Читать книгу: «Полное собрание стихотворений и поэм. Том IV», страница 5

Юбилей

 
Над нашим юбилеем – свет,
Восток алеет не напрасно,
Так вспомним их, сквозь толщу лет
В день замечательный и красный.
 
 
Бурыгин, Гребнев и Червочкин,
Золотарёв, Страдымов, Соков, —
Идут таинственной цепочкой
По снегу, каждый – чёрной точкой,
В страну восходов и истоков…
 
 
Их поразительный парад
Погибших за судьбу народа
Величественней год от года,
Страшнее каждый год подряд…
 
 
Над нашим юбилеем – снег,
Скупой, сухой и чем-то хмурый,
Он – родственник снежинок тех,
Когда мы все прощались с Юрой
 
 
Нас никогда не усмирить,
Мы будем страшными и злыми
Летать российскими святыми,
Коль враг сумеет нас убить…
 
 
Победа будет всё равно!
Пусть Родина сейчас надменна,
Она же примет нас смиренно,
В слезах, коленопреклоненна,
Как мать, признавшая сынов!
 

«О, как же дети монотонны…»

 
О, как же дети монотонны!
И как скучны они, ей-Бог!..
Куда как лучше многотонный
Со дна восплывший осьминог.
 
 
Он двигает клешни-плутархи,
Он ударяет в нос чернилом,
Его ловили патриархи,
В Завете Ветхом уже был он…
 
 
А что ребенок – обезьянка?!..
Нелепый получеловек…
Мне интереснее из танка
Из люка вылезший узбек…
 

Несовершенство женщин и властей

 
Несовершенство женщин и властей,
Их злобные и глупые натуры,
Ох, не сносить героям всех костей!
Им не поможет цвет адвокатуры…
 
 
Нам камуфляж из розовых плечей
И лоскутков материи на чреслах
Не заглушит зловония зверей!
(А людоеды разместились в креслах…)
 
 
У Вас такая жёсткая рука,
Пусть кажется лишь стебельком ленивым.
Вы – хуже палача из ВэЧека,
Мне ваших глаз двухцветные оливы
 
 
Переупрямить и переломить,
Нет, никогда, зверёк, не удавалось!
(А власть въезжает в Кремль руководить
Под общую тревогу и усталость…)
 

Подвал

 
Пройдём вдоль сыростей сухих,
Гидроцефальных головастиков,
 
 
Котов оскопленных, котих,
(Вот весь в шерсти, ползёт он лих…)
В Подвал, весь полный жутких свастиков…
Где каждый хилый малолет
Мечтал о Дойчланд старых лет,
Штурмовиком шёл драться весело,
Мечтал погибнуть Хорстом Весселем…
Баранки в лужицах мочи,
Мочой воняют кирпичи,
Но ты, подвал, с свободой дружен…
Здесь был мальчишка осупружен,
Играя с девкой во врачи…
(А девки мякоть горяча!
Играй, играй с ней во врача!)
Здесь «мама», «жопа», «Света», «.уй»,
Дыра со знаком восклицательным,
Так на колени! И целуй,
Целуй стену с лицом мечтательным!
Подвал – ты родина мальчишки,
А не отец, и мать, и книжки!
И вот, оставив мерседес,
Сюда вошёл, как в дикий лес,
Мужчина в бабочке и смокинге.
И, Господи, в каком он шокинге!
И чётки он перебирает,
И, улыбаясь до резцов,
Он ходит здесь, в стране мальцов,
И всё вздыхает он, вздыхает…
 

Акулы нападают на купающихся туристов

 
Египет. Туристы. Акула.
Туристы. Египет. Вода.
Из Красного моря надуло
Могучих акул стада.
 
 
И кушают пенсионеров,
И, кровь их всосав как компот,
Германских и русских старперов
Акула немножко жуёт…
Обглоданные как куры,
Беспомощные старики.
А нечего ездить здесь, старые дуры!
И старые дураки!
Как блохи скача по планете,
Губители почвы и вод.
Спасибо акулам на свете.
Туристам, ну что ж, не везёт…
 

«Межрасовый секс»

 
О, жёлтая зима, как слёзы мавра,
Катящиеся вдоль московских щёк!
Арап со скальпом, резаным из лавра,
Приди, о Пушкин, и уйди ещё!
 
