно бьет меня по лицу. Прилично так, с оттяжкой.

Тут же ахает, закрывая лицо руками и падая на матрац. Насилие не для нее.

– Тебе больно?

– Не смеши. Почти как погладила, – вообще, конечно, вдарила она прилично, словно всю силу вложила, но терпеть можно, это не мужик на ринге. Я роняю свое тело рядом с ней, накрывая нас обоих одеялом. – Когда в детстве отец на меня орал или применял силу, я бежал к себе в комнату и прятался под одеялом. Почему-то был уверен, что он меня не видит, а значит больше не причинит боль.

Всхлипы Алисы затихают, она открывает глаза, которые я почти не могу различить. Лишь крохотные отблески.

– Сколько тебе было?

– Не помню, маленький был.

– Почему тебя бил отец?

– Ну как это? Воспитывал мужчину, конечно. Хреновенький только из меня мужчина вышел, – тяну ее на себя, подминаю, открываю одеяло, впуская свет.

Она смотрит на меня, раскрыв глаза широко, чуть надув свои пухлые губы. Знала бы она, какие мысли у меня о них ходят, давно бы уже сбежала. Меня так прет от нее. Хочется…

Просто смотреть. Просто рядом находиться. Дышать в унисон. Лежать на ней, вот так. Чувствовать под собой идеальное тело. И она не сопротивляется, хотя я внутренне готовлюсь к любой фигне, которую она сделает или скажет.

– Хочешь еще меня ударить? – шепчу почти в самое лицо, перевожу взгляд на губы, обдаю их дыханием, чуть касаюсь, осторожничая.

– У меня другое на уме, но давай закончим этот день так, как должны.

– Меня начинает тошнить от всей этой мишуры.

Она вздыхает, странно на меня смотрит, а я ничего прочитать не могу. Не получается, лишь легонько толкаюсь сквозь одежду, имитируя половой акт, о мыслях о котором у меня уже протекает башня.

А потом вдруг сама целует. Меня как током. Эти ее губы пухлые. Запах от которых просто внутренности узлом сворачивает. Она целует мягко, сдержанно, словно сама боится своих действий. А меня уже колотит как от озноба.

Я просто хватаю затылок, вплетаясь в мягкие волосы, лицо удерживаю, чтобы больше никуда не делась. Толкаю язык между дрожащих соленых губ, купая его в сладкой слюне, слышу хрип, стон.

Поясницу ломит от боли, и соображать все сложнее.

Дыхание все тяжелее, а движения тел все синхроннее, как в танце. Не знаю, что чувствует она, но я сейчас позорно кончу в штаны. Тяну ее руку к себе в штаны свадебные, она сама ремень расстегивает, пальчиками туда лезет.

Как кипятком возбуждение шпарит.

– Лис, прикоснись ко мне. Черт. Сожми сильнее.

Сам задираю ее платье, трогаю влажную ткань. Она выгибается в моих руках, сжимает член крепче. Доводит до точки. Я как пацан просто стреляю ей в руку, не успев даже коснуться влажной киски.

– Ссука… Как школьник, блять.

Ее улыбка тут же теряется в недрах грусти. Она достает руку, обтирает ее об постель. В душе селится тревога. Опозорился? Она поэтому такой стала?

– Алиса.

– Идти надо.

– Ты не кончила, иди сюда.

– Нет, Миш, нас правда потеряют.

– Да стой ты, – срываюсь к ней, в себя спиной вжимаю.

– Думаешь, я скорострел?

Алиса смеется, поворачивает и обнимает меня.

– Поверь, это последнее, о чем я думала.

– Тогда, о чем? Блять, все бы отдал, чтобы в твою голову залезть.

– Тебе не понравится то, что ты там увидишь, – убирает она мои руки от себя. С большим трудом, но отпускаю ее. Меня ломает. Тело как после затяжной болезни. Готов возненавидеть ее только за эту зависимость, которую приобретаю с каждым днем все больше.

