Вечные ценности

Простые вещи

Однажды художник насыпал муку на стол, чтобы что-то испечь, и вдруг удивился: в муке как будто не было объема и веса, будто это было облако. И от светящейся муки засветилось и все остальное: кувшин, сито, совочек, скалка. И он подумал: это предметы Бога, из которых можно сделать чудо (и женщина делает чудо из чего угодно, если делает с любовью). Перед сотворением мира точно так же, наверное, светилась мука Бога – первоглина.

Современные эзотерики нашли бы сейчас научное и вполне материальное объяснение свечению муки… Мол, с одной стороны, просеивая муку в сите, мы совершаем однообразные круговые движения, которые при пересечении магнитных силовых линий пространства (такие линии есть везде) генерируют слабый электрический ток. С другой стороны, когда мы пользуемся одними и те же привычными вещами, совершаем с ними одни и те же привычные движения, то есть как бы замыкаем их в одну и ту же невидимую цепь обряда, возникает дополнительная энергия. И с третьей, мука, просыпаясь сквозь сито, образует идеальную энергетическую форму – конус, а в конусе, как и в пирамиде, энергия так ровно и гармонично распределяется в трехмерном пространстве, что вещество, подпитываемое созданным током и энергией обряда, начинает светиться.

Но есть и духовное объяснение. Свет есть любовь. И если мука наполнена светом – она наполнена любовью. Делая что-то с любовью, мы вносим в делаемое свет. Все, что делается с любовью, становится духовным, божественным, потому что Бог есть свет и Бог есть любовь. Все, что становится потом духовным, светится. Дети часто такое видят. Это чисто детские воспоминания… Утро, еще прохладно, ожидание чего-то вкусного… На столе мука горкой, которая образовалась после просеивания. От нее идет сияние. А в крынке – творог. Бабушка будет что-то печь. Может быть, ватрушки, может быть, сочни…

Ю. Сергеев. «Простые вещи»

У каждой эпохи свои простые вещи

Есть два подхода к приготовлению пищи, два восприятия этого процесса. Одна хозяйка перед мукой стоит мрачная: вот, мол, зараза, опять тесто надо месить, ватрушки эти печь, чтоб их… чего тут радоваться – ничего интересного. Она будто постылую повинность отбывает. А другая, наоборот, радуется: вечером тесто поставлю, утром буду печь пироги – праздник! То есть если первой хозяйке никто не потрудился привить вкус к жизни, умение извлекать радость из самых простых вещей и действий, то второй хозяйке этот вкус привили, в том числе и вкус к стряпанию, поставили взгляд-любовь, открыли ей тайну, состоящую в том, что работа с мукой, а потом с тестом – это прикосновение к чему-то святому, высокому, светлому, замечательному. А мука – это материал бытия, материал Бога, из него можно творить чудеса.

Простая вещь как дверца к источнику энергии

Вкус к простым вещам не везде прививается. И не всегда. И только сейчас мы начинаем все больше ценить простые вещи (то есть сделанные не на машине, а вручную, и не из заменителей, а из настоящих природных материалов, и не из кусочков – из цельного куска), стараемся есть натуральные продукты без генетических добавок, спать на простых деревянных кроватях, пахнущих сосной, не гладить постельное белье, потому что, заглаженное утюгом, оно не дышит.

Простые вещи создаются естественно, как бы сами собой, то есть без спешки, без экономии времени, спокойно и последовательно, одними и теми же движениями, как делали деды и прадеды, как высыпается мука сквозь сито. И через эту преемственность, через суммирование движений всех наших предков (ведь они те же самые) нарабатывается духовность, вещь уже готова обрести душу. Дети следят за этими движениями, как птенцы следят за взмахами крыльев родителей, и запоминают их, чтобы потом тоже делать простые вещи – те самые, которые будут держать жизнь. Как незримо держит на своих плечах жизнь неспешный, разумный и доброжелательный человек.

Да, вещь готова обрести душу (простые движения создали для нее форму), но как? Играет роль диалог с материалом, который всегда идет у хорошего мастера. Например, гончар А. Бойко из подмосковного Боровска, делает свистульки и играет на них у стен Пафнутьевского монастыря. Вылепливая каждую свистульку, он ведет диалог с глиной, разминая ее каждый раз по-новому, прислушиваясь к ней сердцем. Зато и каждая его свистулька неповторима: и внешне все разные, и отверстия разные, и расположены по-разному, так что и звук извлекается разный.

