Читать книгу: «Серая пыль. Лунная вахта»

Annotation

Инженер Леонид Орлов считает часы до возвращения на Землю. Его лунная станция «Селенит-7» – это серая рутина, знакомый гул машинерии и тоски по дому. Но за сутки до отлета мощный взрыв отрезает станцию от внешнего мира. Из ста человек в живых остаются лишь четырнадцать.

Выжившие пытаются понять, что произошло. И вскоре осознают: катастрофа была не случайной. В разрушенном секторе они находят нечто – инопланетный образец, мерцающую серую пыль. Оно живое. Оно разумна. И оно не просто убивает. Оно предлагает сделку: отказаться от боли, страха и самой человеческой сущности в обмен на вечный покой.

Но какую цену придется заплатить за этот покой? И как бороться с врагом, который атакует не лазерами, а твоими самыми сокровенными воспоминаниями и страхами, убеждая, что сдаться – это единственно логичный выход?

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Эпилог

Серая пыль. Лунная вахта

Глава 1

Сознание вернулось к Леониду Орлову не резко, а как будто выползало из густой, липкой смолы. Не было ни звонка будильника, ни голоса диспетчера. Был только мертвый, безвоздушный гул системы вентиляции, от которого чуть заметно вибрировал титановый корпус его каюты. Всегда. Этот гул стал саундтреком его жизни, фоном для снов и мыслей.

Он открыл глаза и уставился в потолок. Совершенно гладкая, матовая поверхность. Ни пылинки. Ни соринки. Стерильно, как в операционной. Таким был весь «Селенит-7» – идеально отлаженный, безупречно чистый и до тошноты предсказуемый механизм.

«Семьсот тридцать дней», – мысленно произнес он, переводя взгляд на цифры, светящиеся на потолочном дисплее. 07:00. Стандартное время подъема. Завтра, в это же время, он уже будет пристегнут в кресле челнока «Заря-12», который умчит его с этой серой пустырины прочь, к синему шару, висящему в черноте.

Леонид поднялся с койки, кости затрещали. Невесомость на станции была искусственной, но все равно давала о себе знать – мышцы ленились, тело ноло. Он потянулся, и взгляд упал на голографический куб на прикроватном столике. Легким движением пальца он активировал его. В центре, залитая солнечным светом, смеялась девочка с двумя хвостиками. Лиза. Ей сейчас восемь, и за две его вахты она успела сменить три пары передних зубов. Он пропустил этот момент. Как и ее первый день в школе. И последний звонок в детском саду. «Пап, ты же обещал быть на утреннике?» – эхо того разговора до сих пор жгло его изнутри.

Он выключил куб. Слишком больно. Сегодня особенно.

Душ был быстр и функционален: три минуты рециркулированной воды, обогащенной моющими средствами. Вытираясь грубым полотенцем, он поймал свое отражение в полированной стали шкафчика. Изможденное лицо, тени под глазами, седина у висков, которой два года назад еще не было. «Селенит» высасывал из тебя жизнь, каплю за каплей, заменяя ее серой, безэмоциональной рутиной.

Он надел стандартный комбинезон с шевроном инженера-кибернетика – синий, с желтой окантовкой. Ткань пахла озоном и антистатиком. Вечный, неизменный запах станции.

Столовая в седьмом часу утра была почти пуста. Воздух был насыщен ароматом синтезированного кофе и чего-то безвкусно-белкового. Леонид взял свой стандартный паек – омлет с нутриентной пастой и стакан апельсинового напитка – и занял свой привычный столик у огромного иллюминатора.

За стеклом лежала Луна. Бесплодная, испещренная кратерами равнина, залитая безжалостным светом незаходящего солнца. Линия горизонта была неестественно близкой, кривой. Это зрелище, которое должно было вызывать благоговейный трепет, стало для него обоечного цвета стеной в самой скучной комнате Вселенной.

– Орлов, я смотрю, уже мыслями на челноке? – Голос был густой, басовитый.

