Читать книгу: «Хантер», страница 5

08. Сны, предположения и предательство

Коста спал и ему снился город. Город и снег. Снег шел вверх. Город осыпался в небо белыми хлопьями. Они медленно вальсировали в черное небо, чтобы уже никогда не вернуться. Во сне Коста знал, что снег скоро упадет в небо. Снежный танец – это только приглашение. Вслед за снежинками и его, Косту, тоже унесет в небо. В черную бездну. Пока небо наверху, мы спокойны. Пока снег падает вниз. Но когда вдруг ты понимаешь,что все вокруг проваливается в небо, и пропасти этой нет конца… что космическая бездна уже смотрит на тебя, знает тебя, ждет тебя…

Коста ночами боялся спать, он старался выспаться днем, а по ночам, работал. С приходом темноты его начинала бить дрожь. Работа помогала отключиться, забыться и пережить ночь. Вернее, раньше он работал, напомнил себе Коста. Сейчас он выходит в вирт. И тщательно скрывает это постыдное бегство из реального мира, такое привычное для обитателей города и такое непристойное для божества. А Коста был богом. Одним из создателей. Частью невидимого, никому не известного, но всесильного пантеона. Сейчас, когда ночь позади, Косте как всегда кажется, что он преувеличивает собственные страхи. И даже походы в Вирт напрасно скрывает. До него уже давно никому нет дела. Боги рассыпавшегося на части мира заигрались в свои собственные маленькие игры и предоставили мир самому себе. Впрочем, Косте действительно никогда не было дела до мировых проблем, добра, зла и прочей анархистской чуши Винсента, так увлекавшей остальных. Лора – единственная важная для него часть мира. Вокруг нее кружит вселенная Косты. Лора Геккель – центр его мира, его боль и его единственная ценность.

Коста давно не выходил на открытый воздух. Это небо. Все из-за него. Коста чувствовал его угрозу и только надежные стены, камень и бетон помогали оставаться в безопасности. Черное небо тянуло вверх. Как магнит тянет железные опилки. У Косты не было ничего, за что бы он мог удержаться, ноги его бессильно отрывались от земли. Коста закричал, пытаясь ухватиться за чугунную ограду… Проснулся. Проклятье. Он все-таки заснул.

Снова весь мокрый от пота и дрожащий он лежал на полу, вцепившись в ножку кровати. Одеяло тоже было на полу, значит, он опять упал с постели. Когда-нибудь он свернет себе шею и не заметит этого. Коста засмеялся, представив себе такую дурацкую смерть. Засмеялся, хотя ему снова хотелось плакать. Кто-нибудь, увидев сейчас этого слабого, испуганного человека в мокрой от пота пижаме, тоже засмеялся бы. Дягилев бы смеялся и Франц и даже Винс. Коста знает, что он жалок и смешон. Потому и смеется над собой. Но что он может сделать? Один на один с небом, он беззащитен. Он бессильный бог.

Коста знал, что страх – это мерзость, которая существует только у него внутри. Знал, что другие люди не боятся упасть в небо, и он тоже не боялся этого раньше. Но знание – это одно, а чувство – другое. Страх Коста чувствовал. Каждым своим нервным окончанием. И знание не помогало. Страх постепенно уходил. Ночь кончилась, уползла в свое черное логово небесной бездны, наступал день.

Коста побрился, тщательно уничтожая всякую растительность на лице. Медицинский блок в их универе помог ему справиться со всеми волосами на теле, кроме тех, что росли на лице. Этого подобия бороды и усов – редких жидких волосков, не похожих на нормальную бородой. Инженерия тела была бессильна перед его щетиной на подбородке. Хотя он не исключал того, что Орден нарочно издевается над ним, ограничивая универ, чтобы напоминать Косте – он человек и есть ограничения для него непреодолимые. Как ожирение для Франца. Да,Коста подозревал, что ожирение Франца, превратившее его из спортсмена и обаятельного красавца в тестообразное чудовище – дело рук Ордена. Кажется, Франц тоже подозревает это, но не может поймать Искина за руку.

