Читать книгу: «Бёрк. Оборотни сторожевых крепостей», страница 14

– Гелиодор? – прозвучало тихо и жалобно.

Ей отвечала только тишина.

Видимо, он ушел совсем рано, не стал ждать, когда она проснется. Наверное, что-то срочное. Что-то случилось в стае. Бёрк забеспокоилась. После того, как они начали спать вместе, он ни разу не покидал дом один. Все эти дни они почти не расставались. А когда нужно было уйти одному, Гелиодор обязательно предупреждал.

– Что-то случилось… – пробормотала Бёрк.

Соскочила с кровати, быстро умылась, оделась и побежала на место стоянки оборотней.

Она опустела…

Для Бёрк словно разом погасло солнце. Счастье, такое близкое, желанное и уже осязаемое, протестующе зазвенело как стекло, по которому крепко ударили. Это звонкое «брям» щелкнуло по самому сердцу. Но ударили так сильно, что поверхность задребезжала и, не выдержав, разлетелась на тысячи острых осколков. Ледяной ветер подхватил их и, больно раня, загнал сверкающие грани, кажется, прямо под кожу.

Стоя на голом пустыре, Бёрк мгновенно промерзла да самых костей. Холодно… Как же холодно. Здесь не осталось ничего теплого или любящего. Ничего живого или желанного для неё.

Орчанку сотрясала сильная дрожь. Лицо посерело, а на щеках синей сеточкой проступили капилляры. Горькое осознание того, что ее бросили, убивало, тело Бёрк словно омертвело.

– Как? – промямлила она синими от холода губами. – Почему?

Она шептала это тихо, не ожидая ответа, а хотелось кричать и визжать. Хотелось упасть на высушенную холодом траву и кататься по ней словно сумасшедшая. Хотелось рвать на себе одежду и плакать. Но глаза пекло от сухого холодного ветра, а тело не двигалось и продолжало изображать мертвое огородное пугало.

Девушка долго стояла там, где еще вчера был разбит лагерь. Еще вчера тут бурлила жизнь и кипела работа. Тренировки, готовка, дружный смех. Все это сейчас звучало в памяти эхом. Оборотни не оставили после себя никаких следов. Ничего, даже мелкого мусора. И место, где весело горел огонь, перед отъездом выровняли, заложили квадратами свежего дерна.

Он ушел. А ей осталась лишь ледяная пустота в сердце…

– Нужно идти домой.

Бёрк заставила себя развернуться. С трудом переставляя окоченевшие ноги, медленно, пошатываясь, пошла обратно.

Дом показался жутким и пустым. Каким-то чужим и незнакомым. Неприветливым. Когда Бёрк подошла к кровати, где еще несколько часов назад жарко отдавалась любимому мужчине, почувствовала, как силы оставили ее заледеневшее тело, и рухнула на покрывало. Не снимая куртки и ботинок, подтянула коленки к подбородку и сжалась в комок.

***

Орк ввалился в дом, тяжело дыша. Отбросил прут, которым стегал бедную лошадь, и похромал к кровати дочери. Бёрк лежала и не шевелилась, лица не было видно. Молчит. Сопит. Растеряно погладил по встрепанной голове и сел на край постели. Что делать? Что говорить? Сфенос ждал другого: слез, криков, обвинений… Собирался охотно поддакивать, осуждать предателя. А как быть, если вот так? Словно мертвое спокойствие. Что она чувствует? Как утешать, если не умеешь?

В лес он ездил в другую от оборотничего лагеря сторону и не видел, что волки снялись с места. Знай это, остался бы сегодня дома. А ведь мог и догадаться… Вчера в харчевне слышал краем уха о второй стае. Растяпа, не обратил внимания, решил, что двуликие просто треплются от скуки. По своей стариковской глупости значения не придал.

А сегодня выгружал дрова за харчевней и встретил Полли.

– Как она? – Щеки поварихи раскраснелись от злости, кулаки сжаты.

– Кто? – растерялся орк.

– Бёрк! – гномка от нетерпенья даже топнула.

– Так… спят, – растеряно пожал плечами орк.

Он не совался в дом с тех пор, как оборотень впервые остался там ночевать.

– Плакала?

Кухарка искренне беспокоилась, как Бёрк переносила расставание с Гелиодором.