– Может поэтому и хочу знать. Чтобы хоть что-то в тебе нравиться перестало.

– А как же мой флирт с твоим отцом?

– Я просто ревную, – никогда не думал, что признаться в этом будет так легко. – Скорее его убью, чем от тебя откажусь.

Она замирает, смотрит на меня во все глаза. Хлопает ресницами…

– Какой же ты дурак!

– С хера ли я дурак?! Разве своими выкидонами ты не влюбить меня хотела?

– Да кто вообще влюбляется за неделю! Неделю, Миша! Ты даже не знаешь меня, не знаешь ничего обо мне, даже не доверяешь мне! – кричит она, и я киваю. Верно, все чертовски верно. Только это ничего не меняет.

– Я знаю, что чувствую рядом с тобой и, как оказалось, этого достаточно.

Тяну ее на себя, не хочу даже слышать ответа, просто прижму ее к себе и пойму, отвечает ли она взаимностью, потому что находиться рядом с ней и прикасаться сплошная пытка.

Она бьет меня по плечам, рукам, пытается вырваться, обзывает так, что уши вянут. Но при этом на поцелуй отвечает. Сама стонет в рот. Льнет всем телом. Пьет меня словно воду залпом, почти не дыша.

Нас прерывает стук в дверь, но это уже все неважно, самый главный ответ я получил, так что лишь улыбаюсь в ее немного пришибленное выражение лица.

– Пойду оформлю нам билеты. Посиди здесь, ладно?

– Мне надо закончить.

– Другие закончат, сиди здесь и ни с кем не разговаривай.

Было ужасно сложно вернуться к гостям, но мое состояние было эйфорическим, и многие бы это списали на любовь к невесте, которая сама смущалась и частенько поглядывала на хмурого Глеба.

После мероприятия мы попрощались с гостями, сделали еще пару сотен фотографий в кругу семьи и наконец сели в машину. Чемодан заторможённой Алисы пришлось собирать мне. Она лишь кивала, когда я спрашивал, что именно ей нужно. Мне хотелось скорее уехать из этого дома, сесть в самолёт, оказаться там, где никто больше не потревожит ее равновесия.

– Что ты делаешь?! – кричит она, когда я просто выкидываю ее телефон еще в аэропорту. – Миша!

– Я куплю тебе другой, когда вернемся. Но больше никакого общения с матерью, она плохо на тебя влияет.

– Ты больной! – бьет она меня по рукам, пока я тяну ее к самолету. Глеб и Катя рядом плетутся, о чем-то тихо болтают. – Слушай, может тебе Катю за руку взять. Увидят же… Да отпусти! Прилипала!

– Да кого кто тут видит, посмотри, сколько народу? – мы наконец на паспортном контроле. Проходим успешно и попадаем в самолет, где я усаживаю Алису сразу с собой в бизнес-класс.

– А сколько нам лететь? – спрашивает она, пока я выбираю, что посмотреть. Замечаю, что она дико нервничает, постоянно оглядывается.

– Ты никогда не летала?

– Нет. Тут безопасно?

– Да ладно? Вы вроде не бедные, неужели мать никогда тебя на море не возила?

– Не возила, и давай закроем эту тему. Какой фильм ты выбрал? – переводит тему.

– А какой ты хочешь?

– Если честно, я просто хочу поспать, – отворачивается она от меня, снова закрывается. Я вздыхаю через стиснутые зубы. Как с ней сложно-то! Даю ей передохнуть пару часов, выспаться как следует, а потом приносят обед. Мы молчим, но у меня куча вопросов, на которые я вряд ли получу ответы.

– А тебя не били в детстве?

Она давится соком, чуть откашливается, смотрит напряженно. Но качает головой.

– Нет.

– Просто нет?

– Просто нет.

– Мне тебя вообще ни о чем спросить нельзя?

– Лучше о себе расскажи. Ту гитару подарила тебе мама? Ты так о ней беспокоился.

