Читать книгу: «Дурак космического масштаба», страница 3

История четвертая
Вилы

Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.

Дельта Змееносца

Проснулся – все тело ломит. Вчера тот еще день был. Или не вчера, а позавчера уже?

По сигналу подскочили ночью, и началось. Я в туалете сидел, собственно. Там и понял, откуда у Дьюпа такая хорошая привычка – ходить в туалет до того, как дадут подъем. Он его, заразу, чувствует!

Одеваясь, я злобно размышлял: ну почему нельзя включать сирену не в тот момент, когда экзотианцы уже начали стрелять? На хрена нам тогда разведка нужна?

Практически непрерывная стрельба по флуктуирующим целям – сама по себе тяжелая нагрузка. А у нас – то ли перегрузило отражатель, то ли он сам полетел: корабль просел набок, и после каждого выстрела мы из п/к³ едва не взлетали.

Вернее, это я взлетал. Дьюп сумел развалиться так, что его не выбрасывало. Мне пришлось долго перераспределять вес тела в поисках подходящей позы.

Ремни не спасали, но не включать же противоперегрузочное слияние с ложементом, и без того руки начали неметь, как при предельных скоростях.

Потом соседний отсек разгерметизировался, наш карман автоматически перекрыло, кондиционер сдох, и мы начали жариться заживо…

Дьюп спал. Дьюпу вчера всяко разно досталось больше, чем мне. Я не хотел его будить, потому лежал тихо и ругался молча.

Может, поразмышлять о чем-нибудь? Но о чем? Перестрелка с экзотианцами закончилась, как и не начиналась. Мы в очередной раз попытались заполнить энергией вакуум. Но вакуум большой. Беспредельно. Если начальство не верит – я могу подтвердить. В итоге экзотианские корабли отошли «на заранее подготовленные позиции». Мы остались на условно нейтральной территории, где и стояли. Фигня, в общем.

Я потянулся за фреймбуком, выключил предварительно звук, а потом уже развернул экран. От нечего делать стал перечитывать свою писанину. Е-мое…

Нет, конечно, если дать Веймсу или Каролю, то ржать они будут. А дай гражданскому какому-нибудь, так он разве что вежливый попадется. Потому что… Ну ничего же вообще не понятно. Где мы находимся, что делаем? Если бы я хоть даты, что ли, записывал, а так… И вообще, восемь месяцев прошло, как последний рассказ написал, а уже глупость моя отовсюду торчит, как на свежеобритой голове – уши.

Такое ощущение, что я ничего не знаю или мне на все плевать. Надо бы писать подробнее, что ли?

Во-первых, уже триста двадцать два дня идет война. (Стандартный год – 400 дней – десять месяцев – сорок недель.) Война идет потому, что наше любимое правительство официально выразило претензии по спорным территориям правительству миров Экзотики. До этого все кипели невыраженными претензиями.

Что доконало нас – не знаю. Экзотианские дэпы пишут, что последней каплей стала серия вооруженных мятежей на сырьевых мирах, добывающих графит, титан и железо. Но чье правительство все это срежиссировало – они не пишут. Тем более что пояс Гампсона, где сконцентрированы сырьевые планеты, как раз граничит с центральной частью миров Экзотики. Давнишняя, в общем-то, спорная территория. Особенно для любителей воевать. А без графита и титана – не повоюешь…

Лично я мог бы совсем не лезть в эту войну.

Я родился на маленькой аграрной планете. Но всю жизнь таскать навоз мне почему-то не улыбнулось. И когда выдали результаты тестов предварительной зрелости, я сразу послал документы в академию армады. Если с моими физическими данными не в армаду – то только навоз. У меня идеальное здоровье (было девять лет назад), идеальная стрессоустойчивость (тоже, наверное, была). Вот так вышло: или сам на мясо, или… Но в армаде, кажется, все-таки интереснее. По крайней мере, я успел на Экзотике побывать, пока эта каша не заварилась…

Проснулся Дьюп. Неужели я его разбудил? Он рывком сел на кровати, уже ноги спустил, но передумал и начал тереть виски. У него бывает от перенапряжения. А может, наоборот, башку заломило оттого, что сегодня до неприличия тихо?

