Озябнуть в Зимбабве

Вы любите Пеппи Длинный Чулок? А Тома Сойера? Тогда и к Эмилю из Лённеберги вы, наверное, тоже неплохо относитесь. То, чем занимались эти и многие подобные им непослушные герои нашего детского чтения перед сном, называется прекрасным словом: ПРОДЕЛКИ. Вот и книжка «Озябнуть в Зимбабве» – это тоже сплошные проделки. Только непослушная главная героиня и ее еще более непослушные друзья живут не в Швеции или США, и даже не в Африке, как можно было бы предположить из названия, а – в нашей стране. Правда, по ходу книги одно место действия от страны отваливается, но для основного сюжета это не так уж и важно.

"Озябнуть в Зимбабве" – это сборник, состоит из двух повестей. Герои первой повести «Дети огня» живут в одном из самых захолустных (сейчас, возможно, уже сказали бы: экзотических) мест Советского Союза. Поселок Пристань Пржевальского на берегу озера Иссык-Куль кажется глухой деревней даже жителям ближайшего райцентра. Однако не следует ждать от повести чего-то такого этнически киргизского. Оно там присутствует в минимальном количестве. Жители поселка – это командировочные и прочие приезжие со всего Союза. Работают на оборонном заводе, говорят исключительно по-русски – кто с украинским выговором, кто с еврейским, кто – с типично ленинградским. Основной социальный тип – мать-одиночка с инженерной зарплатой, пытающаяся на свои копейки прокормить сына или дочь. А на дворе конец 70-х, полки в продуктовом пустые, жилье полу-аварийное, дети предоставлены сами себе.

Собственно, малолетние дети этих матерей-одиночек и есть главные герои повести. Да, жизнь скудная, пейзаж безрадостный – сухая земля, нагромождения бетонных плит, заросший тростником берег озера – но дети есть дети. Проделки главное героини Тани и ее бедовых друзей-подружек не раз заставят вас улыбнуться во время чтения. Но и ужаснуться тоже. Вот ведь, паразиты! Что делают, А?

Во второй повести «Озябнуть в Зимбабве» (не буду объяснять, почему так называется, сами прочтете) Таня с мамой и отчимом переезжает в позднесоветский Ленинград. Казалось бы – ура! – начинается культурная жизнь в культурной столице. Как бы не так! Нелегко приходится девочке-подростку в новой среде. Одноклассники «прописывают» новенькой комплекс издевательских процедур, подоспевшая первая любовь, скорее, горе, чем радость. Язык повести становится жестче, как бы показывая нам: детство кончилось. Но Таня выдержит. И проделки тоже будут. Как же без них?

Две повести посвящены девочке. Свое путешествие в большой мир она начинает в СССР, в небольшом городке в Средней Азии, где ее родители работают на военном предприятии, а, уже повзрослев, в конце восьмидесятых – начале девяностых, продолжает учебу в Ленинграде, в совершенно другой стране. Не просто приспособиться к новой школе в большом городе. Оттого и вспоминается часто пыльный и неблагоустроенный рабочий городок, где детские игры происходили рядом со свалкой металлолома. Ведь счастье измеряется не благоустроенностью, а состоянием души, поступками друзей, поиском правды, а также удовлетворением любопытства, за что иногда сурово приходится расплачиваться. А как еще войти в этот мир, где так много непонятного? Где счастливые планы может омрачить боль и тяжелая болезнь.

Автор не умничает и не лукавит – жизнь как она есть, без прикрас, ведь вспоминая детство, люди часто редактируют свою память. Недаром психологи докапываются до забытых деталей, которые, может, и повлияли на поведение персонажа во взрослом возрасте.

Язык повествования богат, отражает эпоху, точнее две разные эпохи. Как говорил Корней Чуковский -- язык «живой как жизнь». И читатель с напряжением следит за развитием приключений, которые сами сваливаются на голову главной героине. Даже иногда хочется дать совет, чтобы она не совершала тот или иной поступок, но она живет своей жизнью. Композиционно повести тоже интересно построены, речь идет о промежутке времени, но между строк всплывают важные моменты из прошлого, и судьба некоторых персонажей прослеживается в будущем, эдакие флешфорварды.

В общем – книга о свободе и о любви к жизни, несмотря на то, что далеко не всегда мы можем изменить окружающий мир.