Коста оделся. В его гардеробе преобладали графитный и антрацитовый цвета. Он сам разработал для себя линейку костюмов темно-серого цвета с оттенками серебра. Синтезатор в его подземных апартаментах каждое утро печатал для него свежий костюм. После душа, кислородного коктейля и завтрака Коста чувствовал себя совершенно другим человеком. Испуганный маленький человечек исчез, остался мизантроп, циник и анархист. Бог. Одинокий и эгоистичный, как все боги.

Франц был единственным человеком, с которым Коста виделся почти каждый день. Они вдвоем занимали портовый складской комплекс. Коста выбрал себе многоуровневые подвалы, а Франц предпочитал первый этаж, он избегал лестниц, лифтов. Его тяжелое неуклюжее тело страдало от любой необходимости подниматься или опускаться. Оно страдало даже от недолгих передвижений в одной плоскости. И это удивляло всех, кроме Косты.

Коста пошел искать Франца в его аппаратный зал. Защищенное от любых внешних факторов сердце Франца – вычислительный центр, который он сам оборудовал. В центр Коста войти не мог. Никто не мог. Даже Дягилев, который помогал Францу с проектированием и монтажом систем безопасности, не входил в алтарь Франца. Коста ждал Франца в их гостиной – огромном пространстве, переполненном старой мебелью. Им обоим чем-то нравился этот бесконечный темный зал. Андроид, помогавший им по хозяйству периодически менял освещение в зале, и Коста с Францем встречались то в окружении диванов, поставленных этажами друг на друга, то среди кресел и венских стульев, то в кольце стеллажей из буфетов и бюро. Винсент когда-то оценил их своеобразную гостиную и сказал, что это аналогия всего современного мира – бесполезного склада ненужных вещей. Никто и никогда не будет пользоваться этой мебелью.

Коста выбрал для себя кресло с широкими деревянными подлокотниками, обитыми коричневой потрескавшейся кожей. Серебристо-серый андроид бесшумно подкатил в ожидании распоряжений. Коста попросил чай.

– Как ты можешь пить эту бурду? Это ведь даже не похоже на чай. Если только цветом, – раздался высокий, срывающийся на фальцет, голос Франца.

– Ничем не хуже того, что вы называете кофе. И на самом деле похоже на чай. Ты плохо помнишь довоенный чай. В нем не должно быть ярко выраженного вкуса, только ощущение бодрости и терпкий горьковатый запах.

– Зачем мне это помнить, Коста? Я и до войны не любил чай.

Их перепалки возникали спонтанно, по любому самому неожиданному поводу. Они развлекались. У них не было других собеседников.

Франц, тяжело дыша, провалил свое дряблое жирное тело в кожаный диван необъятных размеров. Неудобно было, кажется, и дивану, и Францу, но никто из них не жаловался.

– Что ты думаешь об этом хантере, Франц? Мог он убить Винса?

– Ты же знаешь мою точку зрения. Это Пророк. Орден не будет врать нам в этом. Кто конкретно исполнил его приказ, не имеет значения. Но если уж ты спросил… Лора доверяет хантеру. И он защитил ее. Зачем ему убивать Винса и защищать Лору? Пророк хочет убить нас всех, ему не было смысла спасать Лору.

– А если он просто хочет втереться в доверие? И сейчас, зная нас, наше укрытие, он…

– Слушай, Пророк и без этого знает все наши бункеры. У нас же общая сеть. Мы знаем о нем, он знает о нас. Это паритет. Или мне хотелось бы так думать. Единственное, что меня смущает в этой истории – Винс. Я ведь был уверен, что Пророк – его проект. Маленькая кость в горле Ордена, попытка создать нашему зарвавшемуся Искину конкуренцию.

Коста кивнул и ответил:

– Винс мог бы покончит с собой гораздо менее сложным способом. Да, хотя бы в своей секте Уставших… странно. Странно представить себе, чтобы Винсент решил покончить с собой… Может, в твоей версии и нет противоречия. Винс давно был зациклен на саморазрушении. Если подумать, анархизм в концепции Винса очень близок идеям всеобщего эскапизма. А от эскапизма до суицида один шаг.