Леонид обернулся. Игорь Бородин, он же «Борода» (хотя никакой бороды у него, конечно, не было – техника безопасности), поставил свой поднос рядом. Начальник смены, человек из стали и гранита. Широкоплечий, с коротко стриженными седыми волосами и взглядом, способным просверлить скальную породу.

– Что-то в этом роде, Игорь Васильевич, – кивнул Леонид.

– Держись, браток. Последний рывок. Самые опасные смены – первая и последняя. На первой еще не знаешь, на что жопа есть, на последней – уже расслабился. – Бородин хмыкнул, разминая пластиковую вилку. – У меня к тебе плановый обход сектора «Гамма». Там датчики на буровой №4 опять глючат. Говорят, дребезжат. Посмотри, чтобы на прощание сюрприз не преподнесла.

– Уже в планах, – отозвался Леонид. Ему не надо было смотреть в план-график. Он знал его наизусть. Каждый день. Последние семьсот тридцать дней.

– И зайди к Петровой. Спишь плохо, я по тебе вижу. Пусть глянет, давление померяет. Перед отлетом помереть – не в планах корпорации.

Леонид лишь кивнул. Спорить с Бородиным было бесполезно.

В этот момент в столовую вошла она – Мария Петрова. Высокая, прямая как струна, с собранными в тугой узел каштановыми волосами. Ее белый халат был безупречен. Она взяла чашку черного кофе и села за отдельный столик, уткнувшись в планшет с медицинскими показателями. Она никогда не садилась с командой. Всегда одна. Холодная, отстраненная, как хирургический лазер.

Леонид видел, как мимо нее пронесся щуплый паренек в очках – Джек «Техник» Вон. Он что-то бормотал себе под нос, на ходу печатая на своем планшете. Гений систем жизнеобеспечения и ходячий комок нервов. Он вечно видел катастрофу в каждой мигающей лампочке.

– Ладно, – Бородин встал, допив свой напиток. – Счастливо оставаться. На земле не задерживайся, без тебя тут все в трубу вылетит.

Леонид снова посмотрел в иллюминатор. Где-то там, в тени кратера, стояла его буровая №4. Последняя задача. Последний выход. А потом – домой.

Он не знал, что эти последние сутки на «Селените-7» станут для него и тринадцати других самым долгим днем в жизни. Днем, после которого не будет ни «завтра», ни «дома». Будет только серая пыль.

Леонид доел безвкусный омлет, чувствуя, как комок непереваренной тоски застревает где-то в районе солнечного сплетения. Он отнес поднос в мойку, где его уже ждал робот-санитар с безжизненно горящими оптическими сенсорами, и направился в медблок.

Путь по коридорам «Селенита-7» был ритуалом. Он мог пройти его с закрытыми глазами: легкий шипящий звук раздвижных дверей, вибрация пола от работы глубинных насосов, мерцание светодиодных панелей, отбрасывающее длинные тени. Он прошел мимо открытой двери оранжереи. Запах влажной земли и зелени, такой редкий и живой, на мгновение перебил озон. Внутри, среди стеллажей с пшеницей и салатом, копошились две фигуры в синих комбинезонах – Олег и Светлана Логиновы. Супруги. Они о чем-то тихо спорили, но их спор казался частью общего гудения станции, как стрекот сверчков на Земле. Леонид видел их почти каждый день, но ни разу не обменялся с ними больше, чем парой формальных фраз. Они жили в своем мирке, в своем маленьком островке жизни посреди стали.

Медблок пах антисептиком и тишиной. Мария Петрова сидела за своим столом, не глядя подняла руку, жестом «подожди», продолжая изучать показания на мониторе. Леонид постоял у входа, чувствуя себя школьником у директора.

– Ну что, Орлов, решил проверить, работает ли врач станции перед отъездом? – наконец, подняла она на него холодные серые глаза. Голос был ровным, без эмоций.

– Бородин велел зайти. Давление, – буркнул Леонид.

– Садитесь.

