Читать книгу: «Анцерб», страница 2

– Давай оставим на вечер беседы, у меня работа простаивает, нужно покрывать грунт и…

– Кофе, дорогая леди, не терпит отлагательств! Да и я не выдержу до вечера интриги о твоем новом знакомом. Работа подождет.

Харрисон. °18-1-11

Наконец бумаги подписаны и предпоследний этап переговоров завершен – почти финальная точка в официальной причине прибытия Харрисона в столицу Запада, – роль заместителя деда в его процветающем ресторанном бизнесе Хафнеру даже нравилась. Еще больше нравилось место для ресторана, выбранное Обергом. Заведение бывшего представителя чиновничьего аппарата будет располагаться в самом центре города, напротив администрации и (уже бывшей, в силу сокращения служащих) штаб-квартиры местных жнецов. Прекрасная локация, способная послужить целям "Анцерба".

Харрисон с видимым удовольствием вернулся в номер гостиницы.

Номер безликий и абсолютно чистый – в нем ни намека на истинные задачи мимолётного хозяина; ни единого крючка, за который могло бы зацепиться всевидящие око Трех или их ищеек, – а за окном солнце озаряло умытый легким весенним дождем город. Безмятежный. Почти даже дремлющий.

Взрыв "Спаркла" замяли за ночь. Уже утром новостные сводки гласили о том, что линкор планировался к уничтожению, а пойманные диссиденты ни кто иной, как отпущенный пару недель с психиатрической клиники пациенты, которых "на злодеяние и нарушение общественного спокойствия натолкнул рецидив их эмоционального расстройства". Никто не виноват. Ничто не ударило по состоянию правительственного круга. Взрыв – случайность, так удачно разрешившая "планируемую судьбу "Спаркла".

Оперативно и правдоподобно, увы.

Харрисон ослабил галстук, лениво опустился в кресло напротив панорамного окна. Машинально размял кисти, поправил массивный перстень на указательном пальце. Мысли мужчины неслись вниз, к оставленному у входа в отель терракотовому маслкару. К тому, что сокрыто в его тайнике – золоченые маски, надеваемые представителя "Анцерба", – к тому, что предстоит дальше.

Боевое крыло организации укрывало от ядовитого дождя Трех. Но достаточно ли оно прочно, чтобы пережить надвигающийся шторм?

Предыдущие годы, когда деятельность "Анцерба" была сосредоточена в руках Оберга и Харитины, опасность ощущалось не так остро. Более приглушённо, словно дальний, тревожный гул. Чета Авдиев рассудительна, в высшей степени прагматична. Одаренные стратеги, привыкшие выстраивать свои шаги с математической точностью, искусно лавируя между показной лояльностью к Трём и скрытым сопротивлением. И всегда то, ради чего организация создавалась, во имя чего функционировала, осуществлялось безукоризненно: помощь людям, оказавшимся в пасти правительственной кары. Методичное уничтожение точек базирования жнецов, казематов и камер допросов. Перехват захваченных людей и попытки скрыть невиновных, перевезти через внутренние границы, спрятать в укромных местах…

Подрывная деятельность началась позже. Когда Оберг познакомился с Иммануилом Грином, влиятельным бизнесменом (и Преступным князем) Перешеечной области, когда Харитина установила дружественную переписку с Вельдан Хорст (не просто женой Маркизуса Северных земель, но и значимым таможенным бароном). Когда самому Харрисону позволили непосредственно участвовать в жизни "Анцерба" и вербовать людей – и вместе с молодой бурлящей кровью в организацию пришли глобальные идеи.

Основатели ратовали за противостояние, а последователи жаждали борьбы. И когда Оберг представил "Анцербу" Харрисона, как равного себе, организация обрела новое дыхание – и это было дыхание желания мести.

Ни одна крупная демонстрация последних лет не проходила без участия "Анцерба". Ни одна диверсия не обошлась без их невидимого влияния. Сопротивление вдохновлялось стараниями тайного собратства.