Коста маленькими глотками пил зеленый чай, который принес андроид и думал, что Франц, как всегда, слишком полагается на себя. Слишком самоуверен. Франц думает, что он гений. История переполнена неудачниками, которые считали себя гениями. Первое, между прочим, не исключает второго.

– А что ты думаешь насчет Лоры, Франц? Она хочет добавить в нашу тесную компанию еще одного альфа-самца? Взамен потерянного?

– Я все ждал, когда же ты свернешь на Лору, – Франц захихикал детским булькающий смехом.

Коста не в первый раз подумал, какой он уродливый. И это необратимо. Три попытки решить проблему ожирения с помощью медицинского вмешательства привели только к тому, что Франц окончательно превратился в жирный булькающий источник дурных запахов. После третьей и последней попытки их медицинский модуль зарегистрировал необратимые генетические изменения и рекомендовал покой и вирт. Коста помнил, каким был Франц раньше, до войны. Как он мог терпеть сейчас свой чудовищный образ? Как жестоко, если это все-таки ловушка Ордена… Как Лора могла спать с ним? Лора. Боль всей его жизни. Мысли его возвращаются к ней ежеминутно. Эта сука переспала со всеми, кроме него. Как будто он чем-то болен. Как будто он – не единственный человек в мире, который ее заслуживает. И любит долгие годы. И все же она предпочла Винса. Хотя тот не пропускал ни одной юбки. И будучи уже с Винсом, она по очереди переспала со всеми: с Дягилевым, с самодовольным Францем, когда он еще не был похож на жабу, с тощей стервозной Анной, которая ровным счетом ничего не значила и сгинула где-то на юге. Только его, человека преданного ей всем сердцем, она игнорировала. Коста смотрел, как смеется этот расплывшийся на диване человек, похожий на растаявший в жару кусок торта. И представлял себе обнаженную Лору, сидящую на этой туше верхом. Хорошо, что Винсент умер первым. Это справедливо. Ему слишком легко все давалось. Все, в том числе и Лора. Возможно, Франц будет следующим? Он, Коста, был бы не против…

– Ты стал лучше спать, друг мой. У тебя посвежело лицо, – Франц хрюкнул. Это был один из вариантов его нового смеха.

– По-прежнему мучаюсь, Франц. Никакого просвета.

– Откажись от вирта и читай на ночь бумажные книги. Рецепт Дягилева.

– Я ненавижу вирт, Франц, ты же знаешь. А Дягилев сам не смог отказаться от вирта.

– Никто не может отказаться от вирта, он реальнее, чем реальность. После него наша жизнь кажется сном и хочется проснуться.

Франц пил кофе из большой кружки, которую привез ему андроид. Каждое движение его отдавалось поскрипыванием кожи дивана. А пальцы его левой руки поглаживает шов на коже подлокотника. Два пальца, средний и безымянный как-будто ласкали женское тело. Франц не замечал этого. Коста часто ловил его на подобных жестах и думал о том, что в вирте делает сам компьютерный гений.

– А ты, Франц, почему ты не останешься в вирте насовсем? Ты же хочешь этого.

– Я, Коста, боюсь пропустить самое интересное. Мне кажется, оно вот-вот наступит. Возможно, когда закончится история с Пророком, я уйду в вирт. Мне давно пора.

Франц вздохнул. Ему давно пора, это правда. И, видит бог, он заслужил покой. Парадокс в том, что Францу был не нужен покой. И больше всего на свете он ненавидел свою немощь, свое чудовищное тело, когда-то сильное и красивое. Он терпел Косту, видел его жгучую ненависть, удивлялся ей. Но альтернативы не было. Их странная противоестественная дружба была удивительно стойкой.

– Мне сегодня кажется, что Винс гораздо больше нас с тобой знал об Ордене. Жаль, что так вышло… Слишком рано. А с этим хантером история гораздо более странная, чем ты думаешь. Его браслет никто не блокировал. Я все проверил. Его браслет просто перестал работать. Представления не имею, как можно было выжечь девяносто процентов его функционала и сохранить связь. Для чего?