– С чего? – удивился Сфенос. Его дочь вообще редко плакала. Огрызалась, паясничала – это было, н, чтобы плакать… – Что случилось? – Он отбросил бревно с телеги и в упор уставился на кухарку. – С чего Бёрк реветь-то? Оборотень?

Что этот мохнатый недоделок мог сотворить?

– Так уехали они! – горячо воскликнула Полли. – Снялись с места! Еще на рассвете!

Сфен даже не стал разгружать телегу – прыгнул на передок и настегивал бедную клячу всю дорогу до дома.

И что теперь делать? Как с ней говорить?

Вздохнул. Походил. Покряхтел. Развел огонь в печке, поставил греться горшок со вчерашней кашей и чайник. Заварил травы и разлил по двум кружкам: в свою огромную, больше похожую на цветочный горшок, запылившуюся от безделья, и ее аккуратную, из белого фарфора – Татимир подарил из гостиничных запасов, ущербную, с отколотым краем. Такую гостям не поставишь и выкинуть жалко, а для Бёрк годится все. Она, как сорока, рада и кривому угольку.

На столе стояла еще одна кружка – железная. На дне высохшие чаинки и развод от меда. Сфенос сразу догадался, кто из неё пил. Схватил ее, хотел запустить в стену, но передумал. Зазвенит, покатится по полу и напомнит о двуликом мерзавце. Орк тихонько завернул ее в полотенчико и отнес в чулан. Приткнул под нижней полкой за мешком с овечьей шерстью с глаз подальше.

Вернулся и, подхватив чашки со стола, подошел к дочери. Сел на край кровати, вздохнул горестно. Пошамкал губами, словно тренируя заготовленную речь. Ему трудно было подобрать слова утешения, орк вообще говорил мало – только короткие фразы и то по делу.

– Чаю бы попить… – начал издалека.

В ответ тишина.

– Холодно сегодня. Снег скоро пойдет… наверное…

Бёрк даже не пошевелилась. Тогда он поставил кружки на пол и сгреб дочку в охапку. Бёрк крутнулась, недовольно выворачиваясь, но не справилась и обмякла. Сфенос поправил ее, словно куклу, и усадил к себе на колени. Обнял и начал баюкать, как когда-то в детстве, когда она болела, гладил по растрепанным волосам.

– Он вернется, – уверенно сказал то, чего жаждало услышать девичье сердце.

– Нет! – выкрикнула Бёрк резко, словно выплюнула.

Зачем рассусоливать эти сопли? Ведь ясно, что Гелиодор попользовался ею и просто сбежал.

– Вернется, – уверенно повторил орк.

Он и верил в то, что говорил. Ведь невозможно забыть его дочку – она особенная, невероятная. Что теперь оборотню до раскрашенных городских девок после того, как он прикоснулся к настоящему чуду?

– Нет. Если бы хотел вернуться, то предупредил бы, что уходит!

– Так наемник…

Бёрк посмотрела на Сфеноса бездонными глазами, в которых загорелся вопрос и крошечка надежды. Отец аккуратно убрал с ее лба прядь, которая лезла ей в глаза, поднял вверх указательный палец и благоговейно произнес:

– Контракт! Вот. – Серьезное слово, сказанное Татимиром, выговорил с трудом. – Как подписался, дороги назад нет. Наемник… Не властен над своей жизнью.

Орк говорил медленно, пытаясь попроще объяснить Бёрк суть нанятого воина.

– Что же, его заставляет кто? – обиженно спросила девушка и впервые хлюпнула носом.

– Договор был сначала. Ты встретилась после.

Бёрк перебирала пальцами край отцовской рубахи и думала. А ведь Сфенос прав, оборотни говорили о предстоящей работе. Нечасто и как бы случайно, но ведь она слышала и про гоблинов, и про рудники.

– Он вернется! – уверено повторил орк и для убедительности кивнул.

И в сердце Бёрк словно втиснулась добрая доля надежды. Стала ширится в ней, как дрожжевое тесто, вытесняя из очанки лишнюю влагу. Вода посыпалась из глаз крупными каплями и впитывалась в отцовскую рубаху, а на душе вдруг стало легче и теплей.

