Читать книгу: «Отель «Волчье солнышко». Будьте нашим гостем», страница 2

За прошедшие два месяца я как-то не удосужился побывать в прачечной, благоразумно решив, что если отель сам убирает грязное белье, то и смотреть, что там творится, нет никакой необходимости. Сегодня, спустившись на минус пятый этаж, я понял, как ошибался.

Лифт – для разнообразия, с четвертого раза, а не со второго, как обычно, – привез меня не в комнату и даже не в коридор, а в огромную пещеру. Над головой нависали мощные сталактиты, под ногами текли тоненькие ручейки странной, желтоватой воды, отдававшей запахом серы, а вокруг высились горы грязного белья. Некоторые даже выше меня. А сверху, из невидимых бельепроводов извергались новые и новые потоки простыней, полотенец, покрывал…

Собравшись с силами, я шагнул вперед и оглянулся. Лифт находился не в стене: кабинка инородной занозой завязла посреди пещеры и потоки грязных вещей уже почти вплотную подобрались к ней, оставив лишь крошечное пятнышко серого пола.

Вздохнув, я шагнул вперед. Ноги по щиколотку утонули в тряпье, и что-то склизкое, неприятное, пробралось мимо носка и чуть выше, и щекотнуло кожу.

Сжав зубы, я чуть сдвинул ногу и резко ударил каблуком, метя по основанию невидимого щупальца. Пискнув, то скатилось обратно под ворох вещей.

Я же здесь вечность свою монету искать буду…

Додумать я не успел. Низвергающийся с потолка поток вещей чуть изменил направление – и буквально снес меня в сторону. Закрутил по пещере, отнес к выступающей из вороха тряпок колоне, с силой ударив плечом о камень…

Зашипев от боли, я схватился за руку. Перелома вроде нет, пальцами шевелю, но ушиб точно будет.

Над ухом раздалось противное хихиканье. Может, это сам отель смеялся надо мною, а может, кто-то из обслуги решил спуститься следом и позабавиться над незадачливым управляющим, но это было последней каплей.

Какого черта?!… Какого черта это проклятое «Солнышко» издевается надо мной, и почему я должен это терпеть?!

–Даю последнее китайское предупреждение, – отчеканил я.

Смех стал громче и отчетливее.

Вот значит как? Ну что ж. Сами виноваты.

Да, меня заперли здесь на год. Да, если цитировать Куаку дословно, я должен «научиться хорошо себя вести». Но, какого черта?! Что они сделают, если я буду «вести себя плохо»? Запрут здесь навечно? Черта с два. Марго еще не замужем. Эрику исполнился всего год. Максимум, я проторчу здесь пять – семь лет. Потом я им все равно понадоблюсь.

Так какого черта?!

Сами напросились. Это не меня заперли со всеми этими уродами. Это их заперли со мной.

И тем хуже для них.

Сидя среди бесконечных потоков грязного белья, льющихся вокруг меня, я прислушался к себе. Ярость, горячая ярость клубилась в груди, пытаясь вырваться наружу. Чуть прикрыв глаза, я коснулся ладонью груди, собирая гнев в ледяной комок, замораживая его, пряча на место сердца, и, улыбнувшись, выпрямился, чувствуя, что вновь стал собою. Неспешно вытянул из воздуха сигариллу, взмахнул рукою – свернутые табачные листья зажглись сами собой – и затянулся, позволив себе это впервые за два прошедших месяца. Выдохнул клуб серого дыма и направился к открытым дверям лифта.

Зашел внутрь, прижег сигариллой кнопку первого этажа и, ровным голосом сообщив:

–Посмеешь упасть, на запчасти разберу, – и швырнул окурок в пещеру.

Тот упал на грязную простынь, по ткани побежал несмелый огонек…

К тому моменту, как двери лифта испуганно дрогнули и начали закрываться, по пещере уже вовсю гуляло пламя.

Кажется, я впервые за прошедшие два месяца вновь чувствовал себя живым. И это мне нравилось.

Глава 2

В холле все было чинно и спокойно. Одинокая муха наматывала круги вокруг люстры, тянувшиеся от входа кровавые следы уходили в сторону гардероба, а за стойкой регистрации, вместо сменившейся Громовой, зевая и потягиваясь, дежурил черноволосый парень лет двадцати – его имя я бы не вспомнил даже под угрозой пожизненной службы в «Волчьем солнышке».