– Думаешь, это тоже сделал Пророк?

Франц пожал плечами. Вышло это так, словно колыхнулось его огромное тело и диван заодно.

Все они, боги нового времени, уже давно называли Искусственный интеллект, Искин, Орденом. Один только Франц уже тридцать лет говорил «Искин». Так он назвал свое детище когда-то, взломав и объединив вычислительные центры трех крупнейших мировых разработчиков.

– Уверен. Искин впервые за долгие годы снова ищет и не находит причины. Я бы сказал, что он в замешательстве. Хантер – первый человек вне системы. И Орден не может решить, что с ним делать. Убить или беречь. И при этом Орден, кажется, не может удержать его в фокусе внимания. Как будто наш хантер соскользнул в параллельное измерение. Он вроде бы здесь. Для нас с собой он однозначно здесь. Мы не видим его особенностей. А для Искина мистер Портер неожиданно стал мнимой единицей, учитывать которую практически невозможно.

Франц с улыбкой, едва заметной на его круглом лице, наблюдал за Костой. Коста думает, что никто не знает о его договоре с Орденом. Никто кроме Франца. Орден не в состоянии утаить от Франца свои отношения с Костой. Орден предложил Косте вирт. В обмен на небольшую услугу. И Коста, непреклонный и ненавидящий все на свете, пошел на сделку. Потому что в его виртуальной вселенной Орден создал модель Лоры. Абсолютную ее копию. Франц тайком наблюдал за Костой и виртуальной Лорой, поражаясь, насколько сложной может быть модель реального человека. Орден скопировал не только ее внешность, голос, манеру поведения. Нет, он настолько глубоко воспроизвел Лору, что Лора в вирте и Лора в реальности стали неразличимы. И виртуальная Лора, также как реальная, игнорировала Косту. Всякий раз по-разному. Она унижала его. Примерно так же, как реальная Лора унижала реального Косту. Почему Искин не сделал ее более покладистой? Почему не сделал ее влюбленной в Косту? Наверное, Искин знал Косту лучше, чем Коста знал себя. Поэтому Коста залип в вирте. Попал в паутину Искина и уже не выпутается. И еще. Франц знал, что пообещал Коста Ордену. Знал о предательстве.

09. Там, где обитают бесы

Портер и Лора Геккель вышли на улицу через узкую железную дверь, неприметную на фоне огромных запертых грузовых ворот. Наверное, сюда когда-то въезжали грузовики, но с тех пор прошли многие годы.

На город обрушился шторм, и Портеру казалось, что они очутились в самом центре бури. Ветер тянул по земле кусок скрежетавшего металла. Похоже где-то сорвал крышу и теперь не знал, что с ней делать. Кривой и черный как больной зуб, железный лист царапал тротуар. Вдали над океаном полыхнуло. Молнии перечеркивали небо. Гром хрипел и клокотал. Город терпел, вцепившись каменными корнями в край материка. Портер ухватился за решетку ограждения. Ветер так рванул, что он почти упал на землю. Лора прижалась к нему, держась за его новый рабочий комбинезон обеими руками. Элекар Лоры стоял за оградой, и они медленно шли к нему, пригибаясь от ветра. Снова почти над головами их ухнул гром. Удары его смешивались с воем ветра. Рядом треснул высокий платан. Портер увидел, как его ствол согнулся и сломался словно игрушка Дерево упало на железную ограду, окружавшую территорию бывших складов. Одна из секций ограды вывалилась. Стихия неистовствовала, и Портер испугался, что сейчас ветром снесет всю ограду и двух, уцепившихся за нее людей. А потом их потащит как тот кусок крыши, со скрежетом по тротуару, ломая и кружа по безлюдным улицам. Мать бурь осматривала город. И он ей не нравился. Наконец, Портер и Лора добрались до элекара. Дверь за ними мягко задвинулась, отсекая рев ветра. Внутри элекара было тепло, уютно горела оранжевая подсветка панели приборов. Каплевидная форма и прочное тонированное стекло пока успешно противостояли ветру.