Все можно усложнить… чтобы потом упростить

Простые вещи не становятся лишними, как эта гора

Созданное же на конвейере, на скорости – бездушно, а энергетика в таких вещах, если и есть, то она непредсказуема и недобра.

Когда материал, с которым работаем, мы питаем своими светлыми мыслями, он сам потом начинает излучать свет (отражая наш свет) – идеальный диалог мастера с материалом.

Когда мука, наполняясь светом в руках хозяйки, начинает с ней общаться, пирог зависит только от нее, от ее золотых рук. Мука – живая и все время меняется в зависимости от настроения человека. Простые вещи, пока в них не разрушена структура (а разрушается она при воздействии на гены, при перемалывании, при облучении), способны вести с нами диалог, принимать свет (любовь) и отдавать его.

Появляется все больше людей, живущих в техногенной среде, но желающих жить первичной жизнью, то есть многое делать вручную: пахать на лошадях, косить, пилить, стругать, молотить. Замечено на опыте, что нарезанное вручную вкуснее. Даже черствый хлеб, нарезанный тонко-тонко.

И все больше мужчин любят готовить – со временем открывают для себя, что из простых продуктов может непредсказуемо получаться что-то вкусное. Механическая работа внешне действительно кажется тупой и совершенно неинтересной. Однако если сравнивать однообразные механические повторяющиеся движения (например, движения рук при разминании теста) с движением проводника в магнитном поле, в результате чего в проводнике наводится электрический ток, то и в однообразии и повторах обнаруживается свой великий смысл. Так что и толчение воды в ступе, считавшееся до недавних пор символом бессмысленности действий, теперь кажется не таким уж и бестолковым…

Радость бытия будет в нас преобладать над унынием, если каждому поставить правильный взгляд на простые вещи как на возможность чуда. Чтобы человек вместо тяги к иностранному или недостижимому восхищался тем, что рядом. Как восхитился один московский профессор в деревне, увидев в дровах необычную щепочку, похожую на старичка. Вернувшись в Москву, он поставил эту щепочку к себе на подоконник возле своей кровати, каждое утро радуясь своей находке. И его можно понять – в городе простых вещей, почитай, и нет уже: кругом все больше готовое и купленное. А вот чтоб человек что-то сделал своими руками…

Простое по сути всегда оказывается самым важным и делается просто. Это подметил еще Гераклит (544–483 год до нашей эры), а талантливо обосновал Лев Толстой: «Люди, занятые важным делом, как правило, просты, потому что у них нет времени придумывать лишнее».

«Стремление к простоте жизни, – говорил писатель Михаил Пришвин, – это свойство сложных душ».

Простое – это высокая мудрость бытия. Мудрый человек всегда благодарен Богу за то, что ему дано, и потому не возносится, а внешне кажется очень простым. Гениальное всегда просто. И простое – от Бога. Потому и говорят, что при свете все самое сложное кажется простым.

«Всем известно, что слово «naturmort» означает «тихая жизнь» (простых предметов), – говорит художник Юрий Сергеев, – Но в простом и будничном художники стремились увидеть вечное, смысл бытия. Европейцы видели в этом смысле суету и бренность жизни. А мне хочется видеть другое: радость бытия, свет, идущий из будущего…

Простая вещь, клубок ниток, но это и клубок жизни

Простая еда

Всегда были на земле люди, которые искали первооснову. Кто-то – в словах: мол, скажешь заветное слово – и все сразу станут счастливыми. Кто-то – в растениях: Гете (1749–1832), например, искал такое растение, которое было бы первичным. Кто-то – в строении вещества: Демокрит (460–370 год до нашей эры), например, открыл, что мельчайшая частица – атом.

А в еде – есть ли такая пища, которую можно считать первичной?

Для деревенского жителя первичным является то, что он называет «едой». Скажем, мармелад, зефир, пряники, печенье, творожные сырки, кусочек ветчины – еда? Нет, с точки зрения крестьянина – не еда, баловство. Сладкие блюда на Руси как раз и считали баловством и именовали «заедками», к которым относили все любимые сладости: мед, леденцы, варенья, кисели, пряники, сладкие пироги, орехи и фрукты. А вот каша – это еда, картошка – еда, горох – еда, гречка – еда, хлеб – тоже еда. То есть простая еда – это то, что не баловство, то, что ты, будучи сытым, уже есть не будешь. Или, другими словами, простая еда – это то, без чего человек не выживет. Без мармелада и зефира выживет, а без хлеба – нет. Если есть вода и хлеб, можно прожить много лет.