Она надела сенсоры, ее тонкие пальцы были точны и безжалостны. Пока аппарат мерно пищал, она смотрела на него, и Леониду казалось, что она видит не его, а набор биологических параметров.

– Давление на верхней границе нормы. Уровень кортизола зашкаливает. Вы не спите, Орлов.

– Это не вопрос, а констатация факта, – парировал он.

Уголок ее губ дрогнул на миллиметр. Не улыбка, а что-то вроде профессионального интереса.

– Предполагаю, причина не в неисправности системы вентиляции. Вы уже мысленно дома. Это опасно. Здесь, на станции, расслабляться нельзя ни на секунду. Даже в последнюю. Особенно в последнюю.

– Я об этом помню.

– Надеюсь. – Она сняла сенсоры. – Медикаменты вам не нужны. Вам нужен срочный психологический отдых. Но его вы получите только завтра. Потерпите. Следующий.

Он вышел из медблока, чувствуя легкое раздражение. Она была права, черт возьми. И от этого было еще досаднее.

По пути к шлюзовому отсеку он столкнулся с Робертом «Робби» Кроу. Пилот челноков, ходячий вызов однообразию. Высокий, плечистый, с дерзкой ухмылкой, он похлопал Леонида по плечу.

– Лео! Готовь свои земные ноги к настоящей гравитации! Завтра я сам поведу «Зарю». Устрою вам тур с аттракционами, прокачу по кратеру Коперника на бреющем! Скажи только слово!

– Робби, мне будет достаточно плавного старта и мягкой посадки, – усмехнулся Леонид.

– Скукота! – засмеялся пилот. – Ладно, ладно. Увидимся на проводах. Устраиваем маленький фуршет в кают-компании в двадцать часов. Без эксцессов!

Робби скрылся за поворотом, и коридор снова поглотила своя обычная гулкая тишина. Леонид дошел до шлюза. Процедура подготовки к выходу была отточена до автоматизма: проверка швов, давление, подключение системы коммуникации, цикл шлюзования. Последний шипящий звук уходящего воздуха, и тяжелая дверь отъехала в сторону, открыв черноту, усыпанную звездами.

Его скафандр мягко щелкнул, присоединившись к внешнему контуру. Шаг в пустоту. И он оказался снаружи.

Здесь, под куполом звездного неба, тишина была иной. Глухой, абсолютной. Давлюшей. Его собственное дыхание в шлеме казалось невероятно громким. Под ногами хрустел реголит, серый, как пепел. Солнце палило с неистовой силой, отбрасывая резкие, черные тени. А вдалеке, над изогнутым горизонтом, висел тот самый синий шар. Дом. Он казался таким хрупким, таким далеким.

Леонид включил реактивный ранец и плавно полетел вдоль ферменных конструкций станции к сектору «Гамма». Буровая установка №4 возвышалась как какой-то доисторический монстр, ее бур был убран. Он приземлился на площадке, магнитные ботинки щелкнули, прилипли к металлу.

«Ну, покажись, что у тебя там», – пробормотал он, подключая диагностический кабель к порту управления.

Данные поплыли по дисплею его шлема. Все в норме. Никаких сбоев. Стандартные вибрации, в пределах допуска. Он углубился в логи, проверяя второстепенные системы. И тут его взгляд зацепился за странную запись. Не ошибка, а скорее аномалия. Вчера, в 03:14 по станционному времени, с геологических датчиков в шахте пришел кратковременный всплеск данных. Не критический, не вызвавший тревоги. Проще говоря, легкий, почти незаметный «чих» в системе. Данные были помечены как «сырые» и автоматически отброшены фильтром. Случайность. Помеха от солнечной радиации.

Но что-то зацепило его инженерную интуицию. Он вызвал геолога.

– Коваль, на связи Орлов. У вас вчера ночью в шахте №4 были работы?

Голос в наушниках ответил не сразу. Артем Коваль всегда говорил медленно, взвешивая слова.

– Нет, Леонид. Никаких работ. Геологическая активность нулевая. Почему спрашиваете?

– Так, мелочь. В логах всплеск. Наверное, глюк.