– Вам совсем не обязательно ехать со мной, мисс Геккель. Только до информатория Ордена. Дальше я справлюсь.

– Я уже еду с вами, Портер. Я знаю, что будет дальше. Мне хочется посмотреть, как вы справитесь. И, возможно, вам потребуется моя помощь. Хотя мне уже порядком надоело смотреть, как вы бьетесь лбом о стену и не видите ее.

Портер пожал плечами. За два дня он успел привыкнуть к присутствию в своей жизни этой странной женщины. С ней по-прежнему вопросов было гораздо больше, чем ответов. Вернее сказать, вопросы вокруг нее росли в геометрической прогрессии. А ответов не было совсем. Ему нравилась ее смелость. Он никогда не встречал таких. Была раньше точка зрения, что чипы, блокирующие агрессию в поведении человека, убивают заодно другие важные свойства. В том числе смелость, независимость, умение принимать быстрые и нестандартные решения. Была даже группа политиков и ученых – противников чипирования, которые утверждали, что чип станет концом человека, как вида. Исчезнет агрессивность, а за ней и все важнейшие условия естественного отбора. Что, в свою очередь, приведет к вырождению и исчезновению вида homo sapiens. «Вся теория эволюции», – говорили они, – Об этом». Им возражали, что ядерные удары, эпидемии и голод уничтожат цивилизацию гораздо быстрее. Спустя несколько месяцев дискуссии остались позади. И политики, и врачи, и ученые выстроились в очередь к зиккуратам Ордена. Потому что вместе с имплатнированным чипом Орден гарантировал все. Еду, одежду, энергию и здоровье. И ничего не просил взамен. Сорок лет назад, чипирование охватило всю территорию страны. Вместе с чипами пришли универсальные синтезаторы, решивший все прочие проблемы. Люди перестали охотится на людей. Спустя несколько месяцев почти полностью исчезли преступность, наркомания, болезни. Экономика и политика стали частью истории, которую по инерции преподавали в редких сохранившихся школах. Социальное неравенство закончилось вместе с экономикой. Политика в считанные месяцы превратилась в атавизм. Орден стал всем. Теперь новорожденный младенец получал имплантат-чип нового поколения в первые секунды жизни. Впечатывание в ДНК – так называли это образованные люди. Пока еще оставались образованные люди. Интересно, какими были эти улицы лет пятьдесят назад? До войны. Заполненный людьми город бурлил. Его называли центром мира, и здесь жили двенадцать миллионов человек. По данным Ордена сейчас население всей планеты не превышало десяти миллионов. А в городе жили чуть больше десяти тысяч активных жителей и раз в десять больше «виртуальных пустышек» – тех, кто полностью погрузился в вирт. Пустышек Портер не понимал. Уж лучше Секта Уставших и осознанный конец. Много раз видел он истощенных и неподвижных людей, вросших в вирт. Грязные, зловонные и беспомощные существа, мозг которых паразитирует в бесконечном виртуальном пространстве. Говорят, что пустышки счастливы. Говорят. Мать Портера ушла в вирт, когда ему было десять.

Информаторий Ордена – единственное здание, построенное после войны. Оно постоянно разрастается, словно огромный серый муравейник. Вверх, и вниз, в стороны. Словно гигантская раковая опухоль в центре города. Зиккурат Ордена сминает окрестные кварталы, пожирает их и возносится все выше. Гигантская ступенчатая пирамидальная конструкция из бетона в окружении ветшающий стеклянных фасадов и обломков небоскребов. Вне времени. Вне энтропии. Портер бывал здесь много раз. Информаторий подавлял человека своей безликой слепой мощью. Заставлял его чувствовать себя насекомым. Медленным, маленьким, смертным. Каждый раз, когда Портер приходил сюда, он заходил с трепетом, а выходил с облегчением. Уже двадцать лет он был охотником. Именно здесь он сменил детский гражданский браслет-коммуникатора на служебный.

