Читать книгу: «Полное собрание стихотворений и поэм. Том IV», страница 6

В судах

 
Суды вонючие России,
Где судьи бродят как Кащеи
И пресмыкаются как змеи,
И продвигаются как Вии,
 
 
Где узники дрожат в оковах,
Где плачут родственники плохо
Потеет едкая эпоха,
И сотрясается в основах…
 
 
Там приставы все косоглазы,
Там плоскостопы адвокаты,
Милиционеры долговязы
И неуклюжи, как солдаты…
 
 
Там лица судорогой сводит,
Глаза ленивые и злые,
Там упыри и ведьмы ходят,
Все в прокурорах – голубые…
 
 
Вот – секретарь парнокопытный,
И опер вот – членистоногий,
Сам Дьявол, бледный, но безрогий,
Им председатель колоритный…
 
 
Он мантией взмахнёт – и серой
Все коридоры он окатит,
И клювом, птичьею манерой,
Вдруг осуждённого он схватит…
 

«Толпа рабочих, с братом брат…»

 
Толпа рабочих, с братом брат,
Бетонный строят зиггурат.
И неприятные, сырые,
Восходят стены дрожжевые
И крупных окон в них набор,
Но Господь, зрением остёр,
Он сверху землю озирает
И что построят – разрушает…
 
 
Он явно никогда не рад,
Что люди строят зиггурат.
Невидимым плевком в полёте
Он тихо харкнет по работе.
И стены мощные падут.
«Вас здесь не любят и не ждут,
Ишь что надумали, приматы!»
И из ушей он вынет ваты…
 

«Не в августе подул сквозняк…»

 
Не в августе подул сквозняк,
Свободой в Родину подуло,
Когда эМ. Горби снял пиджак,
Нас платьем Тэтчер захлестнуло
 
 
Озноб международных встреч,
Нарзана брак и кока-колы,
Свободе предстояло течь
Струёй сквозь этой Тэтчер полы
 
 
Ей тощий Рейган подсобил,
И, скорчившись от страшной боли,
эМ. Горби Родину убил
Своей свободой поневоле.
 

Смерть Лоуренса Аравийского

 
Полковник Лоуренс крадётся
(Сквозь дюны мотоцикл чихал…),
Вот-вот сейчас с фурой столкнётся
Нацистов яркий идеал
Ночная Англии дорога
Посланника не встретит King,
Но встретит шасси фуры строго
И смерти вдруг ужалит sting
Нацисты с орденами рады,
Ещё не знают ничего
Что Эдуард за их награды,
 
 
Их нюрнбергские парады,
Лишится трона своего…
Полковнику в глаза, как лазер
Ударил с фуры яркий фар,
И был убит арабов father,
Враг оттоманов легендар…
 

Хиппи в Монголии

 
Дожди в неделю Курултая…
Как сыро вдоль стены Китая!
Дымит жаровня залитая
Обильной влагой дождевой
А мы сидим, согнув колени,
Занявши древние ступени,
Опухшие от сна и лени,
Как два китайца мы с тобой…
 
 
Кочевники нас придушили,
Ограбили и оскорбили,
Там, в отдалении, шумят…
Вождя ублюдки избирают,
Дрова тяжёлые таскают
И водку рисовую чтят…
 
 
«Вставай, а то возьмут нас снова
И изнасилуют опять!»
«Я не могу, я не готова
И ни идти, и ни стоять…»
 
 
Гарь, ветер, белые тюрбаны.
«Спешим, пока им не до нас!»
Туристами в такие страны
Кто ж ездит в столь опасный час.
 