– Мама, да. В глубоком детстве, она купила мне ее. Даже тайно наняла педагога. Но потом отец узнал и поставил ультиматум. Либо он забирает гитару, либо я никогда больше к ней не притрагиваюсь и иду в спорт.

– Ты не хотел идти в спорт?

– Скажем так, не пылал к нему страстью. Но потом, конечно, втянулся.

– Мама никогда тебя не защищала?

– Не помню. Да и что она могла, сама на птичьих правах. Правда, когда она онкологией заболела, мы стали больше общаться. Я слушал ее, понимал, что она действительно меня любила, хоть и по-своему.

– Это после школы было? – вдруг спрашивает она.

– Да. Я тогда в больнице долго лежал, а она мне по секрету рассказала. Ну и мы вроде как ближе стали. Она все торопила меня со свадьбой, с внуками. Сначала я хотел жениться на Лизе Лебедевой. Мы с ней в одну спортивную школу ходили. Она правда тогда меня отшила, но потом вроде ничего, прониклась. Но у нее уже мужик был, так что у нас даже до секса не дошло.

– И какая девушка упустит шанс стать твоей женой.

– Сарказм?

– Вроде того. А потом вернулась Катя?

– Да. Мы оба понимали, что все мои ухаживания лишь дань родителям, которые очень хотели видеть нас вместе. Даже спать начали, чтобы поскорее ребёнка зачать. Ну короче вот. Теперь желания родителей исполнены, можно пожить и для себя.

Мы отдаем подносы с едой. Смотрим какое-то время тупой боевичок.

Я оглядываю проходы в самолете, но сейчас, можно сказать, сон-час, никого нет. И после небольшой паузы я тяну Алису на себя. Она не сопротивляется. Дает себя поцеловать, даже под платье залезть.

– С тобой вечно как по канату хожу. Оступлюсь и в пропасть.

– Забавное сравнение, – сама она лезет к моей ширинке, бугор нащупывает. Там уже такой стояк, что хоть по лбу бей. Но я жду, терплю, не тороплю, потому что не хочу из-за моего недотраха, испугать ее и потерять насовсем доступ к телу.

– Хочешь меня? – спрашиваю, дернув за копну волос, вылизываю шею, чувствуя, как член из штанов рвется, пульсирует. Я знаю, что и Алиса это чувствует.

– А ты проверь? – шепчет чертовка, а мне больше и не надо. Накрываю нас покрывалом, чтобы скрыть самое интересное. Позволяю себе сжать ее ягодицы пальцами и забраться под кружево трусиков. Нащупать столько влаги, что голова кругом. Она стекает по пальцам, растягивается тонкими ниточками, и я поднимаю пальцы к ее глазам, тяну к губам. Алиса смотрит на меня во все глаза, слизывает собственный вкус. Я тут же ее целую, другой рукой глажу по спине, спускаюсь ниже, фиксируя бедра, чтобы двигать ее по каменному члену, подыхать от желания.

– Возьми меня сейчас.

– Не дури. Приедем, все будет.

– Хочу сейчас, – кусает она меня за губу, в глаза смотрит. В них столько огня, что я сам изнутри сгораю. Мысли разбегаются, хочется подчиниться как никогда. Просто расстегнуть ширинку, оттянуть резинку трусиков и вонзить уже страдающий член в мягкую, тесную глубину. – Миша, возьми меня сейчас, пожалуйста.

Я снова лезу к ней в трусики, трогаю влажное, обжигающее местечко, скольжу пальцами вдоль входа, касаюсь клитора.

Алиса шипит, впивается носом мне в шею, лижет кожу, доводя до крайней точки. Я пальцами скольжу вдоль сладкой щели. Во рту скапливается слюна, и я пускаю ее на шею, тяну малышку выше, дергаю лямки платья, чтобы коснуться твердых вершинок груди. Кусаю, лижу, пока пальцы все четче чертят круги вокруг центра удовольствия. Меня самого начинает трясти. Алиса застывает словно по волшебству, а потом просто дрожит, снова и снова выталкивая из своего сладкого ротика мое имя.