Новость об отъезде двуликих облетела хуторок за пару часов. Она вытекла из харчевни, где это громогласно объявил один из рудокопов, видевший уходящий караван, и растеклась по окрестным домам. Соседи специально ходили к друг другу в гости и передавали известие почти слово в слово, не забывая упомянуть, что орчанку оборотень с собой не взял. Это никого особо и не удивило. Стая отправлялась не на ярмарку, зачем в ратном замесе бабья юбка? Но интерес к тому, как поведет Бёрк себя, накалял воздух. По ее реакции можно было понять, чего ждать дальше от их отношений. Наобещал вожак ей золотые горы или бросил, не дав и гроша?

Интерес был не простой, а по делу – гномы давно делали на парочку ставки. Половина на то, что Гелиодор за ней вернется и пригреет под собой как жену. Другая половина – что это увлечение было разовым, и волка теперь днем с огнем не найдешь.

Сфенос знал об этом, но народ не осуждал – в хуторе скучно, и гномы развлекались, как получалось.

***

Поздняя осень в этом году она была необычайно сухой. Дороги до самых морозов остались чёрствыми и пыльными, а башмаки чистыми.

Из-за редких дождей грибов было мало, и бочки в погребах стояли полупустые. Хуторяне собрали лишь немного груздей да синеножек. Ждали, что к зиме обмелеет река, но дождевые тучи, обошедшие хутор, поднялись к устью реки и обрушились на головы тамошних обывателей. Постояльцы гостиницы, прибывшие с той стороны, говорили, что под Великим лесом затянувшийся дождь вызвал редкое осеннее половодье – затопило все прибрежные луга, несколько поселений и смыло старую мельницу. До гномьего хутора волна успела порядком иссякнуть и только подняла воду в реке до самых краев. Зато прибавилось рыбы, и Бёрк со Сфеном ставили сети раз за разом и успели насушить мешков пять окуней, щук и другого улова.

Бёрк… Она поверила словам отца и бережно хранила кинжал Гелиодора под подушкой. После отъезда хозяина он, забытый или специально оставленный, сиротливо оставался лежать на печке. Теперь, завернутый в подаренный альфой платок, ножик прятался днем под подушкой, а ночью перекочевывал в объятия орчанки. Она хитро спеленала кинжал, оставив открытой рукоять с большим красным камнем, как обычно кутают детей. Перед сном она изучала затейливую гравировку на рукоятке. Там были изображены оборотни. Самый сакральный момент их жизни: оборот. Уже не человек, но еще не зверь. Голова волка, а на человеческих ногах штаны и сапоги. И, как маленькие печати, на боках рукояти рука и волчья лапа. А какой венчал его камень! Всегда, даже в нетопленом доме, он оставался приятно теплым, словно был живым. Бёрк казалось, что в свете свечи граненый камешек подмигивал ей, подбадривая и придавая веры в то, что Гелиодор вернется.

Еще одним подарком для Бёрк оказалась рубашка Гелиодора. Черная, с серебряным узором, вышитым вокруг горловины и по низу. Гел надевал ее в последний день, но Бёрк нечаянно плеснула на неё медового взвара, и на груди растеклось липкое пятно. Он бросил рубашку в корзину с грязным бельем и забыл. Когда орчанка нашла ее, заплакала и прижала к лицу. Бёрк окутал самый лучший запах: лес и любимый мужчина. Ткань пахла оборотнем, и Бёрк не стала стирать вещицу, лишь аккуратно замыла липкое место. Ночью клала ее на подушку и засыпала, окутанная запахом Гелиодора.

***

Со стороны казалось, что Бёрк справилась с потрясением. Она, как раньше, ежедневно выходила собирать белье для стирки и вернулась к работе подавальщицы. К тому времени рудокопы закончили летнюю смену и отбыли восвояси. Остались лишь хуторяне, которые не пропускали случая пристать к Бёрк с расспросами. Каждый словно между делом вставлял в разговор вопрос об оборотне. Она ничего никому не отвечала. Быстро обойдя хутор, скрывалась в своем домике. А когда работала в харчевне и возможности сбежать не было, на особо любопытных прикрикивал Татимир, не позволяя отвлекать девушку от работы.