Я свернул фрейм и пошел в санузел. Потом решил сделать зарядку. Два раза присел, и захотелось прилечь. Разозлился на себя, стал отжиматься.

– Вилы, – вместо приветствия сказал Дьюп.

Слово было незнакомое. Переспрашивать я пока не стал. Вилы – так вилы. Может, это болезнь такая или состояние после полуторасуточного обстрела? Тридцать часов за пультом. Потому что весь сменный состав латал вместе с техниками и палубными дыры в силовых щитах корабля. А у нас с Дьюпом вообще сейчас сменщиков не было. Три резервные двойки, в том числе и нашу, забрали на соседний корабль. Это мне Дьюп разрешал пару раз вздремнуть вчера, а сам, когда прошел отбой боевой ситуации, еще и в общий зал ходил. Чего они там обсуждали – не знаю. Я, лично, где упал, там и уснул. Хорошо уже, что мимо кровати не лег.

Вообще Дьюп вхож на корабле куда угодно, он даже член армейского профсоюза. За это его кое-кто в команде не выносит, но Дьюпу плевать. Ему, по-моему, на все плевать. Да и чего ему заморачиваться? Семьи у него, кажется, нет, родных – тоже. Хотя я очень мало про него знаю.

Дьюп, наконец, перестал тереть голову, и взгляд у него стал более осмысленным.

– Что значит вилы? – спросил я все-таки, падая пузом на пластик и прикидывая, сколько дать себе отдохнуть между подходами.

– То и значит. Экзотианцам нужно было отжать нас к Дельте Змееносца, и они будут отжимать.

Я ничего не понял, поднялся и стал умильно, по-собачьи смотреть на Дьюпа, сделав глупую морду и задрав вверх брови, как делал наш домашний пес.

Напарник фыркнул, наконец.

– Надо тебе это, Анджей?

Я последнее время стал задавать ему вопросы, каких раньше не задавал. Не волновали они меня. Сам не понимаю, что такого со мной сделалось, но по студенческой еще привычке быстро нашел отмазку.

– Мне, вообще-то, в конце года стратегию сдавать. Или, ты думаешь, из-за войны отменят?

– Могут и отменить, – Дьюп потер надбровья. – Ты в шахматы умеешь играть?

Я даже слова такого не слышал. Да он и знал все мои игры. Я во всё играл, во что на корабле играли, а Дьюп со мной – только в пространственные шашки.

– Набери в системе, – сказал он и налил воды из кулера. Дьюп принципиально пил только воду. Ни чай, ни кофе его не вставляли. А нет, еще на Экзотике дрянь какую-то пил. Не алкоголь, а типа напитка тамошнего. Мне не понравилось – горько.

Я вывел на экран общей связи трехмерную доску вроде шашечной, только вместо шашечек наличествовали адмиралы и звездолеты, а само поле украшали астероидные пояса, пульсары и магнитные аномалии.

– Интересная, наверно, игра?

– Обычная. На ней лучше объяснять, чем по карте.

Он быстро раскидал по доске фигурки.

– Вот – наши звездолеты, вот – экзотианские. Вот – их резерв и ремонтная база. Вот их схема сообщения…

На экране загорались все новые символы, изменялись условные созвездия, и скоро я начал узнавать местность. Дьюп работал быстро, похоже, он умел играть в эту игру. Надо будет научиться, раз от нее даже польза есть.

– Все узнал?

– Ну… вроде.

– Спрашивай.

– Откуда ты знаешь, что госпиталь у них в третьем… кубике? Он вчера восточнее был и ближе. Вот тут примерно, – я ткнул пальцем.

– Разведчики сказали, что госпиталь переместился. Я полагаю, сюда. Так он лучше защищен.

