Читать книгу: «The Smoke», страница 2

– Какой пропуск? – Эл почувствовал, что голос его хрипит от напряжения. – Это что, зона какая–то, чтобы мне нужны были пропуска?

– Зона? – шериф усмехнулся, и Элу показалось, что эта улыбка – первая искренняя эмоция, которую он увидел на его лице с тех пор, как приехал в Долину. – Мы все тут в зоне, мистер Реншоу. Каждый по–своему…

Эл ничего не понял. Он заметил капельки дождя на щёках шерифа – они стекали по его лицу, словно слёзы, делая его выражение лица ещё более непостижимым.

– Так что – сделаем вид, что ничего не произошло, и вы просто развернётесь и поедете домой? – голос шерифа приобрел стальные нотки. – Или нам придётся помочь вам “вспомнить” о наших… правилах?

Эл медленно выдохнул. В голове, опутанной страхом и непониманием, метались мысли, словно стайка загнанных в клетку птиц. Что происходит? Что это за "правила"? И почему от этого спокойного, ровного голоса шерифа ему становится так жутко, словно прямо сейчас откроется земля, и из неё вылезет нечто ужасное, липкое и холодное…

– Я ничего не понимаю… – прошептал он, отводя взгляд от глаз шерифа. В глянцевом покрытии пикапа он увидел свое отражение – испуганное, потерянное лицо, окруженное рамкой из тёмных волос, глаза, в которых, казалось, отражается уже не дождь, а глубокая, безнадежная пустота.

– Вам и не нужно понимать, – мягко, но твёрдо произнес шериф. – Достаточно знать: никто не может покинуть Долину. Никто…

– Но… почему?! – Эл заставил себя поднять голову и встретиться взглядом с шерифом. – Что это за чушь такая?!

– Чушь? – шериф снова усмехнулся. – Возможно… Но не для тех, кто живёт здесь…

Он жестом указал на долину, раскинувшуюся внизу, будто бескрайнее озеро мрака, из которого вверх, к перевалу, тянулся тонкий, еле уловимый шлейф молочно–белого дыма. Дыма, который Эл почему–то не заметил раньше…

– Поезжайте домой, мистер Реншоу. – Голос шерифа теперь звучал будто издалека, словно он говорил с Элом не через пространство, разделявшее их, а сквозь какую–то другую, непостижимую преграду. – И постарайтесь… забыть об этом разговоре. Эл, словно загипнотизированный, посмотрел на долину, окутанную этой странной молочной дымкой. И ему показалось, что она колышется, дышит, будто живое существо, в которой спят тайны и ужасы, непостижимые для человеческого разума…

Шериф кивком головы указал ему на поворот.

– Не заставляйте меня повторять, – тихо, но угрожающе произнёс он. – Поезжайте домой. И никому… ни слова… об этом разговоре…

Эл, словно во сне, включил заднюю передачу и медленно развернул машину, не отрывая взгляда от молочно–белой дымки, напоминавшей ему теперь не просто природное явление, а границу между мирами. Границу, которую он попытался преступить и которая в ответ показала ему свой оскал…

Он ехал медленно, словно боясь пробудить чем–то лишним движением ту спящую угрозу, что, казалось, скрывалась под покровом ночи в Безмолвной Долине. Город, когда он проезжал мимо него, снова был погружен в тишину. Но на этот раз эта тишина казалась ему уже не просто покоем провинциальной жизни, а зловещим, тяжёлым безмолвием…

У своего дома он остановился и, долго не выключая мотор, смотрел на тёмные окна, за которыми, казалось, прятались не комнаты и вещи, а что–то иное… Нечто, что знало о нём больше, чем он сам…

В эту ночь ему не снились сны. Он лежал в кровати, уставившись в потолок, и вслушивался в тишину. Тишину Безмолвной Долины, которая теперь уже не казалась ему уютной.

– Это лишь первый звоночек, – подумал он, засыпая. – Но что же будет дальше?