Ю. Сергеев. «Простая еда»

 

Вон у нас старцы-отшельники в скитах ели только хлеб, запивая его водой. Все. А жили до глубокой старости.

Моему другу художнику Юрию Сергееву хотелось нарисовать такую картину, чтобы у любого русского человека возникло приятное чувство чего-то родного, именно нашего, русского, связанного с едой. Вот и получилась простая еда, которая всем желанна. И никаких тут тебе деликатесов. Даже без подсолнечного масла. Это сейчас мы картошку большей частью с маслом едим, а раньше им еду сдабривали только в праздники. Не по бедности, а потому что и так было вкусно. И из посуды для такой еды подходит больше простая миска, нежели изысканная тарелка…

«Один мой деревенский знакомый, Валерий Семеныч Ширшиков, дал мне такой рецепт, который, как он сказал, дошел до нас с далеких времен. – рассказывает художник. – Берешь буханку черствого черного хлеба, нарезаешь, натираешь каждый кусок со всех сторон чесноком так, чтоб жегся, и ешь, запивая ледяным молоком из глиняной кружки. Горящее от чеснока небо гасится холодным молоком.

И еще один всем известный рецепт, уже с подсолнечным маслом. Некоторые называют это блюдо тюрей. Надо взять черствый черный хлеб, нарезать его сантиметровыми кубиками. Измельчить репчатый лук, 3-4 головки. Все это покруче посолить. Уложить в кастрюлю с крышкой, залить подсолнечным маслом (0,5 бутылки) и как следует (подольше) потрясти, перемешивая. И давать пробовать гостям, каждому не больше столовой ложки. После этого все требуют добавки, даже те, кто вначале иронизировал и отказывался. Мало того, начинают есть прямо из кастрюли – настолько им это кажется вкусным. Видимо, эти продукты (черный хлеб с луком) хорошо друг с другом совмещаются. Хотя, с другой стороны, в деревне крестьяне всегда ели большей частью все отдельно: вареную свеклу, молоко, огурцы, лук, яйца… Модное сейчас раздельное питание – это хорошо забытое старое, как заново открытое колесо».

Юра прав: простая еда, отобранная временем, дошла до нас с древнейших времен. Возьмем хлеб с луком (или с чесноком) – эту пищу ели еще строители египетских пирамид… На Руси же, возможно, самым древним и простым продуктом считалась репа, раз до наших дней докатилась поговорка «проще пареной репы». Репу и сырую ели, и мороженую, и моченую, и пареную, и варенную в меду, и приготовленную еще десятком самых разных способов…

Простая еда – это то, что никогда не надоедает (когда ты хочешь есть). Но это уже зависит от программы, которая у нас в мозгу. Японец, например, наверное, будет есть сырые морепродукты (рыбу, крабов, мидии) и останется доволен. Некоторые мастера восточных единоборств (теквондо, ушу, кекусинкай, айкидо) в Китае довольствуются в день одной чашкой квашеных овощей (капусты, перца, моркови). А русскому нужна каша, причем не рисовая, а гречневая.

А с другой стороны, дело не только в привычке. Коровам, например, дают траву, к которой они не привыкли. Они ее не едят. Тогда применяют генную инженерию: берут гены другой, привычной коровам травы и внедряют их в клетки незнакомой. Коровы начинают эту привитую траву есть.

Уникальность простой еды в том, что она – то, что уже не хочешь, когда сыт. То есть она – критерий истинности, естественности наших желаний. Недаром говорят: «Прост как правда». И если наши желания в еде теряют естественность, то есть мы начинаем придумывать, что бы нам такое съесть, когда простую еду уже не хочется, значит, мы уже не едим, чтобы жить, а живем, чтобы есть.

Мы пытаемся делать вид, что едим меньше: покупаем микропомидоры, микробананы и микропирожные. Много потреблять уже не модно и даже несколько стыдно. Уменьшая размеры продуктов, мы делаем вид, что и не едим, а балуемся, играем в еду. Да и все диеты – разве это не игра в еду?

Но по большому счету, манипулирование с продуктами – это от лукавого. Это значит – человек не погружен в любимое дело, живет не на уровне своего предназначения (когда ешь, чтобы жить, а не живешь, чтобы есть), а вполнакала, в свое удовольствие, развлекаясь пищей. А жить только в свое удовольствие грешно.

