Читать книгу: «Город Чудный, книга 1. Воскресшие», страница 3

Бодя дернул на себя дверцу холодильника, зажал между пальцами сразу два бутылочных горлышка и наткнулся на осуждающий взгляд Сергея Викторовича.

– Перееду, перееду, – раздраженно пробормотал Бодя, не дожидаясь, пока продюсер откроет рот и начнет свою тягомотину. – Если выживу в этот раз, то и перееду. – Он протянул продюсеру бутылку с водой.

Квартиру эту Сергей Викторович ненавидел. Он заходил в нее, будто боялся обо что-то испачкаться, вел носом, утверждал, что откуда-то тянет склепом. Считал, что Бодя может позволить себе другое жилье – дороже и лучше, чем старая родительская однушка, пусть и просторная. Поначалу Бодя пропускал его замечания мимо ушей, потом обещал переехать – и затянул. В последнее же время, когда отношения у них заискрили, Боде стало даже нравиться, что Сергея Викторовича так раздражает это жилище. Иногда в ожидании его прихода он специально располагал здесь вещи так, чтобы продюсер натыкался на них, сторонился, досадовал. То поставит стул посередь прохода, то выдвинет кровать ближе к проему. Сергей Викторович старался ни к чему не прикасаться, в отместку Бодя однажды измазал ручку входной двери повидлом. Сергей Викторович вляпался и долго оттирался своим тонким, с монограммой, носовым платком. А Бодя с демонстративным удивлением то и дело трогал другие ручки в квартире и после якобы принюхивался к собственным пальцам. Потом Боде все это надоело, а теперь даже злило. Какое продюсеру дело, ведь это не его квартира и не ему здесь жить. Сергей Викторович нудел, что не может привести сюда серьезных людей, рекламные контракты сами себя не подпишут, а с них, между прочим, идет половина, если не больше, всей прибыли.

Продюсер взял у Боди бутылку, придирчиво осмотрел, открутил крышку, поднес ко рту, но, прежде чем отпить, спросил:

– А что, есть сомнения?

Бодя тоже приложился к горлышку и пил специально маленькими глотками и долго, а когда попил, небрежно бросил:

– Не дождетесь. – Чуть помолчал и добавил, чтобы продюсер не думал, что Боде все так уж легко дается: – Но ходить со штырями потом мне, а не вам.

Сергей Викторович снова отхлебнул, проглотил воду и задумчиво произнес:

– Виталия видел. Переживает. Привет передавал.

Покрытая каплями испарины там, где ее не коснулась Бодина рука, бутылка выскользнула и с размаху долбанулась дном о доски пола. Вода фонтаном брызнула из горлышка, обдав стены, закрытую дверь в туалет и распахнутую кухонную, светлую, с тремя матовыми окошечками. Сергей Викторович отскочил назад. Бодя ошарашенно поморгал.

– Ч-ч-ч-чёрт! – пробормотал он. – Вот же черт!

И тут же перехватил внимательный взгляд продюсера. Его лицо, из-за маски всегда казавшееся Боде плоским, как у китайца, снова ничего не выражало. Бодя резко опустился на корточки – аж закружилась голова, – поднял бутылку, устроившуюся на боку у плинтуса, зачем-то помакал пальцы в воду на полу, пробормотал: «Ну вот, теперь вытирать». Не поднимая глаз, выпрямился, открыл дверь в туалет (ванной здесь не было), взял швабру с надетой на нее тряпкой и стал с остервенением тереть пол. «Все знает, – в унисон взмахам швабры билось в голове. – Все знает. Откуда? Откуда? Откуда?» Бодя старался дышать ровно, хотя сердце у него тряслось, как мелкая собачонка.

