Читать книгу: «Веда очень любит секс», страница 4

– Веда, если вы вспомните то воспоминание, которое мы начали перерабатывать на первой сессии, что вы видите и чувствуете сейчас? – задумчиво спрашиваю я.

Веда ощущает перемены во мне. Она внимательно смотрит на меня, не отводя глаз. Я словно соприкасаюсь со всей ее глубиной: с ее болью и страхами за сына, с ее страстью и попыткой управлять той бешеной силой, что есть у нее внутри.

Я смотрю на нее, как бы говоря: «Я понимаю тебя. Я знаю, как тебе трудно. Я знаю, как возможно сделать твою жизнь легче. Но только ты сама пройдешь этот путь. Я буду поддержкой, но не могу пройти его за тебя».

– Я еще вижу себя стоящей в темной комнате, которая напоминает кладовку. Вижу полоску света под дверью. Я уже не испытываю ужаса, я просто стою там. Как будто прошла волна истерики, и я больше не могу плакать. Не могу больше испытывать никаких эмоций. Но выходить я пока не хочу, потому что это может быть опасно.

– Я правильно понял, вы не испытываете никаких эмоций сейчас? – уточняю я.

– Да, – сказала Веда. – И еще мне спокойно, потому что как будто кто-то взрослый стоит рядом со мной. Он говорит: «Не бойся, за дверью нет ничего страшного. Ничего суперопасного для тебя никто не сделает».

– Веда, я бы хотел еще раз уточнить. Вы стоите и ничего не чувствуете, и есть ощущение «защищающей части» рядом, которая оберегает вас?

– Да, – отвечает Веда.

«Вот он, момент, когда с ней случилась первая диссоциация из-за сильных чувств. Ее личность распалась на «маленькую, уязвимую и чувствующую» и «взрослую, оберегающую, контролирующую», которая может со всем справиться, если «маленькая» часть не будет ей мешать своими чувствами».

– Веда, то, что вы сейчас рассказываете, называется диссоциация. Когда личность распадается на несколько частей, в вашем случае на «маленькую и эмоциональную» и «взрослую», без эмоций и чувств, которая пытается справиться с ситуацией, – решаю я подробнее объяснить Веде, что с ней произошло во время получения травматического опыта. – Вам важно знать, что если вы так сделали, то вы научились этой стратегии раньше – где-то в семье или у ближайшего окружения – и во время стресса ваша психика выбрала такой защитный механизм. С тех пор эта стратегия могла закрепиться как успешная и вы бессознательно прибегали к ней каждый раз, когда вам было очень тяжело. То, что я сейчас рассказываю, называется психообразование – вам нужно понимать, что происходило и продолжает происходить с вашей психикой в тяжелых ситуациях. Давайте сейчас сделаем переработку.

Веда все это время внимательно слушает и только молча кивает. Но когда начинается переработка, она практически сразу начинает плакать. Следит за шариком, а у самой в этот момент текут слезы.

Я психолог и периодически вижу слезы на своих сессиях. Веда плачет молча, продолжая делать переработку. Она плачет как большой сильный мужчина, которому «не положено» плакать в обществе – молча, но не вытирая своих слез.

Это плачет «бесчувственная» часть Веды. Той, которой пришлось отлететь, чтобы не чувствовать ужаса и паники, не чувствовать эмоций, которые накрыли ее в той ситуации с головой. Та часть, которая приняла на себя задачу «решить проблему» и для этого ей надо было лишиться эмоций.

– Что вы чувствуете сейчас? – спрашиваю я, когда сет завершается.

– Стало намного легче, – говорит Веда. – Как будто плакала та часть меня, которая до этого не плакала никогда.

Веда останавливается, прислушивается к себе: «Это удивительно. Я считаю себя достаточно эмоциональной, но сейчас как будто впервые плакала какой-то частью себя, которая до этого никогда не чувствовала».

– Что видите сейчас? – спрашиваю я у Веды.

