Отзывы на книгу «Александрийский квартет»

У этой книги есть 2 недостатка..1-й это давольно тяжелый слог. 2-й максимально бесячая героиня. Но! Книга, это шедевр! Нужно обязательно прочитать до конца все части, поверьте оно того стоит. Оочень многогранная..я даже не могу сказать, что интересная..это слово не подходит. Это глубокое чтение, как дорогое вино. Советую однозначно!

Главное пересилить и прочитать первые две или части части, потом уже не оторветесь это точно. Книга по настоящему великолепна.

Характеры героев очень хорошо раскрыты, у каждого свои переживания прошлого, с которыми герои пытаются справиться. я всю книгу старалась понять кому адресован рассказ, но такое было сложно ожидать). Чем-то похоже на «Долину кукол». Хорошая книга, легкая, позитивная.

Я нашла для себя идеального автора. Спасибо автору, я в восторге. читайте с удовольствием. Читайте не пожалеете. Душа на разрыв.

Владимир Набоков, Лоренс Даррелл и Богумил Грабал застали декорации старого мира и их описали его с непревзойденным мастерством. Они последние визионеры второй половины двадцатого века. Ничего подобного не будет написано уже никогда! Пояснение моей позиции можно прочесть в моем романе "Коридоры судьбы" в послесловии "Пространство Грезы" и в других текстах, изданных в Ридеро. Дорошенко Михаил Ильич.

И мне понравилось. Сразу захотелось что бы твои проблемы взял на себя такой же сильный человек. повзрослели морально, но не сломались. Мне книга понравилась.

Сюжетная линия очень интересная , все чётко и понятно. И даже за другую книгу совсем не хочется браться ❤. Интересный сюжет. но, а почему бы и нет.

«Современный роман! Куча дерьма, и навалили её негодяи в тех самых местах, где грешили»

Жили-были три брата. У младшего Джерри всё в порядке: каждую тварь миловал — авось пригодится, с любым — будь ты волосатая лягушка, кистеухая свинья, пипа суринамская или гигантский муравьед — мог найти общий язык, с серым волком — и подавно, но! - никакого конокрадства, в выдергивании перьев из жар-птиц не замечен, ничьих шкур не жёг, рыбок золотых проблемами ЖКХ не донимал, сомнительных операций по извлечению уток из зайцев не проводил — любим мы его не за это, то есть за это мы его и любим. Средний Лесли был и так и сяк — на него и страницы отдельной в википедии не заведено, он тут для долго ли коротко. А старшему Ларри не повезло: нашел он однажды в греческом общественном сортире — в Греции есть всё — волшебный артефакт, макгаффин (ух, как же давно я хотела вставить это слово хоть куда-нибудь — не знала куда… всё, теперь не чешется), книжку Генри Миллера про тропик что ли рака, внимательно прочитал — даже использованные страницы, немедленно выпил, понял как дальше жить и написал бессмертную оперу хованщина - «Александрийский-какая-уж-тут-любовь-квартет» то есть — книгу, принесшую ему такую мировую известность, что о существовании братца Ларри более-менее досужий и любознательный читатель предпочитает узнавать из книжки братца Джерри, в разделе «другие животные». Тонкую иронию — про Джерри мы тоже вряд ли бы услышали, кабы коварный змий Ларри не намекнул ему, что от заморских зверюшек британцы сами не свои и непременно дадут много денег тому смельчаку, кто про них юмористически напишет — мы учитывать не будем, не царское это дело — в иронию уметь. Но семейка, да, сказочная.