Люди в один миг боялись и восхищались, остерегались непредсказуемых борцов и молились об их здравии. Корили организацию, когда гибли невиновные, но восхваляли, когда жнецы раз за разом не могли выследить подобных им теней – люди "Анцерба" растворялись в толпе, терялись среди улиц Земель, их взрастивших.

Терракотовый цвет, и до того любимый на Западе из-за местного фольклора и древних легенд, стал знаменем организации. Поддерживающие движение люди стали использовать оттенки терракоты чаще – незримая поддержка, неозвученное согласие. Трое многое могли запретить, но не в силах были уничтожить цвет. Да и не могли они точно отделить тех, кто использует его в знак сопричастности к неугодной организации, от тех, кто просто оказался под подозрением, не имея в использовании цвета никакого антиправительственного умысла.

Правительство не позволяло распространяться волнениям, фальсифицировало факты и скрывало истинное положение дел. За пределом Западных земель преступная группировка оставалась не более чем слухом. На Западе же слухи обращались в догадки и надежду.

Харрисон дотянулся до стационарного телефона. Взял трубку, ввел код, затем еще один, потом только номер. Бесчувственный голос заученно повторил условия междугороднего звонка. Где-то на фоне раздался почти неразличимый щелчок; заметить его можно только зная, что он есть – начало записи разговора, который затем попадет в бесконечную базу жнецов. Гудки.

Трое сами создали себе трех врагов: гражданскую войну на юге, сокрытое диверсионное движение на Западе и авторитетного лидера на Севере. Но, несмотря на всё, нельзя было не признавать силы и ума монархов. Они не просто удерживали власть – они олицетворяли её, не допуская малейших сомнений в своей непогрешимости. Их правление было подобно идеальной машине, которая продолжала безупречно работать, несмотря на любые внешние и внутренние потрясения. Образ спокойствия и процветания, создаваемый ими, казался настолько безупречным, что сомнение в нём становилось невозможным.

С появлением "Анцерба" для большинства граждан не изменилось ничего. Для тех, кто предпочел скрывать лица за золотыми масками организации, началась сложная и серьезная игра.

На кону – жизнь, а оступиться на игральном поле слишком просто.

– Алло? – девичий голос как бальзам на душу.

Напряженный Харрисон даже выдохнул мягче, бессознательно меняясь в лице:

– Малышка Ари, доброго дня! Прости, что не позвонил с утра; начали переговоры совсем рано и только освободились. Всё успешно, нам дали добро на открытие заведения, остаются формальности.

– Ри! – взволнованный голос сестры нежен. – Очень рада тебя слышать и узнавать с твоих уст приятные новости! Дизайн утвердили? Когда ты вернешься домой?

– Дизайн – да, но у нас остается запара с документами. Я подписал прошение Ольшевскому, чтобы он поспособствовал ускорению процесса изучения бумаг специалистами. Обещают за месяц-полтора все согласовать…

Вместо дежурных фраз хотелось кричать о другом, рассказать о морском порту, о том, как с лица чуть не слетела маска. О том, как в ту секунду рухнуло сердце, и жизнь промелькнула перед глазами. О перестрелке со жнецами и о том, как выгодно заведение будет расположено для целей "Анцерба". Спросить, все ли спокойно дома, выполнена ли запланированная роспись стены и достаточно ли рассудительно ведет себя Ариса, не подвергает ли жизнь лишнему риску…

Но вместо этого слова, вырываемые через силу из сюжета очередного спектакля. Харрисон продолжил:

– Дома буду, наверное, дней через шесть. Подпишу свои финальные бумаги и выдвинусь обратно. Благо, внутренние границы никакие не пересекаю, так что обойдусь без пачки бумаг и часов на таможенном посту, – в попытке пошутить скользнула усталость и ядовитая насмешка. – Как работа с фресками храма?