– Значит, вчера они собирались нас дожимать, чтобы мы вот в эту вилку попали? Между пульсаром и Змееносцем? – и тут до меня дошло: вилка – вилы. Был такой древний сельскохозяйственный инструмент. – И обстрел прекращать не собирались?

– Нет.

– Тогда почему? Может, переговоры на уровне высшего командования? Или к ним какая-то шишка летит?

– Я бы и сам хотел знать. В любом случае обстрел скоро продолжат. – Дьюп достал полотенца. – Отдыхай, пока можно.

И я стал продолжать свой «отдых». И так уже весь мокрый был, но решил, пока Дьюп из ванной не выйдет, буду отдыхать. Еще 182 раза отжаться успел, с передышками. Потом тоже помылся.

У Дьюпа болела голова, он морщился, листал новостные каналы и разговаривать больше совсем не хотел.

Интересно, в нашем кармане систему охлаждения починили?

Я решил маленько пройтись.

У лифта наткнулся на чужого капитана, судя по нашивкам – из южного крыла армады. Ближний свет. Север и юг в галактике понятия, конечно, условные. Но передвигаться в космосе труднее всего именно вдоль освоенного нами рукава Млечного Пути. Потому и образовалось такое деление – Север, Центр, Юг.

Я отсалютовал южанину и вспомнил про жрать. Кто-то умный динамики громкой связи выкрутил до минимума, так что я про столовую и забыл, пока в желудке не просвистело. Или громкая связь у нас вчера во время обстрела умерла?

И Дьюп ведь голодный. Надо же было так наломаться, чтобы про жратву забыть. Хотя, может, дело в том, что он мне пару раз прямо в кресле колол что-то. И себе колол. И есть не хотелось совсем.

Я решил, что сначала схожу в столовую на разведку.

Сходил. И поел. И даже сыграл кона два с Каролем и Веймсом в пасет. (Игра такая карточная.) Потом вспомнил, что Дьюп голодный сидит, и играть резко расхотелось. Ему сейчас не напомнишь, он и не поест.

Взял я кое-что из столовой, пошел в каюту.

Дьюп был неожиданно сосредоточен и одет в парадное. Это было так ненормально, что я встал столбом на пороге. – Меня в южное крыло переводят, – сказал он.

Я открыл рот и закрыл. Что я мог сказать? «А я?! А меня?!»

Дьюп вздохнул. Глаза у него были грустные и совсем больные. После вчерашнего, наверно?

– Знаешь, где сейчас «южные» стоят?

Я знал очень примерно, но он не стал меня мучить.

– Абэсверт. Границы «Белого блеска». – Знакомое название он произнес с чужим гортанным акцентом.

– Ну и что? – не выдержал я, понимая: то, где стоят эти южные, как-то должно влиять на перевод Дьюпа.

– Там другая война. На Севере вряд ли зайдет дальше противостояния кораблей. В районе пояса Гампсона всего две действительно опасные развязки. Постреляете год-два и успокоитесь. Я тебе даже говорить не хочу, что в это время будет твориться на Юге. Ты… – он не находил слов.

– Опять молодой еще, да? – выдохнул я, и зубы сами собой сжались. И вообще как-то нехорошо сразу стало.

– Ты не понимаешь, Аг… – Дьюп подошел ко мне и хотел обнять, но я отстранился, и пакет с завтраком, который я ему нес, упал. – Там… там корабли стреляют по планетам. На грунте мародеры – и свои, и чужие, карательные операции. Там людей вдоль дорог вешают тысячами. Ты бы видел эти дороги. Но тебе такого лучше вообще не…

Я молчал. Так молчал, что он тоже заткнулся. Я знал: если скажу сейчас что-нибудь, то не выдержу. В горле щипало.

Дьюп обнял-таки меня и решительно отодвинул от двери. Я был выше, но он сильнее. Он почти что приподнял меня и отодвинул.

Я стоял в дверях и смотрел, как он уходит. Но на самом деле – я умер. Какой-то кусок меня уходил вместе с Дьюпом, и я без него не мог уже ни двигаться, ни жить.