Орчанка замкнулась, стала задумчивой и рассеянной. Разговаривая с Полли и Сфеном, часто отвечала невпопад. Спала она на удивление отлично: не мучили ни тяжелые мысли, ни кошмары. Засыпала при любой возможности и в любом месте, но почему-то всегда ходила сонной. Глаза весь день так и оставались полузакрытыми, и она постоянно натыкалась на углы и мебель.

Еще у Бёрк разыгрался аппетит. Она все время что-то ела, подбирая все объедки со столов. Жадно уминала даже обрезки сырого мяса, которые повариха оставляла для кошек. Когда Полли это увидела, обратилась к Сфеносу. Посоветовала орку пропоить дочь отваром синего чивица – от глистов. Великан на такое замечание обиделся.

Сфен думал так: волки едят сырое мясо, Бёрк водилась с волком, волк научил ее есть сырое мясо! Ничего удивительного. Орк (то есть он) научил ее есть капусту, хотя она не хотела. Гном научил ее читать. Проезжий тролль играть в карты. А волк есть сырьяком. Просто Бёрк умная и все впитывает в себя, словно сухая тряпка.

20. Стычка

После трех утомительных дней пути затертая ветрами дорога стала совсем незаметной. Теперь оборотни двигались, больше ориентируясь на солнце.

Клинья леса сначала сузились, а потом и вовсе исчезли, забыв кое-где одиноко растущие деревья. Плодородность земель заметно оскудела. Жирная чернозёмная верхушка, покрывавшая центральную часть Широких земель, тут перемежалась красными глинистыми прожилками и толстыми слоями камня и песка. Короткий высохший ежик травы поредел, и поверхность земли напоминала череп лысеющего старца. В воздухе прибавилось пыли.

Не было ни одной речки или колодца, воду пришлось набирать в тощих мутных ручейках, перебегавших дорогу.

Земля местами вздыбилась. То тут, то там высоко к солнцу поднялись холмы. С каждым шагом ощущалось приближение рудников. Алмазные гроты словно тянули в себя всю энергию окружавших их земель. Высасывали жизнь, перерождая ее в драгоценные камни и металлы.

Оборотни с интересом и тревогой посматривали на этот незнакомый им край. Никто из двух стай не заезжал так далеко к северу, но все были наслышаны о темном предгорье. Столько баек ходило в народе про это место, столько страшных сказаний. Даже кони, чувствуя напряжение всадников, стали нервничать, нетерпеливо ржали, плохо слушались поводьев, готовые при любом удобном случае рвануть назад.

Цель путешествия стай показалось на горизонте неровными сколами каменных стен. Сначала в узкий просвет между двух высоких гор, словно в волшебном окне, открылась… пустота. Казалось, что земля здесь обрывается и начинается конец света. Ехавшие впереди придержали коней, и растянувшийся строй всадников сгрудился в настороженную кучу.

– Кажись, прибыли, – неуверенно доложил Тумит.

– Карту, – потребовал Гелиодор.

Подъехал альфа второй стаи. Развернули потертый пергамент и всмотрелись в выгоревший рисунок, сверяя окрестности.

– Точно здесь, – кивнул Смараг. – Вот два пика, что сейчас перед нами, и проход между ними. Дальше внизу плоскогорье и высохшее русло реки поперек него.

Оборотни направили коней к расщелине. Продвигались медленно и осторожно. Неизвестно, что ждет на этой вражеской территории.

Горный проход наполнился эхом конского топота. А потом как-то сразу, внезапно, открылся вид на всю необычно глубокую долину. Ее окружали высокие холмы. В самом центре зиял провал заброшенного рудника. Из самых его недр поднималась серая дымка, будто под землей что-то кипело. Рядом с алмазной шахтой торчали руины города. Голая жёлтая земля, на которой все это соорудили, как будто вытоптали великаны: ни клочка растительности, ни единого зеленого пятнышка. На все вокруг словно наложили заклятье уныния.

И все это – горы, долина, рудник – создавало жуткий эффект. Воздушный коловорот. Что-то наподобие водяного вертуна, который появляется в сливных желобах во время дождя, только ветряной. Воронка вьюжила серое туманное марево. Вихрь зловеще посвистывал.

В небе, словно повторяя этот круговорот, парили падальщики и клекотали, прибавляя месту мертвецкого колорита. И ветер. И вонь.