«Как тайна тайн природа молчалива…»

 
Как тайна тайн природа молчалива,
Бежит лисица через жалкий лес,
А в Африке у льва свалялась грива,
В саванне вонь бензина, след колес…
 
 
Природа ненавидит человека,
Готовит бунт – вулканы, ледники
Нахмурились: «Да будет он калека!
Собьём с него генетики куски!
И разума лишённый обезьян,
Как волк трусцой из городов сбежит».
А Бог бормочет наверху: «Смутьян!»,
Он не вмешается, не защитит…
 

Новый Джеймс Бонд

 
О Господи, на что он годен!
Смотрю на Бонда в свете ламп
Шон был приятно старомоден,
А этот как-то сиволап…
 
 
Зачем он так дерётся много?
Как будто полицейский-brute?!
Он выглядит вполне убого,
Не джентльмен, совсем не good…
 

«Мэри Клинг умерла в прошлом году…»

 
Мэри Клинг умерла в прошлом году
Это была маленькая загорелая женщина
С острыми чертами лица,
соответствовавшими её фамилии
Четырнадцать лет Мэри Клинг
была моим литературным агентом
Девки в агентстве La nouvelle
agence плакали от неё
А мне нравилась Мэри
и её крепкие сигареты
Мы отлично ладили с ней,
оба злые и агрессивные…
Однажды она продала
мою книгу в 135 страниц
За 120 тысяч франков
В издательство Flammarion!
Мы оба гордились тогда…
 
 
Эх, Мэри, Мэри, эх!
Когда ты вошла в мир
иной в сигаретном дыме,
Я уверен, они там все вскочили…
 

Пласты воспоминаний

 
Пласты седых воспоминаний
Всплывают медленно со дна
Как моя мать была юна
В эпоху путчей и восстаний!
 
 
Ей год был, когда взяли Рим
Arditi в чёрном облаченье,
И три, когда ушёл сквозь дым
В кромешный Ад товарищ Ленин…
 
 
В её двенадцать Гитлер взмыл
Кровавым стягом над Рейхстагом,
А в её двадцать – к нам вступил
Гусиным шагом…
 
 
Дивизии и сгустки рот…
Вот в танковом кордебалете
К нам вся Германия идёт,
А матери, – лишь двадцать эти…
 
 
Она бежала на завод
И бомбы скромно измеряла
Пусть к нам Германия идёт!
Чтоб ты пришла и здесь пропала!
 
 
Отвинтим головы врагам,
Прокатимся по ним на танках,
Как мы катались по горам,
Когда детьми были, на санках…
 
 
В двадцать два года я был сдан
На руки миру и природе.
Отец – солдат, войны капкан,
Потом – победа… Легче, вроде.
 
 
И ей двадцать четыре было,
Когда оружье победило…
 

«Сентябрь холодный и прямой…»

 
Сентябрь холодный и прямой,
Зачем-то на ноябрь похожий,
И с диктатурою самой,
С режимом полицейским, всё же
 
 
Сентябрь строительством гудит,
Через дожди здесь льют бетоны
Из телевизора галдит
Нам кто? Двулицые Нероны.
 
 
Один – советский офицер,
Которому моча бьёт в темя,
Другой же – питерский позёр,
Такое нам двоится время…
 

Кротовья нора

 
Ну что я там забыл, в Европе этой?
Их скушные, безводные музеи,
Их пыльные военные трофеи,
Их жирные Амуры и Психеи,
Пейзажи с Ледой, лебедем продетой?
Проткнутой. А немецкие полотна?!
Бобов с свиньёй покушавшие плотно,
Их мастера писали жирных дам!
За всю Европу я гвоздя не дам,
Не дам истёртых тугриков с Востока,
Где Туркестана грезит поволока…
Жил в Вене. Переполненный музей!
Сквэр – километры ляжек, сисек, задниц,
Австрийских нашпигованных проказниц.
Немецкую тушёнку дам – глазей!
Оправленную в Греции сюжеты
Богов с Богинями похабные дуэты,
Особенно Юпитер-сексопил,
Что не одну матрону загубил.
Потом я в Риме стены изучал,
Твой потолок, Сикстинская капелла!
 
 
Я восхищался, а потом скучал,
Всё более скучал, зевая смело:
«Европа лишь кротовая нора».
Прав Бонапарт, ура ему, ура!
 

«И сильные движенья таза…»

Ф.

 
И сильные движенья таза,
И два горящих карих глаза,
Живот, колени и чулки…
Меня до гробовой доски
Твоего тела злой клубок
Тревожить будет, о, зверёк!
 