Утро встретило Эла свинцовым небом и мелкой, пронизывающей моросью. Настроение было под стать погоде – мрачное и беспросветное. Он не спал почти всю ночь, ворочаясь в постели и пытаясь найти объяснение происходящему, но всё, что ему удавалось – это гонять по кругу обрывки фразы шерифа: "Зона… мы все здесь в зоне…" и его улыбку, похожую на оскал хищника, загоняющего жертву в ловушку…

Эл сварил кофе и долго сидел на кухне, бессмысленно уткнувшись взглядом в дождливую улицу за окном, будто там, в сером, размытом пейзаже, можно было найти ответ на вопрос, который пульсировал в его голове словно зубная боль.

“Я должен уехать отсюда, – твердо сказал он себе, и неожиданно даже не испугался, а ощутил волну злости, злости на себя, на обстоятельства, на весь этот затерянный среди гор мир со всеми его тайнами и кошмарами, навязанными ему, словно сюжеты его собственных, пока ещё ненаписанных книг…

Он вновь набрал номер издателя.

– Попробую договориться о курьере… – мелькнула мысль. – Или спросить насчет вертолёта… Бред, конечно… Но другого выхода у меня просто нет…

Но Маккензи, словно чувствуя его настроение, не отвечал.

– Занят, наверное, – подумал Эл. – Торгует правами на мою ещё не существующую историю о “чертовщине".

В этой мысли была такая горечь, что Эл, обычно не склонный к чувству жалости к себе, вдруг почувствовал жгучую обиду. Обиду на все происходящее, на несправедливость судьбы, на собственное бессилие. Решив не сдаваться, он набрал номер своего агента. Барбара – женщина с железной хвакой и голосом, от которого дрожали не только начинающие писатели, но и самые маститые издатели – всегда умела находить выход из любых, даже самых запутанных ситуаций. “

– Если и она не сможет мне помочь выбраться из этой “зоны", – подумал Эл – значит дело плохо.

– Алло, Барбара! – Он постарался сделать свой голос бодрым и уверенным. – Как дела? У меня тут небольшая… проблема нарисовалась.

– Проблема? – как всегда, не теряя времени на лишние слова, поинтересовалась Барбара. – Что на этот раз, Эл? Гонорар не выплачивают или издатель отказывается печатать твои новые страшилки?

– Хуже, – пробормотал Эл. – Я не могу… уехать.

– Не можешь уехать? – в её голосе теперь слышалось недоумение, смешанное с какой–то ироничной заинтересованностью. – Это как понимать? Ты в тюрьме? Или машина сломалась, и до ближайшего автосервиса несколько тысяч миль?

Эл с досадой понял, что не может просто взять и объяснить ей всё. Это звучало бы слишком … нелепо, будто он сошёл с ума. Проклятая долина… дьявольский дым… люди–маски, наблюдающие из тишины.

– В общем, дело тёмное… – он попытался засмеяться, но смех получился нервным, испуганным. – Короче, мне бы хоть курьера какого–нибудь вызвать, чтобы он забрал документы… Контракт с Маккензи.

– Контракт? – голос Барбары приобрел холодный, деловой тон. – Ты подписал контракт, не убедившись, что можешь его выполнить?! Эл, ты что, с ума сошёл?! Ты же знаешь, как Маккензи относится к таким… сюрпризам!

– Да понимаю я, понимаю! – отмахнулся Эл. – Но что мне было делать? Он выслал мне контракт экспресс–почтой, с курьером. А я тут не один… Дом снимаю. Хозяйка вернётся – а подписи–то нет! Вот и подписал.

– Ну и дурак, – безапелляционно заявила Барбара. – Маккензи теперь штрафы впаяет… ты же знаешь его аппетиты! А ты что – решил за творчеством удалиться в глухие дебри? Как посмотрю, глухомань идёт тебе на пользу! Уже “шедевры” строчишь… кино снимать собираются… А хоть название этого… шедевра скажешь?

Эл помялся. С одной стороны, ему совсем не хотелось обсуждать свою книгу. Во–первых, она еще не была закончена, а он не любил говорить о незавершенном. Во–вторых… в свете последних событий она сама уже не казалась ему такой уж шедевральной, лишь еще одним призраком его воображения, пытающимся вырваться в реальность через хрупкую перегородку его разума…

– Безмолвная Долина, – ответил он после короткой паузы, в которой, казалось, промелькнули тени всех его кошмаров и тайных страхов, тех, что он так старательно пытался выплеснуть на бумагу, уберечься от них… “Забавно – подумал он. – Названия книги и города теперь уже не различить… Кажется, эта дымка, эта тишина… начинает проникать не только в лёгкие, но и глубже…”

– Безмолвная долина? – словно припоминая, произнесла Барбара. – Ну и вкус у тебя, Эл! Что, вообще связи нет ни с кем? Почты нет, интернет не работает, что ли?