– Возможно, – Коваль снова помолчал. – Мы тут с Логиновыми в образцах кое-что интересное нашли. Вчера как раз подняли пробу из глубокого пласта. Необычная структура. Почти металлическая, но… не уверен. Серая такая, мерцает. Зайдешь позже, взглянешь?

«Серая, мерцает». Фраза отложилась в сознании где-то на периферии.

– Обязательно, – автоматически ответил Леонид. – Как вернусь.

Он отключил кабель. Система была в порядке. Этот «чих» – ничто. Пыль на матрице. Призрак в машине. Последняя смена, и он уже начинает видеть проблемы там, где их нет.

Он оттолкнулся от буровой и полетел обратно к шлюзу, к теплу и свету станции. К своему последнему вечеру. Он не знал, что только что проигнорировал первый, тихий шепот грядущей бури. Шепот, исходивший из глубины серой породы, которую они так усердно бурили все эти долгие месяцы.

Вернувшись со смены, Леонид снял скафандр с почти ритуальной тщательностью. Каждое движение было отточено до автоматизма: щелчок защелок, шипение отключения системы жизнеобеспечения, знакомый вес тяжелого гермошлема в руках. Он поставил его в стойку, рядом с другими – такими же безликими, готовыми к следующему выходу. Его скафандр будет ждать нового хозяина, пока он сам улетит домой. Мысль была странной, почти предательской.

В душе он попытался смыть с себя не только лунную пыль, навязчиво цепляющуюся к материи комбинезона, но и остатки того странного ощущения, что возникло у буровой. «Глюк, – твердо сказал он себе, – просто глюк». Перегруженные системы, электромагнитные помехи – на станции возрастом под десять лет это было нормой.

Он оделся в чистый комбинезон и направился в кают-компанию. По пути его догнала Анна Щукина, «Нюша», психолог станции. Невысокая, с мягкими чертами лица и внимательными, слишком понимающими глазами.

– Леонид, здравствуйте! – ее голос был тихим, но он всегда будто пробивался сквозь общий гул. – Чувствуете предотъездную эйфорию?

– Скорее, предотъездное оцепенение, Анна, – честно ответил он.

– Это нормально. Мозг уже начинает перестраиваться, готовиться к земным ритмам, к общению, к… эмоциям. – Она сделала небольшую паузу, изучая его. – Если что, мой кабинет открыт. Даже в последний вечер. Иногда именно в последний вечер все накопленное решает выйти на поверхность.

– Спасибо, но, думаю, я справлюсь, – вежливо отстранился он.

– Как скажете. – Она кивнула и пошла своей дорогой, легкой, почти невесомой походкой.

Кают-компания была полна людей и непривычно громких голосов. Кто-то достал из запасов несколько паек получше, кто-то синтезировал что-то отдаленно напоминающее алкогольный напиток – бесцветную жидкость с резким запахом. Центром притяжения был, конечно, Робби Кроу, который с размахом рассказывал о своем прошлом полете, явно приукрашивая детали.

– …а этот астероид был размером с их старую «Радугу»! Но я его обошел на пятой скорости, так что у них на Земле в телескопы только хвост из пыли и увидели!

Леонид взял свою порцию «напитка» и пристроился у стены, наблюдая. Он видел всех своих будущих соседей по кошмару, еще не зная об этом.

В углу, чуть в стороне, сидели Логиновы. Светлана что-то горячо и тихо говорила Олегу, он слушал, хмурясь, и время от времени качал головой. Спор, начатый в оранжерее, явно продолжался.

Рядом с ними, с планшетом в руках, стоял Артем Коваль. Он не пил, лишь изредка поглядывал на собравшихся, его взгляд был отрешенным, будто он все еще видел перед собой не людей, а геологические слои. Он заметил Леонида и коротко кивнул в сторону коридора, напоминая о своем приглашении взглянуть на образец.

У стола с синтезатором пищи Джек «Техник» Вон ожесточенно спорил с одним из инженеров по поводу КПД теплообменников. Его голос срывался на высокие ноты, жесты были резкими, нервными.