– Я как будто подросла там. Раньше я видела себя двухлетней, сейчас я вижу себя четырехлетней. До этого я была расколота и была маленькой, двухлетней и более взрослой. Сейчас я собрана воедино и мне четыре года. Но я все еще стою в кладовке и мне не хватает решимости выйти за дверь.

– Что вы чувствуете?

– Мне уже не страшно, я чувствую лишь небольшой испуг. Сильнее я испытываю стыд. Я уже «взрослая» девочка, мне четыре года, я со многим могу справиться сама, я даже уже начала учить буквы, но внутри себя я еще чувствую испуг и мне стыдно, что я не могу с ним справиться.

– Смотрите на шарик, похлопывайте себя по плечам и говорите по буквам слово «стыд», – предлагаю я сделать следующий сет.

– Этот стыд не пускает меня переработать испуг! – восклицает Веда. – Стыд забирает все мое внимание и сама причина – испуг – остается вне зоны моего внимания. То есть я борюсь со стыдом, а надо с испугом.

«Какая же она умная!» – восхищается моя разумная часть.

Теперь Веда цепляет меня еще больше – она заинтересовала мою взрослую рациональную часть. Как только «пелена травмы» и излишняя сексуализированность уходят, я осознаю, насколько умная и глубокая женщина сидит передо мной.

И эта женщина по-настоящему мне интересна.

Я перестаю обесценивать ее своими детскими сексуальными травмами и понимаю, что мне очень хотелось сыграть в игру «соблазни меня, взрослая тетя».

Сейчас я вижу ее такой, какая она есть. Она уникальна, умна, красива.

«Я ее не потяну! Ей придется соответствовать! Быть умным, красивым, богатым. Может, обесценим ее?»

«Ты уже обесцениваешь себя, – сказал мой внутренний психолог. – И вообще, может, обратим внимание на Веду?»

– Хорошо, что вы это заметили, – говорю я ей. – Давайте вернемся к переработке испуга. Но вначале я бы предложил убрать стыд, он сейчас выступает как защитник травмы и, вероятно, может вам мешать перерабатывать испуг.

– Хорошо, – сказала Веда. – Как это сделать?

– Если бы стыд был бы предметом, что бы это был за предмет? – задаю я вопрос.

– Большой ледяной куб, – отвечает Веда.

– Где вы чувствуете этот куб в теле? – спрашиваю я.

– Я ощущаю его в животе, – в голосе Веды слышится удивление.

– Мысленно вытащите этот куб из живота и положите в контейнер, который рядом с вами, – предлагаю я Веде.

– Сделала.

– Отлично, мы можем работать дальше с испугом, – сказал я, и мы начинаем новый сет.

– Я вдруг осознала, что за дверью давно никого нет. Никого страшного. Там чуть ранее была моя бабушка, она действительно пугала меня своей строгостью, когда мне было два года. Но там, в кладовке, я ощущаю себя уже четырехлетней и в этом возрасте я уже не боялась бабушки. Я привыкла к ней, знаю, как обращаться с ней, куда убегать, если она рассердилась. Но за дверью даже бабушки нет. Я могу спокойно выйти, – рассказывает Веда после сета.

– Испуг еще есть? – уточняю я.

– Немного, – отвечает она.

– Тогда выходите из кладовки в следующем сете, продолжая говорить «испуг» по буквам, – предлагаю я.

– Я вышла! – радостно восклицает Веда. – Но, знаете, там в комнате темно. Такое ощущение, что я спряталась в этой кладовке днем и выхожу только ночью.

– Вы в этой кладовке провели больше, чем один день, – грустно констатирую я. – Сколько вам было лет, когда вы в ней оказались первый раз?

– Два, – осторожно отвечает Веда, начиная догадываться, о чем я сейчас расскажу.

– А сейчас вам сколько? – задаю я немного некорректный для женщины вопрос.

Но Веда спокойна относительно своего возраста.

