Читать книгу: «Хантер», страница 7

10. Подземная охота

– Мы идем на ночную службу. Просыпайся, хантер. Нам пора.

Портер открыл глаза. Некоторое время он не мог сообразить, где он. Давно он не чувствовал себя так хорошо. Почему, интересно? И еще он был страшно голоден.

– Я посмотрела, что в твоей сумке, хантер. Если твой завтрак – это питательные капсулы, они на столе. Если хочешь, у меня есть черный кофе. У меня отключено обслуживание синтетика, я не живу подолгу на одном месте. Поэтому никакой еды предложить больше не могу.

– А где же ты берешь кофе? – спросил Портер. Рядом с ним стопкой лежала его одежда. Сухая и чистая. Он поднялся и начал одеваться. Все еще ночь или уже прошел день? Сколько же он спал?

– Кофе у меня настоящий, и я завариваю его кипятком. У бесов можно многое раздобыть, не только кофе. Но иногда качество его бывает не лучше, чем из синтетика.

Портер вскрыл стандартную утреннюю капсула. Аминокислоты, витамины, стимуляторы – он всегда держал приличный запас капсул, привык к ним в дороге и ничего не имел против такого рациона. По-крайней мере, это не занимало времени. Он знал, что многие сейчас только так и живут. Вода и питательные капсулы. С натуральными продуктами были трудности, а еда из синтетика… Никто не знал, как и где растет та пшеница, из которой синтетик выпекал хлеб. Про говядину, свинину, лосося или индейку, которые были в меню стандартного пищевого синтезатора Портер тоже ничего не знал. Ферм в городе не было. Да, где-то на юге они были. Говорят. Но между тем, что говорят и клавишей «омлет с ветчиной» в меню синтезатора дистанция невероятная. Так что Портер предпочитал честные питательные капсулы без всяких вкусов. Они хотя бы не притворялись бифштексом.

Рут сидела за столом, и писала в толстом блокноте. Портер подошел поближе. Он никогда не видел, чтобы кто-то писал на бумаге .

– Ты умеешь писать?

Она усмехнулась и посмотрела на него из под густых темных волос, закрыввших лицо. У нее были зеленые глаза. Темно-зеленые, глубокие. Совсем непохожие на те, что сейчас любит молодежь. Без искорок и люминесцентной радужки. Сейчас принято обновлять внешность внешность один-два раз в сезон… Рут не следила за модой.

– Никогда не видел, как это делается. В смысле, как пишут на бумаге. Что ты пишешь?

– Записываю твой рассказ.

– А зачем? – удивился Портер. Разве твой чип не записывает?

– Я не доверяю ему. Я доверяю этой бумаге и этому карандашу. Они сохранят все, что я хочу сохранить. Слово в слово.

– А все-таки зачем? – Портер, действительно, хотел понять, для чего ей нужны чужие воспоминания на бумаге.

– Я пишу, – заметив, что он не понял, она уточнила, – Я пишу книгу. И мне важно не только то, что ты сказал, но и то, что я об этом подумала.

Портер внезапно соотнес огромное количество старых бумажных книг со скрипом ее карандаша.

– Ты пишешь настоящую бумажную книгу? Как довоенные писатели?

Она снова улыбнулась. И продолжила едва слышно поскрипывать карандашом. Портеру нравился этот скребущий звук. В нем было что-то настоящее, аналоговое. Как в шипении виниловой пластинки.

– А кто будет читать твою книгу? – он не отставал и Рут едва не рассмеялась, увидев такое непосредственное, детской любопытво.

– Не знаю. Ты. Может кто-то еще. Может те, кто будут жить после тебя и меня.

Рут подвинула к нему чашку с черным кофе.

– Пей свой кофе, хантер. Если он остынет, я тебе этого не прощу.

Портер наклонился к глиняной черной чашке с отбитым краешком. Запах был необычный, резкий. Попробовал. Гораздо больше горечи во вкусе, чем оножидал. Пожалуй, ему нравится.

– Хороший кофе. – Портер обхватил горячую кружку двумя руками и пошел по гостиной, разглядывая книги, картины и фотографии.