Пальму так и не убрали – то ли я не сказал, то ли не потрудились выполнить мое указание.

Пора с ней разобраться. А потом наказать виновных. Нет, можно, конечно и наоборот – наказать невиноватых, и оставить все как есть, но зря я, что ли последние два месяца все это терпел?

Не дойдя до пальмы нескольких шагов, я прищурился и резко взмахнул рукою перед собой, стирая надоевшее растение из ткани реальности. То на миг застыло, пульсируя синим светом, а затем осыпалось серым табачным пеплом.

Эх, жаль, нельзя весь отель так распылить.

Запрет на использование магии я, конечно, уже нарушил – и, будем честными, не собираюсь на этом останавливаться, но ведь восстановится же. Не сегодня, так через пару дней. А мне, к моему году, еще на уши лет так пять повесят.

Новый жест – и на сплетенной из тонких трубчатых костей подставке появилась огромная, меня ростом венерина мухоловка.

Это, конечно, неплохо, но я же росянку хотел. Когда она достаточно большая, к ней очень хорошо прилипает всякая пакость, вроде мух, комаров, шерсти, мелких домашних собачек и крупных недомашних оборотней.

Кстати. К слову о последних.

Я оглянулся:

–Клиент из пятьсот семьдесят третьего номера ни на что не жаловался?

Менеджер вздрогнул, вскинул на меня глаза с прямоугольными горизонтальными зрачками:

–А разве у нас пятьсот семьдесят третий занят?

Понаберут по объявлению, а потом удивляются, что текучка большая. «Рафаэль! Это ты их запугиваешь!» Да я до сегодняшнего дня вообще пай-мальчиком был! Первые два «обнуления» моего годовалого срока вообще по глупости произошли. Кто ж знал, что нельзя поваров, за срач на кухне, акулам скармливать?

Никак не привыкну к этим идиотским правилам.

–Вчера перевели. Из триста двадцатого.

Мальчишка нахмурился – длинные пальцы заплясали над клавиатурой – и поднял на меня удивленный взгляд:

–Он неделю как пуст. А триста двадцатый – две.

Да твою ж…

–Посмотри по ксерокопиям паспортов. Клыков. Оборотень, – сухо обронил я.

Менеджер резко кивнул – в кучерявых волосах мелькнули крошечные, едва начавшие пробиваться, рожки – и, открыв за спиною небольшую дверцу, с головою нырнул в документы: из комнаты поднялась волна бумаг, плеснула наружу, дотянувшись до стойки и чудом не снеся на пол компьютер. Оставленный Стеллой календарь испуганно взвизгнул, перейдя в конце на ультразвук, и, стуча длинными ножками, спрыгнул на пол и рванулся вдаль по холлу, разбрасывая исписанные листки.

Бюрократии никто не любит. Даже ее порождения.

Я ждал.

Через пару минут поймал себя на том, что барабаню пальцами по стойке. Твердая деревянная поверхность прогибалась и шла рябью, как будто камни в воду бросали.

Скривившись, я убрал руку со стойки. Постоянно забываю, какое здесь все может быть хлипкое.

Из бумажного водоворота менеджер вынырнул минут через пятнадцать. Замер, хватая ртом воздух и выплевывая чернильные струйки, отдышался и лишь затем смог выдохнуть:

–Нет такого.

Что за чертовщина здесь творится?!

Обходить стойку было слишком долго. Я попросту прошел сквозь нее, и оттолкнув менеджера, сам заглянул в картотеку. Ровные стеллажи, бесконечными дорогами уходившие вдаль, светились ровным синим светом. На письменном столе, стоявшем посреди комнаты, полыхал алым огромный хрустальный шар, в глубине которого метались едва различимые серые тени.

Плеснувшие наружу папки, противно зашипев, вцепились в кожу, до крови полосуя ее крохотными акульими зубками.

Как мне надоела эта шифровка данных и проверка личности!

Можно подумать, кто-то чужой в здравом уме и трезвой памяти попрется в архив «Волчьего солнышка». Нет, я, конечно, слышал о воре, решившем похитить личные данные гостей нашего отеля и проникшем в хранилище – обглоданный скоросшивателями скелет нашли только через четыре месяца, – но тут и дураку понятно, что это – всего лишь легенда.