Младшие братья меня всегда слегка раздражали, включая собственных, что уж говорить о тех культурных героях, что побеждают зло бобром по-щучьему велению, получают почётную степень доктора гуманитарной литературы и полцарства за суматранского носорога — Дж. Даррелла толком почитать у меня никогда не получалось. Зато самые досужие и любознательные могут обнаружить, что Лоренс Даррелл давно и надёжно прописан в моём профиле в графе «любимые авторы» - я бы долго могла упражняться в эксгибиционистской эквилибристике, пытаясь во что бы то ни стало избежать закавыченной формулировки: мол, терпеть её не могу с позднего пубертата ещё, в силу приобретенной тогда хронической непереносимости каких-либо недосягаемо-заоблачных авторитетов вне критики, трепетного выписывания цитат в тетрадочку плюс отсутствие склонности проецировать на себя литературных героев и упорное непонимание, что за объект любви такой, который нельзя съесть, выпить, вые.. потискать, обидеться на него, уйдя в тайгу без шапки, или же, наоборот, отправить думать о своем поведении без сладкого? (вот Родина, разве что, с большой буквы) — но, ладно, не буду. Любимый так любимый. Ненаглядный. Хотя со старшими братьями всё гораздо сложнее, небезусловнее — как типичный так и сяк, я им всегда завидовала. И если у своего я исхитрилась-таки выкупить первородство за три сникерса, 1,75 пепси и обещание кормить до 45 лет, а потом сдать в приличный дом престарелых с широкополосным доступом в интернет и лицензионной коробкой Battlefield каждому клиенту (Пабло, держись! Не так уж долго осталось...), то с Лоренсом Дарреллом ничего похожего поделать не могу — и одна из причин почему я пишу рецензию на Даррелла, а не четырёхтомную заявку на Нобелевку: я не умею писать как Даррелл. Вообще.

А теперь давайте так: рецензию на Даррелла я тоже писать не буду. По правде говоря, одна попытка уже была - три с чем-то года назад именно с этой целью зарегистрировалась на лайвлибе, в очередной раз перечитав-повертев так и сяк этот неправильный многоугольник, тетралогию-архимедово тело. Засучив рукава, заложив за ухо сигарету, вторую прилепив к нижней губе — как ещё? - принялась было рассказывать про пыльную, душную, обложенную хамсином, засиженную мухами, пропахшую морем, мочой и сезамом, подмышками, апатичным сексом, дешёвыми духами и тяжёлым полуденным сном Александрию, удивительное место, которое никому не дом родной, включая автора, город, покинуть который гораздо сложнее чем, скажем, Омск, потому что ехать попросту больше некуда. Развоплощённый Город на границе тьмы, в котором мечутся, вязнут, маются и совокупляются между собой в ритуально-произвольном беспорядке немногочисленные персонажи (по справедливости — их всё же несколько больше четырёх, заявленных как мартышка, осел, козел и косолапый мишка исполнители): путаясь в длиннющих периодах невиданной красы, изрекая то и дело парадоксальные афоризмы, передавая их эстафетой ближнему своему, чтобы тот отточил их до блестящей бессмысленности и полной непригодности в отрыве от контекста, постоянно путаясь в показаниях, кривозеркаля, комментируя - а потом комментируя комментарии - уточняя, дополняя, отменяя, переписывая друг друга. Человек человеку персонаж. Воплотиться - быть многомерным, спорным, живым — в одиночку, без свидетелей невозможно: велик шанс так и остаться плоским шаржем, «претенциозной, нудной, истеричной еврейкой», например, так ни разу не побывав ни «воплощением Женщины, не желающей снисходить до удобных обществу условностей», ни «стрелой во тьме», ни «клиническим случаем для учебника по невропатологии» - и пусть кто-то третий осознает, что это одно и то же, и расскажет остальным, в письменной форме, конечно. Те перечитают, поцокают языком — да не так же! — и снова переиграют во всех смыслах, перепишут. Писать же нравится всем: и пришибленному Кавафисом и Рембо малохольному романтику Дарли, пытающемуся набросить на реальную жизнь со всем её гротескным арсеналом выкрутасов «сетку смыслов» - «личных, слишком личных», и осуждающему такой подход козлоглазому мудрецу Бальтазару, который между нежностью и иронией всегда выбирает медицину, фрейдизм и каббалу, и цинику Персуордену — со своими спонтанными максимами вроде «Долг каждого патриота ненавидеть свою страну конструктивно» он в большей степени Даррелл, чем сам Даррелл, — ведь это была его идея насчёт романа «с раздвижными панелями», романа-палимпсеста, зеркального лабиринта, универсальной рукописи-несгорайки, потерев которую в нужном месте, можно обнаружить под элегией трагедию, фарс или пустое место. Пишет даже Жюстин, общепризнанное божество — разврата? безысходности? мечты? - хоть лепить людей по своему образу и подобию и не её печаль: пишет что-то пальцем по разлитому вину. И Дарреллу, Дарреллу тоже нравится писать и зачёркивать — быть главным и единственным своим персонажем, оригиналом и копией. И мне вот тоже нравится. Но что же делать читателю с таким количеством писателей, ненадёжных рассказчиков, самый адекватный из которых — лесбиянка, подробно зарисовывающая пораженные сифилисом члены (нет, это не я)?