– Интернет работает, – отозвался Эл. – Но с почтой проблемы. Здесь она… как бы сказать… старомодная. С помощью конных экипажей доставляют… шучу, конечно. – Он снова попытался рассмеяться, но смех застрял где–то в горле. – В общем, если сможешь что–то придумать с курьером… было бы отлично.

– Ладно, попробую, – Барбара, кажется, уже теряла терпение. – Но ты не рассчитывай на чудеса! Маккензи – не тот парень, который будет входить в твоё … “состояние”! Кстати, как ты там вообще оказался, в этой дыре? Случайно занесло или ты специально тишину искал? Для атмосферы, так сказать.

– Можно и так сказать… – пробормотал Эл. – Вдохновение…

Он не хотел рассказывать ей подробностей. Он вообще сейчас не хотел ни с кем говорить об этом городке, об этом странном ощущении пустоты и страха, о тяжелом взгляде шерифа… “А вдруг это заразно? – подумал он. – Вдруг я уже сам заражен этим… дымом, этой тишиной?”

– Ладно, давай так, – прервала его Барбара, очевидно, не намерена углубляться в детали его творческих поисков. – Как только свяжусь с Маккензи, перезвоню. Держись там и старайся… ну, ты понял… Не затягивай с возвращением в реальный мир!

– Да я только за! – ответил Эл с чувством не поддельного, а самого что ни на есть жизненного ужаса. – Проблема как раз в том, что реальность здесь слишком… назойливая.

Он положил трубку и с чувством безнадежности взглянул на пустую дорогу за окном. Дождь усилился, превратив мир за стеклом в размытую, серую акварель.

– Что же делать? – думал он. – Если даже Барбара ничем не сможет помочь…

И тут он вспомнил о девушке. О Рейчел – дочери местного священника, с которой он случайно познакомился на днях в том самом маленьком парке с ржавой каруселью и одинокой скамейкой, на которой сидеть решался разве что самый заядлый пессимист.

Рейчел была не похожа на других жителей города. Её улыбка была живой, искренней, в её глазах светился ум, который казался Элу почти неприличным на фоне тусклых, затуманенных взглядов тех, кого он встречал на улицах Долины. Рейчел, в отличие от остальных, не пугала его. Скорее, наоборот – он чувствовал себя рядом с ней спокойно, почти защищено. Будто именно она, а не шериф в своей безупречной форме, была тем самым хранителем порядка в этом странном, пугающем мире.

– Надо найти Рейчел. – мелькнула мысль. – Может быть, она сможет объяснить, что здесь происходит, как отсюда выбраться.

Эл, поддавшись внезапному порыву, вскочил со стула, натянул ботинки и, схватив куртку, выскочил из дома. Дождь, казалось, еще усилился, обрушивая на землю потоки ледяной воды. Ветер пронизывал насквозь, но Эл уже не чувствовал ни холода, ни влаги. Он шёл быстро, почти бегом, торопясь туда, где надеялся найти не столько ответы на свои вопросы, сколько просто человеческое тепло, поддержку, живое, а не пустое улыбающееся лицо.

Парк был пуст. Дождь будто смыл даже призраков прошлых дней – ржавая карусель казалась еще более заброшенной, чем обычно, а скамейка, словно покрытая ледяной глазурью, отталкивала своей неприветливостью.

Эл в растерянности остановился у входа, пытаясь сообразить –где еще можно найти Рейчел? И тут он вспомнил: девушка рассказывала, что её отец – священник в местной церкви.

– Церковь… – мелькнуло в голове. – Конечно, где же еще искать человека в мире, где порядок вещей перевёрнут с ног на голову?