Или нет?

Лизнув листами выступившую на коже кровь и убедившись, что у меня есть нужная степень доступа, папки с бумагами мягко осели на пол.

Я оглянулся на ведущую в хранилище дверь, за которой виднелся смущенно выглядывающий из холла менеджер, и скомандовал:

–Бумаги на Клыкова.

Гробовая тишина была мне ответом.

Не понял? Это я что, сам все искать должен?!

–Я сказал: «Бумаги на Клыкова»!

Легкий, невесть откуда взявшийся, ветерок всколыхнул груды лежавших на полу и письменном столе документов, на протянутых вперед ладонях начали проявляться размытые призрачные листы… Но прежде, чем я успел сжать пальцы, бумага вдруг полыхнула алым и растаяла.

Ну все. Они сами напросились!

Обернувшись к двери, я резко захлопнул ее перед носом любопытствующего менеджера и, хрустнув пальцами, вновь оглянулся на сваленные на полу бумаги. Ну что? Поиграем?

Прищурившись, я окинул взглядом помещение и поймал себя на том, что губы сами расплываются в нехорошей усмешке. Сами напросились. Я пытался сдерживаться до последнего.

Где тут у нас самый главный и ответственный?..

Резко шагнув к полкам, я по локоть запустил руку в стену, пошарил там, выискивая, – есть! Поймал! – и вытащил за шкирку огромную, сантиметров пятьдесят длинной, крысу, обряженную в черные штанишки и старомодный зеленый кафтанчик с золотыми пуговицами.

Даже у архивной крысы наряд лучше, чем у меня.

Противно завывая, служитель извивался и размахивал розовыми лапками, норовя вырваться на свободу:

–Пусти-и-и-и! Пусти-и-и!

Извернувшись, архивариус вцепился длинными желтыми клыками мне в палец. Взвыв от боли, я перехватил мерзкую тварь свободной рукою, резко дернул, заставляя разжать зубы, и впечатал розовой пуговицей носа в стол, прошипев:

– Сегодня же мышьяка насыплю!

Архивная крыса сдавленно пискнула, покосилась на меня, и, закатив глазки, сползла в обморок.

–Все правильно, – хмуро согласился я. – Кровь ядовитая, – разжал пальцы и, брезгливо вытерев руку о камзол зверька, осторожно прикоснулся следам укуса. Не прокусил, вроде бы. А больно, как будто бензопила по пальцу прошлась. С-с-собака позорная, а не крыса, – Не забудь выпить противоядие и сделать десять уколов в живот от бешенства,

Архивариус, не меняя позы, приоткрыл один глаз и стрельнул в мою сторону взглядом:

–Правда, что ли?

–И четыре от столбняка.

–Но это же я укусил! – взвыл пасюк. Покачиваясь и мотая тяжелой головой, по-человечески уселся на столешнице и, закинув ногу на ногу, уставился на меня. – Прививки тебе делать надо!

Я шагнул к столу и, перехватив архивариуса за ворот камзола, так что ткань примяла тонкую шерстку и врезалась в кожу, по-крокодильи улыбнулся и ласково пропел:

–Спорим?!

Пасюк вновь закатил глаза и обвис безвольной тушкой у меня в руке.

Вздохнув, я выпустил пленника и, обойдя стол, уселся за него, откинувшись на спинку кресла и скрестив руки на груди.

На этот раз ждать, когда архивная крыса придет в себя, пришлось минут пять. Все это время я развлекался тем, что запускал с пальца крошечные, с ноготь величиной, огоньки, отправлял их к полкам с документами и гасил раньше, чем шарики успевали врезаться в папки.

Примерно на тридцатой вспышке архивариус зашевелился. Подергал длинным носом, словно принюхивался, открыл глаза… и подскочив на месте, заверещал:

–Ты что творишь?! Ополоумел, что ли? Здесь… Здесь же ценные документы!

–«Вы», – мягко поправил я его, не прекращая забавляться с огоньками.

Пасюк нахмурился:

–В смысле?

–Вы. «Что вы творите?» И да – ополоумели.

–В смысле?

Кажется, у него пластинку заело.

–К начальству надо обращаться на «вы», – нравоучительно сообщил я. Последний огонек врезался на полной скорости в полку, рассыпался искрами – архивная крыса испуганно взвизгнула:

–Ка-а-акому начальству?