– Грустно как-то, – вздохнул Гелиодор, предчувствуя что-то недоброе.

– И тихо. Слишком, – кивнул Смарог. – Оружие наизготовку, – скомандовал вожак Острозубых, хотя все и так были начеку.

Гелиодор правой рукой поправил меч, а левой по привычке тронул маленькие ножны кинжала. Они пустовали. Семейная реликвия осталась на гномьем хуторе, у Бёрк. Он забрал из орочей хибарки все свои вещи, кроме него. Забыл! Растяпа. Орчанка перед сном обстругивала им отколотое веретено. Аккуратная рукоятка была словно сделана под ее ладонь, так ловко ложилась в тонкие пальцы и слушалась, словно завороженная. Бёрк полюбила кинжал сразу и при каждом удобном случае выпрашивала у Гелиодора дорогую игрушку. Ему смешно было наблюдать, как девчонка режет боевым оружием хлеб или яблоки.

Вспомнив это, Гелиодор усмехнулся. Так и оставила возле себя… Кинжала не было жалко. Наоборот, на душе теплело от предчувствия новой встречи. Кинжал ведь всегда возвращается к своему хозяину, а значит Гелиодор вернется к Бёрк. Это судьба. Значит, так надо. Значит, гномий хутор еще будет в его жизни.

– Может, для начала разведку? – предложил Тумит.

– Можно и разведку. – Гелиодор рассматривал почерневший неровный край крепостной стены.

– Чего там разведывать? Спустимся и на месте разберемся, – нетерпеливо возразил Смарог. – Поселение как на ладони.

– А вдруг рудник наполнен гоблинами?

– Не вдруг, а наверняка. Но что ты хочешь от разведки? Если даже братья и найдут там стадо гоблинов, что изменится? Думаешь, они начнут выползать наружу по очереди, чтобы мы могли не спеша поснимать им головы?

– Ну, разведаем, – стушевался Тум, – будем знать наверняка.

– Наверняка, – усмехнулся Смарог. – Вот что хочу я: бросаем пожитки тут, сами во всеоружии спускаемся и шевелим этот протухший муравейник. Сразу, наскоком. Сейчас еще далеко до обеда, если поспешить, до вечера управимся…

Гелиодор поморщился от прыти Острозуба, но спорить не стал. В словах Смарога имелась логика. Тихо войти в городок, окруженный стенами, и неожиданно напасть на обитавших там гоблинов – это стратегия на все времена.

– …Значит, так и действуем, – постановил Смарог, приняв за согласие молчание альфы дружественной стаи. – Стая, слушай меня! Спускаемся налегке, окружаем вход в рудник и выкуриваем тварей. Ясно?

– Да, – не особо радостно ответили братья.

Особо не таились, но двигались бесшумно, как положено хищникам. Впереди вожаки, следом остальные – по распланированной схеме. В руках мечи. Все настороже. Форма тел начальная. Никто не принимал боевую ипостась просто так – очень большой расход энергии. Шли молча, подчиняясь только знакам. Все действо отлаженно сотнями битв.

Вот уже и стены. Без пробоин, но неровные сверху, будто на городишко нападал великан и обломал их. Куски отвалившегося гранита валялись тут же.

В город можно было войти через единственные ворота, огромные даже для такого значительного поселения. Высотой метров пять, не меньше. Одна створка была приоткрыта, в проходе лежал кусок стены, не давая ей захлопнуться. От сквозняка дверь покачивало, и ржавые петли противно скрипели.

Здесь воняло сильнее. Оборотни недовольно морщились и прикрывали лица шарфами.

Вошли. Гномий город маленький, добротно отстроенный. Пустой. Только песчаная поземка гуляет по вымершим улочкам. И вонь. Рудник как сердце города рудокопов находился в самом центре. Быстро приблизились к провалу. Тут дорога, мощёная камнем от самых ворот, сменилась широким деревянным настилом, потемневшим от времени и осадков. Вокруг шахты все застроено низкими складами. Несколько деревянных подъемников нависли над дырой. На них болтались остатки веревок, платформы для руд и крюки. Видимо, породу поднимали наверх на блочных лифтах. Интересно. Занятно. Сколько труда было вложено в это место, неудивительно, что гномы до сих пор не забыли о нем и дорого платят за его возвращение.