Виталию, больше известному под кличкой Шулер, Бодя на днях в очередной раз продул. Он и без того был должен, и немало: похоже, у Виталия, как и у Боди, тоже была своя суперспособность, потому что невозможно выигрывать у всех каждый раз, а Виталий – выигрывал. Сгоряча расстроенный Бодя перевернул стол, все стулья и непременно начистил бы Шулеру лицо за мухлеж, если бы не охрана. Долг теперь был огромным, и осознание его величины тяжестью давило Боде куда-то на загривок. Но знакомство Шулера с Сергеем Викторовичем было куда хуже, чем все возможные Бодины долги, поскольку обнажало перед продюсером Бодины интересы и ставило под угрозу все его планы. «А может ли быть так, – осенило Бодю, – что и Шулеру Сергей Викторович – продюсер?» Швабра замерла на начищенном до сухого блеска участке пола. Может быть, он и устраивает все партии, а потом вынуждает проигравших выплачивать Шулеру долги – разумеется, за приличный процент. От этой идеи Бодя окончательно стух, выпрямился и оперся на пластиковую палку швабры. Продюсер Сергей Викторович и Шулеру тоже или не продюсер – долг, очевидно, отдавать придется.

– Верну я все, – буркнул он, стараясь не встречаться с Сергеем Викторовичем взглядом. – Вот спрыгну с Плотины, со своей доли и отдам. Пусть не переживает.

Проговоренный собственным ртом план прыгнуть с Плотины вызвал из глубин Боди на поверхность его кожи целые армии неприятных холодящих мурашек. Черные волоски на его предплечьях встали дыбом. «Выживу – завяжу навсегда», – пообещал Бодя им и себе. Пусть продюсер знает про долг – про Бодино решение завязать он знать не может хотя бы потому, что намерениями своими Бодя ни с кем не делился, даже с Наташей. А с ней стоило бы. Чтобы, например, знать, готова ли она бежать из Чудного вместе с Бодей, если договориться с продюсером полюбовно у него не выйдет. С Наташей Бодя объяснится, но теперь уже после Плотины: мало ли что. Везунчик встрепенулся и сам себе поразился: когда же он успел стать таким суеверным?! Какая разница: самолет или Плотина? Кожу предплечий снова мелко вспучило. Бодя беспокойно глянул на продюсера: не заметил ли тот? Но продюсер смотрел на входную дверь, за которой слышался топот, голоса, потом какое-то шуршание. Дальнейшее зловещее предзнаменование встало для Боди в один мрачный ряд с царапиной, обмороком и штырем в предплечье, зацементировав его подозрения в конечности собственного бессмертия. Лишь невероятным усилием воли удалось ему изобразить беспечный вид и притворяться до тех пор, пока он не остался совсем один.

Глава 5

Копать могилы назначили в ночь на ближайшую субботу. Откладывать надолго не хотелось, хотя для Ольги время было выбрано, честно сказать, не лучшее.

Неприятности случались с ней по пятницам. Все началось еще в отрочестве. В пятницу она узнала о смерти отца. Догорали последние минуты рабочей недели, когда незнакомый бугай приволок домой совершенно пьяную мать. Шрам у Ольги на плече тоже появился в пятницу.

По пятницам, ближе к вечеру, чаще всего происходил непредвиденный завал и в редакции. Сами собой образовывались дыры в понедельничном номере, слетала верстка, заболевали или уходили в запой сотрудники, звонили из мэрии с требованием немедленно убрать с полосы «это безобразие». Одновременно на почту сыпались письма от Ольгиных столичных заказчиков, которым срочно требовалось заменить в тексте один абзац на другой, «хотя нет, лучше перепишите все». Ольга выдыхала, только когда часы показывали 00:00 и наступала суббота.

В этот раз, помимо Ольгиной пятничной кармы, наверняка сыграл свою роль еще и гнусный Федькин нрав.

