Читать книгу: «Традиции & Авангард. №4 (23) 2024», страница 3

И вот тогда меня будто искрой пробило: очень уж живо и ясно представилось вдруг (алкоголь – он воображение будит просто на раз!), что по прибытии в неведомое никому место этих вот наивных ребят и девчат, свежих «молодогвардейцев» эпохи всеобщего потребления, разводят по разным камерам и начинают, постепенно усиливая нажим, «прессовать», как умеют. И даже какую-то новую спецаппаратуру используют… Как вот этих бравых пока эрудитов по отдельности принуждают «колоться». Не сразу, конечно, но сломать их всё равно смогут – поверьте, я подобное видел… Но что такого особо ценного от них можно узнать или выведать? Они ведь и не знают ничего. А значит, будут пытать каждого и каждую. До самого предела, вплоть до агонии.

С настоящими пытками или без – это уже будет тогда без разницы (хотя с пытками, конечно, надёжней), – они успеют наговорить себе и другим на целую кучу статей, наплетут вранья и разных домыслов, наподписывают таких признаний с показаниями, после которых и жить-то уже не захочется. Знаю я, и не такие соколы «кололись» за милую душу. Помню, как-то в одной далёкой-далёкой стране попали мы в немного похожий замес… Ладно, не будем пока о гнусном, я ж говорил – плохая у меня память. Не всё хочется вспоминать.

Самое эффективное ведь в этом деле, хотя и чуть более сложное, – раздавить и сломать их интеллектуально, нравственно, морально – называйте как хотите, – тогда появится шанс получить реальную информацию, а не всякие там придумки с откорячками. От них же теперь хотят совсем не тупых признаний и самооговоров, как в прежние времена. Знания этим вот «гестаповцам» нужны, хотя бы крупицы хоть каких-то знаний. Которых у ребят-то и нет, да и быть не может! Вот и примутся в конце концов давить до самого финала, пока они кровавыми и бесформенными кусками мяса не станут корчиться на заблёванном бетонном полу, соглашаясь подтвердить что угодно и подписывая любую ересь.

И тут вот в чём на самом деле дилемма-то: поступать в таких ситуациях надо бы рационально, как диктует эта их всеобщая теория игр, но хочется-то всё равно – правильно, по-человечески, по-нашему.

«А наши не придут… Все наши – это мы»², — вспомнилась тут любимая песня, и я, пока остальных рассаживали по машинам, тихонько стал прокручивать её в голове, постепенно накачивая себя и пытаясь найти правильный выход, – да, «наши не придут… такое время ныне – не тот сегодня год, война совсем не та». А ведь и правда: получается, что единственный, кто может им теперь помочь, выдернуть из этой стремительно приближающейся бездушной мясорубки и хоть что-то изменить в настоящем (не спрашивайте, что именно и как – сам ещё не знаю), – это тихий и никому, слава богу, до сих пор неинтересный армейский майор в глубокой отставке, за плечами которого много чего всякого-разного, даже избыточного… И гляди ж ты, а ведь долго же этой сволочной конторе пришлось его выискивать, совсем даже неплохо у старого майора до сих пор получалось скрываться-прятаться! Но стоило только раз расслабиться тут случайно, и теперь уж получай, родной, по самой полной…

Увы, в обратную сторону по линии реальности я пока ещё ни разу не замахивался и совсем не уверен, что такое могло получиться. Наверное, стоит всё-таки как-нибудь попробовать. Но не сейчас, Виталика-то с его командой надо по-любому срочно отсюда вытаскивать. Пока не знаю, как именно, – я ж с самого начала предупреждал, что у меня это по наитию получается… Ладно, будем тогда её цинично и беззастенчиво попросту ломать о колено, реальность эту вашу тухлую. Но, видит бог, как же мне не хочется снова в такое вписываться!