– Ты сказала, что мы собираемся на ночную службу?

Внимание Портера привлекла одна из картин на стене. Он подошел к ней ближе, но перед на холсте все смешалось, и он перестал различать сюжет, только нагромождение мазков и пятен краски. Он отошел на шаг назад. Сюжет вернулся. Снова сделал шаг к картине, наблюдая за тем, как силуэты превращаются в пятна цвета. Снова отступил. Рут незаметно наблюдала за его танцем с картиной и старалась не рассмеяться. Сейчас Портер напоминал ей ребенка. Их редко можно встретить в городе. Детей в городе с каждым годом становилось все меньше.

Портер рассматривал картину. По темному ночному городу идут два человек. Маленькие люди среди больших домов. Горят уличные фонаря, (несколько крупных мазков, оранжевых пятен – отмечает для себя Портер). Это весь свет на картине. Улица пуста. Два человека не видят друг друга, они идут по разные стороны дома. Но они скоро встретятся, на углу, на перекрестке. Силуэы людей, слишком малы, чтобы различить лица или детали. Они дрожат, распадаются на фрагменты, как отражение в луже. Город навис над ними. Как будто кто-то огромный рассматривает мелочь на своей ладони. И решает, оставить или выбросить. Портер, покачиваясь с носка на пятку, изучал холст несколько минут.

Этот хантер странный. Рут подумала так и сама улыбнулась этой мысли. В этом городе… он был странным, в том смысле, что у него как будто отсутствовали некоторые необходимые человеку свойства. Рут не могла подобрать этому объяснения или подходящего слова. Как будто он не совсем человек. Не андроид, нет конечно. Недочеловек. Пока ничего лучше ей в голову не пришло. пока она не поняла, что недочеловек – это ребенок. Наверное, дети были такими. Любопытными и упрямыми. Со своими страхами и верой, которую никто кроме них не разделял.

– Я закончила. Идем, хантер. – Рут закрыла блокнот, перетянула его резинкой и убрала в сумку.

– О чем твоя книга, Рут?

– Обязательно расскажу, но сейчас мы спешим.

Они вышли на улицу. Портер ожидал, что бесы, люди бородатого Жака, будут следить за кварталом, но на улице никого не заметил. Буря стихла. Лужи на тротуаре замерли черными зеркалами. Без ветра их идеальное черное зеркало отражало город. Портер вспомнил картину в квартире Рут, и представил, что это он стоит на ладони города. А сверху над ним и над этими улицами склонился кто-то непостижимый, неизвестный. Он видит две крошечных фигурки между пустых, никому не нужных домов. Решает ли он их судьбу или наоборот, ему интересно, что будет дальше?

Портер размышлял об этом, и вдруг понял, что он действительно чувствует чьей-то присутствие. Это не бесы Жака. Тех бы он заметил моментально. Это кто-то гораздо более опасный и незаметный. Его глаз не уловил движение. Но Портер резко развернулся. Не тень, не движение.

– Джек, Джим? Ко мне, мальчики.

Движение не повторилось. Но это был пес. Его ли? Псы однозначно могли его отыскать в городе. Даже учитывая бурю, переходы внутри домов и отсутствие фонарей. Псов вели камеры, датчики движений, множество других глаз и ушей Ордена, которыми наполнен город.

– Кто такие Джек и Джим? Твои киберпсы?

Портер кивнул, продолжая пристально вглядываться в неподвижную тьму. Киберпсы. Ему хотелось думать, что они его. Но он даже никогда не был уверен, что его сопровождают одни и те же псы. Псы исчезали на техобслуживание и зарядку батарей. Их автономность не превышала двух недель. Так ему казалось, хотя точных данных у него не было. Ладно, пока он ничего не может сделать с этим. Пусть идут. Как говорит Филипп Марлоу: «Неприятности оставляют нас в покое только после смерти. Хорошо, если это будет не твоя смерть».