В восьмом классе Федька уже был жирным и наглым и каждый день, тяжело отдуваясь, пожирал приготовленный мамочкой тормозок. Он доставал из сумки пухлый пакет, бутерброды тщательно и придирчиво рассматривал, прежде чем надкусить. Пронзительные запахи копченой колбасы – такую отец присылал раньше с рынка, – свежего огурца и нарезного батона вызывали спазм у Ольги в животе. Она не могла думать об уроках: чертов голод выворачивал нутро наизнанку. Тогда она вскакивала и выбегала в коридор. Однажды не выдержала. Подошла к однокласснику: «Может, поделишься?» В тот день он дал. Но на следующий спросил: «А ты мне что, Потапова?» Ольга предложила помочь с домашкой, решить за него контрольную. Он отрицательно качнул головой. Потом наклонился к уху и сказал: «Сиськи покажешь?» В первый момент она едва не отпрыгнула. Дернула подбородком, будто ее ударили: «Совсем сбрендил?!» «Как хочешь». Он раскрыл невозможно ароматный пакет. Бутерброды в нем немного слежались, огурцы, нарезанные овальными пластинками, повторяли изгибы таких же кусочков сервелата, по три уложенных на один хлебный ломоть. Ольга сглотнула слюну и несколько раз глубоко вздохнула, чтобы в глазах не темнело. «Ладно, давай бутер». «Э, нет! – обрадовался Федя. – Сперва ты!» Она тащилась за ним через полшколы в раздевалку нога за ногу. Раздевалка – отгороженная клетью часть коридора на первом этаже – пустовала, на третьей перемене никто не хотел на промозглую улицу. Все ломились в столовку или перекусывали домашним. Федька прошел насквозь мимо рядов, плотно завешенных теплыми куртками, шагнул в последний и, дойдя до тупика в самом углу, остановился. «Давай», – приказал он. Ольга сжала зубы и подняла тонкий пуловер, подарок отца, который мать не успела сменять на самогонку. Федька посмотрел на ее застиранный ситцевый бюстгальтер в выцветшую крапинку: «А дальше?» «Что дальше?» – Ольга старалась не встречаться с ним взглядом. «Лифчик сними, Потапова, – закатил он глаза. – Я что, на лифчик смотреть пришел?» Она завела руки за спину – пуловер пришлось придержать подбородком, – расстегнула крючки, взяла спереди белье ладонями и вместе с пуловером потянула вверх. Беззащитные узлы сосков они с Федькой увидели одновременно. «Выше, выше поднимай». Он протянул руку как бы поправить собранную в беспорядочную гармошку ее одежду, но, конечно же, коснулся прозрачной кожи с голубой схемой вен. Ольга послушно задрала шмотки почти до самой шеи – перламутровый рубец в форме икса обезобразит ее только через полтора года, – и Федька, убирая руку, снова якобы случайно провел пальцами прямо по соску и выдохнул: «Клевые! Как в кино! Я кино смотрел, Потапова, – зашептал он влажно, – там тетка такое вытворяет! Хочешь, вместе посмотрим?» – «Все! Уговор был только показать». Ольга ссутулила плечи, пуловер соскользнул до пупка.

Ольга рассказала обо всем одной лишь Иришке. Они никогда особо не дружили, Иришку все всегда сторонились из-за ее ненужности и заброшенности, слишком заметной даже для привычной ко всему детворы Пироговки. Но когда Ольга тоже стала никому не нужной и заброшенной, Иришка оказалась единственной, с кем Ольга могла поговорить. Иришку было не напугать убогостью, она с ней срослась, сжилась, подстроилась и не воспринимала ее как какое-то особенное несчастье. Она не стала бы осуждать, как другие, или, чего доброго, обвинять. Иришка тогда возмутилась: «Лапать не давай! За это пусть отдельно платит. Легко решил прокатиться – на бутерах». «Ты что, – вытаращилась на нее Ольга, – я вообще не хочу показывать, а уж тем более…» «Ну жрать-то хочешь? – здраво рассудила Иришка. – Другие варианты есть? – Ольга помотала головой. – Значит, пусть платит». Но Ольгу не убедила. С тех пор на третьей перемене в раздевалке Ольга добывала завтрак, обед, а то и ужин, если растянуть бутерброды до самого вечера, и каждый раз Федька пытался нарушить уговор. Но она научилась в нужный момент делать шаг назад, и Федькина рука зависала в воздухе.

План на эту пятницу оказался такой: не позднее одиннадцати сесть в такси, чтобы успеть доехать до дома, там сменить вечернее платье на что-то более подходящее и выдвинуться в точку, где Фёдор приказал дожидаться своих гробокопателей.

Пропустить юбилей владельца «Машмехстроя» Миши Ворожеева Ольга не могла. Приглашение на мероприятие, где соберется весь свет Чудного, она получила впервые. Раньше ходил Сергей Серафимович, лет тридцать возглавлявший редакцию. Организаторы с непривычки даже ошиблись в Ольгином отчестве. Ворожеев был крупнейшим рекламодателем «Чудных вестей», благодаря ему сотрудникам газеты платили премии и обновляли рабочие компьютеры.