Вспышка погасла, не оставив и следа.

–Ко мне, например.

–А ты… А вы…

–Управляющий отелем. Рафаэль Ервандович Лусин.

Вывеску, что ли над головой сделать? Сверкающую такую. С фамилией и инициалами. А также с должностью и стрелкой – чтоб не перепутали, кто тут самый главный.

И фанфары. Фанфары, главное, не забыть.

И фейерверки.

После этого меня благополучно сдадут в дурдом и можно будет не бояться того, что я застряну в этом проклятом «Волчьем солнышке».

Архивариус вздрогнул, черные бусинки глаз расширились:

–Ой… А я вас другим представлял.

–Каким? – кисло поинтересовался я. Особо меня это не интересовало, но ради поддержания разговора спросить стоило.

А еще мне безумно хотелось курить. Два месяца без табака, а потом несколько сигарилл – и организм вновь радостно требовал никотина.

–Нуууу… – протянул пасюк, окидывая меня долгим взором: – метра четыре ростом, с клыками, рогами, перепончатыми крыльями… и с когтями еще… И хвостом… длинным… ядовитым… как у скорпиона… вот… – с каждым словом его голос становился все тише, а закончил он вообще шепотом.

Я отполировал ногти о пиджак и задумчиво покосился на руку. А что, хорошая идея… Когти. Клыки. Рога. Крылья. Хвост, опять же.

Хотя нет. Рост четыре метра – это явный перебор. Я же лбом все люстры посбиваю.

Насчет три девяносто девять – еще надо подумать. Хотя с другой стороны – рогами тогда всю побелку на потолке сдеру.

Нет, не вариант.

–Извини, что разочаровал, – фыркнул я.

Архивариус шмыгнул и почесал розовой лапкой нос:

–А что ты… Вы… Что Вы хотели?

Я покосился на наваленные кучами папки с документами:

–Вчера в отеле был постоялец по фамилии Клыков. Сегодня по базе его почему-то нет. Мне нужны архивные данные.

Пасюк на миг задумался и вздохнул:

–Искать надо очень долго. Тут же документы за несколько тысяч лет.

–Так весь архив ведь перерывать не надо!

–Ага, как же! – презрительно дернул кончиком носа архивный крыс.

Спрыгнув со стола, он, чуть косолапя, направился к полке, расшвыривая лапками лежавшие на полу папки: те вяло шевелили листами и делали вид, что пытаются расползтись в стороны.

Добравшись до стены, пасюк сдернул ближайший скоросшиватель и, не оборачиваясь, швырнул его за спину. Тот лишь каким-то чудом не врезался мне в лицо.

Ладно. Не чудом. Телекинез очень удобная вещь. И когда на кону стоит в кровь рассеченный острым металлическим углом лоб, очень быстро вспоминаешь, что нужно сделать для того, чтоб предмет завис в воздухе.

Будем считать, что это не относится к запрещенной для меня магии.

Тем более, что свидетелей, кроме архивариуса нет, а опасное мигание экрана наручных часов я мог просто не заметить.

А если еще вычеркнуть жгучее желание отправить эту самую папку обратно, с размаху, да по голове пасюку – так я вообще пай-мальчиком буду.

Подхватив зависший в воздухе скоросшиватель, я наугад распахнул его на середине и перелистнул несколько страниц. Сказать, что документы были перемешаны, значит не сказать ничего. Пожелтевшие пергаменты и машинописные белые листы, готовые рассыпаться в прах от прикосновения папирусы и китайская хлопковая бумага… Хронология, судя по всему, тоже особо не соблюдалась. Следом за компьютерной распечаткой – счетом, выставленным за обед для семидесяти пяти марсианских треножников, шло выписанное изящной вязью обязательство оплатить проживание в «Волчьем солнышке» лисицы – оборотня, подписанное личной печатью Хуанди и датированное примерно третьим тысячелетием до нашей эры, а подписанный в тысяча девятьсот шестнадцатом году договор купли-продажи семидесяти пираний для бассейна отеля соседствовал с читательским билетом на имя Таргутай –Кирилтуха. Причем десять книг у него были до сих пор не сданы.

–А по порядку складывать – религия не позволяет? – мрачно поинтересовался я, поднимая взгляд от папки.