Это ведь только для игроков дилемма: как поступать – рационально или же правильно. А я им не игрок и чётко знаю: поступать надо только по-человечески всегда, без вариантов! И потому, подходя к предназначенной мне как «нулевому» игроку последней из чёрных машин, я неторопливо оглядываюсь на довольного своим теперешним успехом полковника и обращаюсь к нему с простым и, казалось бы, нелепым вопросом:

– А вы точно уверены, что ваш чёрный сканер не глючит опять, как прежде?

И, не дожидаясь его реакции, начинаю неотвратимо довлеть.

2. Сто первая причина

 
…Если я кричу тебе: «воздух»,
Не смотри наверх, слышишь, – падай!
 

Екатерина Агафонова

Я ведь и майором-то стал только «под самый занавес», когда в запас увольнялся. Зато, как у нас говорят, хоронить теперь будут за счёт Минобороны – с оружейным салютом и военным оркестром. Капитанам такая честь не положена, только старшему и высшему офицерскому составу.

А вообще-то я по внутреннему своему состоянию до сих пор чувствую и ощущаю себя простым капитаном. Мало ли, много, но целых два срока в этом звании пришлось отпахать, приварился к нему более чем прочно. Думаю, каждый военный со временем застывает в основном своём, природой назначенном чине, именно потому среди нынешнего генералитета столько дуболомов-сержантов, способных оценивать обстановку «не выше сапога» и, соответственно, действовать-бездействовать. Впрочем, это всё лирика.

Ты спросил, как у меня такое получается. А чёрт его знает как! Приходит вдруг откуда-то волна сплошного непонимания – чувство, будто идёт что-то не так и не совсем правильно; за ней чуть позже – вторая волна: как надо действовать, чтобы всё исправить; и уж тогда начинаешь постепенно… довлеть в обоих смыслах этого слова. Я так это называю – довлеть, а уж как правильно будет по-научному, пусть тебе паучники рассказывают… И только потом, после довления, можно начинать разбираться, что мы такое вокруг понаворотили и не надо ли ещё чего-нибудь подворачивать.

В первый раз это со мной приключилось сразу после школы, когда в военное училище поступал. Знания не шибко большие, здоровье тоже не очень, да и умишко не самый резвый. Но как-то ведь удалось поступить туда, где отбирали исключительно по здоровью и складу ума с психологической готовностью, – чудо и только! Да ещё и имя с отчеством слегка подкачали, сам понимаешь.

Тогда я ещё не понимал этой своей особенности – умения (да нет – ещё не умения, а только неясной какой-то способности) менять окружающую реальность под себя. Потом было ещё несколько случаев, когда уже мог бы и догадаться, в чём дело, но так и не дотумкал (говорю же, умишком был не из самых резвых). Зато прослыл среди всех своих редкостным везунчиком, разные командиры даже старались друг у друга меня перехватить, обязательно забрать с собой на самые трудные задания, чтобы в конце всем им тоже свезло.

Впервые – уже старлеем – начал задумываться, что происходит и как с этим бороться (ага, поначалу именно бороться хотел), когда нашу разведгруппу забросили в азиатские джунгли и после выполнения задачи пришлось почти две недели выкарабкиваться оттуда с двумя ранеными на горбах. Подвернулось время подумать о себе и о том, как же это нам всем опять и снова удалось вывернуться и остаться в живых, несмотря ни на что. Сначала понимать начал, потом пришлось вырабатывать и оттачивать навыки, и только после, совсем не очень скоро, стал использовать их по назначению вполне осознанно, то есть полноценно довлеть.

Помню, мне в этом ещё одна кошка очень помогла. Я как раз тогда после Афгана в госпитале мыкался с осколочным в грудь. Больше лежать приходилось, чем сидеть или ходить. Так вот, зачастила она меня навещать. Подкрадётся – и прыг сверху, уляжется прямо на бинтах, глазищи прикроет и ну урчать… А я глажу её и думаю: почему она именно меня-то выбрала, почему ни к кому другому не подходит и всех избегает? Видимо, почуяла во мне нечто особенное. А от урчания её сразу так легко становилось, так волшебно. И казалось, что даже рана быстрей затягивается… Чудо что за кошка была!