– Работаю. Сегодня опоздала немного, правда, но все в норме

Это, наверное, стало особенным умением – находить истинный смысл за непримечательными фразами. Ариса рассказывала последние новости, и сердце Харрисона билось спокойнее и ровнее. С сестрой все в порядке. С семьей все в порядке. Еще час прожит в безопасности. И от понимания, что дом цел и невредим, мужчина ощущал себя сильнее. Маленький кораблик, выполнивший опасный маневр среди скалистого морского лабиринта. И на короткий миг всё остальное исчезало, теряя смысл и значение. Впрочем, давно уже значение имело лишь то, что происходило здесь и сейчас. "Анцерб" жил мгновением, и всё, что выходило за пределы настоящего, казалось несущественным, лишённым веса. Где-то внутри Харрисон знал, что такое отношение напрасно, что оно губительно и влечет беду к хранимому Обергом очагу зачатка западного диссидентства.

Также губительно, как и "новая кровь", несущая за собой открытую агрессию.

А еще Харрисон с ужасом понимал, что и сам является этой новой кровью. Понимал, что желание мести туманит рассудок и завязывает плотной лентой глаза. Месть никого не возвратит. Не повернет времени вспять. Но как забыть тот вечер в родном доме? Как стереть из памяти лица родителей и крик крошки Арисы? Как убить в себе того маленького, слабого и напуганного Харрисона в пустом темном коридоре? Мальчика, который отчаянно хотел все исправить?

Мужчина, смотрящий в одну точку, прокрутил перстень на пальце, тяжело сглатывая.

–.. и тогда он перенес день сдачи росписи на целую неделю, представляешь? Хотя мы говорили, что даже первоначальные сроки просто сумасшедшие в своей нереалистичности. Наши мастера еще не завершили мозаику на фронтонах, еще не завершена роспись свода… Они просто не представляют масштаб работы! – в трубке на пару секунд воцарилось дрожащее молчание. Где-то вдалеке еле различимы редкие однотонные моносигналы. Как писк досаждающего комара. Прихлопнуть бы. – Ри, ты слушаешь меня?

– Внимательно. Просто устал.

Молчание с пару секунд.

– Мы ждем тебя дома.

– Знаю. Скоро вернусь, – Харрисон потянулся к сигаретам, лежащим у массивной стеклянной пепельницы. – Но раньше меня в любом случае приедет Деметрий. Я передал с ним пачку бумаг для Оберга. Проследи, чтобы он сразу к Авдию направился, а не пошел кутить по барам.

– Ты предлагаешь мне сыграть роль няньки? – Ариса недовольно хмыкнула. – Да еще и для Лерэ? Будто не знаешь, что меня воротит от одного его только вида.

– И это тоже знаю. Я уже сказал ему, что если еще раз попробует к тебе подкатить свои яйца – останется без них, – Харрисон закурил, блаженно прикрывая глаза. – Но он тот человек, кому я могу доверять. В этом году десять лет дружбы будет, юбилей…

– Или срок.

– Ариса! – мужчина не смог сдержать смешка. Сигаретный дым вышел носом и растворился в воздухе номера туманным призраком. – Попрошу заметить, вы все эти годы вполне неплохо общались…

– До того момента, когда он решил, что идеальный для меня мужчина.

– С этим он ошибся, конечно, – Харрисон усмехнулся. – В любом случае, проследи пожалуйста, чтобы все документы для Оберга оказались у Оберга. А если Деметрий забудет о моем предостережении – напомни ему. Я повторю еще раз, Ариса: я всегда на твоей стороне, – мужчина услышал, как девушку окликнула главный мастер художественных работ. – Всё, я и без того тебя отвлек. Береги себя, малышка Ари; до встречи.

– До встречи, Ри! Целую! – коротко ответила Ариса. В следующую секунду Харрисон услышал быстрые гудки.

Мужчина сделал глубокую затяжку, устремляя взгляд на стеклянные высотки города, утопающие в нежных весенних лучах полуденного солнца. Ничего не напоминало о прошедшем дожде.

Впереди долгие день. Янтарь перстня теплился огнем.