Платьем пришлось озаботиться заранее. Стандартные, с декольте, Ольге не подходили. Нужное нашлось лишь в секонд-хенде: с V-образным небольшим вырезом спереди, зато сзади оголявшим полспины. Дома к нему было украшение: жемчужина в свитом из белого золота коконе на цепочке. Макияж Ольга сделала сама, а вот на укладку записалась. Поднявшись с кресла, она оглядела себя в большом зеркале с ног до головы: стремительная, резкая женщина с заправленными за уши волосами и бледными губами исчезла. Нимфа в отражении двигалась томно и неторопливо, платье при каждом шаге подчеркивало стройность ног. А вот глаза остались отцовскими, пронзительно синими. Ольга встретилась взглядом сама с собой, но на самом деле – с ним. Так, наверное, он смотрел бы на свою маленькую принцессу, если бы мог видеть ее теперь: с гордостью.

Сложность ситуации была еще и в том, что для торжества Ворожеев отчего-то выбрал вовсе не помпезный «Олимп», угнездившийся под боком у городского парка. Там отмечали праздники не только местные депутаты, администрация и силовики, но и олигархи, и даже бандиты, поскольку других столь же вместительных заведений в городе не было. Но юбиляр проявил изобретательность: гостей собирали в просторном зале санатория «Энергия», бывшей здравнице для рабочих «Машмехстроя». То есть пилить предстояло за город, а это минут сорок туда и столько же обратно.

Корпуса санатория, широко разбросанные среди сосен, прятались в темноте. Когда мама и папа еще жили вместе, они втроем приезжали сюда отдыхать. Родители не имели отношения к «Машмехстрою», но отец работал мясником на рынке, и у него всегда были свои особые связи. Ольга тогда уже умела читать, легко прочла и надпись огромными буквами с подсветкой «Энергия», хоть не понимала, что она означает. В подвал центрального корпуса они ходили в бассейн, выше были кабинеты, где ее то сажали в ванну с желтой, дурно пахнущей, густой водой, то обмазывали целиком черным, липким и противным, то заставляли лежать смирно под какими-то лампами. Лучшим воспоминанием остался неповторимый вкус кислородного коктейля.

Центральный корпус с банкетным залом и бассейном и теперь выглядел неплохо, похоже, здесь не так давно сделали ремонт. Хотя на электричестве экономили: лампы дневного света под потолком горели у входа, но дальше холл тонул в потемках. Охранник с антенкой-микрофоном у рта проводил Ольгу к гардеробу. Она неторопливо цокала на шпильках: двигаться быстрее мешал довольно узкий, длинный подол.

Пока раздевалась у стойки, никого не было, но едва лишь Ольга положила пальто на полку, откуда-то сбоку мышью в полумраке скользнула женщина примерно одних с ней лет, с ясным благообразным лицом, гладкой прической, в темном платье с белым воротом и манжетами.

Ольга поздоровалась и поблагодарила, на что женщина протянула певучим голосом:

– Во благо, милая, во благо. – И вскинула на нее крупные, немного навыкате светлые глаза. Потом кивнула головой. – Если нужна уборная, то вот рядом, дамская – которая ближе.

Слева, из банкетного зала, доносилась музыка, проход в него был задернут плотными бархатными шторами, дверь со стеклом напротив вела на лестницу. Ольга решила сначала заглянуть туда и повернула направо.

От входа к ней бегом бросился и преградил дорогу охранник, а потом вежливо, но настойчиво направил ее в зал. Ольга хмыкнула: много ли в городе дверей, которые за годы работы она не смогла открыть?

Редакция «Чудных вестей» подготовила в подарок юбиляру специальный номер, полностью посвященный владельцу «Машмехстроя» и его проектам в городе. На каждой полосе сотрудники от руки написали свои поздравления и пожелания. Герой торжества развернул газету, одобрительно покивал, потом принял от Ольги огромный юбилейный букет и приобнял ее за талию, но уже смотрел мимо и здоровался со следующим дарителем из длинной очереди торопившихся засвидетельствовать свое почтение.