Только не долечила она меня, не успела – кисонька моя. Пришлось дальше самому выкарабкиваться. Какой-то контуженный на всю голову поймал её, распотрошил и подвесил на дереве прямо перед моим окном. Из ревности, что ли? Или от обиды? Война ведь многим совсем крышу сносит – не узнать заранее, что каждый может учудить.

Так вот, как раз перед этой его расправой такая вдруг на меня тяжёлая волна недопонимания действительности накатила, что взвыл в голос: не понимаю, не понимаю, ничего не понимаю же! Прибежавшая на крик медсестричка, добрая душа, сразу вколола мне что-то, и я провалился в беспамятство… А когда очнулся, исправлять было уже совсем поздно да и нечего. В обратную сторону это у меня, похоже, не работает.

Вот так простая дворовая кошка научила ценить самую первую волну, уважать её, не паниковать и готовиться сразу к следующей. А вторую волну я, только словив её, тут же перестаю чувствовать: просто плыву с ней по любым обстоятельствам – куда она, родимая, вынесет – и сам почти не замечаю, что делаю. Только доверяюсь ей и ясно сознаю: всё идёт правильно, и по-другому нам не надо. Будто несёт меня она, точно планируя, как действовать. Этому меня ещё чуть позже один мудрый старик научил – как-нибудь потом расскажу.

И вот ещё что благодаря той кошке удалось понять: я не такой, как все, а может, даже и вообще не здешний, высшее какое-то существо, майор (ведь так это слово на наш русский переводится?). Могу и умею то, чего другим не дано. Да я, блин, наверняка прирождённый корректировщик реальности, действующий на упреждение!

В конце концов через время выписали меня из той тягомотной госпитальной лечёбы, а потом и совсем со счетов списали. Орденом никаким, правда, не наградили, но майора напоследок присвоили. Именно так – старшим, высшим, майором! – я себя тогда и стал ощущать. Опрометчиво.

А когда уже списали и кое-что потом ещё произошло, понял: надо бы мне теперь хорошенько затихариться, сильно не отсвечивать и податься для окончательного доживания в сторону от всех ваших столиц, в тихий мой и по большому счёту никому из высоких властей не интересный Хабруйск – Город Воинской Славы, между прочим (самое то для ветерана, правда же?). Следы потихоньку принялся заметать, потому что некий смутно осознаваемый и не совсем здоровый интерес к своей персоне постепенно стал чувствовать. Нет, это даже отдалённо не походило ни на какую там первую волну, и оттого я сильно встревожился: надо было, чтоб все вокруг как можно быстрее и желательно навсегда забыли про мою такую редкую везучесть, просто замылить её следовало как-то, чтоб и не вспоминал никто. Ни бывшие командиры, ни новые, на гражданской уже стезе, начальники.

А вот когда случилась в стране вся эта их восторженная контрреволюция, я просто не знал, что делать. Первая волна постоянно прёт сплошным валом, но второй – как не было, так и нет, не возникает… А делать-то что? Как реагировать? Ведь ты же, блин, корректировщик реальности, майор, и должен действовать на упреждение, а не по следам исторических событий!

Гораздо позже пришло осознание того, что никакой я вам тут не корректировщик и даже не высшее существо. Я – всего лишь букашка на стекле, иногда пытающаяся увернуться от приближающегося конца, но которую постоянно заставляют что-то ненужное ей самой делать… Тяжёлое и тягостное чувство, совсем не приятное.

Как раз тогда-то и потянуло меня опять на войну. Гражданская жизнь, конечно, имеет свои прелести, но очень уж она ровная и дюже скучноватая для военного человека. Война ведь как наркотик: кто с самого детства затачивал себя под неё и большую часть жизни прошагал в строю, без этого уже не может. Не скажу, что начинается какая-то особая ломка, но без постоянного притока адреналина чувствуешь себя не в своей тарелке до такой степени, что иногда и жить не хочется… К тому же из всех тяжёлых наркотиков война – наверняка самый гуманный, потому что убивает далеко не всех.