«Вероятно, пройти мимо..» - подумала я, посмотрев на этот — ну или очень похожий — безжалостно удалённый текст, отлепила сигарету, аккуратно закатала губу и не писала еще год вообще никаких рецензий, читая исключительно rootrude (ведь если совсем по правде, для этого-то я и регистрировалась). За что, собственно, безоговорочные пять баллов? Можно было б, конечно, рассказать еще одну (четыре) историю из тех времен когда трава была зеленее, а мобильные телефоны больше, про девочку, которая на границе каких-то полумифических княжеств — Владимирской и Ивановской что ли областей — залезла переночевать в заброшенную сельскую библиотеку и средь полуистлевших «крокодилов» и «крестьянок» нашла меньшую половину кортасаровской «Игры в классики» - макгаффин, чтоб его, волшебный артефакт — немедленно прочитала, испытала первый в жизни оргазм (это вот неважно совсем, но мне тут недавно настоятельно посоветовали не писать про оргазмы — вот уж дудки!) и поняла как дальше жить — в конце там был список использованной и десакрализованной литературы. Девочке, конечно, пришлось сначала прочитать по алфавиту Акутагаву, Августина Блаженного и Дюрас, прости господи, Маргерит — потому что она короче, не испытав к ним ни малейших нежных чувств - инициация. Зато потом братец Ларри, серый волк, научил её многим важным вещам: походке шаг вперед два назад, хорошей мине при любой игре, вседозволенности в буквенном эквиваленте - «травестии свободы», ну и воровать по мелочам. Можно, конечно, полюбопытствовать, что стало с той девочкой. Можно сколько угодно воображать, что всё твоё прошлое под надёжным контролем — на деле лишь произвольно интерпретируя воспоминания. И до этой нехитрой мысли можно дойти не открывая никакого Даррелла вовсе — ни младшего, ни среднего, тем более не разбираясь в высокой молекулярной кухне старшего — ощутимо попахивающей изощренной интеллектуальностью — умничаньем, проще говоря — вроде как подразумевающей наличие на плечах холодной расчетливой головы. Но и это факультативно, можно ведь просто быть самозванцем с поддельными документами, высокомерным бастардом — и превратить это в достоинство. Можно, конечно можно, не любить Даррелла, оглянитесь вокруг, досужие и любознательные, сколько народилось в последнее время всякого последовательного синтеза и придирчивого анализа «авторского замысла» - ещё как можно. Но я не пробовала.

You know I never tell a story the same way twice. Does that mean that I am lying?

Ровно два месяца назад я закончила читать этот замечательный роман. Я конечно знала, что написать сразу что-то адекватное на такую эксклюзивную и уникальную громаду повествования не получится, но надеялась, что со временем впечатления как-то улягутся и из массы восхищения и восторга выкристаллизуется несколько адекватных формулировок. Увы, пока я все еще там - мое восхищение романом и автором пока еще очень плохо формулируется.

Этот роман великолепен на огромном количестве уровней, этот роман уникален.

Это четыре книги, четыре романа, четыре романа, но одна история, четыре романа, но один город - Александрия.

There are only as many realities as you care to imagine...

Первые три романа тетралогии - это три пересказа одной и той же истории. После великолепной "Жюстин", так насыщенной смыслами, такой интенсивной и вполне логически завершенной, такой совершенной в своем модернистском великолепии, вдруг "Бальтазар", и сложнейшая любовная история уже пересказывается другим персонажем, уже совсем другие смыслы, другие выводы, другие акценты. И вот читатель несколько примиряется со смещением смыслов и опять привыкает к так полюбившимся по "Жюстин", но теперь по-другому, совсем по-другому существующим героям, и тут... И тут случился "Маунтолив", а это уже гениально.