Церковь находилась недалеко – небольшое, выстроенное из серого камня здание с остроконечной колокольней, устремлённой вверх, будто палец, указующий на небо. Эл поднялся по ступенькам, толкая тяжелую, окованную железом дверь. Та поддалась со скрипом, впуская его в полутёмное, пахнущее воском и ладанном пространство.

Внутри было тихо, только где–то в глубине, у алтаря, мерцали красные огоньки свечей, отбрасывая причудливые тени на высокие своды. Сквозь цветные стёкла окон пробивался приглушенный свет – синий, красный, зелёный – превращая полумрак в странную, почти мистическую картину.

Эл прошёл вглубь церкви, словно находясь под гипнозом этого призрачного света и тишины, нарушаемой лишь тихим потрескиванием свечей у алтаря. Он поднял голову, пытаясь разглядеть в полумраке росписи на стенах – библейские сюжеты, святые и мученики, лики, полные нечеловеческого смирения и любви, казавшейся ему сейчас такой же недоступной, как те звёзды, что не видны днём.

И вдруг он почувствовал на себе взгляд. В конце ряда скамеек, сливаясь с тенью, сидел мужчина. Лицо его скрывал полумрак, но глаза… глаза горели в темноте, словно две угольки в остывшем костре.

Эл невольно шагнул назад, ощущая тот же холодный ужас, что настиг его перед домом и на дороге к перевалу. Он попытался что–то сказать, но голос предал его, превратившись в сиплый, бессильный шёпот.

– Не бойтесь, мистер Реншоу. – Голос незнакомца был глубоким и спокойным, не совсем соответствующим тем глазам, что жгли Эла из темноты. – Вы же меня искали?

– Вы… вы кто? – прошептал Эл, не в силах оторвать взгляда от двух угольков, словно пригвожденный к месту.

– Я – отец Рейчел. – Незнакомец медленно поднялся со скамейки и сделал шаг навстречу Элу. Свет свечи, стоявшей на небольшом столике у входа в церковь, вырвал из темноты его лицо, и Эл вздрогнул.

Отец Рейчел был не стар, но его лицо казалось усталым, измождённым, испещрённым морщинами, словно он прожил не одну жизнь. Глаза, горевшие в полумраке, теперь, в свете свечи, казались просто темными и глубокими, как два колодца, в которых отражалась какая–то непостижимая печаль.

– Рейчел нет дома, – сказал священник. – Но я знал, что вы придёте…

– Знали…? – Эл ощутил слабость в ногах. Он оперся о спинку скамейки, будто боясь упасть. – Откуда…? Как…?

– Здесь… знают многое, мистер Реншоу, – отец Рейчел прошёл мимо Эла, направляясь к алтарю, и его шаги звучали в тишине пустой церкви словно удары погребального колокола. – Гораздо больше, чем вы можете себе представить.

– Но я ничего не понимаю… – прошептал Эл, уже не пытаясь скрыть свой страх. – Эта долина… шериф… люди… что здесь происходит?!

Отец Рейчел остановился у алтаря и повернулся к нему. Тень от высокого резного распятия легла на его лицо, оставив открытыми только глаза, горевшие теперь необычно ярким, почти фанатичным огнём.

– Безмолвная Долина – особое место, мистер Реншоу, – медленно произнёс он, будто обращаясь не к Элу, а к невидимому слушателю под сводами церкви. – Место, где время течёт по–другому. Место, где исполняются… желания. Но за всё в этой жизни приходится платить. И цена порой бывает… слишком высока.

Он взял со столика, на котором стояли свечи и несколько толстых, в кожаных переплётах книг, небольшую шкатулку, изготовленную, судя по всему, из слоновой кости и украшенную тонкой, почти ювелирной резьбой.

– Рейчел мечтала уехать отсюда. – Священник открыл шкатулку и достал оттуда несколько пожелтевших от времени фотографий и письмо в конверте, по которому, как показалось Элу, прошла сама вечность. – Мечтала о жизни… настоящей жизни…

Он протянул фотографии Элу.

– Взгляните… Вы понимаете теперь, почему она хочет уйти?