Оборотни в изумлении рассматривали чудное сооружение, опоясавшее гулкую пропасть. Огромную. Такого им видеть еще не приходилось. Наверное, рудник отстроили в незапамятные времена, и архитектура в нем отличалась жуткой несуразицей.

В отвесные стены были вколочены толстые дубовые брусья, сверху деревянная дорога. Она спиралью уходила куда-то вниз. Слишком крутая, невозможная для проезда телег или лошадей. Шириной в пять локтей. Перил нет. Для безопасности только тонкие доски, прибитые поперек, чтоб идущий по ней не соскальзывал. Дна не видно – его заволокло густой пеленой тумана. Он не висел ровной гладью, а бурлил, будто вода в кипящем котелке. То густел, становясь черным, как грозовые тучи, то таял, превращаясь в зыбко-прозрачную простынку, грязную и истлевшую до дыр. И тогда казалось, что под ней возится нечто отвратительное и гадкое, что-то вроде пригоршни опарышей.

Гулко. Тихо. Начинало казаться, что город действительно пуст. Только вот вонь. Теперь стало ясно, что зловоние тянется из рудника. Ожидаемо.

– Рассредоточились, – негромко приказал Смарог.

– Одна десятка вниз, остальные наблюдать и ждать, – скомандовал Гелиодор и пошел по гулкому настилу вниз первым.

Медленно, проверяя на прочность каждую доску.

– Говорят, гномы-рудокопы хоронят своих покойников прямо в выработанных штольнях, – прошептал Тумит, шедший вторым.

Его слова тихим басовитым эхо разнесло над спускавшейся вниз цепочкой оборотней. Тум не знал ничего такого о коротышах, выдумал это только что. Просто все были так напряжены, что хотелось разрядить обстановку, а на это рыжий был мастак.

– Точно! Я тоже такое слышал, – поддержал разговор Вердер, спускавшийся третьим. – На том месте, где последний раз ударила кирка усопшего, могилку-то и устраивали. – В его голосе слышались саркастично-истерические нотки. Кажется, он так сильно был взволнован, что готов расхохотаться.

– И гномья душонка так и остается навечно в темных закоулках каменоломен, – пробубнил с верхушки провала кто-то из стаи Острозубых. – И если кто сунется туда не из их стаи…

– Клана, Будан. Гномы трутся кланами, – поправил его собрат, разрушая зловещую атмосферу присказки.

– Так вот, если кто припрется в тот закуток не из их клана, того мертвяк это… хряпнет, – на последнем слове Будан треснул ладонью по рукоятке меча. Тихий шлепок подхватило и размножило эхо каменоломни.

– Съест, значит… – с уважением пробормотал Церус, шедший последним в десятке спускавшихся оборотней.

Немного наивный, он верил каждому сказанному слову.

– Съест? – фыркнул развеселившийся Тумит. – С чего дохлому гному кого-то жрать? Сам подумай еще раз и ответь правильно.

– Так а что тогда? – растерялся Церус и даже немного отстал.

– Он просто пуганет идиота до мокрых портков.

– Точно, – хмыкнул Гелиодор. – До мокрых вонючих портков. Так что если у кого имеется лишний груз, советую слить его прямо здесь и сейчас.

В вязком воздухе послышались подавленные смешки, больше походившие на собачье пофыркиванье.

Внезапно все замолчали, онемев от жуткого звука, прилетевшего снизу из мотков тумана. Оборотни съежились и прижали ладони к ушам – таким пронзительным был непонятный визг. Спускавшиеся застыли и стали напряженно всматриваться в глубину, пытаясь хоть что-нибудь различить в барахтавшемся мареве. Визг резко смолк.

– Труба? – удивленно спросил Гелиодор и встряхнул головой, как мокрая собака.

И снова визг. Нарастающий. Словно первый раз был пробным, а сейчас невидимый рог дунул в полную мощь, ударился в стены и отпрянул, вбиваясь прямиком в уши оборотней.

– Это, наверное, гоблинский сигнал тревоги! – заорал Смарог. – Поднимайтесь назад! Сейчас же! Пусть бездна сама выйдет к нам и покажет свою настоящую рожу!