Рут привела Портера к станции подземки. Запахами сырости и нечистот встретили их узкая лестница в темноту и разбитая вывеска с красной литерой. Неосвещенный туннель явно был давно заброшен, но Рут это не остановило. Они спустились по скользким ступеням, прошли через сломанный турникет. Подземка давно не работала и теперь стала частью ливневой канализации. Рут освещала дорогу налобным фонариком и Портеру нашла такой же. Но пока его модифицированные глаза неплохо видели в темноте, и фонарь включать он не спешил. Хантеры проходили модификации разного рода. Портер мог бы еще больше усилить слух, добавить инфракрасный спектр к своему зрению. Но отказался. Он не объяснял причину, и от него никто не ждал объяснений. Портер боялся, что модификация слуха лишит его удовольствия от музыки. Смешная причина. А вот скорость реакции, выносливость и физическая сила прошли небольшие улучшения. На уровне химии, физиологических процессов и скорости метаболизма. Портер, разумеется, не понял, что значат все эти термины, но запомнил. Память у него неплохая. С изменениями физических характеристик хантеров были сложности. Полноценная модификация человека требовала имплантированного чипа, а Портер, как все хантеры, входил в крошечный процент людей, организм которых отторгал чипирование. Собственно, поэтому они и стали хантерами. Чипирование исключает агрессивное поведение, и любое насилие становится невозможным. Видимо, Ордену нужны были те качества, которые чип блокировал.

Портеру нравилось думать, что он избранный, не такой как другие. Возможно, лучше других. Вместо чипа Портер с детства носил идентификационный браслет, несъемное наружное устройство, которое позволяло ему жить в этом мире, переполненном электроникой и почти лишенном людей.

– Скажи, Рут, как тебе удалось повредить глаза Жаку? Это же было настоящее нападение, агрессия. Но ты же чипированная.

Идти в темноте по ощущениям Портера им придется долго. Под ногами хлюпала вода. Когда-то здесь жили крысы. Теперь люди вместо крыс. Так думал Портер, слушая как расплескивается эхо их шагов по сырым темным коридорам.

Рут молча шла впереди. Луч ее фонарика дрожал, бегал по полу и стенам. Но она не боялась. Что было для Портера удивительно. Наверное, он слишком давно жил и работал один. Одиночка, который привык говорит сам с собой и своими железными псами, что в общем, одно и то же.

Рут молчала словно киберпес, но Портер начал привыкать к тому, что Рут отвечает на его вопросы не сразу. Иногда с паузами в несколько минут. Может, она обдумывает ответ, а может, просто не очень любит говорить.

– Я борюсь с ним, – она так долго молчала, что Портер забыл, о чем они говорили.

– С кем?

– С чипом, с имплантом. Я ненавижу эту дрянь внутри меня. Она лучше меня знает, как мне себя вести, она стучит на меня Ордену, она вообще неизвестно на что способна.

– Но ты не можешь чувствовать имплант и не можешь знать, в чем именно проявляется его влияние.

Рут снова помолчала, но ответила:

– Да, импланты от рождения нельзя извлечь или почувствовать. Они интегрированы в мозг. Он уже часть меня. Я не должна его чувствовать, но я чувствую.

– Это биоимлант, правильно? Не тот чип, что ставили в самом начале.

– Конечно. Даже такие старики, как ты не застали время железных имплантов.

– Они были керамические.

– Я знаю, из чего делается эта гадость, – в голосе Рут слышалась злость.

Удивительно, что человек с имплантом способен на такие эмоции. Если бы Портер был на связи с куратором, он бы зафиксировал этот факт и обязательно включил в отчет.

– И ты все же чувствуешь его?

– Я чувствую, что во мне сидит какой-то чужеродный паразит, он ограничивает мои эмоции, управляет моими чувствами. Его поставили без моего согласия. И самое главное, я не знаю, что еще он со мной делает, понимаешь? В природе есть такое разделение: симбиоты и паразиты. В обоих случаях организмы живут в одной экосистеме, иногда даже в одной физической оболочке. Но если симбионты приносят взаимную пользу, то паразит только тянет на себя одеяло. Ничего не дает взамен.