 
На мглистую табачную сонливость
Его горячих абиссинских глаз,
Наташи, белой, молодая живость,
Привыкла отвечать не два, не раз…
……………………..
Все остальное, в дебрях Интернета,
Под рубрикой «межрасовый порно»
Узнать об отношениях поэта
Легко и даже может быть смешно…
 

«Я блаженно поскучаю…»

 
Я блаженно поскучаю
В этот день с самим собой.
У окна я помечтаю,
Глядя в город ледяной.
Повздыхаю о мадоннах,
Шлюх знакомых вспомяну,
 
 
Что в страстях я многотонных
Ужасающе тону,
Я признаю и вздохну…
Вспомню позы, вспомню складки
Увлекающих одежд,
Неустанных шлюх повадки,
Сиськи девочек-невежд,
Простофиль в любви науке.
Был забавно неуклюж,
Начинающие суки,
Ваш дебют. А ныне муж
Тискает в чаду квартиры
Ваши сиськи, ваши дыры,
Неумелый, как студент…
И недолог инцидент…
Я блаженно проскучаю
Целый день с самим собой.
Имена повспоминаю,
Покачаю головой…
 

«Всё в этой жизни парадокс…»

 
Всё в этой жизни парадокс
Отец с конвоями в Сибири…
Бродвейский лоск,
Нью-йоркский кокс,
Гантели, автоматы, гири.
 
 
Парижа пузырьки со дна,
Зелёной Сеной ошампанен…
Балканы. Сербия. Война,
Где пулемётами изранен…
 
 
Лежал воинственен и дик
Сараева разбитый остов.
Из ран сочащихся гвоздик
Нам было сосчитать непросто…
 

Бонд… Джеймс Бонд…

 
Стояли миноносцы тесно
На рейде (Аден? Джибути?),
Где два матроса неизвестных
Нам удивились по пути…
 
 
Красотки чёрные, щеками
Пылали алыми как мак,
И кок с льняными волосами
Рубил на палубе форшмак.
 
 
В иллюминатор толстым слоем
Впивался солнца жирный блин.
И неудачно, геморроем,
Был болен доктор Сухомлин…
 
 
Красотка, бледная шпионка,
И мальчик, молодой шпион,
В каюте, что за стенкой тонкой,
Совместный издавали стон…
 
 
И Морзе стук в радиорубке,
И Джеймса Бонда каблуки,
Носили дамы мини-юбки,
А сэры – длинные носки.
 
 
Тогда подтяжки облегали
У Бонда долговязый спин,
И «Астон-Мартины» шуршали…
(Не Лады жёлтые Калин)…
 
 
Красотка, бледная шпионка,
Стоит на палубе одна.
И вот теперь болит печёнка
У доктора Сухомлина…
 
 
На рейде багровеют флаги
Советских, вражеских судов.
У Бонда, жирного бродяги,
Ни бороды нет, ни усов…
 

В спецприёмнике

 
Холодные монастыри
И тюрьмы ледяные.
Смотри, смотри, смотри,
Что у тебя внутри,
И совершай гримасы злые.
 
 
Ты – заключённый number one,
В углу лежащий на матрасах.
Читаешь Золотой Коран
При мытарях и лоботрясах,
А конвоиры – в серых рясах…
 
 
Ты – заостренное бревно,
По рукоять в Россию вбитый
И никогда ей не забытый,
Ты будешь, парень, всё равно.
Пусть холодно здесь и темно…
 

Хадис

 
Там далеко, на пламенном Востоке,
Где слитки золота мясисты и глубоки,
Среди цветов и розовых собак,
Образовался зыбкий Мангышлак…
 
 
В клубах волнообразного гашиша
Вот минарет – лазоревая крыша.
На чайнике веков, на темени Аллаха,
Кипит Восток, и набекрень папаха…
 

Электронные пантеры

 
О, как пустынны наши скверы!
В них эха нет, сколь не кричи.
Фонтаны брызжут, светло-серы,
И бьют холодные ключи,
Да электронные пантеры
Безмолвно прыгают в ночи.
 