***

"..Западный край всегда был живописен: берега белого песка, омываемые Большой водой, к звездным небесам летели верхушки покрытых лесами гор; раскинувшиеся перед взором просторы, усыпанные цветами разнообразной палитры, и вечнозеленые папоротники… Все словно создавало живое полотно, наполненное яркими красками и ароматами. Солнце, погружающееся за горизонт, тонко и нежно раскрашивало небо в разные оттенки – от пастельных розовых и лиловых до ярких оранжевых и глубоких синих. Прогулка по этой долженствующей красоты местности переносила в сказочный мир, где каждый элемент природы был будто тщательно вырезан из самых ярких и зеленых пигментов фантазии. Каждый вздох наполнялся свежим воздухом, пропитанным запахом разнообразных растений и деревьев. Завораживающие виды и уникальные ландшафты Западного края были неиссякаемым источником вдохновения и силы; в каждом уголке этой земли таилась своя история, свой мир, готовый передать свою неповторимую энергию всем, кто посмел оказаться в его объятиях. Так прекрасен и приветлив был этот край, что стекались сюда люди со всех сторон света, и каждый восхищался и воспевал его неземную красоту…

Возмутились тогда Жители Небесного чертога, услышав, что сравнивают люди свой земли с их божественным домом – спустились Небожители и увидели крас о ты человеческого мира, сопоставимые с их собственным. "Не должно людям сравнивать себя с богами!" – воскликнули они и решили утопить эту землю, погрузить ее эту под толщу воды. Взглянул Океан на Запад, да не смог накрыть его волнами своими; и тогда Жители Небесного чертога накрыли земли Западные тучами низкими и черными, вспороли их, и полились великие дожди, которым суждено было лить вечность целую, пока весь Запад не погрузится в воду. От прочей земли, ими созданной, отделили Небожители Запад горными массивами неприступными – назвали их домом своим вторым, Чертоги себе новые воздвигли, и сели на вершины горные, чтобы наблюдать за исчезновением края вечнозеленого.

Съедала вода горы, вершины которых хватали раньше облака – одни острова оставались, – грызла берега, переполняла озера так, что те в залив обратились. Поднялась тогда со своей вершины милостивая Богиня Матерь, вплетающая всегда цветы Запада в волосы свои золотые; Матерь, что слезы свои во времена прежние в звездные дорожки над головами людей соткала. Сняла она с плеч терракотовую шаль и укутала Запад от воды, льющейся с небес.

С тех пор стала Матерь главной покровительницей Запада, и жгут люди скрутки цветов и трав ее любимых, чтобы окутывал край аромат благословенный, и на сердце Матери тепло становилось от любви людской. Бывшие облака на краю земли обратились туманной завесой островов, что отныне были названы Теневыми берегами. Стал с тех пор терракотовый цвет символом Западных земель.."

Мужчина закрывает книгу, оборачивается к темноволосому мальчугану, лежащему на кровати, и нежно треплет по голове. Мальчик потирает сонные глаза, льнет щекой к отцовской руке; ощущает кожей холод золотого перстня. С улицы, сквозь окно детской комнаты, проникает яркий свет желтого фонаря, создавая уютную атмосферу. В этом свете камень кольца словно вспыхивает изнутри, излучая приятное тепло.

Первое детское воспоминание. Маленький Харрисон еще не знает, что зимний вечер останется в его памяти яркой вспышкой и огнем янтаря, падающим крупными хлопьями снегом и теплом отцовской ладони.

– А теперь время спать, Харри,– отец мягко улыбается, целуя мальчика в макушку.

***

Близилась ночь.

Харрисон стоял, опершись предплечьями о художественный кованый парапет набережной, и смотрел на утопающее в водах Кровавого залива заходящее солнце. Яркими оттенками теплых цветов раскрасился горизонт. Пушистые облака замерли причудливыми силуэтами в темнеющем небе, а среди них проглядывала тонкая косточка месяца. Легкая прохлада скользила под ткань рубашки, под длинный черный плащ. Кожаные наплечники делали Хафнера похожим на вестника Сумрачной – древнего божества смерти, сестры Хозяйки Ледяных болот, в которых верили многие сотни лет назад в Северных землях. Память об этих образах сохранилась разве что в сказках тех мест… Харрисон почти любовно вспомнил подаренный Арисой томик Сказаний.