Портер остановился. Тронул Рут за плечо. Она замерла. Совсем на грани реальности Портер услышал всплеск. За ними идут. За ней или за ним? Это не бесы. Револьвер в кармане пальто. Перед выходом Портер под пристальным взглядом девушки проверил барабан и ствол, вынул патроны, подозревая, что на них могла попасть влага. Перезарядил барабан из сухой жестяной коробки, что лежала в саквояже. Сейчас он положил руку на револьвер, почувствовал через плотную ткань его тяжесть. Если бы они хотели напасть, времени у них было достаточно. Если они идут следом в полной темноте, значит, видят в темноте не хуже, чем он. А если это киберпсы, что с того? Как он может это изменить? Нужно просто идти дальше. Портер продолжил разговор, однако прислушивался к тому, что происходит сзади.

– Ты не можешь отрицать, что имплантация чипов агрессии сохранила цивилизацию.

Портер ждал от Рут ответ, но она замолчала. Долго молчала, а потом все-таки сказала:

– А тебе не кажется, что наша цивилизация погибла. Наш вид вымер… Вымирает у нас на глазах. И Орден остается. Именно он – следующая цивилизация. «Кроткие наследуют землю». А мы ему мешаем. Он ждет, когда мы окончательно уйдем.

– Зачем тогда ему нас кормить, лечить и развлекать?

– Как ты хорошо сформулировал функционал Ордена. Мы не знаем, чем на самом деле он занят. Огромные вычислительные мощности, все ресурсы, никаких ограничений. А он возится с горсткой людей. Не понимаю.

Рут говорила слишком сложно для Портера. Так говорили старики, которые учились до войны. Наверное, все это – ее книги. Она много читает, оттого и говорит так. Умно и непонятно.

Впереди показался свет. Одиноко горел красный фонарь на стыке двух коридоров. Коридор, по которому двигались Портер и Рут выходил в большой тоннель. Здесь раньше ходили поезда подземки. Где сейчас эти огромные поезда? Стоят в каком-нибудь подземном депо, ржавеют без света и движения. Молчаливые призраки прошлого. Никогда уже они не пройдут своими железными путями. Да, Рут права. Время людей подходит к концу. Цивилизации, которая строила эти тоннели и пускала по ним сверкающие огнями механизмы, больше нет. Удивительно, что Портер раньше не думал об этом.

Портер попытался представить карту города и точку, в которой они с Рут стоят. Но память подвела. Подземку он знал плохо. Рут, однако, уверенно спрыгнула с высокого края их тоннеля, по щиколотку утонув в воде. И вскрикнула. Портер увидел,как из освещенной части тоннеля к ним несется что-то непонятное. Слишком быстро, мелькнула у Портера мысль, но рука уже вынырнула из кармана, сжимая револьвер. Секунда. Портер оперся о стенку тоннеля, усилил хват второй рукой и трижды выстрелил в надвигающуюся тень. Против света. Слишком быстро. Его ударило снизу вверх в грудь. Он вцепился в железные выступы на теле твари, но не удержался. Его отбросило к стене. Он упал лицом в воду, чудом не врезавшись в рельсы. На него сверху опустилось что-то тяжелое. Железные лапы твари. Лицо в воде, револьвер в руке. Нечем дышать. Портер уперся локтями в пол и оттолкнулся изо всех сил, поднимаясь над водой. Вдох. Тварь снова придавила его. Он рванулся еще раз. Безрезультатно. Еще раз… и в этот момент тяжести на спине не стало. Вдох. Тварь, что напала на него, билась на боку, в грудь ей вцепился киберпес. Тварь отбивалась. Часть конечностей у нее были металлическими, но верхняя часть туловища, руки и голова человеческие. Мерзкая смесь стального паука и человека. Руки твари обхватили шею киберпса, выворачивая его голову.

Второй киберпес в два прыжка оказался позади твари и рванул ее шею в сторону. Человеческое лицо скривилось от боли. Тварь зашипела. Еще один рывок сзади и тварь, взмахнув руками, упала в воду. Киберпсы накинулись на нее с двух сторон. Беззвучно и безжалостно.

Рут, дернула за рукав Портера.

– Хочешь досмотреть? Бежим!