Не стану открывать тебе как, но через какое-то время удалось подписать рядовой контракт с Иностранным легионом французским на четыре года – анонимно, естественно. Вернее, псевдонимно. Дослужился там аж до капрала парашютно-десантного полка (поверь, такое сделать непросто, совсем не легче, чем у нас стать майором), но продлевать это дело не стал: показалось, что мало платят… Интереснейший, скажу я тебе, друг, опыт, особенно если с нашей армией постоянно сравнивать. Но об этом – как-нибудь в другой раз.

После чего за две ударные пятилетки ратного труда обошёл-объездил почти все горячие точки Европы и половины Африки вместе с четырьмя разными ЧВК поочерёдно. Почему с четырьмя? А сколько, ты думаешь, у нас этих частных военных компаний? Вот и славно, пусть так оно и останется… Кстати, крайняя была как раз из «музыкантов» составлена. Окончательно вернулся в Россию относительно недавно и оказался опять в своём тихом и уютном Хабруйске, надеюсь, теперь навсегда…

Мне всё-таки пришлось пересказать это всё Виталию – в общих чертах и с большими купюрами, разумеется. А куда было деваться-то? Нам ведь вместе теперь расхлёбывать то, что вокруг наворотилось. Да и башка трещала неимоверно, гораздо сильнее обычного, не так, как после прежних давлений, даже думалось теперь с трудом… Нет, была, конечно, сотня причин вообще не зачитывать сии скупые выдержки из чужой для него книги жизни. Как, впрочем, была и у меня в своё время причина вообще её не открывать, даже не брать в руки. Однако получилось, как получилось.

Мы сидели вдвоём у меня на кухне, приканчивая уже вторую поллитру под маринованные грибочки и чипсы. Виталик больше молчал и только кивал головой в паузах между моими откровениями, а потом поднял замутневший взгляд и спросил только:

– И что теперь дальше? Делать-то теперь что?

– Доминировать будем, просто доминировать, пока всё не прояснится и не уляжется, – ответил я, – а пока нам обоим надо бы просто немного подремать.

Засыпая, думал о том, что никогда ведь прежде действовать в подобных обстоятельствах мне ещё не приходилось… Судите сами: вытащить из почти смертельного форс-мажора сразу семь человек (включая себя), только один из которых был мне более-менее близок, знаком и понятен (и это вовсе не я сам, а старый друг и умник Виталя), – при том, что как раз именно мне-то тогда ничто в реальности не угрожало. Без какого-либо плана и без обычно формирующей его второй волны. Довлеть не на традиционное упреждение, а по грубому факту происходящего… Нет уж, такое мне совсем не по зубам, тут, видно, какая-то ещё сила вмешалась, сработал неведомый дополнительный фактор. Или уж я настолько к старости изменился, что теперь и такое тоже могу?

Ладно, завтра будем разбираться, утро вечера мудреней.

Прежде чем засесть на кухне моей холостяцкой однушки на последнем этаже такой же древней, как и сам я, хрущобы на выселках, неподалёку от хабруйских Красных казарм, Виталик добросовестно обзвонил остальных игроков своей команды – и оказалось, что ни один из этой пятёрки ничего произошедшего с нами сегодняшним вечером даже не помнит! Видимо, заодно с искривлением реальности ещё и им память отшибло, стёрлась она, другого объяснения я пока не вижу. А ведь это даже и неплохо, получается – не будут под ногами путаться, можно теперь и в расчёт их не брать, когда кривизну убирать будем.

А кривизна у реальности этой новой оказалась очень даже изрядная, прямо вывих какой-то! Вчера по темноте мы и разглядеть ничего толком не успели – надо было срочно загасить избыточный адреналин алкоголем, любым (а по-другому он не гасится – тоже доказано опытным путём). Да и голову мою надо было пролечить-почистить, трещала она не хуже счётчика Гейгера – Мюллера на максимале.