Рассадка гостей демонстрировала степень важности и приближенности к юбиляру. Администратор провел Ольгу вглубь зала, уточнив: «Вы со спутником?» «Нет, я одна», – ответила она, стараясь, чтобы голос звучал уверенно и невозмутимо. Ее усадили за свободный столик вдали от сцены, велев ждать официанта.

Столы расставили так, чтобы все гости оказались к сцене лицом, но Ольге обзор перекрывала сидевшая впереди, боком к ней, жгучая брюнетка с четким профилем и острыми скулами, сработанными по самым актуальным лекалам. Она покосилась на Ольгу, одним взглядом считала ее стоимость вместе с платьем и украшениями и, едва заметно дернув углом пухлогубого рта, стала что-то говорить сидевшей рядом подруге.

Ольга, пропустившая обед, в предвкушении оглядела закуски, расставленные на столе: стандартное банкетное меню из салатов, нарезок, овощных ассорти, обильно прикрытых зеленью. Но тут позади снова вырос администратор.

– Не возражаете против соседа? – спросил он.

– Нет, пожалуйста…

На стул рядом с ней опустился мужчина.

– Добрый вечер. Алексей, – представился он. Голос был приятный и как будто знакомый.

Она хотела ответить, но ответ застрял в горле.

В полумраке банкетного зала Ольга признала в соседе нового главврача больницы.

Теперь он показался ей моложе, чем в приемной. Светлый костюм, правда несколько старомодный, заменил форменный зеленый балахон. Мешки под глазами спали, без медицинского колпака открывался чересчур высокий лоб. Короткие волосы едва тронула седина, щеки выбриты, и лишь его неулыбка осталась прежней.

– Поухаживаю за вами? – Сосед взялся за бутылку белого. – Вина?

Ольга отрицательно качнула головой. Пальцы привычно потянулись потереть шрам, но вместо этого стали теребить цепочку, державшую кокон с жемчужиной. Жест получился кокетливый, и она резко убрала руку, едва не сорвав тонкое золотое плетение. Кокетничать с ним Ольга не собиралась.

Доктор растерянно вернул бутылку на место. Повисла пауза, он явно не знал, как продолжить разговор.

– Меня зовут Алексей, – повторил он, – а вас?

– Ольга, – хрипло отозвалась она и съязвила: – А отдел здравоохранения разрешил?

Он посмотрел на нее с удивлением и наконец кивнул:

– Не узнал вас сразу. Выглядите прекрасно.

– Спасибо. И вы стали напоминать человека.

– Не всегда бывает возможность с нашей работой.

– Видимо, все из-за тех зомби?

– Редко смотрю кино, нет времени, – парировал он. – Давайте я все-таки за вами поухаживаю. – Он взялся за тарелку с мясной нарезкой. – Положить?

– Нет! – сердито отрезала Ольга и отвернулась.

На сцене продолжалось юбилейное действо. Букетам и подаркам уже не хватало подготовленного места на специальном столе. Из-за головы брюнетки Ольге было видно всю в рюшах верхнюю часть начальницы городского отдела культуры, рассыпавшейся в поздравлениях. Шевчук между тем методично собрал натюрморт из закусок на свою тарелку, как будто заполнил клеточки в тетради по математике, и столь же методично начал их уничтожать. Ольга сглотнула слюну.

Сзади подошел официант:

– Что будете пить?

– Воду, – вздохнула Ольга.

– Мне коньяк, пожалуйста.

– О! – протянула Ольга. – Пьющий врач – потенциальный убийца.

– Непьющая журналистка – вот что странно. – Доктор бросил в зал безмятежный взгляд. – На праздниках положено веселиться.

– А вы пришли повеселиться?

– Я пришел, потому что прислали приглашение от главного и практически единственного мецената нашей больницы. Но раз уж пришел, надо получить удовольствие.

– Ну да, ну да, – покивала Ольга. – На праздниках веселиться, жизнь разложить по алфавиту, секретаршу построить, а журналиста отправить к начальству за запросом. И вы в домике. Как Наф-Наф.

– Не одобряете? У вас есть рецепт получше?