Портер развернулся. Рут указывала на железную дверь напротив. Несколько десятков шагов. Она побежала, смешно поднимая колени в воде. Если бы не звуки схватки за спиной, Портер бы наверное улыбнулся. Рут вскарабкалась на узкий парапет перед железной дверью и ввела код на древней панели с выпуклыми ржавыми кнопками. Навалилась на дверь и вместе с дверью почти упала в новый коридор. Портер бросился за ней. На пороге он оглянулся. Киберпсы оторвали твари голову. Она еще дергала паучьими лапами, но киберпсы ее больше не трогали. В проходе, откуда все они попали в этот тоннель стоял человек. По его позе, уверенному и внимательному спокойствию Портер поначалу решил, что это хантер. Такой же как он. Вернее такой же, каким Портер был совсем недавно. Но с головой у человека было что-то не так. Возможно, и киберпсы – это вовсе не Джек и Джим. У них, наверное, имен нет. Только номера. Так думал Портер, захлопывая за собой железную дверь. Петли были хорошо смазаны и не скрипели. Дверью часто пользуются. Щелкнул замок. Портер пошел по извилистому, освещенному старыми лампами коридору вслед за Рут. Он ждал, что в дверь будут стучать и скрести. Представлял себе псов, ожидающих, когда дверь откроется. Напрасно. Никаких звуков из большого тоннеля не доносилось.

11. Церковь Уставших

Давно Портер не сталкивался с таким количеством людей в одном месте. Замкнутый и молчаливый, Портер избегал общения. Друзей у него не было. Служба хантера предполагала вовсе не охоту, как многие думали и не расследование преступлений. Нет, хантер – это не полицейский. Уровень преступности в современном мире практически равен нулю. Хантеры исследуют территории и происшествия за пределами города. Все, что случается в городе – забота технической службы. Портер, разумеется, знал о Церкви Уставших, как знал о существовании ночных клубов в старом центре города. Но он никогда там не был. Он понятия не имел, зачем люди собираются вместе. Ему давно уже не нужна была компания, вполне хватало Джека, Джима. И у него был Филипп Марлоу, если уж хотелось поговорить.

Всего несколько дней назад Портер вернулся из очередной экспедиции. Четыре месяца он бродил по обширной области на северо-востоке. Его задачей было изучение моста через безымянную реку и промзоны – территории металлургического комбината. Все это на расстоянии недели пути от города. Результатом исследований Портера стал запуск одной из автоматических линий конвейера. Портер подозревал, что его киберпсы принесли Ордену гораздо больше пользы, чем он сам. И это было нормально. Портер отлично понимал, что его мобильность крайне условна, а его осмотры территории, рекомендации по установке камер и выводы о состоянии оборудования лишь дополняют собранную киберпсами информацию. Однако Портер считал, что если бы в его отчетах не было ценности, куратор не запрашивал у него разъяснений и дополнительных сведений с такой скрупулезной дотошностью. Служба Портера очень далеко увела его от общения с людьми. Чем они живут, как они живут… он понятия не имел. Бесы, которых он встречал в своих экспедициях были опасными или досадным неприятностями. Они не искали с ним общения, он не трогал их без нужды.

Буквально за два дня, все, что Портер знал об этом мире оказалось ложью, а сам он стал мусором, выставленным за дверь. И обжаловать этот факт невозможно. Если бы Портер родился до войны, он рассуждал бы о потерянной системе ценностей и поиске новой нулевой точки координат. Но Портер жил в реальном мире, здесь метафоры и абстракции не имели никакой ценности.

Откуда Портеру было известно о Церкви Уставших? Он не помнил. Секта появилась еще до того, как каждый житель города получил предложение от Ордена. Секта была всегда, где-то на периферии городской жизни. Однажды, незадолго до того, как окончательно уйти в вирт, мать Портера сказала ему, что его отец был прихожанином церкви. Среди немногих фактов об отце, которые у Портера были, этот был самым странным. Люди, которые собираются по вечерам в заброшенных зданиях на окраине города и бросают жребий, кто из них должен умереть – вот кто такие прихожане церкви Уставших. Они считали себя частью христианской традиции, но с таким же успехом они могли говорить, что их церковь произошла от зороастрийцев или любого другого забытого культа. В новом мире старые религии не прижились. Серые, потерявшие интерес к жизни люди, так думал о них Портер. Войдя в притвор храма Уставших он ожидал увидеть нечто подобное. Темное, помещение, в которое Рут скользнула через железную дверь встретило его горячей волной ярких, незнакомых запахов. Ароматические палочки? Ладан? Дверь, отсекающая притвор храма от бетонного коридора, была стальной и толстой, словно дверь бомбоубежища времен войны. Возможно, так оно и было. Секта заняла подземное укрытие и приспособила его для своих целей.