 
В садово-парковых ансамблях
Живет, свирепствуя, душа
Хачатуряна, «Танец с саблей»
Там исполняют не спеша.
Поскольку это быстрый танец,
Ты понимаешь, иностранец,
Взялся чужое исполнять
Не должно «немцам» доверять…
Видны в деревьях джентльмены,
Под ручки водят квёлых дам.
Прибыв с окраин Ойкумены,
Здесь каждый – Воин и Адам.
В великой тьме тригонометрий
Светится сад, светится сквер.
И на трапециях, при ветре,
Глаза светятся у пантер…
 

«Столь отвратительный пейзаж…»

 
Столь отвратительный пейзаж,
В so called Родине-России,
Мне должно вытерпеть. Осилю?
А что ты, Родина, мне дашь
За изнурительный пейзаж?..
 

Сооруди мне, мамка…

 
Сооруди мне, мамка, винегрет,
Да положи мне парочку котлет,
Пойду я, Эдик, солнышком палимый,
В мой цех литья, которого уж нет.
Пусть надо мной порхают херувимы.
На тот завод, который весь ушёл
Сплошным массивом в прошлое густое,
Я пошагаю как усталый вол,
Вспахавший поле твёрдое и злое…
 
 
И мамка улыбается: «Держи!»
Иду с авоськой и безумно рады
Мне звери: мыши, кошки и ужи,
И даже львы с цементной балюстрады,
Что охраняли в Дом культуры вход…
Меж львов вхожу и просто поражаюсь —
Весь салтовский исчезнувший народ
Собрался там… Дивлюсь… и просыпаюсь.
 

«Железные руки мороза…»

 
Железные руки мороза
Россию схватили опять,
И солнца холодная роза
Над городом встала сиять…
 
 
Попадали камнем вниз птицы,
Замёрзли во сне воробьи,
Как газ, продолжают сочиться
Мороза густые струи…
 
 
Зачем мы живём здесь упрямо?
Не лучше ль пожитки сложить
И к родине тёплой Адама,
К Евфрату и Тигру спешить…
 

Верлибры

I

 
Хорошо быть Великим Кормчим,
Хоть каждый день ешь себе рыбу,
Обсасывая косточки…
Зато столько раз могли убить, но не убили
Прошёл весь Великий поход и ни одной царапины
Любимые книги, правда, пришлось оставить
В одной был засушен цветок провинции Гуандун,
Сентиментальная память об актрисе с косичками.
О, актриса с косичками, похожая на лисичку,
Из провинции Гуандун!
 
 
Под окном – маисовое поле,
В императорском дворце
Смотри сколько хочешь в шевелящийся маис
Из окна дворцового павильона.
О Великий Кормчий, состарившийся стручок фасоли,
Ты богат!
Хоть каждый день ешь свежую рыбу,
Рыбу с красной фасолью,
Красную фасоль с рыбой
Из провинции Гуандун…
(После войны мы ели фасоль с луком
И с постным маслом,
Больше ничего не было в продаже
В освобождённом Харькове.
Фасоль почему-то была…)
 

II

 
Неудавшиеся путчисты,
Капитан, ушедший из армии с треском,
Отсидевший в тюрьме начальник разведки,
С виду – обыкновенные старики, но трагические фигуры.
Профессор экономики – бывший глава мятежа…
 
 
Нет, я не смог вас выдержать долго,
Я убежал после торжественной части,
Я не могу видеть сотни стариков сразу,
Я могу принимать их только по одному, порционно…
Старики все равно пахнут смертью,
Даже если это – трагические старики…
 

III

 
Раньше умывались в фаянсовых вазах,
Изображавших императоров Священной
Римской Империи,
Девушек-прорицательниц с распущенными волосами,
Пастушков, подкрадывающихся к пастушкам,
Чтобы извлечь у них между ног искры…
Такова была умывальная культура…
Мыло делало воду мутной,
 