–Пробовали, – кисло откликнулся крыс, обиженно дернув усиками. – Книжные черви каждую ночь перетаскивают… Так что по гостю смогу в лучшем случае, через пару недель сдать.

Я скрипнул зубами. Прекрасно!

Даже под серой шерстью было видно, что крыс ощутимо побледнел. Отступив на шаг, архивариус уперся спиной в стеллаж и жалобно проблеял:

–Вы можете сами поискать. По постояльцам документы – пятый поворот налево, потом два направо, потом один налево, прямо, прямо, прямо и налево, прямо, прямо, в маленький тупичок налево. Там увидите зеленый стеллаж, на нем вынете четвертую книгу в пятом ряду снизу, спуститесь по лестнице вниз, по коридору прямо, потом по спиральной лестнице вниз, по коридору прямо, потом на лифте на четвертый этаж, по коридору налево и как раз увидите стойку с нужными подшивками.

Выберусь из этого проклятого отеля – подпалю его со всех четырех сторон.

Чем дальше я шел по архиву, тем сильнее изменялись шкафы для документов. Сперва вместо узких металлических стеллажей, появились ровные деревянные полки. Затем они сменились потемневшими от времени этажерками, но и те вскоре пропали, превратившись в старинные застекленные шкафы, украшенные резьбой.

В очередной раз свернув за угол, я увидел притаившуюся в тени шкафа обряженную в светлое кружевное платьице фарфоровую куклу, сантиметров пятьдесят ростом. Золотистые волосы были стянуты в два хвостика, а пухлые губки щедро выкрашены алым. Общее впечатление портило лишь то, что все лицо игрушки покрывала морщинка трещин, между которых виднелись выступившие капли клея – словно этот истуканчик сперва разбили, а затем неловко собрали.

В какой-то миг мне послышалась странная мелодия – легкая, едва уловимая, будто музыкальная шкатулка играла, или колокольчики звенели. Не придав этому значения, я ускорил шаг.

Вновь свернул за угол, пытаясь вспомнить, куда мне идти дальше – и нахмурился, увидев за поворотом точную копию давешней куклы. Платье у нее было чем-то перепачкано, но в мерцающем свете горящих под потолком ламп дневного света толком ничего нельзя было рассмотреть.

Музыка зазвучала чуть громче.

За следующим поворотом обнаружилась еще одна кукла. Правда, в отличие от предыдущих, она сжимала в крохотных ручках огромный тесак, покрытый бурыми пятнами.

Я вздохнул, подошел к игрушке, чуть склонился, с трудом отобрав нож из крепкой фарфоровой хватки, и мрачно поинтересовался:

–Почему клинок ржавый?

Болванчик медленно, насколько позволяла мягкая шея, поднял голову. Ленточки в волосах истлели, казалось, тронь – и рассыпятся, – и звонким детским голоском отчеканил:

–Это не ржавчина! Это кровь!

Я только вздохнул.

И они мне еще будут лапшу на уши вешать. Понамажут клинок кетчупом, а сами туда же. Кровь! Можно подумать, я одно от другого не отличу.

–Ты когда его в последний раз точила? – кисло поинтересовался я, проведя пальцем по зазубренному лезвию.

Игрушка хлюпнула носом и, смущенно ковырнув пол изящной ножкой в кожаной туфельке, промямлила:

–Так… это самое… – кружевной носочек под черным ремешком давно посерел, – давно денег не выделяли… В бухгалтерию как не придешь, так все завтраками кормят… А там лестница высокая. А я три раза уже падала… Вон, в последний раз даже руку до конца не собрала, – у нее действительно не было мизинца. – Вот и смысл туда ходить?.. Прибавки к зарплате опять же не дождешься… Там крыса такая сидит!..

Это уж точно… Архивариус, по сравнению с нашей бухгалтерией – райская птичка.

У меня даже раздражение как-то начало спадать.

–На кухню бы зашла, там новый нож попросила.

Игрушка вновь хлюпнула фарфоровым носом:

–Пробовала. Не дают, – и подняла на меня голубые глаза, в которых плескались самые настоящие слезы: – Думаете, легко в наше время быть куклой, в которую вселился дух серийной убийцы?

Я только хмыкнул. Интересно, что она бы на моей должности сказала.