Долго уговаривать не пришлось. Десять оборотней выскочили на поверхность за считанные секунды и с мостков наблюдали, как серое месиво поднималось все выше и выше, приобретая четкие уродливые формы.

– Смотрите! – заорал Марион, тыча вниз. – Вот они, эти лютые твари!

– Где? – переспрашивали остальные.

Кроме Мариона, никто еще не мог толком рассмотреть гоблинов.

– Вон там, под первым витком. Смотрите!

И действительно, под дощатым настилом край тумана отступал и, словно сползшее покрывало, обнажал дно рудника, а вместе с ним и его незаконных обитателей. Они забурлили внизу, словно помои в сливной канаве, заклокотали и стали подниматься наверх. Много. Как морская волна. Пенная, злая, вонючая. И быстрая.

Гоблинское гнездо всегда можно опознать по запаху. Вот тянется он за ними, вьется впереди и вокруг. Его ни с чем не спутать, даже грязные орочьи портки воняют куда приятней. Что-то в их запахе было настолько отвратительное для оборотней, что они даже дышали с трудом. Не только одежда, вся кожа гоблинов пропиталась мертвечиной, словно они спали в куче падали. Наверное, так оно и было – кто их знает? Кто хоть раз пробовал разобраться в их повадках? Желающих не было.

– Оружие к бою!

Двуликие думали одержать легкую победу. Да, гоблинов сотни, больше в десятки раз. Но они-то оборотни! Им по плечу невозможное!

Так и было. Поначалу. Волна клокотала, отступала вниз зловонной черной жижей, как кровь этих отвратительных созданий, но сразу снова лезла наверх. Сотни гоблинов. А может, и вся тысяча. Здоровенные, как орки, и низкие – мельче гномов. Безволосые – словно девичьи коленки, и лохматые – как медведи. Угрюмые, с оскаленными ртами. И почти голые. Лишь небольшие клочки шкур прикрывали их причинные места. Хотя некоторые напялили изношенные остатки чьей-то одежды.

То и дело над головами разносились оглушительные вопли, как будто подстегивающие гоблинов. Они словно набирались от него сил и зверели еще больше. Оборотней же эти вопли выводили из равновесия, заставляли ежиться и стискивать зубы.

– Это какой-то сигнал! – прокричал сквозь звон стали Тумит.

Гелиодор вынырнул из кучи порубленных тел и помотал головой.

– Не может быть. Это низшие твари, они подчиняются только инстинктам. Просто кто-то из них раздобыл сломанный охотничий рог.

Когда солнце стало клониться к вечеру, оборотни начали отбрасывать мечи и воплощаться. Боевая форма позволяла быстрее исцеляться. Тяжело раненых пока не было, но тела оборотней кровоточили множеством порезов. Усталость тоже потихоньку брала свое. К счастью, гоблины в этой своре не владели луками и стрелами, не могли поражать врага с расстояния. У них были только топоры, грубые подобия мечей, но преобладали все же каменные палицы. И, к счастью, у этого стада не было ни одного серебряного клинка, способного по-настоящему тяжело ранить двуликого.

– Может, сведения неправильные? – проорал Тумит.

Чтобы высказать свое мнение, он отступил за широкую спину Церуса и вернул человеческое обличие.

У каждого оборотня-воина был при себе зачарованный артефакт эльфийской работы. При обороте в другую форму он сохранял на двуликом все предметы и одежду. Без этой хитрой штуки, возвращаясь из волчьей шкуры в человеческую, пришлось бы ходить голышом.

– Ты думаешь, лаз сквозной? – прорычал Гелиодор.

Пасть не предназначалась для речи, и слова получились смазанными, как у пытавшегося говорить животного.

– Да! Посмотри вниз, они не кончаются! Так не должно быть. Глубина, которую указали гномы, не могла вместить столько гоблинов. Они наверняка прокопали ход к основной ветке.

Гелиодор думал быстро.

– Отступаем к сторожевой башне!

Башня – единственное более-менее уцелевшее и высокое сооружение в этом городке. Она внушала доверие, как стойко перенесшая все невзгоды, выпавшие на эту долину. Даже массивные двери были на месте.