 
И можно было увидеть в глубине чертей…
– Герр Бетховен, пожалуйста, умываться и бриться! —
И нужно было толкнуть его в бок локтем,
Потому что, как известно, он ничего не слышал.
Героическая симфония стучала у него в голове
Швейной машинкой жены лакея,
Зашивающей панталоны мужа,
Ставящей заплату на ягодицу…
– Герр Бетховен!—
И можно было угадать в глубине чертей,
В глубине фаянсовой вазы,
В мыльной воде, герр Бетховен…
 

«Ты обладаешь девкой стоя…»

 
Ты обладаешь девкой стоя,
Ведь девка – существо простое,
Вечерний час вдоль девки льётся,
Она и стонет, и трясётся,
Тебе – мужчине отдаётся…
 
 
Кишка у девки горяча,
И ножки пляшут ча-ча-ча.
 

Дон

 
Река лежит как макарона,
И начинается узка,
Преодолеешь в полплевка
Верховья Дона.
Но разливается на юг
Казаку забубённый друг,
Вода мощна и непреклонна
В низовьях Дона.
В Старо-Черкасской русский род
Как в старой опере живёт.
С монастырём подворье дружит,
Ему музеем верно служит.
 
 
Над камышами – пароход
Россией-Родиной плывёт.
Здесь Разин был, и Пугачёва,
Здесь видели солдата злого.
 

«Выходит дама молодая…»

Ф.

 
Выходит дама молодая
В окрестностях шести утра
И, сапогами снег сминая,
Пересекает даль двора.
 
 
Я из окна смотрю, тяжёлый,
Как эта женщина моя,
Объект ещё недавно голый,
Взрезает волны бытия.
 
 
Японка? Или парижанка?
Не обернулась на окно.
Ну что же ты, взгляни, беглянка!
Как я стою, в руке вино
 
 
Зажато, красное, в бокале.
Стою я, старый самурай.
Идёшь ты, дама, по спирали,
Уносишь раскалённый рай —
 
 
Твой треугольник разозлённый,
Одетый в нежные трусы,
Зубастый, перенапряжённый
И чуть колючий, как усы…
 

Тост

 
Ну что ж, за девок и детей!
За пламенных вождей!
За смерть, засевшую в углу,
За гильзы на полу!
За «тёлочку», в зубах трусы,
За женских туфелек носы,
 
 
За белый зад, за тёмный взгляд.
Пусть «Очи чёрные» гремят…
И стонут пусть бойцы,
Что жизни порваны концы,
Но их хирург связал, еврей,
За спасших нас людей!
За устриц, что дрожат во рту!
За «выйти из тюрьмы»-мечту!
За автоматный дробный стук!
За внутренности сук!
Я подымаю свой стакан,
Известный старый хулиган.
Да здравствует! Да здра…
Великий Солнце, Ра!
 

Два трактора

 
Ну что ж, весна! День тёмный и мохнатый,
Без женщины, ее тяжёлых век…
Вне ног её (прекрасные канаты!)
Под юбкой две дыры, входыаптек…
 
 
День тёмный, удивительно тревожный.
Ах, лечь бы спать, но невозможно спать,
Чтоб ночь пришла, черна, как крем сапожный,
Чтоб ночь пришла, мне нужная, опять!
 
 
Без женщины, столь нервных окончаний,
Её всегда катящихся шаров,
Пластичных рук, шершавых сочетаний,
Без нежных шей, без пламенных узлов…
 
 
Два трактора в окне прилежно роют,
По жёлтой глине ползают босы…
Своим жужжаньем острым беспокоят,
Вертя в грязи колёса-колбасы…
 
 
Чего же ты, день тёмный и мохнатый,
Меня прижал у мокрого окна,
И я теку, столь плотно к вам прижатый?!
К двум тракторам. Без женщины. Весна…
 

«Я люблю твоё детское нижнее бельё…»

 
Я люблю твоё детское нижнее бельё,
И то, как ты заикаешься,
Люблю твои чёрные волосы —
Гриву кобылки,
Ты ведь маленькая кобыла, Фифи,
Разве не так?
Ну разве не так?
 