И когда уже сегодня вот, поутру, осторожно выглянули на улицу, даже понять сначала ничего не могли. Это не было православной идиллией, которую следовало бы ожидать, исходя из моих личных предпочтений, и не было даже СовСоюзом свежего разлива, что тоже было бы вполне ожидаемо и логично, следуя предпочтениям Виталика. Оно оказалось чем-то другим, совсем третьим. Боковой альтернативой, какой-то нелепой сущностью! Будто выбросило нас куда-то в сторону от настоящей дороги, в кусты и овраги.

Даже описывать не хочу, сплошные нонсенсы на фоне всеобщего благорастворения воздухов. Кажется, моя могущественная способность (ну, или кто там ею распоряжается) слепила какую-то совсем неудачную временную вариацию, достав из самых поганых чуланов заблудшей души всё самое для неё противное: вот эти все лубочные балалайки с матрёшками, да танцы с медведями, и кокошники с бубенцами под сумасшедшую люминесценцию. А с другой стороны, и её ведь понять можно, видимо, основная линия развития событий была гораздо гаже, чем этот подвывих с переплясами. Ограничились, как говорится, меньшим из зол.

И потому, как только откатила первая волна непонимания всего этого, я сразу же начал целенаправленно довлеть, переполняясь невыносимо нелепой окружающей средой и не забывая очень осторожно стравливать её из себя, не разглядывая в подробностях все эти искромётные чудесности, повылазившие отовсюду, будто опята из гнилого пня.

Получая, кстати, от самого процесса давления и теперь отнюдь не райское наслаждение и уж тем более никакое не священное блаженство, а вовсе даже наоборот… Башка ещё трещала после вчерашнего, а тут пришлось опять совать её в самое пекло. Ох, чую, болеть потом будет страшно, если совсем не отвалится. В этом, замечу, ещё одна и, пожалуй, главная причина вообще никогда не пользоваться такой уникальной способностью, даже не думать о ней вовсе.

И даже не оставалось совсем времени хотя бы объяснить Виталику, что да как, проинструктировать его, надо было просто действовать – без предупреждений и упреждений, исправляя всё, пока не стало слишком поздно. И так уже целую ночь пропустили по дурости своей, следовало ещё вчера начинать… А потом в окружающей искромётной и нездоровояркой реальности что-то легонько хрустнуло, и она стала постепенно расползаться, разваливаясь.

3. Медленный яд познанья

 
Твоя реальность реальней многих.
Какую дали – такая есть.
И унести бы отсюда ноги, но ты обязан остаться здесь…
 

Наталья Захарцева (Резная Свирель)

– Виталя, давай пойдём сразу ко мне. А на игру в другой раз сходишь – последняя она, что ли?

Мы снова стояли у выхода из продмага, и Виталик, естественно, оказался полностью не осведомлён о том, что вчера или даже сегодня с нами происходило, как и о том, что нам вскорости предстояло повторить (ещё одна способность у меня появилась, что ли, – стирать память или здесь опять какой-то побочный эффект от искривления реальности – даже не знаю). Да это и к лучшему, действовать одному мне как-то удобнее и привычнее, к тому же некоторые детали моих вчерашних пьяных откровений помнить и знать ему совсем не обязательно, а повторять их я уж точно никому больше не стану.

Итак, вторая волна откатила нас в самое начало этой нелепой истории. Видимо, ближе или дальше по времени от недавнего форс-мажора ловить было вообще нечего, без вариантов. Поздравляю, майор, теперь твои способности распространяются и на временной интервал тоже… Вот только оно тебе надо?