Эта книга вдохновит школьников, мотивирует учителей и научит многому родителей. А те, кто не относится ни к первым, ни к другим, ни к третьим – так или иначе, бывшие школьники. С каждой прочитанной страницей читатель будет терять в росте, пока не станет вровень с маленькой героиней, и она вцепится в его руку грязной ладошкой, увлекая в приключение далеко-далеко за гаражи, или над ледяной горной рекой, или к объятым пламенем лодкам. Читатель и сам не заметит, что эта книга о нем самом, даже если он никогда не жил ни в каком посёлке у Иссык-Куля. Ведь для детей не важно, кто правит страной, какой пейзаж за окнами, кто живет за соседней стенкой. На первого наплевать, второй можно раскрасить в собственные приключения, а с третьим можно подружиться или повраждовать всласть. Две повести в книге Киры Грозной – «Дети огня» и «Озябнуть в Зимбабве» - на самом деле, полноценный роман. Одна часть посвящена раннему детству главной героини Тани Катковой, а вторая – отрочеству. Несмотря на то, что это проза, в ней присутствует изрядно «поэтического вещества», акцентирующего внимание на деталях, ткущих магнитную кольчугу повествования. Никакой «назывности», которую порицала А. Ахматова. Никакой пошлой «первой любви», только поедание грязных леденцов в заповеднике. Никакой «доброты», только бедный маленький котёнок, которому в ротик суют пипетку с молоком. Ни одно звено текста не вызывает тягучей зевоты или желания отложить книгу – а вот желание возвращаться к тому или иному предложению разгорается, как пламя, которое является ключевым мотивом романа. Представим себе, рядом с какими книгами роман Грозной будет смотреться действительно на своём месте. Это – книги о первичной социализации человека, детстве, где время кажется огромным, как небо над головой, и еще не умеет убыстряться, а затем и школе, где всё только веселее. Это «Денискины рассказы» В. Драгунского, «Витя Малеев в школе и дома» Н. Носова, «Географ глобус пропил» А. Иванова, «Вам и не снилось» Г. Щербаковой, «Тимур и его команда» А. Гайдара, «Уроки французского» В. Распутина, «Чучело» В. Железникова, серия книг на школьную тему А. Жвалевского и Е. Пастернак. Достойное соседство. Несмотря на то, что школьники одеты в типовую форму, за выглаженной родителями блузкой бьется дикое и отчаянное сердце первооткрывателя этого мира, у которого своя система образов и ценностей. У Тани Катковой это «облако» вместо помещения для туалета, «КПСС, который кого-то съест» и вся эта милая детская логорея, неведомые «дети огня» в языках пламени, пожирающих сухую траву у ялов. Ребёнок 80-х, из семьи, командированной под Иссык-Куль, Таня почти все время предоставлена сама себе. Ей не так страшно быть выпоротой родителями, как получить от друзей обидную записку с нехорошим словом, обозначающим «ты предатель, тебе нельзя верить». Это история формирования человека, который привык полагаться только на себя. Если мама Тани воплощает через дочь свою мечту стать музыкантом, воспитывая в ней эстетическое чувство, то девочка тоже занимается музыкой, но – другой. Она пытается не наступить на горло собственной песне, дикой, как вопль индейца, и горячей, как язык пламени. Она проходит инициацию за инициацией: кинуть елку с кровавой ватой в окно противному односельчанину? Искупаться в ледяном ручье перед самым концертом? Сигануть с товарняка? Да что угодно, лишь бы было не скучно! Вот оно, огнепоклонничество, слово, которое так привлекает Таню, и здесь оно – метафора: поклонение огню внутреннему. Конечно, этому огню нужно топливо. В ход идет всё: приличия, чистые школьные принадлежности, нервы старой любящей няни, съём с концерта, но это пламя неугасимо. И поэтому мама с ее проекциями на дочь и «мамиными мечтами», о которых пишет стихи, проигрывает в этой неравной битве. Её ребёнок существует в мире не для того, чтобы соответствовать её ожиданиям. А ещё эту книгу можно поставить на совсем другую полку, в соседство с книгами по детской психиатрии и психологии, и различным пособиям по воспитанию детей вроде трудов Макаренко. В ней родители откроют для себя, что память ребёнка непредсказуема, феноменальна и не оставляет «хвостов» от тех гештальтов, которые необходимо закрыть – любой ценой. Когда Таниного маленького друга Генку унизят, сдёрнув с него штаны на ялах, и Таня будет представлять в красках, как поджигает это лобное место, то спустя где-то семь лет языки пламени запляшут уже по-настоящему. Это не будет продуманной, взлелеянной годами