А та, похоже, нашла благодарные уши:

–А еще у меня механизм заржавел, я уже третий год не могу нормально «мама» сказать, когда на спину ложусь… Обращалась в ремонт, а там сказали, мастеров по таким пищалкам уже двести лет нету, обращайтесь к производителю… Пробовала заказать у изготовителя, через интернет, заявили, что это очень дорого, потребовали прислать копию паспорта, чтоб подтвердить, что заявка настоящая… А у меня вместо паспорта – только сертификат об изготовлении, да и тот мыши погрызли…

Чувствую, это еще надолго.

Я почувствовал, как ядовитая лава раздражения, спрятанная под ледяной коркой самоконтроля, вновь начинает рваться наружу. Как же меня бесит этот отель, эта проклятая неорганизованность, эта безалаберность обслуживающего персонала…

Мысли пронеслись в голове табуном лошадей, и я замер, чуть не выронив нож на голову кукле. То есть, получается, за эти два месяца я уже начал привыкать к «Волчьему солнышку», и меня злит не сам факт того, что я торчу в этой проклятой гостинице, а то, что здесь все рушится?

Да нет, бред какой-то.

Мотнув головою, я мрачно уставился на куклу:

–Звать тебя как?

Та вновь смущенно ковырнула пол ножкой:

–Чайка.

–Почему «Чайка»? – нахмурился я.

Игрушка пожала мягкими плечиками:

–А почему нет?

Действительно. Почему нет? В этом проклятом отеле все может быть.

Но я, кажется, отвлекся. Сейчас мне надо в маленький тупик налево. Или направо? Черт, за болтовней из головы все повылетало. Так и имя свое можно забыть.

–Тут где-то поблизости был зеленый стеллаж. И скрытая за ним винтовая лестница. Видела?

Если бы Чайка умела хмуриться, она бы сейчас наморщила лобик:

–Стеллаж с лестницей видела. Только он красный. А лестница ведет по кругу, но она углами, квадратная.

Прекрасно. То ли пасюк не туда меня послал, то ли я успел заблудиться.

И, учитывая, как архивариус был рад меня видеть, я склоняюсь к первому варианту. И почему-то мне кажется, что сделал он это специально.

–Веди, покажешь, где эта чертова лестница.

Кукла молча протянула руку, фарфоровой ладошкой вверх. Чуть пошевелила пальцами – суставы двигались с легким перезвоном, видно, именно эту мелодию я и слышал. Вздохнув, я вернул ей нож. Окинув меня оценивающим взглядом, игрушка взвесила клинок на ладони и, ухмыльнувшись, намекающе провела обухом ножа по своему горлу.

Я только бровь заломил. В тот же миг сорвавшаяся с полки папка упала Чайке на голову, прицельно попав углом, закрытым металлической накладкой, по макушке. Кукла свела голубые глаза к переносице и рухнула на пол.

Еще закурить, что ли?

Игрушка вновь зашевелилась минут через двадцать – я уже успел поднять и пролистать упавшую папку. Ничего интересного, там, правда, не нашел – так, подшивка приказов по личному составу за шестидесятые годы сорок второго века до нашей эры. Несси, Алмасты и медведь Нанди уволены без выходного пособия.

Правда, в конце затесалась бумажка тысяча восемьсот девяносто третьего года – распоряжение о добавлении, перед опечатыванием пробкой, в каждую бутылку газированных напитков, созданных на основе орешков колы, по четыре сушеные ножки таракана. Обязанность была возложена на сотрудника службы внутренней охраны, имя которого было замазано черным маркером.

Особенно меня порадовала приписка химическим карандашом: «Действительно на всей территории Солнечной системы на срок до окончания расширения Вселенной».

Странно, конечно, «Волчье солнышко», вроде бы, к производству газировок никакого отношения не имеет. Хотя, тут все так перепутано… Опять же, совершенно не ясно, чья служба охраны должна этим заниматься – верхняя часть распоряжения, где в шапке указывается название организации была оторвана, а синяя печать давно выцвела и побурела.

Наконец, Чайка села и, с трудом сфокусировав на мне голубые глазки, хрипло поинтересовалась:

–Чем это ты меня?

Я взвесил папку на ладони и ласково улыбнулся:

–Повторить?

Кукла зло шмыгнула фарфоровым носом:

–Я тебе повторю!