На полуслове включилась громкая связь, но я не слышал приказа. Я вообще толком ничего не видел и не слышал, потому что он уже скрылся за поворотом, и кругом были только белые переборки. И я смотрел на них, пока они не оплавились и не потекли.

Дьюп верно сказал, стрелять экзотианцы продолжили в этот же день.

Я сидел на месте первого стрелка рядом с Джи Архом, которого прислали из пополнения. График боевых дежурств мне поменять не успели, и парень попал с бала под обстрел.

Руки нажимали какие-то кнопки, скользили по гелиопластику пульта, а в голове вертелось всего несколько фраз. Я перекраивал их и так, и эдак, чтобы рапорт мой звучал как можно убедительнее. «Прошу перевести меня…» «Убедительно прошу командировать меня…»

– Третья! Вест-вест-надир, – скомандовал навигатор. Корабль изменил ось вращения, и на линию огня вышел третий огневой карман.

– Джи, готовность, – прошептал я. – Мы – следующие.

– Щит! Семнадцать окно семнадцать, – предупредил наводящий.

Наводящий врал, на семнадцать единиц мертвые зоны ячеек вражеского щита смещаться при вращении не могли. Угловая скорость при 33R надир не жрет анкресы, а добавляет.

– Щит – восемнадцать анк, – автоматически поправил я. Дьюп так иногда делал.

Я даже не успел подумать, сойдет мне это с рук или нет, как наводящий отозвался:

– Слышу, четвертая. Щит – восемнадцать. Приготовиться к развороту!

– Четвертая на линии, – тихо предупредил навигатор. Он никогда не кричит во время боя.

Джи замешкался, и я, не глядя, выругался в его адрес.

– Щит запаздывает, – предупредил наводящий.

Это означало, что у меня, возможно, будет четыре десятых секунды, чтобы попасть в незащищенный бок набирающего скорость экзотианского АРК, пока он балансирует запаздывающий щит.

И я успел.

И вот это мое попадание – наш ответ автоматической системе наведения. Если мой пульт автоматизировать, корабли могут палить друг в друга вечность. Обе машины выберут оптимальные стратегии, и счет будет 0:0.

Вражеский корабль окрасился в цвета переполяризации, мы начали было подтягивать соседний «Лунный», чтобы можно было усилить светочастотный удар, кинув разряд со щита на щит, но противник дёрнул покалеченную машину назад, возникла гравитационная воронка, и мы резко откатились на шесть часов.

Сражение в космосе для случайного наблюдателя малоинформативная штука. Корабли мечутся, словно хищные птицы, ухитряясь при этом держать строй. И очень трудно сообразить, где та неведомая цель, куда они стремятся прорваться.

А цель у нас одна: захватить подходы к массивным развязкам домагнитного напряжения – зонам Метью, способным пропустить к экзотианским планетам тяжелые боевые корабли. Трех-четерыхреакторные, многокилометровые, способные… Нет, не думай, по планетам никто стрелять не собирается, просто, захватив подступы – условия будем диктовать мы.

Нам не имеет смысла пускать экзотианцев под нож, мы связаны сотнями запретов, мораториев и конвенций, потому что воюем не с чуждым инопланетным разумом, а с теми, кто всего лишь на триста лет раньше нас ушел с матушки Земли. С теми, кто больше тысячи лет помогал нам населять негостеприимный космос, с теми, у кого просто иные устои и немного другой язык.

О, мы могли бы многое им противопоставить в плане уничтожения людей, как и они нам. Но третья мировая война на Земле отлично показала, что делает современное оружие с человеческими генами. Мы так и не оправились после нее. Мы стали гораздо менее разнообразными, чем нам хотелось бы. Возможно, ещё одна такая игра с природой – и людей не останется совсем. И мы помним об этом. Пока – помним.

Потому наша война – игра сдержек и противовесов, контроль локальных зон и развязок, а прямые столкновения заканчиваются вытеснением противника из стратегически важных секторов, не более.