– Я тебе говорю, падение на ноль целых три процента! Это не статистическая погрешность, это тенденция! Надо бы Бородину доложить, может, внеплановую диагностику…

– Успокойся, Джек, – отмахивался тот. – Послезавтра новая смена прилетит, пусть они и разбираются.

Игорь Бородин стоял в центре комнаты, с кружкой в руке, и с отеческой, немного усталой улыбкой наблюдал за происходящим. Его взгляд встретился с взглядом Леонида, и он снова коротко кивнул: мол, держись, скоро.

Мария Петрова зашла ненадолго. Она не взяла напиток, просто постояла минуту у входа, обвела комнату своим холодным, диагностирующим взглядом, словно проверяя экипаж на признаки скрытого стресса или алкогольного опьянения, и так же молча удалилась.

Леонид почувствовал, как стена давит на спину. Ему стало душно. Все эти голоса, смех, которые казались такими неестественными после долгого молчания, эта наигранная веселость… Он поставил недопитую кружку на стол и вышел в коридор.

Тишина обрушилась на него, благословенная и привычная. Он глубоко вдохнул. Воздух пах озоном. Всегда озоном.

Он вспомнил про приглашение Коваля. Почему бы и нет? Лучше, чем сидеть в кают-компании с притворным весельем. Он свернул в сторону лабораторного модуля.

Лаборатория геологии была заставлена стеллажами с образцами пород, аккуратно разложенными в прозрачные контейнеры. Воздух пах пылью и озоном – но это была другая пыль, не станционная, а древняя, лунная. Артем Коваль сидел за микроскопом, но когда вошел Леонид, он отодвинулся.

– А, Леонид. Думал, ты не придешь.

– Не смог пройти мимо, – слабо пошутил Орлов. – Что там у тебя за диковинка?

Коваль достал небольшой контейнер. Внутри на черном бархате лежал кусок породы размером с кулак. Он был неоднородным – обычная базальтовая крошка была пронизана прожилками какого-то странного, тускло-металлического материала. Он не блестел, а скорее мерцал, поглощая и переизлучая свет странным, матовым образом. Он казался… неестественным.

– Глубокий пласт, почти у самой магматической линзы, – пояснил Коваль. – Структура не поддается классификации. Не металл, не сплав, не минерал в чистом виде. Проводимость почти нулевая, плотность аномальная. И смотри…

Он ткнул в образец тонким щупом. В месте касания «прожилок» на секунду вспыхнуло тусклое, сероватое свечение, и щуп отскочил, будто наткнулся на невидимую преграду.

– Статический разряд? – предположил Леонид, инженерная жилка в нем тут же проснулась.

– Возможно. Но слишком упорядоченный. И он… – Коваль замялся, подбирая слова, – …кажется, реагирует на внешнее воздействие. Не механически, а как-то иначе.

Леонид смотрел на серую, мерцающую субстанцию. Та самая «серая пыль». Внутри него что-то екнуло. То самое смутное чувство, что он испытывал у буровой. Первый, едва слышный шепот.

– Надо будет отправить на Землю, в центральную лабораторию, – пробормотал он. – Пусть ученые головы ломают.

– Уже упаковываю, – кивнул Коваль. – Улетит с тобой завтра.

Леонид еще раз взглянул на образец. Казалось, прожилки на мгновение стали ярче, словно почувствовали на себе его внимание. Он с силой отмахнулся от этой бредовой мысли. Усталость. Предотъездной синдром. Слишком долго был вдали от дома.

– Ладно, Артем. Удачи с ним. Я пойду, чемодан дособираю.

Он вышел из лаборатории, оставив геолога наедине с его загадочной находкой. Он не обернулся, и потому не увидел, как в глубине контейнера серое мерцание на секунду усилилось, пульсируя в такт удаляющимся шагам.