Эл нерешительно протянул руку и взял фотографии. Сердце его сжалось, будто от внезапной, острой боли. На фотографиях, словно ожившие призраки, смотрели на него Рейчел и… он сам. Вернее – не он сам, а кто–то очень похожий, почти двойник – тот же рост, телосложение, цвет волос, та же неровная, чуть кривоватая улыбка… только глаза… На фотографиях глаза этого мужчины смотрели на мир без страха, без той отчаяния безысходности, что видел сейчас Эл в своём отражении.

– Но этот человек… – Эл прокашлялся, пытаясь прогнать ком, подступивший к горлу. – Кто это?

– Это – человек, который приехал в Долину до вас, – спокойно ответил священник. – Он стал… возлюбленным Рейчел. И отцом её ребенка…

Эл в онемении смотрел на фотографии. Голова отказывалась понимать увиденное – будто его собственное отражение вдруг ожило на старых, выцветших снимках и усмехалось ему с какой–то зловещей, знающей иронией.

– Что с ним случилось? – едва слышно прошептал Эл, вдруг ясно почувствовав связь между его внезапной слабостью, навалившейся на него на перевале, загадочной реакцией шерифа и этим человеком с фотографии… Связь, которой еще не было названия, но которая пугала больше всяких слов…

– Он просто… исчез, – священник пожал плечами, но в его жесте Эл заметил какую–то фальшь, наигранность, словно этот человек скрывал что–то, от чего самому ему было не по себе…

– Исчез? – Эл в недоумении перевел взгляд с фотографии на лицо священника. – Как это – исчез?

– В Безмолвной Долине всякое случается, мистер Реншоу. – Священник закрыл шкатулку и вернул её на столик. – Люди приезжают… уезжают.

– Но шериф сказал… Он сказал, что НИКТО не может покинуть Долину… – Эл почувствовал, как дрожь, которую он так старательно сдерживал, снова пробежала по телу, отразившись ледяным холодком внутри.

– Шериф – отец Рейчел посмотрел ему прямо в глаза. И в его взгляде Эл не увидел ни сострадания, ни понимания, только холодную, даже хищную, заинтересованность. – Шериф охраняет покой нашей Долины. Он знает, что для нас лучше.

– Лучше?! – вскрикнул Эл. – Да вы же все тут… словно заперты! Как в клетке! Как…

Он не смог подобрать слова, которые могли бы описать то ощущение безысходности, которое обрушилось на него, будто крышка невидимого гроба, в который его заживо похоронили.

– Здесь тихо, – медленно, с усмешкой произнёс священник. – Здесь нет суеты. Нет той лжи, которой наполнен внешний мир. Разве не об этом мечтают такие как вы, мистер Реншоу? О тишине… о покое… о месте, где можно укрыться от бурь?

– Я мечтаю… уехать, – прошептал Эл. Голос его звучал чужим и далёким. – Мне нужно, я должен уехать отсюда.

– Зачем? – Отец Рейчел сделал шаг навстречу, и теперь их разделяло всего несколько футов. – Куда вы так торопитесь, мистер Реншоу? Что вас ждёт там, за пределами нашей Долины? Суета? Ложь? Боль? Здесь вы можете забыть о них. Навсегда.

Эл почувствовал запах ладана, смешанный с едва уловимым, но неприятно сладковатым ароматом, от которого ему снова стало дурно, будто он стоял на краю пропасти, и один шаг мог разрушить ту хрупкую преграду, которая ещё разделяла его с бездной.

– Мне… мне нужно встретиться с издателем… – пробормотал он, цепляясь за эту отговорку, словно за соломинку, способную удержать его на поверхности.

– Зачем? – повторил священник и положил руку Элу на плечо. От этого прикосновения Эла словно током ударило, и он отшатнулся, как от змеи. – Что важнее – деньги, слава? Или покой… тишина… вечность?

“Вечность…” – слово ударило в сознание Эла, словно гонг в конце раунда. Вечность, от которой он всегда бежал, которую боялся больше смерти… вечность этой тихой, удушающей Долины…

– Я не хочу вечность… – прошептал Эл, отступая к двери. Сердце его билось с такой силой, что, казалось, готово было разорвать грудную клетку. – Мне нужно, мне нужно уйти.