Если мы выйдем к планете – планету сдадут. Иначе мы вели бы войну не так. Там, где домагнитный момент слишком мал для тяжелого двадцатикилометрового крейсера, шлюпка просочится легко. И десант мы могли бы бросить куда угодно. Только это будет уже совсем другая война. Война на уничтожение человека, а не за передел зон влияния в освоенном космосе.

Просто мы зашли в очередной тупик, когда переделить старое легче, чем освоить новое. По крайней мере, так полагают дэпы, а мне не у кого больше спросить, правы ли журналисты, или это старается пропагандистская машина. И мне теперь никто не скажет: думай сам, парень…

– Четвертая – молодцы, хорошо отработали, – похвалил навигатор.

«Прошу командировать меня в расположение…»

Прогудел сигнал отбоя – низкий, похожий на коровье мычание. Похоже, экзотианцам надоело нас кусать, или у них начался обеденный перерыв. Я еще не видел спектрального смещения в сигналах экзотианских кораблей, но, похоже, наши разведчики перехватили вражеский разговор, потому что секунд через десять «красное» смещение появилось.

Все.

Опустил руки, и плечи тут же свела судорога. Джи подскочил, начал что-то растирать на загривке… Совсем щенок. Хотя сам-то… Тоже мне – ветеран в неполных двадцать пять стандартных лет.

Сколько, интересно, Дьюпу? Выглядел он на сорок – сорок пять. Значит, или столько, или прошел курс-другой реомоложения… Да, скорее всего, прошел. Так что как ни крути – выходило больше сотни.

«Прошу перевода в южное крыло армады в связи… В связи…»

Нужно было вставать. Нужно было вставать и идти.

Я подумал, что, по идее, нас должны были перебросить в южное крыло вместе с Дьюпом. Мы ведь – сработавшаяся пара. Это, наверное, он настоял, чтобы меня оставили и посадили на его место. Это так на него похоже.

Я не понимал, что со мной творится. Ломило в груди, не хотелось есть. Я до этого сроду ничем не болел. Разве что синяки и ссадины появлялись регулярно, особенно после дружеских поединков с Блэкстоуном или главным техником Кэшцем. Дьюп для спарринга не годился, он имел дурную манеру бить сразу наповал.

Но синяки проходили быстро. А если не проходили – наш корабельный медик находил их во время планового осмотра, тыкал пальцем и взвизгивал: «Тут-то опять чё?» Ох уж это его «чё», всегда попадал в самое больное место. Но потом синяк облучали, и ты забывал о нем начисто.

Один раз мы, правда, здорово заигрались, и Дьюп водил меня в медчасть. Я сопротивлялся, мне было еще не больно. Но напарник сказал, что сломано ребро, и когда меня сунули в капсулу меддиагноста, я уже ощущал, что оно сломано. Дьюп говорил – я не умею останавливаться. Обычно в спарринге, когда становится больно, автоматически ослабляют захват. Я иногда не ослаблял. Что-то щелкало в голове, и я, несмотря на боль, вцеплялся как бульдог.

– Разрешите обратиться, господин сержант?

Хотел огрызнуться, но это был всего лишь Джи Арх – худощавый, зеленоглазый мальчишка с астероидов. Теперь – мой второй стрелок. Беспамятные боги, он-то в чем виноват?

Заставил себя ответить ему, встать. Нужно было идти в столовую, и я пошел. Но на полпути понял, что делать мне там нечего, и велел Джи ужинать одному. Сам свернул зачем-то направо и ввалился в общий зал.

В общем зале мне сегодня тоже нечего было делать, это я сразу понял. Сослуживцы при моем появлении как-то странно притихли, видно, разговор у них шел про нас с Дьюпом. Только Кароль махнул мне из-за круглого столика, где они с Вессером собирались играть в пасет.