Мужчина оглянулся по сторонам, оценивая прогуливающихся по набережной людей, наслаждающихся приятной вечерней прохладой, стелющейся от залива. Незнакомцы проходили мимо, смеясь, обсуждая пустяки, утопая в мягком забытьи повседневности. Они не смотрели в сторону Хафнера. Они не знали.

И не должны были знать.

Он закурил, прикрывая по-привычке огонек рукой. Перекинул сигарету языком в другую сторону, пуская густой дым вниз и ловя в бликах воды золотые вспышки.

Золото.

Маски “Анцерба” появились не только из необходимости скрыть лица сопротивления, они стали данью зетертому прошлому, памяти старым временам, когда защитники древнего еще Запада раскрашивали свои лица. Маски родились из отчаяния уставших верноподданных. Маски родились из веры в сопротивления цвета терракоты вечернего неба. За их золотом никто не увидит страх. За замершей ухмылкой никто не разглядит сомнений. Когда Харрисон впервые надел свою маску, он понял: она не скрывает – она обнажает. Обнажает то, что в сердце каждого из анцербовцев остались не имена, не судьбы, не сожаления, а лишь голая неукротимая воля, граничащая с безрассудством и готовностью к последнему глотку воздуха. Смелость на грани с безысходностью. В маске он не был Харрисоном Хафнером. Он был голосом Запада. Он показывал, что даже в самом сердце тьмы Государства люди продолжали носить свет на лице.

Харрисон сощурился, переводя взгляд к горизонту. Ощущал каждую утомленную мышцу своего тела. И силу в руках. Дорога долгая, но он вполне к ней привык. Его растил борцом Оберг, его растила лидером Харитина. Они научили его быть тем, кем он должен был стать… Тем, кем он сам себя делал. Взращивал неукротимость, подпитывая ее обидой и желанием отмщения.

Мужчина хмыкнул. Оббил с сигареты пепел, а затем, помедлив, кинул ее вниз, в темные воды.

Протяжный гудок парохода прервал идиллию монотонных звуков вечера, и пара перепуганных чаек сорвалась с волнореза в воздух.

К Хафнеру подошла девушка, одетая в черное пальто. Темные волосы ее были убраны в тугой хвост, небольшая брошь с терракотовым цветком на лацкане оставалась практически незаметной для быстрого взгляда.

– Нам сообщили, что на территории Холодного Штиля вчера шли ожесточенные бои. Войска Трех оттеснили наших названных союзников на старую линию обороны, – тихий, но волевой голос девушки не мог даже ветер подхватить, чтобы донести до лишних ушей. – На горном перешейке Ниргоза сегодня в полдень наша группа подожгла девять релейных шкафов светофоров на железнодорожном перегоне. Прямо по пути следования переправки грузов в зону боевых действий, – небольшая пауза. – Потребуется время для восстановления. Это шанс Штилю для контратаки и нам для подготовки запланированного действа на Востоке.

– Нам еще рано, – отозвался Харрисон безэмоционально. – Как сработала группа в Аррогансе?

Собеседница ответила не сразу.

– Двое убиты при сопротивлении в момент задержания. Третий самоустранился. Еще двое не раскрылись.

Харрисон тяжело кивнул, скользнув взглядом по водной глади:

– Надеюсь, Штиль не растеряется и начнет действовать. Потери не должны быть напрасными…

– Насколько мне известно, Трое перенаправили "Горгону" с южного берега к перешейку.

– Это точно?

– Информация проверена через несколько каналов, в том числе от моего столичного приятеля. Он не был единственным источником, но его данные совпали с тем, что я получила от шпионов "Анцерба". Мы с ним работаем давно. Он не подводил.

Хафнер не сдержал дрожащего выдоха – близость этой группы специального назначения к людям "Анцерба" не сулила ничего хорошего, – и нервно побарабанил пальцами по парапету.

– Пусть пока наши сидят спокойно и ничего не предпринимают, мне необходимо посоветоваться с Обергом. Все дальнейшие действия после дополнительного сообщения.