– Сейчас мне тридцать семь лет.

– Получается, какая-то ваша часть провела в этой кладовке тридцать пять лет и только сейчас из нее вышла, – подвожу я итоги. – Что вы чувствуете сейчас?

У Веды белеют губы.

– Я чувствую сильнейший гнев на того, кто «посадил» меня в эту кладовку на тридцать пять лет.

– Говорите по буквам «гнев» и давайте сделаем еще один сет, – предлагаю я, и мы продолжаем работу.

Глава 4

На четвертую сессию Веда приходит очень спокойная. Задумчивая, неспешная и оттого еще более желанная.

– Вы знаете, я раньше думала, как бы побыстрее пройти с вами терапию. Пройти две-три сессии, отмучиться, получить результат и зажить своей обычной жизнью, – произносит Веда на четвертой сессии.

– Но теперь я иногда еле доживаю до конца сессии, настолько интенсивны мои эмоции и физические ощущения, и я думаю только о том, чтобы закончилась сессия и у меня появилось время выдохнуть. Я уже знаю, что эффект от сессии будет разворачиваться, меня уже не ломает физически и психологически так, как после первой сессии.

Через несколько дней после сессии я начинаю замечать новые, порой очень неожиданные для меня мысли. Появляются новые физические ощущения, например, я стала чувствовать больше спокойствия. Это очень непривычно для меня, я привыкла фоном о чем-то тревожиться, а тут я ловлю себя на том, что уже пять-десять минут нахожусь в состоянии спокойствия, не переживая за «судьбы этого мира».

Не знаю, в какой момент это произошло, но я вдруг осознала, что происходит строительство «новой меня». И что это небыстрый процесс. Что надо дать время своей психике и своему телу перестроиться на новую волну. Какая-то моя часть, конечно, хочет «разобраться по-быстрому», но я уже смогла почувствовать свою более мудрую и взрослую часть и понимаю, что можно не спешить. Что спокойнее и проще не торопиться, а просто приходить к вам каждую неделю и работать.

Я перестал интересовать Веду как мужчина. Точнее, ее интерес ко мне как к человеку, с которым можно поиграть в игры треугольника Карпмана, сильно угас. Она начала осознавать, что не все будет так интенсивно и эмоционально, как привыкла ее страдающая часть. Я не велся на провокации, я равнодушен к драме, которая могла возникнуть между нами.

Моей травмированной части тоже очень жаль, что ее интерес ко мне угас. Ей хотелось драмы, эмоциональных качелей, впадения в противоположные интенсивные эмоции – все, что многие люди называют «любовь», но что на самом деле представляет игру в треугольник страдания.

Моя взрослая психологическая часть довольна ходом терапии, но внутри я чувствую, что рано праздную победу – травмированная часть Веды обязательно попробует спровоцировать сложности и втянуть меня в это. Иначе зачем она вообще ходит к психологу.

Как же прекрасна Веда, когда она позволяет себе быть взрослой и мудрой женщиной. В ней появляется столько спокойствия и глубины! Это состояние похоже на ощущения, которые я испытал, когда впервые был на йоге, и в конце лег отдыхать в шавасану.

Я почувствовал, как у меня расслабились мышцы, как мне спокойно, и я поймал себя на ощущении «я дома». Я ощутил тотальное расслабление и услышал внутри себя: «Welcome back home». С того дня я понял, что хочу проживать это состояние снова и снова и что буду регулярно ходить на йогу.

Рядом с Ведой, когда она позволяла проявляться своей взрослой части, я тоже чувствовал это ощущение «welcome back home».

«Осторожнее, Аркадий, ты же понимаешь, что травма у Веды еще не проработана и нельзя расслабляться. Плюс это часть твоего травматического опыта, когда тебе хотелось раствориться в своей матери целиком, а мать не давала желаемое. Часто она даже не обращала на тебя внимания, была занята взаимоотношениями с твоим отцом. Ты никогда не будешь ей так интересен, как он был интересен ей!» Тут я понимаю, что во внутреннем диалоге нечаянно забрел на территорию своей травмы и у меня актуализировалась травма ненужности.