– Ну, гибкость, например. Способ, проверенный эволюцией. Хочешь жить – умей вертеться. А жесткие правила, как по мне, добавляют уязвимости. Куда побежит Наф-Наф, если домику снесет крышу? Или стену?

– Мы же больница, мы ответственны за жизни людей. Это в газете можно позволять себе всякое, спрос с вас небольшой.

Внутри поднялась горячая волна, как тогда в больнице, и выплеснулась Ольге на щеки. Она невольно прикоснулась к лицу прохладной рукой. Есть больше не хотелось, Ольга сделала большой глоток воды и перевела дух. В центре зала топтались под музыку несколько пар, глаза раздражало мелькание стробоскопа. Уничижительный ответ никак не приходил в голову. Зыркнув в сторону доктора, Ольга неожиданно встретилась с ним взглядом; он тут же отвернулся. На лице его читалось явное смущение.

– Стоит в любой компании появиться врачу, все считают своим долгом продемонстрировать ему свой застарелый геморрой. – Ольга улыбнулась самой очаровательной из своих улыбок и села к нему вполоборота, закинув ногу на ногу, чтобы виднелись беззащитные щиколотки и высокие каблуки. – Или у вас не так?

– Разве что в моем случае это не геморрой, – уточнил Алексей.

– Представляю! – фыркнула Ольга и махнула рукой. – Не поверите, у меня примерно то же самое. Только меня тут же начинают тыкать лицом в проблемы города, за ним области и так вплоть до всей страны с ее политическим курсом. Будто стоит мне щелкнуть пальцами – и мы превратимся в тихую европейскую гавань. В общем, мы с вами в ответе за все. Как пионеры.

– С меня все же спрашивают более конкретные вещи. – В его голосе прозвучало сомнение.

– Ой, мы же вроде решили веселиться! Чин-чин! – Она легонько коснулась его бокала своим. – Ну и раз уж мы наконец нормально познакомились, может, расскажете, почему вы к нам переехали?

– А потом свои откровения я прочитаю на странице местной газеты? – Он пожал плечами.

– За что же вы так со мной, Алексей?! – вспыхнула она. – Разве мы встретились бы с вами здесь? Разве я вообще добилась бы хоть чего-то в таком городке, как наш… – Ольга показала на зал, где сидела вся верхушка Чудного. – …если бы не умела держать язык за зубами?

– Простите, не хотел вас задеть.

– Пойду попудрю носик. – Она с обиженным видом поднялась со стула.

В туалете Ольга остановилась у длинного зеркала над раковинами и впилась взглядом в свое лицо. Женщина в зеркале ей нравилась. Глаза блестят, хотя она даже не пригубила вина, кожа бледная, как в ее лучшие худшие годы. Она улыбнулась сама себе, поиграла ямочками на щеках. Потом покусала губы, вызвав прилив крови, достала из сумочки блеск и нанесла тонкий слой. Хотела добавить немного румян, но тут дверь туалета открылась, и по кафельному полу простучали чьи-то каблуки. Ольга бросила блеск в сумочку. Однако от самого выхода вернулась к зеркалу и все же немного подрумянила щеки. Напоследок потянула платье вниз, стараясь чуть увеличить скромное декольте. Ей просто необходимо ему понравиться – исключительно ради работы, конечно. Должна же она узнать, что творится в городе.

Когда Ольга вернулась в зал, там царила суматоха. Брюнетка с шатенкой куда-то испарились, музыка смолкла, на сцене стоял человек с микрофоном и пытался начать речь, но ему мешали приветственные аплодисменты.

– А вот и мэр, – хмыкнула Ольга. – Стоило ожидать…

– Знаете его? – поинтересовался доктор.

– Дорогой Миша, – произнес мэр в пятый раз, жестом призывая зал успокоиться.

Стало тише, и Ольга доверительно придвинулась ближе к собеседнику.

– Я здесь всю жизнь живу. И работаю с шестнадцати лет. Легче найти, кого я не знаю.

– И как он?

– Ну, до прежнего ему далеко. Сложный был человек, но с Чудным жил одной жизнью. А для Кости жизнь… – Ольга задумалась. – …это карьера.

– Не одобряете?

– Нет, почему же? Карьера – но играет он по-крупному.