Девушка коротко склонила голову.

Ариса. °3-6-18-1

– Ариса!

Хафнер, еле удерживающая в руках многочисленные ватманы, обернулась.

Вечернее солнце скользило золотистыми змейками по извилистым очертаниям сочной листвы, озаряло умытый дождем город. На парковке по другую сторону площади выделялась спортивная машина, которую Хафнер узнала сразу, как только вышла из храма; Ариса постаралась поскорее скрыться в парке, но владелец спорткара, выскользнув из соседнего магазинчика, успел заметить девушку и окликнуть, приближаясь быстрым шагом.

– Добрый вечер, – Хафнер сдержано поздоровалась, умело скрывая, как сердце в груди сделало кульбит и рухнуло в низ живота. Целый день Ариса старалась не вспоминать Моро и даже вполне удачно укротила нерациональные эмоции, которые раз за разом возникали следом за случайной мыслью, где фигурировал Жан-Паскаль. Но стоило мужчине лишь появиться перед ней, как разум тут же покорно отступил на задний план. – Что ты здесь делаешь?..

– Ты сама вчера рассказывала о своей работе, – Моро перенял у Арисы ватманы, на долю секунды оказываясь от нее в паре сантиметров. Легкий порыв ветра. Девушка отчетливо ощутила аромат мужского парфюма и кожи и вздрогнула. – А в °3-6-18-1, насколько мне известно, есть только одна Церковь Слез. Я примерно прикинул, во сколько ты можешь освободиться; взял ноутбук с собой, немного поработал на террасе вот того ресторанчика, – Моро кивнул в сторону. – Повара, скажем прямо, там отвратные, но что делает бармен!..

– Я не про это, – осторожно прервала мужчину Ариса, незаметно поправляя волосы, собранные в небрежный пучок на голове, закрепленный кистями. – Зачем ты здесь?

Моро, внимательно смотря Арисе в глаза, с пару секунд помолчал.

– Мне хотелось тебя увидеть, – тихий серьезный ответ. Затем Жан-Паскаль улыбнулся, пожимая плечами. – К тому же, я задолжал тебе завтрак. Позволь хотя бы угощу ужином. Я знаю прекрасное заведение с умопомрачительной панорамой на реку, тебе должно понравиться. Если, конечно, – он на мгновение замолчал, – тебе будет хотеться, чтобы я украл еще один твой вечер.

– Не боишься, что пытаешься украсть меня у кого-то?

Моро залился звонким смехом. Высоко поднял голову к небу, так, что скрытая воротом рубашки массивная цепь натянулась на его горле.

– Твое желание, и я заберу тебя у самой Богини Матери, – почти проворковал мужчина, вновь посмотрев в глаза Арисы. Его, практически черные, в ее голубые.

Ариса солгала бы, если бы попыталась сказать, что от взгляда Жан-Паскаля у нее не заходилось сердце. Согласиться на предложение хотелось до невыносимости, но вина за сорванную роспись всё ещё не оставляла. Секундное ощущение, что она снова теряет контроль над собой, позволяя его присутствию заполнять пространство между ними. Но Имени Моро в базе жнецов доверенный Оберга не нашел. Роспись стены вновь назначена на предрассветное время. Харрисон в отъезде. У четы Авдиев заключительный вечерний прием Иммануила Грина.

– Мне будет нужно освободиться в девять, – проговорила Ариса тихо, но твердо.

– Хорошо. После ужина я отвезу тебя, куда скажешь.

Медленно вечерело.

Плетеные кресла террасы. Мягкий плед на плечах защищал от прохлады ветра с реки. Панорама новой застройки города отражалась в спокойных водах, а закатное солнце расписывало стекло высоток в нежные оттенки розового. Все это, вместе с неторопливыми светскими разговорами, создавало атмосферу умиротворения.

Моро был галантен и обходителен, умело вел беседу и умел слушать – он не смотрел на собеседника, а словно заглядывал ему в душу, стараясь понять то, что хотелось скрыть, – подкупал начитанностью и широтой кругозора. Впервые за очень долгое время Ариса действительно погрузилась в общение, забывая о происходящих вокруг неурядицах, тревожащих сердце вопросах. Мир вокруг словно мерк, все его испытания и злободневные события испарялись в теплых объятиях весеннего вечера, в темных глазах мужчины напротив.