«Улыбаясь как гестапо…»

 
Улыбаясь как гестапо,
На Люциферов похожи,
Опера как два Приапа
Корчат из себя прохожих,
 
 
Во дворе уныло бродят,
Дверь в подъезд обозревают,
Себе места не находят,
Курят, сплюнут, – и зевают…
 
 
Жду к себе сегодня даму,
Каблуки, перчатки, шляпа.
Ева прибежит к Адаму:
«Здравствуй, мой любовник-папа!»
 
 
И пока люблю я тело
На кровати, в кресле, стоя,
Станут слушать оголтело
Эти Родины герои
 
 
Наши крики, наши стоны,
Наши хриплые проклятья,
Рапортуя в телефоны
Про любовные занятья…
 

«Я заметил, что полная луна…»

 
Я заметил, что полная луна
осенью похожа на бледную попу
китайской красавицы
 
 
Луна висит в пространстве белом,
Как попа девушки больной.
Меланхоличной и несмелой,
Туберкулёзной, молодой.
 
 
Луна потеет хладной попой,
Как девушка, забывшись сном,
Луна висит над всей Европой,
Но в тучи скроется потом…
 
 
А над Китаем, над Бейджином,
Она уже немолода,
Висит, как блюдо с кокаином…
Пасёт она во сне стада,
 
 
Степных волков косяк летучий…
И с разрешения дворца
Она подбрита, и колючий
Овал ждёт красного самца…
 

Смерть Дарвина

 
В воде болот, под низкой атмосферой
И крокодил, и человек больны
Бактерии с чумою и холерой
Уронены как масло на штаны
Как бутерброд, что из горсти креола
Упал и разлагается, и вот,
Вернувшись из далёких странствий квёлый
От паразита Дарвин и умрёт…
Через полсотни лет его настигла
Личинка паразита с палуб «Бигла»,
С тех пор многометровый паразит
Внутри кишок у Дарвина шуршит…
 
 
И умер Дарвин деловито,
О насекомоядных говоря,
Колонии кишечных паразитов
Ведь населяют южные моря…
Природа отомстила джентльмену
За грех его «Origins of the man»,
Червя ему послав в кишок геенну,
И от червя скончался джентльмен…
 

«Я бы почитал бы книгу об осьминогах…»

 
Я бы почитал бы книгу об осьминогах.
Их удивительные нравы меня бы увлекли.
Как лежат они, скользкие,
в подводных чертогах,
Такие себе мощные, тонкорукие короли…
 
 
Я бы прочитал книгу о твоём кишечном тракте,
Где плывут, простуженные, шампанское и икра.
А потом бы я двигал в твоём бухте-барахте,
И вся бы плакала твоя нора…
 

«В обветренном автомобиле…»

Ф.

 
В обветренном автомобиле,
В сухой и голубой ночи,
Вы незнакомкою забыли
Passeport, помаду и ключи…
Passeport, ключи, помаду rouge.
Что скажет ваш угрюмый муж,
Когда узнает, где Вы были,
Что Вы Limonoff посетили?
Звоните в дверь: «Ты где была?»
«Passeport в такси я забыла».
«Откуда ты в такси бежала?» —
«Ах, Limonoff я посещала!»
 
 
«Скандал! Такого старика!
Тварь! На колени падай ниц!
Отставив пару ягодиц.
И я побью тебя! Слегка…»
 

«Я помню Парижа ликующий лай…»

Н. М.

 
Я помню Парижа ликующий лай,
У Трокадеро песнопения,
И Башни Эффеля, иди выбирай
Ты угол кромешного зрения.
 