– Я вдруг осознала, насколько я им всем неинтересна и не нужна, – одновременно с моими мыслями произносит Веда.

Меня словно ударяют под дых, я даже на мгновение перестаю дышать. «Она умеет читать твои мысли! Почему именно сейчас она начала рассказывать про ненужность? В то же время, что и я думал о похожем чувстве!»

Я делаю глубокий вдох-выдох, чтобы успокоиться. Мне становится чуть легче, и я уже готов начать, как поднимаю взгляд и встречаюсь с Ведой глазами. Она смотрит на меня так, как будто все знает: все мои метания, мысли и чувства.

Знает и играет со мной в кошки-мышки, иногда провоцируя у меня панику вот такими совпадениями.

«Аркадий, это сейчас в тебе говорит травмированная детская часть, которая жаждала внимания матери и ее всестороннего понимания, вплоть до чтения мыслей. Соберись, пожалуйста, пауза уже неприлично затянулась», – включается моя взрослая часть.

– Веда, можете рассказать подробнее, о ком идет речь и что вы при этом чувствуете? – медленно произношу я, чтобы не выдать волнение.

– Я не нужна коллегам по танцам. Не интересна как женщина своему учителю. Не интересна тем, кто ходит на мои танцевальные занятия. Я старая замужняя женщина, у которой проблемы с мужем и детьми. Ко мне мало людей приходят на занятия, моими приглашениями на танцы никто не интересуется. Я одна должна справляться со всеми проблемами в жизни: с плохими отношениями с мужем, с болезнью сына, со своей беспомощностью перед жизнью.

У меня засосало под ложечкой. Веда говорит, как моя мать, когда отец опять запивал. У нее даже взгляд похож – загнанный и безнадежный.

«Эта женщина словно залезла в мой мозг и вскрывает там самые больные файлы», – удивленно произносит моя взрослая часть.

«Вот видишь! – восклицает маленькая травмированная часть. – Я говорю, что она умеет читать мысли!»

– И когда вы чувствуете ненужность и беспомощность, где вы их ощущаете в теле? – профессиональная часть меня продолжает сессию, несмотря на мое растерянное состояние.

– У меня ноет в животе и сосет под ложечкой!

Мне показалось, что в глазах Веды пробежал блеск хищницы: «Думаешь, обманешь меня своим профессионализмом? Я вижу тебя насквозь!»

– Какое чувство сильнее – ощущение ненужности или беспомощности? – я стараюсь держаться стойко.

– Ненужности, – отвечает Веда.

– Как вы понимаете, что не нужны? Вы можете определить эмоцию, которая ощущается как ноющая боль в животе? – задаю я уточняющие вопросы.

– Да. Это гнев. Как они могли! Не ценить меня! Такую умную, добрую, прекрасную! – с долей самоиронии говорит Веда.

Как же она хорошо понимает свои эмоции и тело! Редко кто из сидящих в моем кабинете так быстро мог понять, где, в какой части тела и какие эмоции он чувствует.

– Вспомните самый первый раз, когда вы испытывали такое чувство? – я прошу Веду определить первичную травму.

– Я его чувствовала тогда, когда наконец-то вышла из кладовки. Я чувствовала гнев, потому что в комнате никого не было! Я так долго сидела в кладовке из-за страха, а там никого не было. Я была никому не нужна, даже тем, кто меня поставил в угол в этой кладовке. Они ушли заниматься своими делами. А я продолжала сидеть там и бояться! Я столько потеряла времени на свой страх! А оказалось, я просто никому не нужна! Все забыли обо мне! – возмущенно говорит Веда.