Мне захотелось уйти. Тогда я сделал так, как делал обычно Дьюп: вошел и сел не в углу, а там, где самый лучший обзор – в центре, чуть сбоку от дверей. Взял пульт, стал, никого не спрашивая, переключать модификации на самом большом экране. Потом вообще вывел экран из голорежима – полистать новостные ленты. В основном мне якобы хотелось читать про войну.

В общем зале стояла ненормальная тишина, только первогодки шушукались слева.

Я пробегал глазами заголовки новостей, но думал о том, как мне теперь искать Дьюпа.

Конечно, я знал его имя и должность, но знал как-то по-уродски. Капрал называл Дьюпа «сержант Макловски». Но сержантских должностей в армаде три – младший сержант, старший и сержант по личному составу. (Я, например, был младшим сержантом.) А потом, я давно уже подозревал, что Дьюп – не имя, а прозвище, хотя ни разу не слышал, чтобы на корабле моего напарника называли иначе. Надо бы поговорить с кем-то из старичков. Кто помнит, как и когда Дьюп прибыл на наш «Аист».

Я повернулся и внимательно оглядел зал. Четыре столика, четыре больших дивана, двадцать два отдельных кресла, один большой экран, два малых, три голосекции. Кароль и Вессер – за одним из столиков, Ахеш и мой однокорытник Сербски – за другим. Ахеш, к слову сказать, большая гадина, вон как глаза бегают. В левом углу пятеро зеленых-презеленых салаг сидят кружком. У малого экрана смотрят порнуху старички – палубный Пурис, вечно второй стрелок Гендельман по прозвищу Гибельман и Бычара Барус, который, несмотря на ежедневные «два часа в спортзале», сумел уже отрастить пузо. Из самых стареньких в общем зале был сейчас только Пурис. Я даже имени его не знал, палубный Пурис – и все.

Пока размышлял, хоть какая-то жизнь вокруг меня начала налаживаться: Кароль и Вессер стали тасовать карты и раскладывать палочки, служившие условной платой в игре. Гибельман вызвал стюарда с пивом. Недоверчивый стюард стал препираться и выяснять, выпил ли Гибельман сегодня сколько ему положено или нет. Я тем временем подсел к Пурису, отметив, впрочем, что в зал вошел мой второй пилот, Джи Арх, и присоединился к первогодкам.

Пурис при виде меня весь подобрался и приготовился линять. Голографическая девица тянула к нему все четыре руки, но, похоже, делала это зря. Я выключил изображение. – Ты не беги, Пурис, – сказал я не тихо и не громко. – Мы еще не начали.

Палубный затравленно оглянулся на Бычару.

Да о чем они тут без меня говорили?!!

– Ты это… – сказал мне Бычара Барус излишне громко.

Я встал. Я был выше всех здесь присутствующих. И в хорошей форме.

Гибельман жалобно посмотрел на нас, потом на пиво. Пива ему хотелось больше, чем драки.

Боковым зрением я видел, что Кароль и Вессер, которых условно можно было считать союзниками, поднялись из-за своего столика и пошли к нам. Кароль встал у меня за плечом справа. Вессер плюхнулся в кресло рядом с Гибельманом и его пивом.

Все молчали. Я сконцентрировался на Пурисе. Костлявый такой, с виду довольно скользкий тип. Я о нем, кроме фамилии, ничего не знал. Зато он должен был знать то, что нужно мне. Но поговорить с ним по душам мне сегодня явно не дадут, это я понимал. Потому перестал изучать сдувающегося на глазах Пуриса и сказал, уставившись в живот Бычаре. – Я не понял, что вы все здесь против меня имеете?..

Вессер картинно возвел очи горе.

Я передвинул взгляд и нечаянно уперся им в Гибельмана. – А я… мы что? – он оглянулся на Бычару, потом на Пуриса.

– …или против ДЬЮПА? – закончил я.

Бычара понял, что говорить придется ему. Он встал. Решил, что его плохо видно?

– Ты это… – сказал он.

Я ждал.