Она еще лежит, а я просто по спине ее глажу.

– Я просила трахнуть меня, а не давать мне кончить.

– Прилетим – трахну. Потом еще ныть будешь, что перебарщиваю.

– Ты все только обещаешь, – смеется она, перекатываясь к себе на кресло и поправляя белье. Вовремя, потому что из шторки выходит стюардесса, которая предлагает попить. Алиса жадно пьет воду. Потом оставляет стакан, откидывается на кресло.

– У меня диссонанс, Миш.

– В чем именно?

– Мне просто не верится, что ты мог бы кого-то изнасиловать. Расскажи, как все было. Пожалуйста.

Глава 17

Миша

– Ффух, – повторяю ее жест, откидываясь в кресле. – И нахуй я тебе рассказал. Тебе это покоя не дает? Тебя я насиловать не буду.

– Я сама готова отдаться, чего меня насиловать. Да и вряд ли в тот момент ты мог контролировать свои слова.

– Да-да, – чет так в груди тяжело. Словно кирпичом надавили. – Слушай, если я тебя трахну, мы не будем об этом говорить?

– Нет, скажи.

– Да зачем тебе!

Она открывает рот, словно тоже что-то хочет выкрикнуть, но тут же поджимает губы.

– Хочу понять, что движет человеком, который способен на подобное.

– Чувствую, я пожалею, ну ладно. Помнишь, я рассказывал про Лизу?

– Бывшую невесту?

– Да, в общем, мы с Глебом тогда поспорили, что я ее трахну. Он поставил мне срок. Две недели. Но Лиза всегда была крепким орешком. Ни в какую мне не давалась, хотя обычно девки прыгали на меня по щелчку пальца. Сами, понимаешь, а я, как ты понимаешь, не душа компании.

– Она не дала? Что дальше.

– Дальше? Дальше прошло две недели. И Глеб выставил счет.

Алиса задерживает дыхание.

– Серьезно? Из-за спора?

– Блять, – тру лицо, вспоминать тошно. – Да. Из-за тупого подросткового спора. Причем, знаешь, я тогда шел с мыслью, что сделаю вид, не знаю, договорюсь. А потом…

– Что потом, – жадно ловит она каждое мое слово.

– Та девочка, Олеся… Она всегда меня обходила. Во всем. Шахматы. Математика. Биология. Я всегда был вторым. Всегда, блять! У нее всегда было такое высокомерное лицо, словно все, кто рядом – дерьмо.

И это при том, что я даже лица не помню. Только чертово высокомерное выражение. Ходила в обносках, но носила их как королева.

Алиса вдруг дрожать начинает. Хочу взять ее за руку, но она отдергивает.

– Дальше! Что было? Ты захотел ее наказать?

– Да не знаю я! Отец вечно ее в пример ставил. Васнецова то, Васнецова это. Заебал! На землю ее хотелось спустить что ли. Не знаю. Тронул ее и понял, что остановиться не могу.

Алиса отворачивается. Обнимает себя.

– Алис, мне было восемнадцать, я не отдавал своим действиям отчет, я был дебилом, и отец не раз, и не два мне это доказывал. Он вытащил меня из тюрьмы, привез в лес и стрелял в меня. Холостыми, но я тогда позорно обоссался.

– И что? Этой девочке должно стать легче?!

– Отец устроил ее судьбу! Оплатил обучение. Уверен, что она уже заканчивает медицинский вуз!

– Там учиться восемь лет, дебил. Мне нужно в туалет.

– Алиса! Сказал же, не надо!

– Надо, Миш, надо. Спасибо, что рассказал.

Я бьюсь затылком о чертово кресло. Нахер я повелся, рассказал. Мог бы хоть соврать. Сказать, что был под кайфом. Вот только по факту кайф я испытал тогда, когда был в той девчонке. От запаха ее, от соли на лице. От волос шелковых и тела стройного, можно сказать, худого. Правда в том, что именно этот кайф я испытываю рядом с Алисой. То же ощущение абсолютного раздрая. Мне хочется пить это чувство с ее губ, с ее тела. И, наверное, хочется лишить ее девственности красиво, в постели, с розами. Потому что для той девчонки я никогда такого сделать не смогу.