Он резко повернулся и почти бегом выскочил из церкви. Дождь по–прежнему лил, но Эл уже не ощущал холода. Он бежал вперёд, не разбирая дороги, лишь бы убраться подальше от этого места, от пронзительного взгляда священника, от того холода, который теперь уже проник не только в его тело, но и в самое сердце.

– Беги, – донесся ему вслед голос отца Рейчел. – Беги… пока можешь…

Эл бежал, не оглядываясь. В голове шумело, перед глазами все плыло – то ли от дождя, застилавшего мир серой пеленой, то ли от страха, который, словно ледяная вода, проникал в каждую клетку его тела. Он не знал, куда бежит и зачем, им двигала лишь одна цель – убраться подальше от этой проклятой церкви, от слов священника, от самой Безмолвной Долины, которая все сильнее сжимала его в своих ледяных объятьях.

Выбежав из города, он помчался по дороге к перевалу. Дымка, о которой говорил шериф, была здесь ещё гуще, словно молочный туман, опустившийся на землю. Эл кашлял, пытаясь вдохнуть воздух, который казался ему густым и липким, как кисель. В глазах темнело, ноги подкашивались, но он бежал дальше, гнавший сам себя, словно загнанного зверя…

Он споткнулся и упал, сильно ударившись коленом о камень, но, не чувствуя боли, поднялся и снова побежал вперёд.

Сквозь белую, колеблющуюся дымку он увидел изгиб дороги, тот самый поворот, где вчера ему стало плохо. И тут же волна дурноты, сильнее прежней, накатила на него, сжимая желудок и выворачивая наизнанку сознание. Он остановился, согнувшись пополам, хрипя и задыхаясь…

– Не добегу… – пронеслось в голове. – Не смогу…

И в этот момент он впервые почувствовал отчаяние, безысходность, будто все его попытки – слова, мысли, даже бег – были лишь пустыми, ничтожными движениями в пространстве, ограниченном невидимыми, но непробиваемыми стенами…

Он опустился на землю, прислонившись спиной к холодной скале, и закрыл глаза. Перед его внутренним взглядом пронеслись образы: дом с заколоченными окнами, в котором пахло пылью и забытыми снами, улица, где стояли безмолвные жители, шериф с холодной улыбкой, глаза отца Рейчел, полные какой–то фанатичной преданности тайнам этого места… И он сам – маленький, потерянный человек, запертый в клетке из гор и тишины, обречённый вдыхать этот молочный, отравляющий дым забвения…

В ушах зазвенело, сердце заколотилось ещё сильнее, голова раскалывалась от боли. Он знал, что вот–вот потеряет сознание, и этот обморок, скорее всего, будет уже не временным затмением, а началом долгой, может быть – бесконечной ночи…

– А что, если…? – мелькнула вдруг мысль, словно последняя искра в потухающем костре. – Что, если… попробовать? Вдруг… это последний шанс?.

Он с трудом вытянул руку, наткнулся пальцами на холодный, шершавый асфальт. Сделал вдох. И почувствовал ужас. Не тот страх, который его преследовал всё это время, не тот холод, что сковывал сердце и парализовывал волю.

Это был ужас познания… Ужас прикосновения к тому, что не должно быть познано.

Дымка, до этого клубившаяся у самой земли, словно тяжёлое молочное озеро, вдруг приподнялась, дрогнув рядом с его рукой. Она больше не напоминала туман – теперь это была плотная, вязкая масса, похожая на гигантскую амебу, наблюдающую за ним из полумрака.

Эл почувствовал лёгкое прикосновение к коже – не холодное, не горячее, а скорее – пустое, словно сама отсутствующая материя протянула к нему свои щупальца.

Он инстинктивно дернул рукой, но было уже поздно. Дымка, словно в ответ на его страх, мгновенно обволокла его руку до локтя, словно перчатка из холодного пламени, не обжигающего, но проникающего сквозь плоть прямо в кости.

Мир вокруг померк, звуки стали далекими и приглушенными, будто он оказался под водой. И боль, нестерпимая боль, разрывающая его тело на тысячи осколков, затопила сознание, стирая границы между реальностью и бредом, между жизнью и… тем, что ждало его теперь…

Последней мыслью, которая промелькнула в его угасающем сознании, была горькая, полная безысходной иронии улыбка.