Берроуз

 
Сухопарую желчность Берроуза Вилли
Вы уже смаковали? Уже Вы вкусили?
С шоколадной коробкой сухого морфина
Ни за чем человеку его половина…
 
 
Продавцом без изъянов готового платья
Не готов его скромную руку пожать я.
Убивает жену, уезжает в Танжер,
Наркоман, джентльмен, сатанист, voyager,
 
 
Сухопарый, дощатый, худой, в плоской шляпе,
На диване, в кровати и в кресле-канапе.
Вилли! Вилли! Вставайте! Не спите, не спите!
Вам пора, электрический стул посетите!
 
 
У Берроуза старого стиля ботинок,
Нет шнурков, вместо них только жабры резинок.
Boys бегут с оглушительным криком «Ура!»,
И мачете, ножи, лезвия топора…
 
 
И мачете, мачете, мачете стальные,
Эти boys, эти юноши ледяные
Подъязычной таблеткой, уколом у локтя
Как и следом глубоким горящего когтя,
 
 
Вилли глазом вращает, зрачок, как юла,
И жена, распростёртая подле стола.
 

«Феллахи свергли фараона…»

 
Феллахи свергли фараона.
Каира тёмные сыны
Среди туристского сезона,
Как будто дети сатаны,
 
 
Стащили с трона Мубарака.
Зоологических богов
(Там Бог-шакал и Бог-собака)
Они не тронули, однако,
Не отвинтили им голов.
 
 
Феллахи поступили мудро,
Им надоел их фараон.
И вот, главу посыпав пудрой,
От власти отрешился он.
 
 
Найдут другого Фараона
Каира тёмные сыны,
Тутмоса или Эхнатона…
Из чувства мести и вины…
 

«Как иногда приятно есть…»

 
Как иногда приятно есть
Простую колбасу на хлебе,
И ожидать благую весть,
Не в Интернете, но на небе…
 
 
Бокал простейшего вина
Над Ленинским проспектом… В дали…
Мне длань Создателя видна
Все её дактило-детали
 
 
Вообразим, что некто худ,
И смугл лицом, и бел главою
На нас обрушит груду чуд,
Тебе и мне кивнув чалмою…
 

«Тушеобразен и свиноподобен…»

 
Тушеобразен и свиноподобен —
Вот бизнесмен российский словно Робин,
Не Робин Good, но грузный Робин Bad,
В лэндроуэре едет на обед.
 
 
Вот его друг – заморская свинья.
Вот его девка в коконе тряпья,
А вот его охранники-дебилы.
Что Ельцин с Горбачевым натворилы…
 

«Менты снуют в автомобилях…»

 
Менты снуют в автомобилях,
Уже над городом рассвет,
И никого из близких нет
Уже мне в этих Фермофилях,
 
 
Теснинах, то есть, городских…
Вот фонари погасли разом,
Гляжу вооруженным глазом
На панораму бед людских.
 
 
Двуногим смятая природа
Забита в камень и асфальт
Менты как грязная погода
Ментов апофеоз, гештальт…
 

«– Вам надо отдохнуть… – Мне надо отдохнуть…»

 
– Вам надо отдохнуть… – Мне надо отдохнуть?
В полях замученных пролечь мой должен путь.
Прогулок по лесам, которых не хватает,
Я должен совершить, где паучок летает…
Прогулок по земле, пропитанной бензином,
Иду я Бог-отцом на встречу с Богом-сыном.
А йодистый раствор, что воздухом зовётся,
Болезнетворных спор от тяжести трясётся…
 
 
Я, у кого из вен и брать не нужно сгустки,
Иду как гобелен и лаю по-французски,
Лежу как минерал на фоне Подмосковья.
Эй, Эдвард, генерал! Здоровья Вам! Здоровья!
 

«Конец апреля. Новый май…»

 
Конец апреля. Новый май
Мне дышит в спину глоткой свежей
До боли девку продирай
В её межножести промежий.
 
 
Конец апреля. Холодны
Ножи и вилки на балконе,
А на поверхности луны
Видны усы, как на иконе.
 