Волна тепла была такой приятной, что Портер остановился.

– Мы в безопасности? – шепнула Рут, – эти монстры не придут сюда?

Портер пожал плечами. Откуда ему знать. Он чувствовал, как горячий поток воздуха сушит его одежду, согревает. Пока этого было достаточно.

А потом Портер услышал шепот. Сначала с одной стороны, потом с другой. Как будто перешептывались стены. Рут потянула Портера по темному коридору. Она не слышала шепота. Или не обращала внимания. Или это шепчет безумие, прокравшееся в голову Портера и усевшееся на стул напротив Филиппа Марлоу. Портер чуть заметно усмехнулся.

– Если человек смеется сам по себе, он сумасшедший, Портер. Не пугай меня. Мне и так страшно. – Рут очень крепко держала Портера за руку. Ее горячая рука как будто пыталась спрятаться внутри его большой ладони.

Бесшумные тяжелые створки дверей открылись от легкого толчка Рут. Храм Уставших тонул в густой шепчущий темноте. Здесь было слишком много людей для Портера. Он чувствовал их запах и слышал их дыхание. Они стояли и сидели на полу, все смотрели в одну сторону. Подиум. За ним стена с рядами темных мрачных портретов и непонятных сюжетов, уходила ввысь, в абсолютную тьму недоступно высоких сводов. Тусклые светильники, лампады, наполненные маслом горели в креплениях вдоль стены. Их света хватало только, чтобы Портер разглядел древние лица, безжизненные и равнодушные. Словно наблюдатели из прошлого. На подиуме из трех ступеней человек в белом. Женщина. Тончайшее белое одеяние очерчивает фигуру, колышется, приоткрывая обнаженное тело. Лицо закрыто маской. Сверкающая, как будто фарфоровая маска – идеальная, неживая красота в этом сумраке. Женщина в белом неподвижна внутри конуса света. Только движение воздуха, едва касается ее одеяния. И шепот. Отовсюду.

– О чем они шепчут? – Портер наклонился к Рут. Она вздрогнула.

– Я не знаю, – прошептала она, – Каждый о своем, наверное,– ее шепот сплелся со всеми шепотами темного зала церкви.

Ударил далекий гонг. Низкий, красивый звук, вибрируя, прошел по церкви и остановился, сжатый в кулак рукой в белой перчатке. Женщина в белом подняла руки:

– Дети. Вы все пришли сюда, потому что боитесь. Вы боитесь жизни больше, чем смерти. И это правильно. И это правда…

Слова ее медленные и тихие звучали отовсюду, так же как шепот. Каждая стена, каждая тень, каждая складка портьер вдоль подиума повторяли: «и это правда…»

– Я скажу вам то, что говорю уже много лет. Сегодня некоторые из вас получат облегчение. Уставшие найдут покой…

– …покой,– шелестели тени, стены, сидящие на полу люди.

Шепоты и шорохи. Ногами Портер чувствовал пульсацию. Как-будто огромное сердце билось где-то очень близко. Очень спокойно.

«Сдается мне, всем им некуда спешить. И тебе тоже, Портер, если только ты решил дождаться охотников прямо здесь. В этой теплой и уютной кроличьей норе. А кто прячется в кроличьей норе?» – Филипп Марлоу, устроился в кресле поудобнее, вытянул ноги, расправил складки на брюках, – Я подожду. Любопытно, как охотники будут вынимать из норы кроликов за уши».

Портер снова наклонился к Рут:

– Нам нужно найти выход отсюда. Другой выход. Думаю, сюда могут явиться незваные гости.