Вернувшись в свою каюту, Леонид снова оказался в объятиях привычной тишины, нарушаемой лишь ровным гулом систем. Он сел на койку и потянулся к голографическому кубу. Лиза снова засмеялась в его ладони. Завтра, в это время, он уже будет держать ее за руку. Будет чувствовать тепло ее кожи, а не холодный пластик голопроектора. Он попытался представить этот момент, но образы были размытыми, призрачными. Два года – это слишком долго. Слишком много серых дней, которые стерли яркость красок.

Он отложил куб и принялся за последние приготовления. Сборы не заняли много времени: личные вещи были сведены к минимуму. Фотографии, пара книг, которые он так и не дочитал, сувенир – отполированный до зеркального блеска осколок базальта, подаренный Ковалем еще на первой вахте. Все это уместилось в небольшой алюминиевый кейс.

Он провел пальцем по гладкой поверхности камня. Мысленно вернулся к тому образцу в лаборатории. «Серая, мерцает». Почему эта фраза не выходила из головы? Он был инженером, его мир состоял из схем, логики и поддающихся расчетам физических законов. То, что показал ему Коваль, не вписывалось в эту картину. Это было… необъяснимо. А все необъяснимое на станции, где от точности зависят жизни, по умолчанию являлось угрозой.

«Паранойя, – отрезал он сам себя. – Это все Нюша со своими разговорами про предотъездной стресс».

Он закрыл кейс и лег на койку, уставившись в потолок. Спать не хотелось. Тело было уставшим, но разум лихорадочно бодрствовал, прокручивая один и тот же цикл: завтра… домой… Лиза… завтра… домой…

Внезапно свет в каюте померк, на долю секунды погас, а затем снова зажегся. Одновременно стих натужный гул вентиляции, чтобы через мгновение возобновиться с легким присвистом.

Скачок напряжения. Не критичный, такие бывали. Но сердце у Леонида все равно екнуло. Он привстал на локте, прислушиваясь. По системе оповещения не было никаких сообщений. Значит, автоматика справилась.

И тут его взгляд упал на голографический куб. Он был выключен. Но на его поверхности, прямо по центру, лежала крошечная, не больше песчинки, крупинка чего-то тускло-серого. Она слабо мерцала, словно покрытая тончайшей металлической пыльцой.

Лунная пыль. Должно быть, занес с комбинезона. Она вездесуща, коварна, проникает в малейшие щели. Он со вздохом смахнул крупинку на пол. Та исчезла в решетке воздуховода.

Покой был окончательно потерян. Он встал и вышел в коридор, решив проверить центральный щиток их сектора. Может, там есть какие-то следы скачка.

Коридоры были пустынны и погружены в ночной режим – приглушенное голубоватое освещение. Он уже почти дошел до технического отсека, когда услышал приглушенные голоса из-за угла. Один голос был резким, взволнованным – Джек Вон.

– …я тебе говорю, это не просто скачок! Я смотрю логи! Падение в сети на микросекунду, но синхронизированное по всему сектору «Гамма»! Так не бывает!

Второй голос был спокойным, усталым. Бородин.

– Вон, ты уже третью вахту замечаешь апокалипсис в каждом чихе процессора. Успокойся. Утро вечера мудренее. Завтра новые ребята прилетят, пусть их голова болит.

– Но, Игорь Васильевич…

– Вон! Приказ. Иди спать. Это последняя ночь, черт побери! Хочешь, чтобы о тебе воспоминания как о паникере остались?

Последовало недовольное ворчание, и вот из-за угла показался Джек. Он был бледен, в руках он сжимал планшет, будто это было оружие. Увидев Леонида, он вздрогнул.

– Орлов… Ты слышал? Ничего не чувствуешь? Странного?

– Все как всегда, Джек, – постарался говорить спокойно Леонид. – Иди отдохни.

Техник что-то пробормотал себе под нос и быстро зашагал прочь, к своей каюте.

Из-за угла вышел Бородин. Он выглядел изможденным.

– И этот тоже, – кивнул он в сторону удаляющегося Джейка. – Черт, у всех крыша едет в последнюю ночь. Ты-то чего не спишь, инженер?