Алиса не возвращается, и за ней приходится идти. Она открывает только через двадцать минут уговоров. Появляется в дверях, и я тут же обнимаю ее. Она стоит как не живая, но я не успокаиваюсь, глажу волосы, тонкую спину, целую щеку, шею.

– Что ты хочешь, чтобы я сделал? Нашел ее? Извинился?

– Да, – вдруг говорит она. – Я хочу, чтобы после этой поездки ты нашел ее и извинился.

– Я сделаю это. Я думал об этом, иногда.

– Но тебе страшно.

– Блять, да. Конечно, страшно. Посмотреть в глаза человеку, который считает тебя садистом, такое себе. Я отца никогда так не боялся, как посмотреть на эту девочку.

Нас прерывает стюардесса, и я сразу веду Алису на место. Мельком замечаю, что Глеб за нами наблюдает, пока Катя лежит на нем и о чем-то рассказывает.

– Почему она? – не успокаивается Алиса, но уже не отстраняется, когда я переплетаю наши пальцы.

– Я не знаю. Выбирал Глеб, а я не хотел ударить в грязь лицом.

– Понятно. Ты обещаешь, что найдешь ее и извинишься?

– Обещаю, Алис. Хочешь, вместе съездим, чтобы ты все видела.

– Хочу. Очень хочу.

Она сама целует меня, сладко, мучительно, до судорог. Я вцепляюсь в ее волосы, не отпускаю, толкая язык между губ. Уже плевать, что в самолете, просто хочу ее сейчас.

Нас прерывает сигнал. Объявляют начало турбулентности и просят пристегнуть ремни. Я тут же пристегиваю Алису, потом себя, держу ее за дрожащую тонкую ладошку, кажется, могу даже ощутить, как пульсирует тонкая венка на запястье.

Самолет начинает сильно трясти, и меня прошибает холодный пот. Алиса вообще сильно зажмуривается.

– Иди сюда.

– Что?

– Иди сюда, Алис. Поцелуй меня.

– Дурак, мне вообще не до этого! А если мы умрем?!

– Хочу сдохнуть с твоим вкусом на губах. Иди сюда, говорю! – тяну ее за руку. Она распахивает глаза, смотрит на меня как безумная.

– Ты сумасшедший.

– Не спорю, – накрываю ее рот и жадно пью ее страх, перекатывая на языке свой. Мы целуемся словно одержимые, словно реально в последний раз, пока самолет трясет как при землетрясении, пока сигналы орут об опасности. Задыхаемся, воздуха не хватает, но губы разнимать даже не думаю. Ее поцелуй словно та самая рука, которая удерживает меня от падения в пропасть.

Все затихает неожиданно. Просто раз, и тишина давит на уши. Мы открываем глаза, смотрим друг на друга. Ее губы сейчас – произведение искусства, мои собственные – ноют и жгутся. Но мы выжили, и это чувство эйфории не покидает до самого прилета. До самого бунгало в отеле, куда я пропускаю ее первой, закрывая за собой дверь.

– Алис, – она вздрагивает, бросает сумку, осматривая этот уголок рая и кусочек океана за окном. – Ты есть хочешь?

– Нет, – шепчет она, убирая растрепанную косу за плечо и смотря на меня. – А ты?

– А я очень голоден. Иди сюда…

У нас впереди две недели рая. Спешить некуда, поэтому позволяю себе минутную слабость, просто целую свою Алису.

Прижимаю ее всем телом, не даю шелохнуться, продолжая терзать полные губы, продолжая скользить языком по небу, зубам. Купаться как дельфин в ее слюне, кайфуя от тихих, надсадных хрипов.

Я чувствую, как вибрирует ее тело, как гулко стучит сердце, как она вытягивается струной в моих руках, словно вот-вот порвется, вырвется, убежит. Нажимаю на губы сильнее, подчиняю, доминирую.