– Ты же слышал гонг, хантер. Все двери сейчас закрыты, заблокированы. Нельзя ни войти, ни выйти. До конца службы.

Портер покачал головой:

– Отведи меня к выходу. Попробуем его открыть и сбежать.

Рут кивнула. Белая фигура на возвышении наклонилась вперед, словно высматривая кого-то. Рука в белой перчатке вытянулась, указывая на человека в зале:

– Йозеф, зачем ты пришел сегодня, скажи мне.

Едва заметное движение в церкви, словно рябь по черной воде. Человек, на которого указывали, оглядывался по сторонам. Наверное, искал другого Йозефа. Потом спохватился:

– Я, мать, прихожу сюда уже год. Каждую неделю,– его тихий голос раздался, со всех сторон. Он говорил почти шепотом, но этого было достаточно,– Здесь покой. И я здесь не один. И я…

– И ты устал, Йозеф. Правда?

– Правда, мать, – Йозеф, невысокий мужчина внезапно тяжело и прерывисто вздохнул. Кажется, он едва сдерживался э, чтобы не заплакать.

Голос белой маски был именно таким, каким могла бы говорить мать со своим ребенком. Негромким, спокойным, терпеливо-нежным:

– Готов ли ты выйти сегодня сюда, Йозеф. Без всякого жребия. Ведь жребий – это ты сам. Ты шагнул сегодня через порог храма и, значит, уже выбрал свой путь. Так позволь мне сократить его.

Портеру казалось, что он уже слышал этот голос. Но в совершенно другой обстановке.

Йозеф закрыл лицо ладонью и пошел к белой фигуре. Перед ним расступались люди, пропускали его. Многие проводили по его плечам или спине рукой. Трогали его, поглаживали по голове, как ребенка, прощались с ним. Хотя, вряд ли они знали его, понял Портер. Никто не знал этого Йозефа, но сегодня он был, как все они, был их семьей, их частью.

Портер снова прикоснулся к Рут. Что бы ее сюда не вело, оставаться было опасно. Рут подняла на него глаза. В глазах стояли слезы.

– Я не могу уйти до конца службы, – прошептала она.

Белая фигура на подиуме протянула руки навстречу Йозефу. Его плечи вздрагивали. Он плакал. Поднялся на три ступени, сразу став гораздо выше белой маски.

– Дети, хочет ли кто-то пойти вместе с Йозефом. Встать рядом с ним и вместе выйти из этого мира. Кто из вас, уставшие добрые дети, хочет выйти ко мне?

Маска повернулась к Йозефу:

– Будем молиться, дитя, чтобы тот, кто встречает всех нас за темной завесой, обнял тебя сегодня и подарил покой.

Йозеф опустился на колени. Закрыл глаза и сложил руки на груди. Губы его шевелились и шепот, неразличимый и многоголосый, заполнил храм. В зале поднялись с пола десятки людей. Вокруг Портрета тоже встали люди. Некоторые подняли вверх руки. И губы их тоже шевелились, они читали молитву, шелестящую отовсюду:

– Мать моя святая и чистая, посмотри на меня. Не оставь меня своей милостью. Забери мою усталость и обними меня своей любовью. Покров незримый опусти на мои глаза, мое дыхание, мою душу.

С последними словами каждый коснулся правой рукой глаз, губ и груди.

– А теперь, дети, закроем глаза и обратимся к Матери. Пусть ее волей случится жребий.

За спиной фигуры в белом закрутился вихрь. Пылинки в этом вихре зажигались и гасли. Дрожали огоньки в масляных лампадах.

– Это имена всех, кто сейчас на службе, – прошептала Рут,– всех, кто внутри церкви. Каждый, кого коснется жребий, уйдет сегодня.

Портер слышал имена, десятки их шелестели в воздухе, десятки, сотни огоньков вращались внутри вихря.

Вокруг Портера началось движение, он почувствовал вибрацию. Она передавалась ступням, поднималась все выше, вся церковь словно начала раскачиваться. Встали все, кто сидел на полу. Шепот, шелест шорохи вплетались в ритм, который задавала вибрация пола.