Art occurs at the point where a form is sincerely honoured by an awakened spirit.

Жизнь сложна и прекрасна, и рассказать ее можно по-разному, и расскажи свою жизнь, перескажи ее, расскажи снова, потому что так рождается литература, и в данном случае литература эта прекрасна.

Life is more complicated than we think, yet far simpler than anyone dares to imagine.

А, кстати, правду найти трудно, поэтому не бойся рассказывать так, как ты можешь, умеешь, видишь и понимаешь.

Truth is what most contradicts itself in time.

Но потом ты рассказал еще раз, и еще. Потому что теперь ты писатель. И об этом уже в "Клее".

My objects in the novels? To interrogate human values through an honest representation of the human passions. A desirable end, perhaps a hopeless objective.

И как же хорошо о любимом писателе:

Dear D.H.L. so wrong, so right, so great, may his ghost breathe on us all!

Даниил, огромное спасибо за напоминание о том, что эти романы надо срочно читать, а не держать в списках.

Говорят, что красота в глазах смотрящего. Красота слова - в глазах читателя, а красота мысли - в уме мыслителя. Александрийский квартет - очень красивая книга во всех аспектах.

Роман состоит из четырех взаимосвязанных романов, каждый из которых назван в честь одного из персонажей произведения. Северо-африканский город Александрия имеет богатую культурную, многонациональную, религиозную и военную и правительственную историю с древних времен, и по словам Деррелла, сам город является персонажем, в некотором роде отраженным в других (человеческих) персонажах. Истории происходят в 1930-х и 1940-х годах, на пороге Второй мировой войны и во время нее.

«Жюстин», первая из четырех книг, рассказана неназванным художником и учителем, который в настоящее время живет на маленьком греческом острове с незаконнорожденной дочерью двух других персонажей, Мелиссы и Нессима. История рассказывает о его встрече и любви к Жюстин, которая замужем за богатым египетским бизнесменом Нессимом, одним из друзей рассказчика. Бальтазар (титульный герой второй книги) - врач, который знает других персонажей и действует как доверенное лицо рассказчика. Клеа (титульный герой четвертой книги) - художник, создающий медицинские картины для Бальтазара. Сюжет многослойный и говорит на темы дружбы, секса, предательства, смерти и других потерь, и все это на фоне надвигающейся войны. «Бальтазар» - вторая книга. В прологе Бальтазар, один из друзей рассказчика (имя которого Дарли), появляется на средиземноморском острове, где рассказчик живет с дочерью Нессима и Мелиссы. Бальтазар несет рукопись «Жюстин», которую ему прислал Дарли, а также кучу заметок и точек зрения, которые он называет «интерлинейными». Примечательно то, что книга написана в другом стиле и из-за этого несколько сложно было перенастроиться на чтение сразу после первой книги. «Маунтолив» тоже отличается от предыдущих двух книг в стилистическом отношении тем, что это скорее простая история, а не глубокое философское описание множественных уровней коррупции, соблазнения, привлекательности и таинственности. Все начинается с рассказов о том как развивались отношения между Дэвидом Маунтоливом и Лейлой (матерью Нессима). История рассказывает об углублении их отношений, но в более широком контексте карьеры Маунтолива как посла и его подъема по бюрократической лестнице. Как и в случае с первыми книгами, события «Маунтолива» происходят в рамках международного политического набора сил, которые, с точки зрения Дэвида, выходят за пределы его интенсивной подготовки в качестве нейтрального, но влиятельного члена дипломатического корпуса. События «Клеа», последнего из романов, начинаются, когда рассказчик Марк Дарли получает просьбу Нессима вернуться в Александрию. В ходе некоторых событий Клеа получает тяжелые ранения и почти умирает в результате несчастного случая на лодке, что приводит к сильной вине и беспорядкам со стороны нескольких персонажей, но также помогает Дарли и Клеа разрешить их отношения и мотивирует Дарли, на написание написание всей истории.

Если вам нравятся литература и история, а также чувство погружения в достопримечательности, звуки, запахи и ощущение места, в котором вы никогда не были, вам понравится эта книга.