 
Матросы, туристы, продажа воды,
Улыбки, по ветру летающие
Мы были тогда веселы, молоды,
И будущего алкающие
 
 
И вот это будущее пришло…
Зачем мы его вызывали?
И снегом мне голову залило,
А Вас в крематорий забрали…
 

Кастелло Сент-Анджело в Риме

(воспоминания)

 
Здесь полз по крыше Казанова,
Была она тогда свинцова,
Здесь из тюрьмы он убегал,
Свинец горячий обжигал
Любовника уже больного
Бежал из замка Казанова?..
Нет, Бенвенуто здесь сползал!
Конечно, Боже мой, Челлини!
То он из замка убежал
Под струнный цокот мандолиний…
Гудел тысячелетний Рим,
Вино открыли по тавернам…
Приятно предаваться сквернам
Нам, Бенвенутам молодым…
 
 
Их символизм заметил хоть я!
Стоят внизу там, далеко,
Бабушка – чёрные лохмотья,
И девка – белые трико…
Два параллельных, что ли, мира?
Один в другой не заходя…
Старухе – холодно и сыро.
А девка – выпятив грудя —
Гудит жарой младого тела,
Кипящий выделяет пар
Старуха чёрное надела,
И в крематорий едет стар…
 

Вид из окна

 
А девка двигается к парню,
Который ждёт её урча,
К нему, к нему, скорей на псарню,
Чтоб быть любимой хохоча…
 
 
Философ синего рассвета,
Поставлен я, как педагог,
Глядеть на их несходство это,
Двух поколений… и эпох.
 

Фея племени dog

 
– Сотнями пламенных языков лижет раны она,
И нас исцеляет её слюна!
– Она нам даёт повыть на луну,
Когда выходит луна!
– Она исцеляет собачью спину,
Когда спина ранена!
– И если ты спишь на морозе, в ночь,
И не уследил, подмёрз,
Она приходит тебе помочь,
Вылизывает твой ворс!
– Сама она не собака, она
И не выглядит как луна.
 
 
Она как волчица в двадцать локтей
И не любит она людей!
– На шее её черепа детей,
Цветы растут из ушей!
– Орхидеи свисают ей на зрачки,
Лилии на груди!
– В шерсти её поют сверчки,
Lundi, mardi, mecredi…
– В красных её глазах – Love,
Она – фея племени «Dog».
– Нас ласкает, когти свои убрав,
Она, может, собачий бог!
 

«В газонах, лишаями, снег…»

 
В газонах, лишаями, снег
Лежит с утра. И страшно скучно
Средь металлических телег,
Несущихся куда-то кучно…
 
 
Зачем цивилизаций гроздь
Созрела до такого Ада?
И первый выкованный гвоздь
Привёл нас всех, куда не надо…
 
 
Москва, большая, холодна,
Скопление бараков длинных,
Завоевателей пустынных
Не привлекала, нет, она
 
 
Буонапарт сюда пришёл,
Чтоб в Индию потом спуститься
А неприятельский монгол
Мог в самом деле заблудиться
 
 
Степь в это место привела…
Снега, тоска, и только боги
Глядят из каждого угла,
Как многоножки многоноги…
 

Думаю о девках

 
Я думаю о девках и хожу
Во всю длину ночной моей квартиры,
Как я с азартом девке засажу…
И здравствуйте, о знойные Каиры!
И здравствуйте, горячие Багдады,
Что обещают сдвоенные зады!..
 
 
Я думаю о девках молодых,
Бока угрюмых кобылиц седлаю,
Хожу, ночную пыль собой пугаю,
Умело, с ходу взнуздываю их,
Себя в их жаркий horror погружаю…
 
 
Что лучше девки в жизни может быть?
Нет, ничего с ней, нежной, не сравнится,
С горячей с ней, закрытою… Открыть!
Спеши! Спешу моллюском насладиться…
 
 
О мякоть! О, живот! О, два плода!
В моих руках она поёт и стонет…
«Иди оттуда! И беги сюда!»
Сейчас себя передо мной уронит…
 
 
И вся дрожит, и вся, как карусель,
Хмель головы, летаю вверх ногами,
Переплетён я осьминогом с вами,
Как палуба вздымается постель…
 
 
Я думаю о девках «Как плохи!
Ужасны! Отрицательны! Неверны!»
В крови по локоть две твоих руки…
Отверстия доступные для скверны…
 
 
Я думаю о девках… Ночь. Проспект…
Внизу одна из них в луне шагает,
Я крикну ей: «Сюда иди, объект!
Тебя поэт здесь, наверху, желает!»
 