местью, это проявит себя какой-то иррациональный механизм. Граната, которая много лет лежала в вечной мерзлоте и вдруг оттаяла. Во время происшествия Таня напрочь забудет, что чиркала спичкой о коробок, и подробности поджога ей поможет восстановить уже выросший Генка, случайно позвонивший ей на работу. Уже взрослая героиня задается вопросом: «Могла ли повлиять на случайность моя ненависть?» И, будучи психологом, всё равно не найдет ответа. Родители узнают из книги, какие наказания действительно влияют на детей, а страх перед какими будет лишь разыгран. И как можно донести до ребёнка что-то важное, не наказывая, но эффект будет таков, что лучше бы выпороли. Очень показательна в этом плане фигура отчима Тани, Виталика. Этакого образцового советского ленинградца, у которого каждое утро турник и два часа гитары, без пропусков. Человек-воля, человек-кремень. Ни ремень, ни лишение телевизора не смогли бы так осадить Таньку, бросившую в снег шапку своего товарища Генки, как слова Виталика о том, что даже опасные чуваки с финками и обрезами никогда бы не позволили лишить человека теплой одежды зимой. Такие слова запоминаются не только адресату, но и читателю, будучи раз услышанными. Именно услышанными: сразу же из ниоткуда возникает голос Виталика, не кричащий, абсолютно спокойный, навсегда впечатывающий эту простую истину в память. Вот она, дидактическая функция прозы Грозной налицо. А еще родителям будет преподан важнейший урок про доверие. Мама Тани склонна к заглядыванию в личный дневник дочери. Она не брезгует ни первыми стихами, ни планом побега в Зимбабве, ни даже личным письмом таниному «жениху» Яреку, обильно комментируя прочитанное. В книге не говорится прямо об этой причинно-следственной связи – возможно, ее не было и в голове Тани, - но после купания в странном озере ноги девочки покрываются страшными цыпками, отекают и распухают, о чем девочка стоически не говорит никому, пытаясь решить проблему самостоятельно. Ситуация приводит к трагическим последствиям: почти год в больнице с букетом неутешительных диагнозов, от эритремы до экземы. Возможно, мать что-то понимает и сожалеет, но вместо доверия у Тани – дырка, как и на ноге. Учителям эта книга будет полезна как взгляд на свою работу глазами детей. То, о чем они никогда не узнают напрямую от них самих. И самый ласковый пример – Артур Валентинович. Он подправляет неудачный рисунок Тани, где она пытается нарисовать Тянь-Шань. Она чувствует, что ей не врут, что он действительно увидел в расплывающейся акварели именно эти горы, и проникается к нему сердцем, и не думает делать зла. А крики и оскорбления, оружие географички Комариной, как об стенку горох для тех, кто жёг спички, кидал в траву и был порот сотню раз. Любое дикое сердце можно вылечить только любовью, и не дай Бог изображать её, на самом деле не чувствуя. Почему же книга называется «Озябнуть в Зимбабве?» И здесь мы снова вспоминаем огнепоклонничество. Зимбабве – это мечта о взрослой жизни: «вот вырасту и уеду в Зимбабве». Это прекрасное далёко, о котором поёт Крылатов на стихи Энтина. И там, конечно же, жарко – Африка же! Но когда внутри тебя с младых ногтей языки пламя поднимаются прямо к небу, близкому-близкому, когда у тебя есть огромный мир, созданный тобой самой из кусков шифера, тетрадки фантастических рассказов и умирающего котёнка – объятия самой жаркой страны бессильны тебя согреть. Да тебе просто не нужно никакого Зимбабве. И ты озябнешь, только если внутренний огонь погаснет. Эпизоды из взрослой жизни Тани – ее работа в психушке и встреча со школьной подругой, беспутной Трифоновой – даже читаются блекло. Ведь это уже не детство. Там нет языков огня до небес, нет этого символа вечного феникса, умирающего в каждой порке и возрождающегося в новой шалости. Там есть только солнечные зайчики, сопровождавшие весь разговор по телефону с Генкой. Беседа на языке огня. Зайчики – тоже какие-никакие дети Солнца. Но сжечь они ничего уже не могут. Жизнь течет своим чередом, рождаются дети, меняются работы, а на работах устраиваются сабантуи, и кажется, что детства уже нет. Но оно есть, оно живо, иначе не возникал бы из ниоткуда посёлок, объятый пламенем, и небо, с которого валится черный пепел, и не слышался бы голос старой няни (помним же Пушкина, Арину Родионовну?), вопрошающий: «Куда тебя несёт?» А вот туда и несёт. Во внутренний огонь, где закаляется сталь характера и куётся собственный звонкий голос, для которого не помеха чьё-то чужое мнение. Никогда.