– Ты вообще знаешь, кто он такой, этот твой Дьюп? – сглотнул. – Он же спецоновец! Его же к нам Хэд знает из кого понизили! Ты думаешь, чего он такой гордый был? Да он имел таких, как ты!..

Дальше я и половины слов не знал. Какой талант скрывался за растущей пивной мозолью!

Я был в курсе про спецоновцев. Они выполняли самую грязную работу не только в армаде, они вообще всю ее выполняли. Но мне было на это как никогда плевать.

Я ждал, пока поток ругани иссякнет, и он иссяк. И я сказал тихо-тихо, чтобы все мухи тоже слышали:

– Барус, ты меня или его оскорбить хотел?

И взял кресло.

Бычара закрыл голову руками и становился все ниже и ниже…

Кресло, если отрывать его, как я сейчас, от магнитной подушки, весит в момент отрыва 204 килограмма. Но я этого не почувствовал. Я именно взял кресло. Оно полетело в стену над головой Баруса и, уже лопнув пополам, треснуло его, сползшего на пол, по башке. Кароль не побоялся повиснуть на моей правой руке. На левой тоже кто-то повис. Кажется, Сербски. Я отшвырнул обоих.

Пурис медленно уползал из зоны боевых действий на четвереньках. Он знал, кто последний год был в состоянии работать со мной в спарринге. И все знали. Из таких здесь сейчас никого не стояло.

Вессер решил выступить миротворцем. Он поднял обе руки и встал, закрывая собой шевелящегося под обломками кресла Бычару.

– Тихо, тихо, Агжей… Ты только скажи, ты чего хочешь? Чтобы этот бык извинился? Так он щас извинится. Только не надо доводить до карцера, да? Мы же все немного в одной лодке?

Я молчал. Видел, что Ахеш продвигается к двери, намереваясь смыться и настучать. Я все сегодня видел. У меня с уходом Дьюпа глаза и на спине прорезались.

– Ну мы погорячились тут, а? – продолжал Вессер. – Его же, Дьюпа твоего, многие не… Не очень… понимали, да, ребята? Странный он был человек, с норовом. Сам ни с кем не… Агжей! Агжей! ДА ОХОЛОНИ ЖЕ ТЫ!!!

Вессер, гад, тоже первый стрелок, он по моим глазам все видел.

– Ты пойми, он же сам тебя с собой не взял. Не знаю, почему его забрали южные… Видно, был за ним какой-то грешок…

Ему не следовало употреблять это слово.

Рядом стояло второе кресло, но на руке повисло что-то мелкое. Нет, это был не Сербски. Сербски всего на дюйм ниже меня, а весит не меньше. Это был мой новоявленный второй стрелок! Который чуть не стал новопреставленным. Я-то рассчитывал на вес Сербски…

Не знаю, как я извернулся. Еще чуть – и разбил бы этому желторотому активисту башку об стену! Меня просто пот прошиб, когда я это понял. Кшена Дадди патэра и всех щенков, которые суются под горячую руку, потом белеют, зеленеют и…

В общем, не повезло в тот раз Ахешу. Когда заявились оба дежурных по палубе, мы почти весело и дружно отпаивали пивом Джи Арха. Боевое крещение он прошел вне очереди. Ну и Бычара пострадал не запредельно. Как выяснилось, даже креслом его тупую башку за один раз не пробьешь.

А Дьюпа, как рассказал мне таки за пивом Пурис, по-настоящему звали Колин, Колин Макловски. Четыре года назад он был со скандалом переведен из спецона в армаду и понижен до старшего сержанта. Сути скандала Пурис не знал, но не верилось, что Дьюп кого-то убил и съел, скорее наоборот.

Да, характер был у него не из легких. Его мало кто выносил в команде. Но не за поступки – за невольную дрожь в собственных поджилках, если он замечал в тебе какую-нибудь дрянь.

Я только одного не мог понять, глядя на совсем не атлетическое сложение моего нового напарника. На кого мне это-то сокровище оставить? В том, что добьюсь перевода в южное крыло армады, я был уверен.