Элекар остановился у самого входа. Слабое освещение – линии красного холодного огня по краю широких мокрых ступеней. Слабое багровое свечение внутри гигантской арки, в которой расположен вход в здание. Дождь все лил, порывы ветра делали его вездесущим, сбивали с ног, хлестали по лицу Портера ледяным крошевом дождя. Скользя по мокрым ступеням, Портер добежал до портала. Дверь перед ним не открылась. Для доступа в информаторий требуется идентификатор. Будь у Портера имплантированный чип, браслет ему не понадобился бы. Но Портер не имел чипа. Организм не принял. Несмотря на все его желание в детстве и юности. У Портера был только браслет. Неснимаемый браслет – это вариант идентификации для таких, как он. Собственно, и хантером Портер стал только из-за этого. Он был человеком без чипа. Его агрессия не подавлялась умными алгоритмами Ордена. У таких как он было только две дороги: хантер или бес. Человек на службе Ордена или человек вне общества, которому недоступны никакие преимущества нового мира: бесплатная еда, одежда, медицина и энергия. Выбор небогат.

– Простите. Мы не можем вас идентифицировать. Информаторий недоступен для вас. Покиньте территорию информатория, пожалуйста.

Аналогичная красная надпись на экране, справа от дверей, дублировала вежливый женский голос. Объяснения Портера выслушать некому, однако он все равно назвал себя, коротко описал, что с ним произошло и попросил срочной встречи со своим куратором. Никакой реакции. Доступ закрыт. Портер видел три камеры, три рабочих камеры, фиксирующих вход в информаторий с разных сторон. Он хорошо представлял себе ракурсы и углы обзоров. Он знал, что его увидели и услышали.

Постояв у закрытых дверей, он вернулся в элекар. Замерзший и хмурый. Он принес с собой дождь и порыв ледяного ветра. Он действительно, рассчитывал, что все сейчас закончится, и ему вернут его прежнюю жизнь. Почему нет? Он сделал все, что от него требовалось. Он был исполнительным, ему можно было доверить сложное дело.

Лора смотрела на него и думала, что она ошиблась. Этот человек ничего не стоит. Зря она связывает с ним свои планы и надежды. Это пустышка. Затупившийся инструмент, который Орден просто выбросил. Вот это и странно, это тревожило Лору. Она не замечала за Орденом такой нарочитой, показательной жестокости или расточительности. Почему Орден отключил браслет Портера, почему не выдал ему новый взамен испорченного? И Орден ли это сделал? Вопросы, вопросы, вопросы. У Лоры очень много вопросов. И совсем нет ответов. Винсент бы уже предложил план действий, Франц наверняка выяснил что-то, но не скажет Лоре. Оставался только Дягилев, ночью они должны встретиться в церкви. Привезти Портера к нему и убедиться, что зря с ним возилась? Да, он спас ей жизнь. Но Лора не чувствовала никакой благодарности к нему. Она терпеть не могла бессилия и покорности. Она не переносила слабости. Если Портер окажется слаб… Лоре уже сейчас хотелось вышвырнуть его как бродячую собаку. Хотя, может быть, это представление подготовлено специально для нее? Франц вполне способен сговориться с Орденом, несмотря на все их взаимные клятвы. А уж Орден точно мог пересмотреть любые свои договоренности с Лорой. Они хотят указать ей ее место, а она не поняла? Ладно, черт с ними, с этими вопросами. Лора никогда не была сильна в аналитике. Интуиция – вот ее ответ.

– Вас списали Портер. Теперь вы вне системы, вне закона. Вы еще не понимаете, что это значит. Но скоро поймете.

Портер нахмурился. Ей хотелось отхлестать его по щекам, чтобы он начал думать. Ей хотелось врезать ему так, чтобы он пришел в себя.

– Мисс Геккель, можете довезти меня до дома? И там мы с вами простимся.

– Конечно, хантер.

Она сдержалась. Она выбросит этого жалкого человека в том месте, которое он считает своим домом. И забудет о нем.