Я вновь заломил бровь, и полка, у которой сидела игрушка, угрожающе накренилась, зашуршав сваленной на ней макулатурой.

–Э! Э! Э! – взвизгнула кукла, шарахнувшись в сторону, а мои наручные часы противно запищали и циферблат полыхнул алым.

Как же мне надоели эти последние китайские предупреждения…

Впрочем, заметил их только я. Чайка замерла, настороженно хлопая глазами и нервно косясь на опасно накренившийся шкаф.

Вздохнув, я примерился взглядом и засунул скоросшиватель, который до этого листал, в щель между полкой, находившейся чуть ниже уровня моих глаз и стоявшими вертикально папками – за одно выравнивая покосившийся стеллаж.

Точнее, попытался засунуть: отверстие, вроде бы, было достаточного размера, да и глубина полки позволяла засунуть папку, но создавалось впечатление, что внутри что-то мешало. Хмыкнув, я убрал скоросшиватель под мышку и осторожно засунул руку в щель. Пальцы коснулись какого-то округлого предмета – гладкого, прохладно-металлического, и словно тонкими полосками скотча к нижней поверхности полки приклеенного. Подцепив непонятную вещь пальцами, я аккуратно вытащил ее наружу…

Ну, правильно. Часы. Карманные часы – луковица. Обмотанные тем самым скотчем, который удерживал его внутри шкафа.

Содрав клейкую ленту, я скомкал ее, отбросил в сторону и нажал кнопку на корпусе. Крышка отскочила с легким, едва слышным щелчком.

Странно. И почему их тут спрятали? Самые обычные часы…

–Что? Что там?! – нетерпеливо запрыгала кукла, пытаясь разглядеть, что я держу в руке.

–Часы, – фыркнул я, выпустив их из ладони, и удерживая за цепочку – луковица закачалась перед самым носом игрушки.

–А почему там шестнадцать меток? – нахмурилась Чайка, протягивая ладошку и пытаясь поймать позолоченный корпус.

Я смотал цепочку и, нахмурившись, уставился на циферблат. Точно, поделен на шестнадцать частей. То есть, они должны отмерять не двадцать четыре, а тридцать два часа?

И вообще. Зачем их здесь спрятали? Что в них такого? Может, на обратной стороне что-то есть?

Я перевернул корпус, пригляделся: кажется, по ободу крышки, у самого стыка с корпусом шли тонкие царапины – словно кто-то иглой пытался открыть.

Моими ногтями открыть механизм явно нельзя. Я покосился на куклу… Не, бесполезно, у нее пальцы хоть и тоньше, чем у меня, но они фарфоровые, а ногтей и вовсе нет. Она ж не ведьма…

Стоп.

Ведьмы. Уж их то в отеле более чем достаточно.

Надо только из архива выбраться.

Спрятав часы в карман пиджака, я повернулся к кукле:

–Ну, где там твоя лестница?

Кукла смерила меня долгим взглядом, явно собираясь что-то сказать, но в последний момент передумала и, отвернувшись, поковыляла прочь, чуть отведя руку с ржавым клинком в сторону. Острие ножа противно скрежетало по каменным плитам.

Поворотов было явно больше, чем сказала архивная крыса. И почему-то чем дальше мы шли, тем холоднее становилось, и я все чаще чувствовал какой-то странный, пробирающий до самых костей ветер. Иногда он стихал на несколько ударов сердца, а затем начинал дуть с новой силой.

–Долго еще? – мне все меньше нравилось происходящее.

Какая, в самом деле, мне разница, что там случилось с этим Клыковым?! Да пусть его даже «Волчье солнышко» в пищевую вакуоль засосало! Мне-то что до этого?

–Почти добрались, – хмуро откликнулась кукла.

Чем дальше мы шли, тем тише звучало звяканье ее фарфоровых суставов.

Ветер все усиливался. Мне казалось, еще чуть-чуть и он начнет сбивать меня с ног.

–За следующим поворотом, – мрачно сообщила Чайка. Остановилась, бросила на меня косой взгляд: – Только я дальше не пойду.

Хмыкнув, я обогнул замершую неподвижной статуэткой игрушку, завернул за стеллаж… И понял, что я точно заблудился.