– Виталик, ну что ты упрямишься? Сам же сказал: поговорить надо, ну и пошли ко мне, посидим-поговорим, я как раз коньячку прикупил фляжку… Другого-то раза может и не случиться. А игры твои, они ж бесконечны. – Мне надо было любой ценой вывести его из игры, чтобы форс-мажор этот проклятый исключить вообще. И по возможности без лишних довлений, а то от них у меня уже скоро башка совсем треснет.

Как младший по возрасту (хоть и старший по чинам) он должен был бы меня послушаться. Но не послушался. Вместо этого стал снова уговаривать пойти с ним на этот их чёртов брейн-ринг, а уж после него и переключаться на душевные разговоры… Ну совершенно дурацкая наклёвывалась ситуация, сплошное повторение только что пройденного.

Однако теперь у меня имелось существенное преимущество, которого вчера ещё не было: я твёрдо знал, что именно произойдёт, кто это сделает и как, а главное – я снова мог действовать в привычном для меня режиме, без всяких там форс-мажоров – по старинке, на упреждение. Преимущество, которое ведь может и пропасть, если мы на игру не придём. Вот только голова всё ещё раскалывалась, отдохнуть бы, да некогда, времени совсем нет… Ладно, соглашусь снова, пусть будет что будет.

И вот опять та же чёртова игра в многолюдном зале на два десятка столиков. Брейн-до, понимаешь! Или брейн-ринг всё-таки? Те же картинки с вопросами на белом экране под громкую музыку, то же жизнерадостное позвякивание бокалов и хруст салатов. Но на этот раз коньяк в баре я брать не стал и тихо присел в сторонке, стараясь не привлекать лишнего внимания и уже без особого азарта присматриваясь ко всему. Никому ничего не подсказывая теперь.

Те же два синхрона по десять вопросов и допы с полуфиналом, но почему-то нет после них никакого резкого распахивания дверей, как в прошлый раз, не врываются сюда эти мрачные фигуры в кевларе и масках… Музыка продолжает играть, да и не накатывает на меня никакая первая волна, не говоря уж о второй, и нечего тут нынче, выходит, упреждать и корректировать.

Да, что-то не так теперь идёт, а почему – непонятно. В этой обновлённой мною реальности, получается, нет никакого СОРа – вообще не было, что ли? Совсем? А что, очень даже неплохой тогда получается поворот, мне нравится! Слава богу, уже не придётся довлеть и вполне можно даже принять-таки на себя соточку коньячку, а то голова так и трещит не переставая…

Дальше игра прошла вполне спокойно, без всяких там под занавес вторжений «групп захвата», без нервов и без драйвов с форс-мажорами. Спокойненько профиналили, но – увы – победа досталась не тем, кому хотелось бы, не нашей команде. Виталик огорчился, конечно, но впереди у нас было намечено душевное распитие напитков в домашних условиях, под долгую беседу… Нет, я вовсе не алкоголик и даже не бытовой пьяница, но под хорошие закуски и умные разговоры – как юный пионер: всегда готов! Прочитал тут недавно, что с возрастом в организме понижается способность вырабатывать алкоголь для каких-то там внутренних химреакций (я и не знал, что у организмов такие способности с потребностью есть), и потому возрастает необходимость дополнительных вливаний. И ведь классную же такому делу отмазку себе на старость эти научники придумали, да? Не подкопнёшь.

Но в результате оказалось, что рановато я позволил себе расслабиться: на выходе нас всё-таки «приняли», но теперь уже другие ребята. Ну, не совсем на выходе, мы даже успели и на улице потоптаться, пытаясь поймать «тачку», чтобы ко мне на выселки ехать, когда тихо и незаметно подкатил серый минивэн, и нас с Виталиком без лишних разговоров очень грамотно «упаковали» (я в этом знаю толк, приходилось когда-то и самому, как говорится). А что удивительно – никакой первой волны я опять так и не ощутил, даже не почувствовал. Только вот голова всё ещё болела сильно.