Белая маска вытянула руку и на ее ладонь опустился один из мерцающих огоньков. В это же мгновенье из темноты опустился луч света внутри которого оказалась женщина средних лет. Она стояла, недалеко от Портера, покачиваясь вместе со всеми, прижимая руки к груди.

Белая маска указала рукой на нее:

– Выйди к нам, Марта. Мать выбрала тебя.

Женщина открыла глаза, увидела вытянутую руку и сразу все поняла. Она улыбнулась, так рассмеялась так радостно и звонко, что Портер вздрогнул. Легко поднялась к белой маске и встала рядом с Йозефом.

Маска снова протянула руку к вихрю и на ее ладонь снова опустилась мерцающая искорка. Секундное замешательство. Портер вдруг оказался в луче света. Он сделал шаг в сторону, но свет последовал за ним.

Белая маска протянула к нему руку. – Странник, выйди к нам. Мать выбрала тебя сегодня.

Портер посмотрел на Рут. Рут ответила ему непонимающим взглядом. Шепот обрушился на него со всех сторон. Портер слышал свое имя, слышал: «иди», «жребий», «не бойся».

«Дикий розыгрыш», – подумал Портер и поднялся на подиум. .

Здесь ритм, в котором двигалась вся церковь был еще отчетливее. Их было трое. Плачущий Йозеф, смеющаяся Марта и Портер, который не понимал, что будет дальше. Тех, кто стоял внизу,Портер не видел. Только пульсирующая тьма за пределами освещенного круга

– Хантер, что вы здесь делаете? – услышал Портер вопрос. Это белая маска. И Портер знал, кто скрывается под маской, – Не отвечайте мне ничего сейчас. Просто сделайте то, что я скажу и когда скажу. Вы меня поняли, надеюсь?

Довольный Филипп Марлоу, положил ногу на ногу: «Понял ли Хайми Вайс, что в церковь нужно брать пулемет?». Портер нахмурился: «Кто такой, этот Вайс? Я должен его знать?»

Портер понял, что вышел из ритма церкви. Удивительно, как легко он впал в этот незаметный пульсирующий транс, как легко он стал частью невидимой, раскачивающийся в темноте толпы. Беспокойство с новой силой напомнило о тварях в подземке. Эти люди… им здесь, действительно, хорошо. Понятно, зачем Рут стремилась сегодня сюда. В городе пожалуй не найти другого места, где бы человек мог почувствовать себя частью чего-то большего. Но он, Портер, никогда бы не стал здесь своим.

– Портер, я считаю до трех, и на счет три, сделайте шаг назад. Не глядя, не разворачиваясь.

Белая маска обращалась только к нему, и Портер кивнул. На счет «три» он сделал большой шаг назад и с удивление увидел, что его темная фигура в осталась стоять рядом с Йозефом и Мартой. Голограмма. Портера потянули назад чьи-то руки, и он оказался позади черной завесы, невидимый из зала, где прихожане громко пели молитву Матери. Рядом с Портером стояла Лора Геккель. В белом тончайшем одеянии, белых перчатках до локтей. Форфоровую маску она сняла и держала в руке, волосы аккуратно убрала назад. Рядом с голограммой Портера там, на подиуме, тоже стояла Лора Геккель, но в маске. Она протягивала Портеру бокал с прозрачной жидкость.

– Вино Уставших, странник, для тебя. Как поцелуй Матери. Прими его.

Портер, не отличимый от живого, взял в руки бокал и выпил. Маска уже предлагала бокал Марте, а после нее Йозефу. Круг света расширился. В него попали три кресла. Марта, Йозеф и голограмма Портера заняли каждый свое. Пульсация зала усилилась. Шепот нарастал, превращаясь в пение. Покачивание людей в церкви постепенно становилось танцем. Свет на подиуме гас, три неподвижных тела в креслах терялись в темноте. В церкви зажигались и гасли огоньки, выхватывая из теней плачущие или смеющиеся лица. Тени и шепот слились в безумный буйствующий танец. Пульсация усиливалась и обратилась в грохот барабанов.

– Пойдемте, Портер, дальше все ясно. А вам придется объяснить мне, как вы попали на службу и зачем вышли к алтарю.