В прилипших к телу и потемневших рубашонках девчонки прибежали домой. Когда они пообедали, рубашонки уже высохли. Перебрав землянику и уложив ее в чашки, они понесли ее на дачу. Вернувшись домой, Ольгушка развязала зубами узелок на платке, в котором был завязан двугривенный, и отдала его матери. Мать спрятала деньги. Тараска же, с завтрака пропахавший с отцом картофель, спал в это время в тени густого, темного дуба.

Солнце уже совсем вышло из-за леса и жарко пекло землю и все, что было на ней. – Ольгушка, купаться! – пригласили Ольгу сошедшиеся к ней девочки. И все большим хороводом отправились с песнями к реке. Барахтаясь, визжа и болтая ногами, девочки не заметили, как с запада заходила черная туча, как солнце стало скрываться и как запахло цветами и березовым листом и стало погромыхивать. Не успели девочки одеться, как пошел дождь и измочил их до нитки.

Девчата полезли вниз в овраг и тут, на припеке солнца, сразу напали на полянку, сплошь усыпанную ягодами. Обе молчали и, не переставая, работали руками и губами. Вдруг что-то шарахнулось и среди тишины с страшным, как им показалось, грохотом затрещало по траве и кустам. Грушка упала от страха и рассыпала набранные ягоды. – Мамушка! – завизжала она и заплакала. – Заяц, это заяц! Тараска! Заяц! Вот он! – кричала Ольгушка, указывая на серо-бурую спинку с ушками, мелькавшую между кустов. – Ты чего? – обратилась Ольгушка к Грушке, когда заяц скрылся. – Я думала, волк, страсть испугалась! – говорит Грушка, заливаясь звонким, как колокольчик, хохотом.

Ягодное место было по сведенному лесу. Между сочных молодых кустов выдавались места с невысокой травой, в которой зрели и прятались красные ягоды. Девчонки, перегнувшись вдвое, ягодку за ягодкой выбирали и клали какую похуже в рот, какую получше – в кружку. – Ольгушка, сюда иди! Тут беда – сколько! – Ау! – перекликались они, далеко не расходясь, когда заходили в кусты. Тараска ушел от них дальше в овраг. – Грушка! – Ась! – А как волк! – Ну, что ж волк? Ты что ж пугаешь? А я не боюсь, – говорила Груша и, забывшись, клала ягоду за ягодой, и самые лучшие не в кружку, а в рот. – А Тараска-то наш ушел за овраг. Тараска! Ау! – Я-о! – отвечал Тараска из-за оврага. – Идите сюда! – А и то пойдем, там больше.

I Возвращались из ночного мужики и ребята. Тараска Резунов, малый лет двенадцати, обогнал всех и поскакал в гору к деревне. Черная собака весело бежала впереди лошадей, оглядываясь на них. Тараска подъехал к избе, привязал лошадей у ворот и вошел в сени. – Эй, вы, заспалися! – закричал он на сестер и брата, спавших в сенях на дерюжке. Мать встала уже доить корову. Ольгушка вскочила, оправляя обеими руками взлохмаченные светлые волосы. Ребята с вечера собирались за ягодами, и Тараска обещал разбудить сестру и малого, как только вернется из ночного. Он так и сделал. Мать дала ему кружку молока. Хлеба он сам отрезал себе, уселся за стол и стал есть. Когда он в одной рубашке пошел по дороге, дети красными и белыми пятнышками виднелись далеко впереди на темной зелени рощи. Тараска догнал их за большим лесом.