 
И борода его. Он худ,
Спаситель землю озирает,
На всех балконах съезд Иуд,
Спаситель видит их и знает…
 

«Сколько отправилось на тот свет…»

 
Сколько отправилось на тот свет
Очень серьёзных людей.
Нет Слободана со мной рядом, нет,
Переловили сербских вождей.
 
 
В холле гостиницы «Континенталь»
Рухнул мой друг Аркан,
В гневе черкает свой календарь
Шешель в тюрьме-капкан.
 
 
Я знал всех крупных bad boys, ну да…
А кого знаете Вы?
Ваши друзья? Ну таких стада…
А мои друзья мертвы…
 

«Пейзажа глубина была…»

 
Пейзажа глубина была, —
Кустов мохнатых беспорядок.
Ты рядом школьницею шла,
Неся и книжек, и тетрадок.
 
 
Гудели пчёлы тяжело,
И лепестки к ногам летели.
…Твои сандалики в апреле,
Когда немыслимо тепло…
 
 
Вся Украина в маргарине
И в масле плавала… Прошло?
Нет, не прошло, но в прорезине
Идёт кобылка всем назло…
 
 
Не школьница, но грациозна.
Она подпрыгивает и…
На круп её и пах серьёзно
Взглянули мрачные вожди.
 

«Пока ты молод и здоров…»

 
Пока ты молод и здоров
Ты держишь девку и собаку,
Гуляешь с ними средь кустов.
Нередко затеваешь драку.
Но попадая девке в пах,
Вдруг ощущаешь перемену:
«Ну как же дикий зверь запах!
Рывком сейчас тебя раздену
Не как Прекрасную Елену,
Но шлюху как на трёх гробах!»
Перекрестились два пути,
Два существа дрожат согласно
Собаке должно в дверь скрести,
Тебе – подмахивать мне, ясно?
Я, коль не молод, хоть здоров.
Приходит девка по субботам,
 
 
Ты к ней бросаешься багров
И предаёшься тем работам,
От коих твой пылает хвост.
И чудодейственная сила
Вдруг поднимает твой нарост,
И лучше всех сейчас нам было!
 

Блик-папка

 
Я садился моим деткам в волосёнки,
Я их ласково и нежно целовал.
Поливал медовым цветом их глазёнки,
Я им утром их реснички щекотал…
 
 
Путешественник внимательных флотилий,
В моём мире и бесплотном, но густом,
Я хотел, чтоб мои детки ощутили,
Это я – тепло на лобике крутом…
 
 
Сквозь пространство древних лет от Гильгамеша,
Через булькающих сотни языков,
Через Индию, сквозь штат Уттар-Прадеша,
Прилетал к вам вечный папка в пене снов…
 

«Все твои страсти, девка, – три кишки…»

 
Все твои страсти, девка, – три кишки.
Могло быть шесть, могло быть и побольше,
Куда вставляют трости мужики
И где тот пан, у кого трость как в Польше.
 
 
Все твои страсти, девка, – предъявлять
Твой розовый отверстие для входа,
Что мамка завещала охранять
От всякого прохожего народа…
 
 
От этого ты лезешь на рожон,
Тебя до слёз мужчина вдохновляет,
Измята вся и выжата, твой стон,
Однако ещё большего желает…
 

«Ряд печальных расхождений…»

 
Ряд печальных расхождений
Между духом приключений
И способностью их жить.
Вот что может наступить,
 
 
Если возраст стал тяжёлым.
Потому ты торопись!
К девкам страстным, девкам голым
Угрожающе тянись…
 

«Небес от виртуальных, чёрных…»

 
Небес от виртуальных, чёрных,
Пронзённых взорами учёных,
Мыслителей, святых пророков,
С тяжёлым лбом владивостоков,
 
 
От этих пожилых небес
Вдруг отделился с рёвом бес,
Крылами чёрными захлопав,
Обрушился он на холопов.
 
 
Через небес пергамент старый
Других вселенных видны пары,
И тройки, и большие ямы
(Бледнейте в гробах, мандельштамы!).
 