– «Во многих знаниях много и печали, а кто преумножает знания, преумножает и печаль», однако знаем мы пока совсем немного, а вот преумножить эту печаль очень хочется, – говорил он совсем негромко, выделяя слова выразительными паузами, почти как наш президент. – Нам, в частности, известно, что вы, возможно, настоящий майор (ну, или мойр, или даже парка, или норна – это уж как кому больше нравится называть), то есть существо, наделённое способностью по своему усмотрению изменять реальное положение дел (так сказать, переплетать нити судьбы), в каком-то смысле даже немного демиург… И нам теперь известно также, что вы действительно отставной майор, то есть Мироздание, грубо говоря, отвернулось от вас и более не намерено оказывать свою экстренную помощь.

– Простите, вы сейчас вот это о чём? – попытался уточнить я недоумённо.

Нас с Виталиком привезли с мешками на головах куда-то, как я понял, за город, и рассадили по разным помещениям. Моё было огороженной частью какого-то большого ангара и ярко освещалось лампами, висящими под потолком. В нём наличествовали только два стула, расположенных визави, да узкий стол между ними, остальное пространство не было ничем заполнено, оно просто пространствовало. Пахло какой-то синтетикой и санобработкой.

Невысокий крепыш с внимательным взглядом, которого я уже раньше мельком где-то видел, вошёл минут через пять после того, как с моей головы сдёрнули чёрный мешок, и сразу представился:

– Полковник Гризович, из Особой полиции страны, ОПС. А вас, простите, как звать-величать?

– Просто: Петров, армейский майор в отставке. Чем обязан?

И вот уже после этого он мне и выдал всю ту галиматью про умножение печалей и высшее существо с не желающим его опекать Мирозданием. Я даже оторопел поначалу. Одно дело, когда ты сам по младости лет и недостатку ума возносишься в мечтаниях о чём-то великом и совершенно несбыточном, и совсем другое – когда какой-то хитромудрый хрен с огорода вдруг пафосно и с особым выражением доносит туже идею, давно и аргументированно тобой отвергнутую. Есть в этом доля какого-то цирка, не находите?

Новым во всей его тираде было только то, что меня почему-то вдруг записали в отверженные и ни на что более не способные, а потому я сразу спросил:

– Вы точно уверены, что и Мироздание тоже отправило меня в отставку, а не только Минобороны? Оно вам само об этом доложило?

– Разумеется, нет, пока не докладывало… Но мы почти уверены в этом. Видите ли, тут одно из двух, а может, и больше: либо вы способны менять реальность, либо сама реальность подстраивается под вас, под какие-то ваши, возможно, не совсем осознаваемые запросы или потребности… Но вот благодаря тому, что мы с вами теперь здесь общаемся, можно с высокой долей вероятности делать вывод, что способности эти теперь утрачены либо у вас пока отозваны. Иначе вы бы давно уже отсюда вывернулись, и поминай как звали. Согласны?

– «Не сходи с духовного маршрута, на материальных – тупики… Надо верить в Бога, это круто, в Дед Мороза верят дураки», – промычал я в ответ любимый стих из Аркаши Лиханова, владивостокского поэта, после чего, прикрыв глаза, просто отвернулся.

– И как это понимать? Не желаете общаться? – вскинул брови подполковник.

– Как неприятие любой подобной дурости, наверное. Проще в Бога поверить.

Больше часа он продолжал мне втолковывать что-то про пути взаимодействия с механизмом Мироздания, которые теперь успешно осваивает Особая полиция, к коей он принадлежит. Про то, и про это, и про вот это тоже… Будто по капельке вливая в мои мозги какой-то медленный яд сокровенных знаний, позволяющих возноситься над обыденным и парить мыслью где-то там, в высших сферах разума, в самых что ни на есть эмпиреях. Однако беседа наша (вернее, его монолог) так и закончилась ничем. Я продолжал отмалчиваться, и подполковник (видимо, сам устав от собственной болтовни) свернул наконец этот свой сеанс культпросветработы, пообещав, однако, продолжить позже.