Никогда раньше я не думал, что поцелуи могут быть самостоятельной единицей. Нежность накатывает стремительно, и я даже не могу сейчас продолжить, хотя хочется сорвать одежду и наконец натрахаться вдоволь, но я действую медленно, неторопливо. То размыкаю губы, нежно ее целуя, касаясь губ языком, то забираю дыхание, не давая шелохнуться. Мне нужно, чтобы она была готова. Чтобы даже мыли не допустила мне отказать. Не торопиться.

Чем больше я распалю сейчас свою сестренку, тем больше она расслабится в постели. Поверить не могу, что я все-таки смог выдержать все эти ее заебоны, что она выслушала меня и все равно целует. Целует так, словно хочет быть моей. Только моей.

Хотя я даю Алисе шанс передумать. Потому что, если мы останемся без одежды, наедине, обратного пути не будет. Остановиться потом у меня вряд ли хватит сил.

Отрываюсь от припухших губ, глаза на мокром месте, смотрю, как пики сосков натягивают хлопок рубашки. Не выдерживаю вида этого совершенства, обхватываю ладонями, приподнимая тяжелую, совершенную грудь. Слышу шумный вздох. Алиса кусает губы, пока мои пальцы сжимают ее сосочки, легонько, лишь чтобы поняла, как это может быть приятно.

– Миша… – выдыхает мое имя, лаская слух тихой музыкой. И под нее я танцую вместе с ней к кровати, которая сегодня станет нашем пристанищем на несколько часов.

– Сегодня ты будешь совсем голая в моей постели… – вроде ничего такого, но Алиса уже трет бедрами друг о друга, а мне остается только сгорать в желании снова окунуться между ними. – Ты представляешь, как долго я этого хотел.

– Ты мог взять меня гораздо раньше, я была не против.

– Чушь. Каждый раз в твоем взгляде я видел сопротивление, страх, неприязнь, а сегодня…

– А сегодня…

– Жажду.

– Не понимаю, о чем ты. Я все еще ненавижу тебя, боюсь…

– Но тело больше не сопротивляется, – толкаю ее на постель, стягивая с себя промокшую от пота футболку.

– Может, сначала в душ, – еще теряется она, но я обхватываю ее лодыжку, тяну на себя, целуя в косточку, снимая белый носок. – Миш…

– Хочу тебя грязной, – отвожу ногу в сторону, открывая тонкую полоску трусиков насквозь промокшую. Чешу зубы языком, словно ощущая там этот порочный вкус. Подтягиваю бедра к себе, сажусь на колени и просто утыкаюсь носом в это влажное, как сочный фрукт совершенство. От запаха голова кругом. Я просто вдыхаю эти ароматы как токсик, как больной извращенец, просто вожу носом между мягких, закрытых тканью складочек.

Алиса вплетает свои пальчики в мои волосы на подобие массажера, и меня как разрядом тока бьет, мурашки по всему телу. Чувствую себя долбанным девственником, который впервые пробует на вкус девчонку. А может все дело в том, что это вкус моей девчонки. Только моей.

– Миш, сделай что-нибудь.

– Что? – поднимаю глаза, оттягиваю зубами ткань и тут же опускаю. Она щелкает по ноющей киске, и Алиса дергается всем телом. Грудь в такт.

– Что-нибудь. Там между ног все ноет.

– Знаю, чувствую… Сними лямки платья.

Она подчиняется, открывая моему взору кружевное белье, скрывающее самое интересное.

– Дальше.

– О да…

Она заводит руку за спину, щелкает застежкой. Лифчик просто падает, грудь теперь как на ладони. Полная, налившаяся, с вишенками сосков, каждый из которых хочется просто сожрать.

Она стонет – тихо, сладко, невинно и порочно одновременно. Втягивает живот, шепчет, словно заклинание, мое имя.