– Вот и сейчас вам кажется, что учитель и коллеги вас «поставили в угол в кладовке» и вы боитесь из нее выйти, но на самом деле все уже давно «ушли по своим делам». Лишь вы продолжаете сидеть в кладовке, боясь выйти. Потому что тогда вы поймете, что никого уже нет. Давайте сделаем сет со словом «гнев», – предлагаю я начать переработку.

– Знаете, это ужасно, – говорит Веда после сета. – Теперь я невероятно зла на себя. Я столько времени потеряла, стоя в углу, потому что мне очень больно осознать – я была никому не интересна и не нужна. И я еще больше запуталась, я теперь ничего не понимаю. Получается, я сама придумала конфликт, лишь бы не понимать, насколько я неинтересна и не нужна своим коллегам и учителю? – спрашивает Веда, и я вижу в ее глазах растерянность.

Целую сессию мы прорабатываем это чувство растерянности, оно перестает быть таким сильным, но Веда еще под властью этого чувства, когда уходит от меня.

Всю неделю я не могу забыть эту растерянность в глазах Веды. Да, я работаю психологом, я вижу много разных чувств, которые испытывают клиенты. Но боль, которая пряталась за ее растерянностью, эти первые проблески ее уязвимости – они находят в моей души сильнейший отклик.

Я знаю эту боль, я чувствую ее боль. Мне также было уязвимо и больно. «Как она может так быть похожа на меня!» – думаю я в любую свободную минуту. – Как эта похожесть цепляет! Манит и увлекает».

Моя взрослая часть пытается переключить меня на другие мысли, но, гуляя по улицам Москвы, я ловлю себя на том, что постоянно думаю о Веде. О ее учителе свободных танцев из Парижа, о конфликте с коллегами, о том, что она вообще сейчас делает и чувствует. Вспоминает ли обо мне.

Я много раз хочу написать ей под предлогом заботы о клиенте, но все же сдерживаюсь. Я еле дожидаюсь сессии с Ведой, и мой спасатель рисует картины, как он будет утешать и поддерживать ее.

Но Веда приходит другой. Разъяренной фурией.

– Представляете, они на собрании сказали, что я должна с ними согласовывать день недели, когда каждый будет проводить занятие! И нельзя брать те дни, в которые уже другие преподаватели ведут! Они просто мне завидуют, что я нашла классный зал и собрала людей!

«Какой же разной она может быть, – с тихим восхищением смотрит на нее моя травмированная часть, которая уже все решила за всю личность. – Аркадий, ты же понимаешь, насколько ты уже влюблен в эту женщину, зачем сопротивляться очевидным вещам?!»

Веда, видя мое внимание, продолжает:

– Вы понимаете, как сложно найти зал для экстатичных танцев? С деревянным теплым полом, недалеко от центра города и близко от метро! И я такой нашла, а они, вместо того, чтобы похвалить меня, собрали совещание, как будто я совершила преступление!

«Может, ты прекратишь смотреть на нее влюбленными глазами и скажешь что-то? У тебя все-таки сессия», – напоминает о себе моя профессиональная часть.

– Кто в вашем детстве ругал вас вместо того, чтобы хвалить? – спрашиваю я.

Веда удивленно смотрит на меня. Кажется, еще минута, и она скажет: «Кто здесь?» Как будто она не замечала меня во время своего монолога и все, что мне нужно было делать, это слушать ее.

Но Веда умная женщина и умеет быстро переключаться.

– Я думаю, это была моя бабушка, – отвечает она. – У мамы такое поведение тоже было, но намного реже, чем у бабушки.

– За что вам тогда было стыдно? – уточняю я у нее.

В глазах Веды возникает еще больше удивления. Видно, что она хочет спросить: «При чем тут стыд?», но она этого не делает.

– Да, бабушка активно меня стыдила. За все. За поведение, за внешний вид, за любопытство и активность. Как будто ей было стыдно за то, что я есть вот такая – несовершенная, озорная, хулиганистая, непоседливая, – отвечает Веда. – Но почему вы меня об этом спрашиваете?