На этом их история должна быть закончена. Лора ненавидит тех, кто готов терпеть унижение. Коста был из таких, и Лоре доставляло жгучую радость издеваться над ним. Наверное, только поэтому она когда-то переспала с Дягилевым, прямо на глазах Косты. Чтобы он сходил с ума от ревности. Портер такой же. Нужно вышвырнуть его под дождь…

Теплая тишина в элекаре была недолгой и не успокоила Портера. Они подъехали к его дому. Дождь превратился в ливень. Штормовой ветер гнал над землей настоящие волны ледяной воды и швырял прямо в лицо Портеру. Попытка открыть дверь в подъезд. Неудачно. Электронный замок заблокирован. Портер побежал к дальней стороне дома, выходящей к парку. Там по пожарной лестнице они с Лорой спрыгнули на землю всего сутки назад. Портер несколько раз подпрыгнул, стараясь дотянуться кончиками пальцев до нижнего края лестницы. Слишком высоко. Лора смотрела на него с брезгливым отвращением. И, наверное, он почувствовал ее взгляд. Оглянулся к ней и махнул рукой.

Подъехал элекар. Лора поставила машину под лестницу, Портер вскарабкался на крышу элекара. Прыгать не пришлось, но ветер сбивал с ног. Портер вцепился в ржавые прутья лестницы и вполз на третий этаж через окно, которое вчера оставил приоткрытым. Он прошел путем своего бегства, вспоминая выстрелы, грохот разбитого стекла. Электронный замок двери в его квартиру был заблокирован. Портер прошел через соседнюю пустую квартиру и, оттолкнув шкаф, вошел к себе. Все, что не закончили взломщики довершил шторм. Как мало времени потребовалось, чтобы уничтожить его жизнь. Ни один из его электронных помощников не ответил на команды. Без браслета-коммуникатора Портер был глухим и немым в этом мире. Свет не включился. Портер смыл ржавчину с грязных рук холодной водой – горячая вода тоже была заблокирована электроникой. Но он хотя бы смог переодеться. Привычные черные походные брюки с карманами на бедрах, толстый свитер, высокие ботинки, черное непромокаемое пальто с глубокими карманами и капюшоном. Сбросив униформу техников, рабочих муравьев Ордена, он почувствовал себя увереннее. Он – хантер. Оказывается, это имело для него значение. Теперь, став для Ордена пустым местом, он как будто снова превратился в ребенка. Мир не слышит его, не знает о его существовании. «Я – хантер»,– Портер произнес это вслух. Повторил еще раз. Громко. И закричал на кофейную машину: «Сделай мне кофе, проклятая железяка! Я хочу получить свой кофе!» Внутри кофейной машины что-то щелкнуло. Загорелся диод активности, и секунду спустя кофе тонкой струей полился на пол. Портер бросился к посудной полке и подставил первую попавшуюся чашку. Кофемашина щелкнула и отключилась. У Портера был кофе. Горячий, крепкий и чуть более сладкий, чем обычно. Портер накричал на душевую кабину, на синтезатор и даже на сушилку для одежды, надеясь, что чудо снова случится, техника узнает его голос и включится, как кофемашина. Филипп Марлоу, наблюдавший за Портером из глубины его прошлой жизни, пожевал фильтр сигареты и заметил: «Некоторые понимают только заряженный револьвер. Но я не уверен, что с холодильником это сработет…»