Борщ – самое популярное у нас первое блюдо

Немецкий философ Иммануил Кант (1724–1804), автор «Критики чистого разума», разделял человеческие чувства на высшие (осязание, зрение, слух) и низшие (обоняние, вкус). Наверное, поэтому излишнее внимание к еде вызывало у него раздражение. Во всяком случае, сам он ел всего лишь раз в день, отдавая предпочтение привычным блюдам, а в своих трактатах доказывал бесполезность и низость пышных застолий, подчеркивая, что праздность в питании – это исключительно животная черта, которая не должна быть присуща мыслящему человеку.

Мы сейчас себя все время обманываем, в том числе и в еде. Начинаем вкус одних продуктов придавать другим: помидорам – вкус курицы или рыбы, огурцам – вкус арбуза или яблока. Это тоже все от лукавого, и в этом – гибель человечества. Как погиб Древний Рим, уже не знавший, как еще извратиться в приготовлении пищи. На пирах древнеримских патрициев были блюда, состоявшие из сотен разных продуктов. Причем чем сложнее, противоречивее были сочетания продуктов, тем большее одобрение такие блюда получали: римляне ценили все, что могло доставить им новые ощущения, новые удовольствия.

Многоплановая еда – это праздный бег по информации, по разным продуктам: глазами, зубами, ушами (разный звук от прикусывания), носом, вкусовыми рецепторами языка. Вообще получается, что человечество все больше разбивает свое восприятие (и свою жизнь тоже) на фрагменты.

Почему себя комфортно чувствуют монахи, которые живут в скиту, едят только хлеб и пьют только простую воду? Они получают удовольствие от этой воды и хлеба, потому что мозг не бежит, сосредоточен на одном и извлекает из этого одного целую радугу. Потому что в каждом однообразии – бесконечное разнообразие, множество тончайших оттенков. И если человек ушел в скит, чтобы утончать душу, ему надо как раз спасаться от обилия информации. А за богатым столом, полным разных продуктов, он вынужден защищаться от этого изобилия.

Простая еда, простая вещь, простой дом, простой человек – все это то, что без излишеств. Излишества, наверное, нужны, но как приправа, как горчица, соль и перец. Но преобладать должна простота, как нечто устойчивое, прочное, как каркас дома.

Отход от простоты гибелен. Потому что и так, чтобы выжить на планете, чтобы не уничтожить ее, нам надо напрягаться. И при этом напряжении уже не до сложностей. А мы пускаемся на сложные уловки, не думая о том, что тем самым умножаем проблемы нашего выживания. Любая технология энергоемка, то есть любое превращение одного вещества в другое требует энергии. А где ее взять? Разрабатывать недра. Что мы и делаем.

Тем, кто это осознает, не до сложной пищи. С другой стороны, простая пища и мыслить заставляет просто и ясно. Сложная пища и мыслить заставляет сложно и туманно. Говорят же йоги: мы – то, что мы едим. То есть образ наших мыслей определяет наша пища. К такому же выводу пришел французский писатель Жан Антельм Брилья-Саварен в начале XIX века, который в своем трактате о еде «Физиология вкуса» написал: «Скажи мне, как ты питаешься, и я скажу, какой ты человек». И вообще, еда, как имидж, с древнейших времен характеризует человека. Не случайно французов до сих пор шутливо называют лягушатниками, украинцев – салоедами, белорусов – бульбашами, а итальянцев – макаронниками.

Сложность ослабляет тягу к жизни. Когда у нас все основательно, нам хочется жить. Ощущение незыблемых ценностей более прочное, ясное. Ясность в голове – что для чего надо. При сложной пище в мозг идут сложные сигналы, организм вырабатывает сложные ферменты (мозг в этом случае буквально в панике, не зная, что выделять), потому, наверное, соусы разные придумали: с уксусом и с майонезом, чтобы в одном случае создавать преимущественно кислую среду или щелочную. Но в целом от сложной пищи и в голове все усложняется. Как с вестибулярным аппаратом: при смещении понятий в голове (у пьяного, например) нарушается и чувство равновесия. Так и с волей к жизни.

У каждого из нас есть своя простая еда, которая нам нужна. Если для русского человека «щи да каша – пища наша», то что же ближе нам?