СССР – наш Древний Рим (2014)

Агрессивные и злые

Выйдя на свободу из лагеря летом 2003-го, я обнаружил, что на меня набросились (как подлинная стихия – как вода или огонь) стихи.

Я не пишу моих стихотворений. Это они мною пишут, подчинив своей воле, агрессивные и злые.

И делают это упрямо и настойчиво. «СССР – наш Древний Рим» – уже шестой по счёту сборник стихотворений после выхода на свободу.

В нём – тревоги, воспоминания, фантазии, исторические размышления и реминисценции. Стихотворная стихия бросает меня куда хочет и во времени, и в пространстве.

СССР, Европа, Византия, средневековая Германия, Сирия, Париж, Порт-о-Прэнс (Гаити), Британия, Петербург, Древняя Иудея, Китай, Ближний Восток, Молдавия, Нью-Йорк, Самарканд, Италия, город Энгельс Саратовской области, Украина, Кронштадт, деревня в Ульяновской области, Гималаи, Алтай, а то и вовсе Бездна Хаоса, где носятся «как яйца твёрдые, планеты»…

Стихотворная стихия заставляет меня разговаривать с мёртвыми так же просто, как с живыми.

В результате эта книга, мой интерактивный сон, моё видение, мой кошмар, получилась ещё и эмоциональным портретом меня, каким я оказался в 2012 и 2013 годах.

Сейчас я уже другой.

Эдуард Лимонов

СССР – наш Древний Рим

I

 
СССР – наш Древний Рим!
Над нами нависает хмуро,
Его тверда мускулатура.
И мавзолей – неистребим!
Его зловещи зиггураты,
Его властители усаты,
И трубки дым неумолим,
СССР – наш Древний Рим!
 
 
Патриции, диктатор, плебс…
Чьи триумфаторы могучи,
Чей Jupiter грозит из тучи
О, как бы он бы к нам не слез!
Помпей, и Берия, и Сулла
И Сталин Троцкого прогнал
В изгнание – как ветром сдуло!
И Троцкий в Мексике пропал…
Мы к Гитлеру в Берлин входили,
Как в Карфаген, разя слонов,
Поджилки им мечом рубили,
Насилуя германских вдов…
 

II

 
СССР – наш Древний Рим,
Плебеи с ружьями в шинелях,
Озлясь, историю творим,
Нашлёпки снежные на елях…
 
 
Германию схватив за грудь,
Свалила на ковёр Россия
И перья тряс из Одиссия
Скуластенький какой-нибудь,
 
 
Монгол с задумчивым блином
Лица из жёлтой терракоты,
Мы все римляне, и сойоты
Нас станут воспевать потом…
 
 
Где Петербурга желтизна
И крыш пруссаческая зелень
Любезна Бисмарку она,
И Фриц с Россией неразделен…
 

Валентине Матвиенко

 
Женщины с мужскими голосами,
Крупные, бокастые премьеры
С крашенными густо волосами,
Наглы и грубы как офицеры.
 
 
Утюги, тяжёлые бабищи,
Сходные по силе с битюгами.
Нет у них ножей за голенищем
Но обезображены усами…
Ходят, как тяжёлые коровы,
Прочности паркетов проверяют.
Да, они, конечно, нездоровы…
Мышцами, однако впечатляют…
 

«Бандитский лагерь низкорослый…»

 
Бандитский лагерь низкорослый
Ежи седеющих голов,
Здесь каждый зэк стоит – подросток,
Здесь всякий молод, нездоров…
 
 
Печёт их солнце на рассвете,
И на закате их печёт,
Они все лёгкие, как дети,
Поскольку вечно на диэте —
Ни грамма жира не растёт…
 
 
Придут поспешно офицеры,
Их сосчитают, и уйдут.
Постны, хмуры и грязно-серы,
Они стоят, сирены ждут
 