Когда Ариса становилась частью "Анцерба", то понимала, насколько изменится жизнь. Общение с людьми стало требовать от неё предельной избирательности и осторожности. Теперь каждый её шаг, каждое слово должно было быть тщательно продумано, взвешено, потому что тайна организации – главная ценность, и Ариса не могла позволить себе ни малейшей ошибки. Девушка рассталась со своим возлюбленным, потому что знала: сохранение секретов “Анцерба” важнее личных чувств, а жених не мог быть посвящен в тайны организации. Она не могла оставаться рядом с ним, так как он всё равно заметил бы перемены. Её отсутствие по вечерам и ночам, её глубокая осведомленность о событиях антиправительственного движения не могли не вызвать вопросов.

А потом… Среди "Анцерба" не оказалось того, кто мог бы покорить сердце своевольной Арисы. Несмотря на все усилия Деметрия, его ухаживания стали для неё почти оскорбительными – слишком навязчивые, слишком лишённые искреннего глубокого интереса. А среди "непосвящённых" девушка не могла найти той эмоциональной отдачи, что так ей была нужна. “Анцерб” и живопись стали единственным убежищем и единственным смыслом. Работа, работа, работа – и никому не доставало сил вырвать Хафнер из порочного круга.

Да и не хотела Ариса быть из него вырванной.

Моро же обладал магнетической внутренней привлекательностью, бешеная энергия от него ощущалась даже издалека. Ариса, допоздна засиживаясь в букинистической кофейне за работой над эскизами, часто наблюдала за мужчиной, начавшим появляться там с пару месяцев назад. Он упирал сосредоточенный взгляд в монитор, пил пустой черный кофе и каждый раз, уходя, оставлял щедрые чаевые полусонным бариста, вне зависимости от качества их работы.

Но а пока был вид на реку и высотки, был разговор за бокалом белого сухого; и порой этими мгновениями Ариса ловила себя на мысли, что представляет теоретическое знакомство Жан-Паскаля с Харрисоном. Как бы отреагировал брат? Как бы оценил нового знакомого сестры? Ощутил бы то же напряженное недоверие, что в первые минуты испытывала к Моро Ариса? Увидел бы в Моро что-то чуждое, что-то слишком аккуратное в его неприметности? Или, наоборот, обычного человека, мечущегося между работой и свободой?

А следом за этими вопросами следовали и другие: какого мировоззрения придерживается Моро? Истинно верный ли он подданный Трех, или в сердце его клубятся сомнении и страхи перед скрежетом серповидных керамбитов по стеклам укромного убежища-дома? Может он живет и наслаждается жизнью, не испытывая тревог о завтрашнем дне? Как относится к "терракотовой идеологии", что "ядом расползается по западу"? Насколько он честен? Насколько свят? Насколько хорошо умеет хранить секреты и какие из тайн можно поведать его душе? Стоил ли он того риска – позволить себе хоть на мгновение ослабить осторожность?

И какие тайны может поведать он сам?

Впрочем, весь этот сонм вопросов неукоснительно следовал за Арисой, когда она начинала любое общение с любым человеком "извне". Привычка, рефлекс или отчаянное чувство самосохранения – все в один миг играло основополагающую роль. Но… С Моро было непривычно легко, и Хафнер позволила себе на время, пусть даже непродолжительное, сыграть роль непринужденной девушки, занимающейся искусством и берущей от жизни всё. Казалось ли ей, будто бы она обманывает кого-то? Пожалуй, нет – главное оставаться честной с собой, и Ариса честно себе признавалась, что компания Жан-Паскаля была ей приятна, а его ухаживания согревали сердце куда опаснее, чем позволял разум.