– Скачок напряжения. Решил проверить щиток.

– Уже проверили. Автоматика. Все в норме. – Бородин тяжело вздохнул. – Иди спать, Орлов. Завтра тебе еще силы понадобятся. Гравитация, дочка, все дела… – Он похлопал Леонида по плечу и медленно побрел в сторону своего кубрика.

Леонид все же заглянул в технический отсек. Все индикаторы горели ровным зеленым светом. Все системы функционировали в штатном режиме. И все же… в воздухе витало едва уловимое напряжение. Как перед грозой. Ощущение, что сама станция затаила дыхание.

Он вернулся в свою каюту. На этот раз сон начал медленно окутывать его сознание. Последней мыслью перед тем, как провалиться в забытье, был снова тот образец в лаборатории. И странная, ни на что не похожая текстура серых прожилок.

Он не знал, что в этот самый момент в лабораторном модуле Артем Коваль, вопреки правилам, не спал. Он сидел перед контейнером с образцом, и на его лице застыло выражение не научного интереса, а почти суеверного страха. Он подключил к контейнеру высокочувствительный датчик, и стрелка на аналоговой шкале замерла не на нуле, а чуть дальше. Показывая минимальную, но стабильную энергоактивность. От материала, который по всем законам физики должен был быть инертным.

Коваль выключил свет и ушел, оставив образец в темноте. И в полной, казалось бы, тишине лаборатории ему почудился едва слышный, высокочастотный звук. Почти неслышимое жужжание. Как будто что-то… проснулось.

Сон Леонида был беспокойным и обрывистым. Ему снилось, что он уже на Земле, в парке с Лизой, но солнце на небе было неестественно большим и холодным, белым диском, освещающим мир в оттенках серого. Лиза смеялась, но ее голос был искажен, словно проходящим через синтезатор речи. Он протягивал к ней руку, а его пальцы рассыпались в мелкую, мерцающую пыль. Он проснулся с внезапным, болезненным толчком, как падающий в бездну.

В ушах стоял оглушительный гул. Нет, не гул. Тишина. Та самая, давящая тишина «Селенита-7», но теперь она казалась зловещей. Часы на стене показывали 04:17. До подъема оставалось меньше трех часов.

Он лежал, прислушиваясь к стуку собственного сердца. И тогда он услышал это. Едва уловимый, высокочастотный писк, доносящийся из-за стены. Со стороны системы вентиляции. Не обычный звук работы механизмов, а что-то новое, чужеродное. Похожее на интерференцию, на помеху.

Он встал и приложил ухо к холодной металлической поверхности. Писк прекратился. Возможно, ему все это померещилось. Усталость, стресс, накопленное напряжение – все это могло порождать слуховые галлюцинации. Но чувство тревоги не отпускало.

Он вышел в коридор, решив дойти до кулера с водой. Ночное освещение делало знакомые очертания проходов чужими и угрожающими. Из-за двери каюты Джейка Вона доносился приглушенный, но взволнованный голос. Леонид замер, невольно подслушивая.

– …нет, ты не понимаешь! – почти шептал Джек, очевидно, в комлинк. – Это не сбой! Это паттерн! Повторяющийся паттерн в энергопотреблении! Как будто… как будто что-то учится. Сначала хаотичные импульсы, а теперь – структура! Я должен разбудить Бородина!

Последовала пауза, и голос Джейка сорвался до отчаянного шепота.

–Что значит «не лезь»? Ты знаешь, за что я отвечаю! Если системы жизнеобеспечения… Да пошел ты!

Слышно было, как Джек швырнул трубку или планшет. Леонид поспешил прочь, не желая быть замеченным. Паникер Вон с его теориями заговора машин. Ничего нового.

Он нажал кнопку на кулере. Вместо привычного гудящего напора, вода полилась тонкой, ленивой струйкой, с пузырьками воздуха. Еще одна мелочь. Еще один глюк.