А меня не надо завораживать, я уже целиком в ее власти, готовый сосать эти вишенки до тех пор, пока она не кончит.

Подхватываю пальцами резинку трусиков, начиная двигаться вниз, наблюдая за тем, как Алису сотрясает дрожь, словно она замерзла.

– Тебе холодно?

– Ннаоборот, – шепчет она, сминая покрывало пальцами, пока мои сдергивают последнюю преграду к раю.

Алиса вдруг подрывается, обнимает меня руками, тянет на себя.

– Не спеши.

– Лучше быстрее.

– Тебе больно будет, Алис.

– А ты не хочешь?

– Ну только если это будет сладкая боль, – скольжу по губам губами, языком чертя линии на шее, спускаюсь ниже, обхватываю торчащий сосок. Алиса стонет, обхватывает мои плечи, пока я просто трусь стояком об ее обнаженное бедро. Она дрожит, словно боится. Я переворачиваюсь на спину так, что она оказывается сверху. Немного робеет, но оглаживает мой торс, царапает соски.

– Давай компромисс.

– Какой?

– Первый раз для тебя, а когда тебе станет легче, для меня.

– И что это значит?

– Что сейчас ты сама меня разденешь, сама сядешь на мой член.

– То есть ты просто будешь фаллоимитатором? – усмехается она, а я киваю.

– Для тебя я буду кем угодно, Алис.

Она смотрит на меня странным взглядом, словно не уверена в моих словах, а потом как-то шустро расстегивает штаны, снимает их с ног вместе с бельем.

Хочу прикоснуться к ее груди, но она по руке меня бьет.

– Без рук.

– Ссука, – это самое сложное, не касаться ее. Хотя бы смотреть можно и ладно.

Она немного напряженно смотрит на мой торчащий кол, который всегда пугал размерами Катю. Даже сейчас я парюсь, что Алису может испугать перспектива ощутить его в себе.

– Тебе больно, когда он такой?

– Нет, скорее приятно, щекочет затылок, и в поясницу отдает.

– Значит, когда он встал, тебе сложно себя контролировать?

– Нет. Сложно было только раз, в остальное время я вполне себе сдержанный.

– Ты хочешь, чтобы я его потрогала?

– Я хочу, чтобы ты сама на него села. Так, как хочется тебе, в том темпе, в котором хочешь ты.

Она кусает губу, но привстает, раскрывая свою щель как можно шире. Мне остается только считать до бесконечности, чтобы не сорваться и не вставить в это гостеприимное, влажное лоно. Сука, из него даже смазка стекает, насколько оно сочное. Я сглатываю слюну, поднимаю глаза к стеклянному потолку, просто прося Вселенную терпения. Особенно, когда головки касается нечто влажное и липкое, как только что растаявший в микроволновке мед. Глухо рычу, поднимая руки и сжимая их в кулак. Это просто пытка.

– Тебе больно…

– Господи, Алис, закрой рот и просто делай то, что делаешь.

* * *

Алиса

Я не знаю, что со мной происходит. Я не хочу с ним спать, но возможность подчинить его себе хотя бы на эти несколько минут хмельным желанием растекается по телу.

Вот он, беспомощный, крупный, в моей власти. Ему больно, он хочет сорваться, но терпит, сжимая зубы, словно дрессированный тигр возле большого кровяного куска мяса. И это все мне.

Я получаю какое-то извращенное удовольствие от промедления, хотя у самой от желания прекратить это нытье между ног сводит внутренности.

Мне нравится смотреть, как его спортивное тело покрывается мурашками, когда ногтями веду по стальным мышцам.

Прикусываю место на груди над сморщенным соском и сдавлено проглатываю собственный стон, потому что мой любовник, мой враг запрокидывает голову и стискивает белые зубы, издавая гортанный хрип и ругательство.

Еще ничего не произошло, но мое собственное тело готово расплавиться на его мощном корпусе, опуститься рывком на стоящий и подрагивающий кол. Я лишь чуть касаюсь щелью головки, не решаясь сделать последнее, решающее движение.