Девушка наблюдала за движениями рук мужчины, пока тот пересказывал сюжет любимого фильма. Сама неосознанно вела пальцем по ободку высокого бокала и пыталась зацепиться хотя бы за что-то в словах Моро, что могло бы заставить ее напрячься. Но не находила. Ни подмены интонаций, ни той пустоты за фразами, которую научилась слышать в голосах двойных агентов. Ничего. Только тихая, чуть сухая страсть интеллектуала, умеющего говорить о вещах, которые он любит.

– У тебя очень испытующий взгляд, Ариса, – наконец заметил Моро, улыбаясь уголком губ. – Такое чувство, будто ты пытаешься меня вскрыть.

– Это тебя пугает?

– Скорее интригует, – отозвался он, отпивая воду из бокала. – И немного заводит.

– Я художник, Моро. И привыкла пытаться рассмотреть то, что скрывается в глубине глаз напротив. Самые лучшие портреты всегда рождаются, когда понимаешь, как человек думает и как ощущает мир.

– Да, художник, – протянул он, облизнув губы. – С вами, с творческими людьми, всегда непросто. Очень тонкая грань между игрой и искренностью, – она чуть склонила голову, а меж тем Жан-Паскаль продолжал. – Вы всегда видите больше, чем положено. А говорите – меньше. С тобой не покидает ощущение, что чем ближе подходишь, тем меньше видишь.

– Может ты просто пока еще смотришь не под тем углом. Знаешь, порой, чтобы разглядеть суть и увидеть среди разрозненных мазков целую композицию, стоит отойти.

– Или подойти почти впритык.

– Опасный метод.

– Только если боишься, что полотно ответит взглядом, – добродушно усмехнулся он. Затем сделал глоток воды и, как бы между прочим, добавил. – Извини, если слишком наседаю. Просто мне слишком любопытно твое мироощущение. Я в своей рабочей рутине редко сталкиваюсь с чем-то… Вдохновенным. У нас все сильно проще: цифры, решения, счета. А у тебя настроение, жест, свет, эмоции в глубине глаз, – Моро бархатисто посмеялся. – Ты интуицией ведешь, а я – вероятностями.

– Я смотрю на тебя так по той же причине, – Ариса перекинула волосы на другую сторону, и мужчина проследил за ее движением с поволокой в глазах.

– Говорят, что художники не умеют отпускать то, что делает их сердце громче.

– Расскажи мне чуть больше о своей работе, – проговорила девушка, словно пропуская его фразу мимо.

И в какой-то момент, даже не заметив, как это вышло, она начала просто слушать не анализируя. Моро же, казалось, почувствовал этот момент. Его рассказ замедлился. Он, словно невзначай, коснулся её руки. Провел пальцами чуть выше по запястью, то ли поглаживая, то ли легко массируя. Улыбнулся обезоруживающей улыбкой, не переставая говорить и спрашивать.

Ариса не одернула руку. Лишь почувствовала, как горячо стало в груди. Подумала о том, что самоощущение напоминало помутнение. И так некстати вспомнилось, как звучит голос Моро, когда он и сам теряется, переставая контролировать интонацию.

Их обнимал ласковый вечер. На розовеющем небе вспыхивали первые звезды.

А когда спортивная машина бесшумно остановилась на полупустой парковке, и за темной кроной деревьев проглядывали очертания загородного дома, на часах давно перевалило заполночь. Безветренная тёплая ночь обволакивала мягкими сумерками дремлющий мир.

Ариса, до сих пор не понимающая, как семь часов пролетели за пару минут, на мгновение задержалась в машине – что-то внутри умоляло задержаться, – смотря на дорожки света фар.

– Спасибо за вечер, – хрипло проговорил Моро, не убирая руки с руля и не спуская глаз с высящегося впереди поместья. Он словно избегал смотреть на сидящую рядом девушку, точно одно неверное движение могло многое переменить его стойкое (почти) намерение ее не задерживать.

– Взаимно.

Ее взгляд невольно скользнул по мужчине, по его жилистым рукам, по шее, по грубой цепи… Арисе бы потянуться к ручке двери, уйти; но внутреннее нежелание покинуть машину вынуждало неспешно застегивать сумку.