Впереди виднелся квадратный, обведенный невысоким, мне по колено, красным заборчиком, провал. У дальнего, видневшегося метрах в трехстах от меня, края, располагалась едва заметная на таком расстоянии выкрашенная в бордовый цвет калитка, от которой шла узкая, тоже алая, тропинка со ступеньками, ведущая по спирали вниз.

Видимо, ее кукла и подразумевала, говоря о красной квадратной лестнице.

В лицо ударил порыв холодного промозглого ветра, чудом не сбивший меня с ног, и я, вцепившись в ближайший стеллаж, зябко передернул плечами. Чувствую, тут не архив нужен, а инструкция по применению отеля. Правда, это только на случай, если я тут собираюсь надолго остаться. А я не собираюсь. И я обязательно придумаю, как выбраться из этого проклятого «Солнышка» как можно быстрее.

–Посмотрел? – звякнул внизу знакомый голосок. – А теперь пора убираться отсюда.

Я опустил глаза: кукла раз за разом пыталась воткнуть нож между плитами – видимо, чтоб не сдуло.

–Что так?

А ведь говорила, что не пойдет!

–Выдох почти закончился, – хмуро откликнулась Чайка. – Стоит только начаться вдоху, и нас сдует.

–Вдох?! – поперхнулся я. – А кто ж это дышит?!

Игрушка заломила тонкую бровь: трещины и выступивший клей превратили ее личико в странную уродливую маску:

–А ты как думаешь?!

–Ну, не отель же!

Это просто идиотизм какой-то будет.

Судя по кривой усмешке Чайки, даже самая бредовая идея имела право на существование в этой сумасшедшей гостинице.

–А еще говорят, – безмятежно сообщила кукла, – провал не имеет дна.

–До центра Земли, что ли, идет?

–Оглох, что ли? – ласково поинтересовалась игрушка. – Я же сказала – не имеет дна.

Часы туда, что ли, мои наручные, бросить?

Кстати. А ведь это здравая идея. Я ведь еще ни разу не пытался эту пакость уничтожить…

Ухмыльнувшись, я шагнул к провалу, на ходу расстегивая ремешок на запястье.

–Стой, ты куда?! – взвизгнула кукла, выпустив нож и вцепившись обеими руками мне в штанину. – Я же сказала, там опасно!

Отпихнув ее ногою, я направился к заборчику. Ветер на мгновение стих, и я осторожно пошел вдоль провала, подбирая точку поудобнее. Плохо кинешь – упадут на лестницу, какой-нибудь идиот спустится и заберет. А потом еще, не приведи господь, принесет мне обратно.

Нет, конечно, если это действительно дыхание отеля, то никто в здравом уме сюда не спустится, но, с другой стороны – если тропинка ведет вниз, значит кто-то по ней ходит…

Взвесив часы на ладони, я широко размахнулся…

В спину ударил порыв ветра. Я бы устоял, но в этот момент мне под колени врезалось тяжелое фарфоровое тельце…

–Твою ж ма…

В последний момент я успел вцепиться в перила и повис над бездной, чувствуя, как в лицо бьет холодный воздух, втягивающийся в воронку.

–Боюсь – боюсь – боюсь!!! – противный визг куклы штопором впивался в уши. Я осторожно скосил глаза вниз: Чайка, как клещ, вцепилась мне в штанину.

–З-затнись, – с трудом прошипел я.

Левитация никогда не была моей сильной стороной.

Пусть Куака и говорит, что передвигаешь ли ты предмет или поднимаешь себя в воздух – все едино, но для меня – разница между этими двумя действиями есть, и она весьма ощутима.

Ничего, когда мне будет столько же, сколько и Куаке, я тоже буду корчить ничего не понимающую рожу и цедить сквозь губу: «Что, не можешь щелчком пальцев погасить солнце? Эх, молодежь, вот я в ваши годы…»

Главное, дожить до этого.

С трудом подтянувшись, преодолевая дующий в лицо ветер, я перевалился через низенький заборчик и рухнул на пол, хватая ртом воздух.

–Боюсь-боюсь-боюсь!

Я с трудом повернул голову: кукла, так и не выпустив моей штанины, валялась на полу, зажмурившись и на одном дыхании повторяя одно и то же.

–З-заткнись! – не выдержал я.

Во рту чувствовался устойчивый металлический привкус.

–А мы уже упали? – приподняла голову Чайка.