Когда ничего нет или некогда, спасает яичница

В поисках смысла

Что для каждого из нас слово? Для многих – ничего особенного, потому что десятки и тысячи слов мы используем всуе, то есть по самым ничтожным поводам. И если нам сказать, что, наполняя слова мусором, мы низводим до нуля силу, от которой падали стены городов и разверзалось море, то мы этому просто не поверим. И это логично – если от слова падали стены раньше, то должны падать и сейчас. А раз не падают, значит, сейчас, в наше время, ничего в словах нет…

Действительно, бесполезно искать доказательства мощи слова в миру, разве что через магию, но и магия уже как бы не мир, а запредельность. В миру же все стало слишком материальным, чтобы слово вдруг могло проявить свою духовную мощь. С какой стати, если для проявления этой мощи нужно многое: и среда, и люди, и характер их действий, и соответствующее Слово…

Тем не менее и в миру некоторые слова еще работают. Несмотря на изменение окружающей среды. Японский ученый Масару Эмото проводил опыты с водой, воздействуя на ее структуру произнесением тех или иных слов. При этом от слов «любовь», «красота», «мир», «радость», «истина» и подобных вода структурировалась таким образом, так, что ее молекулы приобретали вид красивых гармоничных узоров. И, наоборот, от слов негативного характера на снимках структуры воды рисунки были хаотичные, резкие, с рваными краями. А ведь не только масса живых существ и растений, но и наше тело на большую часть состоит из воды…

Но самая благоприятная среда для Слова в храмах или монастырях. Она здесь, очищенная божественным Словом, как родниковая вода. Поэтому и тянутся сюда люди. Поэтому здесь еще происходят чудеса: плачут иконы, исцеляются люди, чудесным образом преображается жизнь… Каждый приходит в монастырь со своим характером, со своими проблемами, со своей биографией, разной и зачастую неудачной – а иначе зачем бы человек пришел в монастырь? Но, придя сюда, каждый соприкасается с одним и тем же – Божественным Словом, то есть со Светом, который постепенно наполняет и его.

Божественное слово, как крещенская вода, восстанавливает наш духовный иммунитет, вырабатывает неприятие ко всяким мерзостям, становится нашим другом в борьбе с ними. Единственное, что от нас здесь требуется, – это просто пропускать Божественное слово через себя, не мешать ему.

Ю. Сергеев. «В поисках смысла»

Что значит не мешать? Это значит не думать над ним, не сомневаться в нем, не засорять его собственными суетными мыслями и ощущениями. Вот это как раз и трудно, потому что в нашей повседневной мирской жизни мы постоянно все критикуем, осуждаем, суем во все нос, все обдумываем и осмысливаем.

Божественное Слово – это Евангелие, которое в миру мы открываем раз в год или еще реже, а в монастыре его читают каждый день по несколько раз. Как это происходит на картине художника Юрия Сергеева «В поисках смысла». Три поколения монахинь (девушка, женщина и старушка) держат в руках Евангелие. И в поведении каждой можно увидеть степень восприятия Божественного слова в разном возрасте.

Юная монахиня (крайняя справа) еще не забыла соблазны мира. Любое проявление нежности или любви в Евангелии вызывает у нее близкие ассоциации, она вспоминает нежность в своей жизни. Руку холодит сорванная веточка рябины, а к щекам приливает кровь, и они розовеют.

И вдруг к ней приходит осознание: сколько светлых минут в жизни было отравлено суетностью, грубостью, черствостью, небрежением. Сколько обид, сколько глупости, сколько злости, сколько неприязни было… А из-за чего? Да просто так…

У нее лежит сейчас на коленях Евангелие с закладкой на странице, которая ее взволновала. Страницей, где в своем Втором Послании к римлянам апостол Павел говорит: «Поэтому нет у тебя извинения, о человек судящий, кто бы ты ни был, ибо, судя другого, ты себя осуждаешь; ибо делаешь то же самое, ты, судящий…»

И, держа эту книгу, она внезапно понимает, насколько в течение многих лет были у нее закрыты глаза на жизнь. Она была, эта жизнь, кипела, неслась мимо нее и увлекала с собой ее, но понимания, что происходит, не было. Оно и сейчас не пришло еще, это понимание, но на душе как-то стало спокойней. Стало ясно, что рано или поздно все откроется, все станет понятным, тогда жить будет светло и радостно. Надо только, как говорит ее духовная наставница, верить, очищать свою душу от низких помыслов, и все придет. Очищать прежде всего свою душу, а не пытаться исправить других…

Женщина, стоя читающая Евангелие (крайняя слева), уже вступила в зрелый возраст. Она привыкла теперь каждый день соприкасаться с Божественным словом и отчетливо понимает, что и минуту такого общения жалко терять на воспоминания, впечатления, эмоции, понимает, насколько мелко и быстротечно все это, в то время как любое Слово Евангелия вечно, хотя, может быть, и не всегда понятно на первый взгляд.