Я не сильно большой философ да и не философ вообще, я практик. И все эти его высокомудрые измышления мне по барабану. Меня сейчас тревожило только одно: а где моя первая волна-то? Почему я не чувствую неправильности происходящего, почему волна непонимания искривляющейся реальности не приходит как обычно? Давно ведь пора довлеть, исправляя и эту внезапную «загогулину» тоже… А вдруг подполковник прав и Мироздание действительно не намерено больше мне помогать? И всё это – наконец-то самая правильная из реальностей?

А не связано ли происходящее с постоянно донимающей меня теперь головной болью? Мысль пришла, как удар под дых, резко, отчётливо, болезненно. Я ведь настолько свыкся с уверенностью в силе и могуществе своей способности, что представить себя без неё уже просто не могу – зачем и как тогда вообще жить, для чего существовать?

Видимо, я теперь уже просто слишком стар и не могу, как в молодости, ситуационно реагировать, подправляя мелкие несуразности, дёргать за самые тонкие ниточки, переделывать жизнь по мелочам. Это всё в прошлом. Я давно только реагирую на волну, накатывающую откуда-то, и плыву вместе с ней, наблюдая, как меняется картина мира вокруг. Но и это бывает теперь нечасто… даже редко, очень редко.

И не я ведь этим управляю, я вообще не управляю ничем! Это как-то и кто-то через меня решает свои задачи, я – всего лишь орудие, передаточное звено, средство управления, не более. И каждый раз это слишком мучительно… Чувствовать себя, могучего и многое могущего, игрушкой в неведомых руках – да не приведи господь!

А ведь я никогда ничего такого не хотел и ни у кого не просил. Мне никогда ничего этого не было надо. Но разве хоть кто-нибудь там – в небесах или где – моими желаниями когда-то заморачивался? Хоть для кого-нибудь из них – тех, кто этим всем правит, – это хоть что-то когда-нибудь значило?

На следующий день терзания разума продолжились, и тут меня поджидал ещё один крепкий удар.

Когда опять привели в то же помещение, стульев оказалось больше – не всего два, а целых три. И на одном из них, по правую руку от разговорчивого полковника, сидел мой школьный друг Виталя. Выглядел он при этом вполне сыто и уверенно, был побрит и поглажен, что стало для меня почти нокаутом, ведь, по моим прикидкам, ввиду полного отсутствия у него каких-либо познаний о действительной моей сущности свирепые и безжалостные палачи в местных застенках должны были как раз переходить к жестоким физическим пыткам его жизнелюбивого тела с использованием своей новейшей изуверской аппаратуры.

«Ах ты ж мой дорогой и бесхитростный друг, как же я в тебе ошибался, оказывается! Так складно ты сочинял мне сказки про наше с тобой школьное детство, что я этому даже стал понемногу верить, хотя и не помнил сам ничего подобного», – сразу подумалось мне. Мы ведь с ним тогда, почти год назад, совершенно случайно столкнулись в троллейбусе, и он первым меня «узнал», начал вспоминать какое-то давно забытое прошлое. Слово за слово, чаркой по столу – чуть ли не каждый месяц потом с ним виделись, а бывало и чаще. То-то, припоминаю теперь, он всё любил расспрашивать про мои героические армейские будни, постоянно поддакивая, – я думал, это ему интересно, раз сам так ни разу и не побывал на передовой.

А ведь ему действительно было всё интересно и, похоже, очень нужно, но по другой совсем причине, вон оно как! Хороший человек и благодарный слушатель, с которым не только разок выпить-посидеть приятно, но и забухать не грех.

Старший специалист аналитического департамента Особой полиции подполковник Серотин Виталий Семёнович никогда не верил, что бывший майор армейской разведки Петров может представлять хоть какую-то угрозу или опасность для государства или общества. Когда прошлым летом ему предложили принять участие в этой оперативной разработке, он даже опешил: а в чём смысл? Для чего это всё? Однако начальству видней, и с ним не поспоришь – раз сказано, значит, надо.