– Все мы иногда играем по-крупному, – проронил Алексей.

Мэр между тем завершил поздравления и подсел к компании юбиляра. За столами стали громко чокаться, гул голосов перебивался взрывами хохота. Свет снова приглушили, и под первые звуки музыки на танцпол опять потянулись пары.

– Что-то мы с вами плохо веселимся. – Доктор встал и протянул ей руку. – Потанцуем?

Они вышли в центр зала. От него пахло лосьоном после бритья, ткань пиджака оказалась гладкой на ощупь, рука под ней – твердой и теплой. Его неожиданная близость смущала, и Ольга никак не могла поднять взгляд выше его выбритого подбородка. У него на шее, над самым узлом галстука, темнела круглая выпуклая родинка. Ольга покачнулась в танце и оказалась немного ближе. Его ладонь у нее на спине тут же мягко повторила ее движение. Ольга постоянно чувствовала ее тепло и становилась от него рассеянной, даже несколько раз сбилась с ноги и шагнула не в такт. Их вежливое топтание почти перешло в объятие.

Вернувшись на место, оба долго молчали. Доктор грел в руках бокал с коньяком, Ольга бездумно наблюдала за уже знакомой брюнеткой, возникшей на своем месте и снова перекрывшей обзор зала. Та копалась в своей сумочке, потом снова встала и направилась к выходу.

Телефон дрогнул напоминалкой: пора вызывать такси. Палец на миг завис над экраном – и погасил его.

– Вот вы не верите, что наша работа тоже важна, – а напрасно. – Ольга выложила телефон на стол перед собой, словно обдумывала полученную информацию. – Тоже бывает, что не можешь уснуть.

– Что ж, бессонница – аргумент убедительный.

Алексей смотрел на нее, и Ольга уже не понимала, улыбается ли он или ее опять дурачит изгиб его губ.

– Вы можете помочь мне от нее избавиться. – Ольга взмахнула ресницами и тут же потупилась.

– И чем же? – Он поставил бокал на стол и развернулся в ее сторону. – Чем я могу вам помочь?

– Алексей, помогите мне разобраться, что за чертовщина происходит в городе, – негромко и бархатно попросила она. – И сегодня ночью у меня не будет проблем со сном.

Он отхлебнул и отставил коньяк.

– В городе происходит жизнь. – За его усмешкой пряталось разочарование.

– Ну зачем же вы так, Алексей?! – Ольгина рука сама потянулась к цепочке, кокон жемчужины закрутился у шеи. – Я помогаю людям… администрации. – Ольга бросила взгляд в сторону стола юбиляра, народу за которым поубавилось. – Я помогаю говорить о сложных вещах так, чтобы их поняли. Я это умею. Напрасно вы мне не доверяете. Я могла бы написать материал хоть сейчас, фактов хватит. Но я спрашиваю – вас!

– Ну раз можете – пишите. – Он откинулся на спинку стула и пожал плечами. – Кто я такой, чтобы вам запрещать?

Ольга схватила со стола мобильный:

– Хорошего вечера!

Ей хотелось, чтобы он провожал ее взглядом.

Гардеробщицы видно не было, широкая спина охранника маячила на крыльце, там же курили, стоя группками, гости. Ольга вылезла из лодочек и, приподняв подол, метнулась к запретной лестнице.

Дверь легко поддалась и бесшумно вернулась на место. Наверху процедурные кабинеты, внизу бассейн – Ольга подумала и стала подниматься.

На втором этаже такая же стеклянная дверь вела в небольшой полутемный холл, где раньше вдоль стен стояли скамьи для ожидавших своей очереди. Из него выходили в противоположные стороны узкие коридоры с дверями кабинетов – несложно догадаться, что за ними теперь гостиничные номера. Ольга толкнула – заперто. Она поднялась еще на этаж, открыла дверь и замерла.

В просвете коридора у стены сплелись два тела. В профиле запрокинутой головы Ольга узнала жгучую брюнетку.

Мужчина, до этого самозабвенно целовавший женщину в шею, оторвался от своего занятия и толкнул дверь в номер:

– Входи, мой черный бриллиант.

И, пропуская даму, оглядел коридор.