 
Завоет скорбная сирена,
Рассыпятся бедняг ряды.
Их приняла иная смена —
Ну, если образно, замена:
«Ежов» сдал пост для «Ягоды»
 

«Нет ничего… Бессмыслен щебет детский…»

 
Нет ничего… Бессмыслен щебет детский,
Родителей столовая возня,
Как взбунтовавшийся орешек грецкий,
Несётся шар земной, неся меня…
 
 
Ад ледяной, и жаркий Ад огня…
Как яйца твёрдые, планеты
Несутся, свои оси наклоня,
Сквозь и метеориты, и кометы…
Нет ничего – ни злобы, ни любви
И только мира жалкий подоконник,
Где как цветок стою я, жизнь прерви!
Ты, случай! И себе не назови!
Мгновенно так,
как взмахом сабли, конник!
 

2012-й

 
Две тыщи двенадцатый! Ну, выходи!
Сейчас посчитаем с тобою,
Кого мы пригрели на тёплой груди,
Какому зловещему строю,
Мы не преградили змеиный их путь.
Сейчас мы врагов посчитаем!
И тех, что друзьями нам лезли на грудь,
Но Каины стали, узнаем!
Две тыщи двенадцатый, потен и зол
Он лезет в дверную щёлку.
Найдётся на нас аккуратный Мавзол,
Без внутренностей на полку,
Истории свалит, лежали чтоб мы
Один, – Эдуард Великий,
В гробу лакированном из хохломы
Иль купленным в шведском их Ikey
…………………….
Здесь небо неяркое, холоден свод,
Невест не спеша выбирают —
Не скифы, но финны, угрюмый народ,
Хоть «русским» себя называют.
Отсутствует тот же у них хромосом,
Что у могикан с ирокезами.
Напившийся водки опасным бесом
С гранатой бежит и обрезами.
 
 
Две тыщи двенадцатый, нас рассчитай
На мертвых и на живых!
Одних съевропей, а других окитай!
И плюх, и бум-бум, и колых…
 

«Итак, мой друг, мы терпим крах…»

 
Итак, мой друг, мы терпим крах,
В кромешном утреннем тумане
Как девочка, кричащая в горах
То «тётя Надя!» то «тётя Аня!»
 
 
Как девочка, отставшая от группы,
Ей со скалы видны бараньи трупы,
Ей страшно так!
Остаться черепом в предгориях Алуппы,
А над тобой – зловещий Аю-Даг…
 
 
То тётю Аню окликают,
То тётю Надю назовёт.
Весной здесь кости собирают
Туристов, выпавших в пролёт.
 
 
Ущелья дно здесь каменисто,
Покато, но искривлено.
«Ущельем мёртвого туриста»
Народом прозвано оно…
 
 
И мы, мой друг, как та девчонка,
Блуждаем, бегаем, зовём.
А снегу много, льда лишь плёнка
И за туманом ждёт фантом…
 

«Я не владелец ничего…»

 
Я не владелец ничего,
Я лишь отец мальца и крошки.
Фифи приходит, выгнув ножки,
Партнёрша тела моего.
Я – нож для её круглой ложки,
Я – лунки её злобный кий,
 
 
Я узкоусый хан Батый,
Вспоровший внутренности кошки…
 

Анатомия героя

 
Ужасный череп шишковатый,
Такой израненный и злой
Как будто страшные солдаты
В футбол играли головой.
 
 
Нога отвратна – до колена,
Осколки, оцарапав всю,
Ей перебили жилы, вены…
Как карта острова Хонсю,
 
 
Ты смотришься, нога героя…
Зубов отсутствует штук шесть
(Но нету, Боже, геморроя,
И член серьёзный ещё есть!)
 
 
Но, перейдём к груди. В ней астма.
Приходит, впрочем, не всегда…
Вам, в общем, стало уже ясно
Что чуть коптит моя звезда…
 
 
Однако мозг мой не натружен,
Четыре сотрясенья пусть.
Ещё я дважды был контужен,
Однако прочь пошла ты, грусть!
 