Портер усмехнулся. Ладно, он заставит их вернуть его жизнь. Кто были эти всемогущие «они», и как они это сделают, Портер не знал. Неважно, как. Он найдет способ справиться со всем этим. Мысль об оружии он долго гнал от себя, но сейчас, увидев следы пуль, он вспомнил грохот выстрелов. Подошел к своей коллекции винила, бережно снял стопку бумажных конвертов с верхней полки и достал картонную коробку. В ней, в промасленной тряпке, лежал черный револьвер. Громоздкий и тяжелый, он всегда нравился Портеру своей однозначностью, завораживал грубыми линиями и силой. Портер несколько раз стрелял, пробуя его после покупки. Не потому что сомневался в револьвере, а чтобы почувствовать в руках настоящее оружие. Как у Филипа Марлоу. Впервые увидев револьвер Портер понял, что это ему подходит. Старик-китаец продал его Портеру «совершенно нелегально и с опасностью для собственной репутации» что, разумеется, была чушь. Никаких ограничений на продажу чего бы то ни было просто не существовало, как и организаций, которые могли бы следить за соблюдением ограничений. Эпоха чипованного мира не нуждается в ограничениях. Шутил китаец или просто жил внутри своих довоенных воспоминаний, Портер не знал. Китаец был чипирован. Как все вокруг. Он даже не мог толком прикоснуться к оружию, его тошнило от этого, просто выворачивало наизнанку. Но Портер спокойно взял револьвер в руки. Зарядил и попробовал вращать барабан. Потом медленно разрядил, глядя, как морщится и отворачивается китаец.

– Беру, – сказал он, очарованный смертельной тяжестью оружия. С револьвером шла коробка патронов. Три дюжины. Спустя день или два после покупки Портер не выдержал. Захватил револьвер и поехал на край города. Оставил бесполезный за пределами города элекар, пересек залив по огромному пустому мосту. Пешком. Портер привык ходить пешком. Во дворе заброшенного здания, явно промышленного, он разрядил барабан в собранный поблизости мусор: драную сумку, пластиковый стул, дырявое ведро.

Из шести выстрелов с десяти шагов все шесть пуль попали в цели. Он хорошо стрелял. Врожденный это талант или побочный эффект его модифицированного тела Портер не знал, но ему понравилось. Портер всегда брал револьвер в свои вылазки, далекие походы по заданию Ордена. Но пригодился он ему лишь однажды. В трех дневных переходах от города, на заболоченной местности. Один из псов убыл на техническое обслуживание, а второго Портер отправил обследовать заброшенный поселок. Портер проходил мимо невысокого дома, когда на него буквально выпрыгнул бес. Здоровенный, в грязной брезентовой куртке, мужчина размахивал мачете и кричал, что это его территория. Портер увернулся от удара, буквально чудом избежав сверкающего лезвия шириной с ладонь. Когда бес снова кинулся на него, револьвер удобно лег ребристой рукоятью в руку Портера, и он, не задумываясь, всадил пулю в широкую грудь дикаря. Выстрел отбросил беса к стене дома. Бородач схватился за грудь, сполз по стене и проводил уходящего Портера удивленным, каким-то детским взглядом. Он что-то бормотал в след, но Портер не слушал. Ошеломленный мощью всего лишь одной пули, Портер еще с полчаса не выпускал оружие из рук. С тех пор он больше не стрелял, но брал оружие в каждый поход.

Теперь, доставая револьвер, Портер вдруг испытал радость от того, что оружие снова может понадобиться. Портер собрал немного теплых вещей в коричневый кожаный саквояж, слегка потертый, но очень прочный – еще один предмет его гордости. В саквояж он спрятал коробку патронов и оставшиеся криптомонеты. Револьвер убрал в глубокий карман пальто и застегнул его клапан. Чувствовать тяжесть оружия было приятно.

Когда Портер заскочил в элекар в черном пальто и с саквояжем, Лора рассмеялась.

– Вы просто маньяк из старого кино, Портер! Еще немного, и я начну вас бояться. А шляпы у вас нет? – Портер помотал головой, – Я вам ее раздобуду. Вы будете просто неотразимы!

– Я бы хотел задать вам несколько вопросов, мисс Геккель. Если вы не возражаете.

– Вы входите в образ, Портер. Сигарету?

– Спасибо, нет. Я бросил. И я не шучу, мисс Геккель. Спасибо вам. Вы были правы мне совершенно некуда идти. Тем более в бурю. Ваша помощь, ваш элекар очень меня выручили. Мне нужно до утра где-то остановиться. Можно ли попросить вас о гостеприимстве?

– Вы что надеетесь, что утром Орден вас узнает?

– Я уверен, ночная автоматика…

– Портер, вы что всерьез думаете, что утром вам ответит ваш босс? Или куратор? Как вы его называете?