 
Кричит парнокопытный бес,
На самый свод небес залез.
Клюёт разгневанного Бога,
И туч сгущается берлога…
 
 
На самом деле в чёрных дырах
Зрел отрицательный заряд,
Нам (Стивен Хоукинг!) говорят
Об этих дырах как вампирах,
 
 
Хрустят вселенные в зубах,
И не успеешь даже «Ах!».
 

«Я, овеваемый тюрьмою…»

 
Я, овеваемый тюрьмою,
В стране тяжёлых, вязких каш —
Нимб над священной головою,
Жил средь воров, Серёг и Саш.
 
 
Жил как зелёный Бодхисатва
И медными руками ел
Затем, надёжно и бесплатно,
Внезапно полностью прозрел…
 
 
Там сквозняки тюрьмы простые
Меня трепали словно куст,
И молодые часовые
Светились лицами искусств.
 

«По Петербургу густо-жёлтому…»

 
По Петербургу густо-жёлтому
Ты, Достоевский лысый, шёл к кому?
 
 
Ты, Гоголь, от кого бежал?
Литейный в ужасе дрожал,
 
 
И Лиговский, закрыв лицо руками,
Ты оросил проспект слезами…
 
 
В ночной Исакий Гумилёва,
Поверив в Ставке Могилёва,
 
 
О Николай, ты стал кровав!
Был ВЧК при этом прав…
 

«О длинноносые мужчины…»

 
О длинноносые мужчины!
О гауляйтер Польши Кох!
Их грузные бронемашины
Германских полевых дорог…
 
 
Прорубливая меж Силезий
Мечом, что метит в Кёнигсберг.
И вот орда германцев лезет,
Пересекая вены рек…
 

«Как молодая игуана…»

 
Как молодая игуана,
Как пожилой Чуфут-Кале,
Над Ленинским проспектом рано
Сижу, шершавый, на скале.
 
 
Спешит Фифи в железный офис,
Её энергий тёмных гроздь
Желает выпрыгнуть вдруг off из
Куда вонзался злой мой гвоздь…
 

«Вот кинооблик Императора…»

 
Вот кинооблик Императора,
Безвольного, женой зажатого,
Показывают в Могилёве,
И всё уже на честном слове,
 
 
И вниз Империя обрушивается,
И армия в царя не вслушивается,
И к Ленину бегут солдаты,
И Троцкому они придаты…
 
 
А Алексей-царевич, сын,
Теряет кровь как керосин,
Всё бледный бродит и лежит,
Над ним Распутин ворожит,
И жёлтая жена царя,
Что по-немецки говоря…
 
 
Такая вышла кинолента
О жизни в сердце континента…
 

«Криптид в составе «Точки.ру»…»

 
Криптид в составе «Точки.ру»,
Где птеродактили в Перу
Летают, зубы обнажая,
Драконы жёлтого Китая…
 
 
И птерозаврами кишит
Известно, Замбия ночная,
Там «конгамато» пролетит,
Зубами острыми зияя.
И, ужасами искажён,
В воде французик бледнолицый
Глядит наверх, заморожён,
В того, что принял он за птицу.
 

«Прекрасных девок нежные тела…»

 
Прекрасных девок нежные тела
(«…Распутница! Психея! Маргарита!»),
Как Беатриче Данте повела
Меня к окну, окно было открыто.
 
 
И, оттопырив кобылиный круп,
Как ты, о моя тонкая, дрожала!
Уверен, что слюна из твоих губ,
Пусть я не видел, но она бежала…
 

«Как жаль, что войн в Европе нет…»

 
Как жаль, что войн в Европе нет,
В проливах не всплывут подлодки,
Тяжеловесны и коротки,
Сигарной формы, ржавый цвет…
 
 
Германский офицер с усами
Стоит на палубе, и нас
Рассматривает он «цейсами»,
Интересуясь: «Was ist das?»
 
 
А мы, селёдкою пропахли,
Стоим в тяжёлых свитерах
Фрицы в подлодке своей чахли,
А мы прогоркли на ветрах…