С годами к ней пришло понимание, что и не надо понимать. Точнее, не надо понимать умом, постигать смысл читаемого. А надо просто принимать, вот именно – научиться принимать это к сердцу, чтобы оно, Слово Божие, стало своим. И все.

И она читает и читает Евангелие, и каждый раз ей кажется, что сегодня она еще хотя бы немного меньше станет оценивать, критиковать, осмысливать. «Будьте как трава, как птицы небесные…» – эти слова Христа все лучше ложатся ей на душу. Хотя в борьбе с этим критическим в себе она еще не исполнилась благодати. Но скоро она придет, эта благодать, обязательно придет…

А старая монахиня (сидя читает) давно уже вошла в ритм соприкосновения с Евангелием. Поработает руками в монастырском саду, в огороде – и почитает. Поработает – и почитает. И читает она уже истово, испытывая удовольствие от того, что Слова Писания проходят сквозь нее, как солнечные лучи. Вся душа прогревается.

И вошла уже в удивительный для себя ритм тела и души: тепло – холод, тепло – холод, тепло – холод. То есть поработает руками – тело нагреется, а душа охладится. Потом почитает Евангелие – душа нагреется, тело охладится.

Наверное, потому что от Божественного Слова взлетает душа в небесные сферы, где к ней сразу подлетают ангелы – помочь, указать путь… А тело, оно уже вроде и не нужно, без души оно холодеет. Говорим же мы, когда что-то нас восхищает или трогает до слез: «Аж мороз по коже…»

К тому же к прочитанным словам Священного Писания она время от времени добавляет какую-нибудь молитву, которую помнит наизусть, которая близка ей по ее жизни, по ее нраву. Чаще всего – к Пресвятой Богородице: «Пресвятая Владычице моя Богородице, святыми Твоими и всесильными мольбами отведи от мене, смиренной рабы Твоей, уныние забвение, неразумие, нерадение и вся скверная, лукавая и хульная помышления от окаянного моего сердца и от помраченного ума моего. И избави мя от многих воспоминаний, и от всех действ злых свободи мя. Яко благословенна еси от всех родов, и славится пречестное имя Твое во веки веков. Аминь».

И снова душа парит ее под небесами, а тело где-то теряется внизу…

Как будто только теперь осознала, сколько времени было потрачено зря. Как будто с каждым утекающим мгновением жизни из ее старческого тела ей добавляется духа, так что все цепче держат ее руки Книгу Бога, все ближе ей становится каждое Божественное Слово. А жизнь-то уже кончается…

Ну почему чем больше мы начинаем понимать в жизни, тем тоньше ниточка, на которой висит наша собственная жизнь? Ну почему нельзя с самого начала трудиться и читать Евангелие? Ведь в храмах и монастырях именно об этом говорят на исповеди батюшки всем прихожанам, именно об этом не устают напоминать в своих проповедях. А мы словно слепы и глухи. И в молодости говорим себе: неинтересно… А почему? Не потому ли, что в миру столько грязных слов пропускаем через себя? И слов, и мыслей. Просто не даем себе труда не пускать их в себя. Так откуда же Божественное Слово, чистое от грязи, покажется интересным? Если нет в нас самих чистоты, чем же откликаться на чистоту Евангелия?

Одна из редких книг на эту тему

В мирской жизни людей слово большей частью угнетает и убивает, разрушает и разъединяет, опошляет и оподляет все и вся. Особенно сейчас, когда со всех сторон на нас льются потоки грязи. Когда везде человек предстает в своем худшем виде: предателем, подлецом, лжецом и даже маньяком-убийцей.

Так происходит потому, что люди хотят это слышать по радио, смотреть по телевизору.