По пути назад он увидел свет в оранжерее. Дверь была приоткрыта. Любопытство взяло верх. Он заглянул внутрь.

В тусклом свете фитоламп, имитирующих лунную ночь, стояла Светлана Логинова. Она была без комбинезона, в одной майке, и ее плечи напряженно вздрагивали. Она смотрела на один из стеллажей с экспериментальной пшеницей. Колосья, обычно зеленые и упругие, поникли, их кончики были покрыты тем же тускло-серым, мерцающим налетом, который Леонид видел в образце Коваля и смахнул с голокуба.

Услышав шаги, Светлана резко обернулась. Ее лицо было бледным, испуганным.

– Что это? – тихо спросил Леонид, указывая на пшеницу.

– Я не знаю, – ее голос дрожал. – Вчера вечером все было нормально. Это… это какая-то болезнь? Грибок? Но такого… – Она потянулась было потрогать пораженный колосок, но Леонид инстинктивно схватил ее за руку.

– Не надо.

Они смотрели друг на друга в синеватом свете ламп, и в этом взгляде было общее, невысказанное понимание: что-то не так. Что-то фундаментально и опасно не так.

– Олег говорит, что я паникер, что это побочный эффект от новых удобрений, – прошептала она, наконец, высвобождая руку. – Но удобрения мы не меняли…

– Утром сообщим Петровой и Бородину, – сказал Леонид, стараясь звучать увереннее, чем чувствовал себя. – Ложись спать, Светлана.

Она кивнула, но не двигалась с места, продолжая смотреть на серые, мертвенные колосья.

Леонид вернулся в свою каюту. Сон бежал от него. Он сел на койку и уставился в стену, за которой снова начался тот едва слышный высокочастотный писк. Теперь он был громче. Или это снова ему мерещилось?

Он взял свой планшет и открыл логи станции. Не углубляясь, просто наблюдая за общим потоком данных. Все было в норме. Зеленые индикаторы, стабильные графики. Идеальная картина. Слишком идеальная. Как будто кто-то… или что-то… тщательно скрывало любые аномалии.

Он отложил планшет и закрыл глаза, пытаясь силой воли загнать себя в сон. Осталось всего несколько часов. Всего несколько часов, и он улетит. Он повторял это как мантру.

Он не знал, что в это же время в своей каюте Джек Вон в отчаянии бил кулаком по стене. Его попытки достучаться до Бородина или до сменного инженера блокировались – его комлинк показывал ошибку связи. Он был в ловушке, один на один со своими данными, которые кричали о надвигающейся катастрофе, и никто не хотел его слушать.

А в лаборатории мерцание в контейнере с образцом стало ярче и ритмичнее, словно ровное, спокойное дыхание спящего гиганта. Гиганта, который уже начал просыпаться.

Последняя ночь на «Селените-7» подходила к концу, и с каждым тиканьем часов тикала и бомба, невидимая и неслышимая, готовясь разорвать их серый, упорядоченный мир навсегда.

Леонид так и не смог заснуть. Он провел остаток ночи, сидя на койке, в ступоре, глядя на часы. Цифры менялись с мучительной медлительностью: 05:03… 05:47… 06:15. Высокочастотный писк за стеной то появлялся, то исчезал, сводя с ума. Ощущение надвигающейся беды стало физическим, давило на виски, сжимало горло.

Ровно в 06:30 по станционному времени раздался мягкий, но настойчивый сигнал общего подъема. Леонид вздрогнул, словно его ударили током. Он встал, и его тело отозвалось протестующей болью в каждом мускуле. Сегодня был день отлета. Эта мысль уже не приносила облегчения, а лишь усиливала тревогу. Слишком много странностей. Слишком много «шепотов».

Он механически выполнил утренний ритуал: душ, чистка зубов, надевание свежего комбинезона. Ткань казалась ему невыносимо грубой. Он вышел в коридор, присоединившись к потоку людей, направлявшихся в столовую. Лица вокруг были заспанными, но оживленными. Слышались обрывки шуток, смех. Все говорили о доме, о Земле, о планах.