Отступали оборотни проворно. Спасибо Луне за звериную скорость, гоблинам за ними было не угнаться, хотя они, дико вереща, попытались отрезать противнику путь к укрытию. Но не успели. Оборотни завалили двери и в изнеможении попадали на пол, тяжело дыша.

Уже наступила глубокая ночь.

– Интересно, тут есть колодец?

Пить хотелось неимоверно.

– Сюда! – кажется, это был голос Амичита. – Тут источник.

Вода, вытекавшая из железной трубы и наполнявшая расколотую чашу фонтана, была мутная от пыли и теплая, но все равно вкусная. Выхлебали половину, остатками умыли лица, испачканные черной гоблинской кровью. Тонкая струйка медленно, словно нехотя, восполняла упавший уровень.

– Есть лестница наверх. Гнилая, но я поднимусь, – доложил Церус.

У него сил осталось больше, чем у остальных. Пока двуликие приходили в себя, он обследовал башню.

– Я с тобой.

Гелиодор поднялся на ноги. От усталости его пошатывало. Гел вдруг с удивлением понял, что это была самая утомительная битва в его жизни. Впервые альфа был так близок к проигрышу.

– И я, – сказал Смарог. – Тоже хочется оглядеться.

Вокруг башни бурлил визжащий комок гоблинских тел. В темноте невозможно было разобрать их количество, но казалось, что за время битвы остроухих прибавилось. От башни и до самой крепостной стены копошилась, словно развороченный муравейник, черная масса. Гоблины лезли на стены, выли, но внутрь осажденной башни войти не могли. Обитые железными пластинами двери не поддавались, оставаясь непреступными для недалеких существ.

– Повезло, что сторожевая башня целая, – задумчиво пробормотал Церус, выглядывая наружу между зубцов стены.

В слабом свете звезд оборотни рассмотрели, как разочарованная чернота поползла за городские ворота. Клокотала и каркала, словно гоблины обсуждали что-то. Потом вонючее стадо двинулось вверх по склону. Как раз по той дороге, где проезжали двуликие.

– О нет! Они, кажется, взяли наш след, – простонал Тумит.

В темноте откуда-то сверху послышалось испуганное лошадиное ржание.

– Радует только одно: в лагере никто из нас не остался.

– Да. Иначе постовым пришел бы конец.

Лошадиное ржание стало громче и жалобней. Это был душераздирающий крик о помощи.

– Похоже, добрались до наших припасов, – как можно спокойней сказал Гелиодор, хотя в нем бурлила злость.

Ему не жалко было продуктов и хозяйственного хлама, но вот кони… Животные погибли.

– Они их что, жрут? – не выдержал Церус.

– Ну, если вспомнить, что ездят гоблины исключительно на ящерах… Да, они жрут наших лошадей.

Оборотни замолкли, поеживаясь и прикрывая уши. Но долго слушать эту пытку и не пришлось – с животными расправились за считанные минуты.

На башне выставили наблюдателей и повалились спать. Хотя устали страшно, заснуть в окружении завывающего стада получилось далеко не сразу. Ночь и кошмарный сон слились для Гелиодора в одно мрачное пятно.

На рассвете вожаки оценили обстановку вокруг.

– Смотри там и там, – показывал Смарог на рудник и ворота.

Везде, куда ни поворачивались головы оборотней, мельтешили гоблины.

– Они повсюду! – с ужасом констатировал Тумит. – Даже земли не видно.

Просто отсиживаться в башне оборотни не собирались. Да и какой смысл? Припасов у них не было, а значит обе стаи тут обречены на голодную смерть. Уж лучше сложить голову в добром бою.

Потекли дни утомительных схваток, вылазок и отступлений. Это походило на борьбу со стихией. Отдохнув за ночь, двуликие пытались выбраться из окружения, но к вечеру обессилевшие отступали обратно в башню.

День за днем.

Стадо, к удивлению оборотней, оказалось разумным, даже как будто организованным. Гоблины вели себя как животные, но в определенные моменты, словно повинуясь невидимому руководителю, поворачивали в нужном направлении или бежали именно туда, где оборотни собирались прорваться. Не то чтоб двуликие проигрывали. Нет. Они могли сражаться так хоть вечность, но у них не было еды, многих ранили, и это тоже требовало сил на восстановление. Они почти сникли…