Они хотят видеть падение себе подобных. Психологически это вполне понятно: когда кто-то оказывается хуже, чем ты, то тебе приятно, потому что ты сам возвышаешься. Но это дьявольское возвышение – радоваться падению других. Бесовское слово наводит бесовскую суть в человеке. Отсюда раздражение, агрессия, ненависть, раздоры, преступления, войны. А где же Божественное в нас? А оно не включилось, не включается.

А в монастыре наоборот, Слово созидает, утешает, боготворит. Божественное слово творит Божественную суть в человеке. Любой послушник (а перед тем как стать монахом, вы должны год пробыть послушником), попав сюда, сразу получает в руки Евангелие и начинает работу со Словом. Именно работу. Над собой.

Проговариваешь Его, Божественное Слово и держишь себя в руках, потому что оно держит тебя в строгости и порядке, в ясном понимании того, что тебе надо делать и что тебе нельзя делать.

Монахи раньше, еще в Средневековье, по многу раз переписывали Евангелие от руки, и это было как чистилище. Евангелие – это букварь, который ставит нам взгляд на добро и зло. Как умный учитель, то строгий, то мягкий, указывает, что есть что. Когда напрямую говорит словами Христа, даже упрекает: «Имеющий уши да услышит!» А также когда намеками да притчами его же устами говорит о том же самом.

Пропуская через себя Божественное Слово, человек структурируется, возвышается, выстраивается, как Иоанн Лествичник (525–606), взобравшийся по лествице познания к небу праведности. Тот самый Лествичник, который все укорял себя да все каялся, как будто и не святой он вовсе, а самый падший грешник… Тот самый, который не скрывал своих слабостей и страстей, но рассказывал о них, чтобы мы научились их преодолевать.

В своей знаменитой книге «Лествица» он перечисляет целый ряд страстей, подробно разбирая самые, на его взгляд, опасные (гнев, ложь, чревоугодие, сребролюбие, тщеславие, гордость). Он перечисляет причины возникновения страсти, ее отношение к другим недугам души, описывает тяжкие последствия укоренения страсти в душе, приводит многочисленные примеры и указывает средства, как предупредить развитие страстей и как их уврачевать.

«Униженные да возвысятся…» Так говорит Христос. Вот почему, когда коснешься ты Божественного Слова, то со временем все больше понимаешь, насколько далеко ты от него, сколько тебе еще идти до него, сколько подниматься.

И чем дальше ты от него в своем раскаянии, тем ближе ты к нему в своем движении.

Вот почему самая старая монахиня в поклоне стоит перед лестницей у входа в храм, как перед лествицей. Все грехи жизни вроде бы уже отмолены… Ан нет, каждый новый уровень душевной чистоты открывает глаза на что-то еще неотмытое, что из-за прежней грязи не виделось. И слезы раскаяния у нее капают на дорожку сада, на ступеньки лестницы, как капает воск со свечи.

Русский философ начала XX века Семен Франк в своем трактате «Смысл жизни» говорит о том, что в глубине души каждого человека волнует и мучает вопрос о смысле жизни.

«Человек, – рассуждает он, – может на время, и даже на очень долгое время, совсем забыть о нем, погрузиться с головой или в будничные интересы сегодняшнего дня, в материальные заботы о сохранении жизни, о богатстве, довольстве и земных успехах, или в какие-либо сверхличные страсти и дела, но жизнь уже так устроена, что совсем и навсегда отмахнуться от него не может и самый тупой, заплывший жиром или духовно спящий человек: неустранимый факт приближения смерти и неизбежных ее предвестников – старения и болезней, – факт отмирания, скоропреходящего исчезновения, погружения в невозвратное прошлое всей нашей земной жизни со всей иллюзорной значительностью ее интересов – этот факт есть для всякого человека грозное и неотвязное напоминание нерешенного, отложенного в сторону вопроса о смысле жизни…»

Много размышлял о смысле жизни и великий Альберт Эйнштейн (1879–1955). Например: «Жизнь отдельного человека имеет смысл лишь в той степени, насколько она помогает сделать жизни других людей красивее и благороднее».

А. Эйнштейн о смысле жизни

Божественное Слово, возможно, самое действенное лекарство в поисках смысла жизни, потому что человеку хочется парить в небе как птица, а не ползать по земле как червяк. Высокие и чистые слова – это парус и ветер, который его наполняет, поднимает к небу, откуда открывается много смыслов. А низкие и грязные – это тяжесть, которая придавливает нас к земле, вбивает в нее с головой. Что отсюда увидишь?..