 
Придёт вот девка молодая
И всеми этими… изъян
Дразня, прельщая и пугая,
Восторжествую, словно хан…
 

«Мир приключений узкоглазых…»

 
Мир приключений узкоглазых,
Стоящий к Западу спиной,
Монгол с таинственной чалмой,
В лазурном небе водолазы,
 
 
В скафандрах, с шлангами петлёй,
Проносятся, как злые духи,
Как бесы мчатся над землёй,
Страшны, смешны, и многоухи…
Бездонный Хаос населён
Метаном, скалами, огнями,
Планетами иных времён
И молодыми валунами…
 

Европа спит

 
Европа спит и чмокает во сне,
Ей в плоть сухую врезалась пижама,
Европа спит, немолодая дама,
Очки на стуле, предки на стене…
Из орд германских, франков, визигот.
Из англов, саксов, крови с алкоголем,
Был создан твой ублюдочный народ
Насильственно держащий под контролем
Всю сушу, а ещё пространство вод…
Растения политы. Пол метён,
Ни пятнышка на потолке от мухи.
И шелест, алых, с свастикой знамён
Не потревожит сон сухой старухи…
Забыла, как была она пьяна,
С нацистами весёлая, лежала…
(Эсэсовцев не помнишь имена?
Не помнишь, для них ноги раздвигала?)
Лишь помнит, что «Капут!» она кричала,
Когда была проиграна война…
Европа спит, но турки в чайхане
Сговаривались тихо до рассвета,
С арабами участвовать в войне,
Джихад в Берлине завершить до лета…
Над белою Европою луна,
Как символ бед и атрибут сражений,
 
 
Аукнется ливийская война,
Откликнется сирийская война,
И турки и арабы до пьяна
Читают прейскурант вооружений…
Европа, сука старая, сопит,
На ухо съехал чепчик протестантский,
К утру придёт партнёр американский
И на войну с Ираном пригласит…
 

Они

 
Хмуро было в Париже,
Желтел по садам песок,
С женщиной шёл я рыжей
В самом начале, ad hoc…
 
 
Птицы вечерние пели,
Нервно звучали, вразброд.
Было всё это в апреле,
«Рыжая, стой! Дай рот!»
 
 
Вонью несло помады,
Пудрою, плюс алкоголь,
Были мы жизни рады,
Что как зубная боль…
 
 
Помню, у Пантеона
Я ей спустил чулок,
Гладил рукою лоно,
Молод и одинок…
 
 
Птицы уже молчали,
Вне фонарей, в тени,
Долго друг друга мяли
Я, и она, они…
 
 
Нет, не цвели каштаны…
Или уже цвели?
Зубов твоих, о капканы!
Глаз твоих, о нули!
 

«Март ледяной. Знамён суровых шелест…»

 
Март ледяной. Знамён суровых шелест,
Диктатора продолговатый гроб.
Его Асгарты ожидает прелесть,
Где рядом Один бы уселся чтоб…
 
 
Март ледяной. Их бог его сажает…
И Сталину смеётся сквозь усы,
Кумысу козьего доверху наливает,
Свинины отрезаются кусищи и кусы…
 
 
Март ледяной. Поверхности сияют
Небес кубы. Пространства океан
Друг к другу головы согласно наклоняют.
Их Один бог. И Сталин наш тиран.
 
 
Валькирии с огромными глазами
Стоят не шелохнувшись за дедьми,
И трубки возбуждающий дымок
Двоих окутал, там где только мог…
 

Двадцатый век

 
Я там жил и копошился
Маленьким червём,
Продвигался и учился,
Мокнул под дождём
Отупев от свежей булки
С русским молоком,
Ковыляя в переулке,
В школу шёл, как гном.
И немытые воняли
В нос учителя,
И планеты по спирали
Двигались, юля.
Умирал товарищ Сталин,
Готвальд умирал,
И Морис Терез притален
В клубе выступал.
 
 
Имре Надь чудил с друзьями,
Венгрия бурлит,
В танках, двигаясь рядами,
Русский победит…
Но растительные силы
Протыкали снег,
В школе нудные зубрилы —
Шёл двадцатый век…