Читать книгу: «Немезида ночного ангела», страница 3

А… проклятие. Не стоило мне называть его имя. Вам ни к чему запоминать эту деталь. Даннил в моей истории больше не появится… точнее, до сих пор не появился, и я сильно сомневаюсь, что калека сможет допрыгать до вершины этой горы. Но имя сделало этого подонка человечнее, правда ведь?

Если вы жалеете его, то перестаньте. Я не рассказал вам и половины мерзостей, которые увидел в его глазах.

Как бы там ни было, в следующий раз я пропущу лишние детали. Не судите меня строго, я ведь надиктовываю все по ходу событий и раньше никогда такого не делал. Немного попрактикуюсь и наловчусь.

Наверное.

Я подхожу к вычурной двери и стучусь в нее.

– Леди Джадвин? – вежливо, как самый настоящий джентльмен, говорю я.

– Кто там? – спрашивает женщина. Несмотря на то что толстая деревянная дверь приглушает звук, я слышу в ее гнусавом голосе дрожь.

– Кайлар Стерн. Я пришел вас убить. Это займет всего минуту.

Глава 5
Смерть и художница

Если внимательно наблюдать за людьми, то они каждый день будут удивлять вас своей глупостью. Но, увы, не в этот раз – Трудана Джадвин не открывает мне дверь.

Я вздыхаю и отпираю замок ключом стражника. Дворяне вроде нее часто оторваны от мира и считают себя настолько важными, что заставляют слуг делать за них совершенно все, да и сама Трудана Джадвин многократно доказывала, что принадлежит к наихудшему сорту дворян – но, даже несмотря на это, я не могу исключить, что у нее нет стеклянной побрякушки, способной поднять тревогу.

Замок щелкает, и за дверью раздается ее вопль. Наверное, она сообразила, откуда я мог взять ключ и что это не сулит ей ничего хорошего.

На случай, если у нее есть арбалет или в комнате притаился молчаливый кавалер, я делаю шаг в сторону и вытянутой рукой толкаю дверь.

Та оказывается заперта изнутри на перекладину.

До меня доносится презрительный смех леди Джадвин.

– Стерн? – спрашивает она, подойдя вплотную к двери. – Бедный провинциальный родственник Логана Джайра? Тот самый, в уродливых одеждах?

Вот как. Выходит, крик был притворный. Ей просто хотелось понасмехаться надо мной.

– Не родственник, – говорю я. – Просто друг. Друг, который почти не следит за модой и очень…

Ка'кари черной маслянистой лужицей стекается в мою ладонь, проскальзывает в щель между дверью и косяком, после чего превращается в узкий лом. Я несколько раз провожу им вверх и вниз, и наконец слышу, как деревяшка, запиравшая дверь с другой стороны, с грохотом падает на пол.

– …зол на вас, – раздраженно договариваю я. Мне хотелось, чтобы эти слова прозвучали намного более угрожающе.

Ну да ладно, быть может, потом придумаю что-нибудь получше.

Я толкаю дверь носком ноги.

Негромкое «треньк» арбалетной тетивы раздается почти в унисон с глухим стуком болта, который вонзается в древесину – странно, я ждал, что железный наконечник пролетит мимо меня и со звоном врежется в каменную стену лестничной клетки.

Трудана не смогла попасть даже в дверной проем с расстояния (я недоверчиво высовываю голову из-за косяка и заглядываю внутрь) – семи шагов?

Леди Джадвин пятится, арбалет безвольно повисает в руках. Ее глаза выпучены, она в ужасе. Перезарядиться она не пытается. Наверное, даже не знает, как это делается. Она спотыкается о табурет и падает на мольберт – их здесь много, стоят по периметру комнаты. Все огромное помещение заставлено ее работами: на столах и стульях разложены папки, битком набитые набросками, у каждой стены стоят по четыре ряда полотен, а один угол весь покрыт мраморной пылью и усеян инструментами для резьбы по камню.

Больше я никого здесь не вижу.

Тем не менее в комнате может таиться засада. Несколько драгоценных секунд я проверяю, что это не так.

– Только посмотри, что ты натворил, – говорит леди Джадвин. В ее голосе слышится свежий гнев. Упав, она порвала одну из картин. Я окидываю взглядом комнату; наверное, все эти картины – ее творения. – Как ты посмел! – возмущается она, поднимаясь.

У нее ястребиный клюв – нет, правда, он настолько больше обычного носа, что Логан назвал бы его…

~– Рылом?~

Хоботом… Наверное. Короче – у нее огромный нос, вытянутое лошадиное лицо и слезящиеся глаза, с какими рождаются отпрыски тех дворянских родов, что глубоко погрязли в кровосмешении. К несчастью, никаких благородных черт она от своих предков не унаследовала.

Впрочем, чувство прекрасного у нее отменное. Даже цвета пеньюара, надетого на ней в столь ранний час, превосходно сочетаются друг с другом, а фактура двух материй – бледно-лилового цвета и цвета морской пены – контрастирует со слоями ее исподнего, которое выглядывает из-под верха. Весь ее образ просто кричит о редком сочетании богатства и хорошего вкуса.

Ее работы тоже прекрасны. За это я ненавижу ее еще больше.

Признаюсь, в темнейшие минуты я придумывал для леди Джадвин наказание под стать ее злодеяниям. Я мог бы похитить ее, спрятать где-нибудь далеко-далеко и давать ей пищу только в обмен на картины, или скульптуры, или на что-то другое, чего только пожелает моя душа. Я бы заставлял ее воплощать самые ненавистные ей образы снова и снова. Или, наоборот, самые любимые. Я воображал, как загоню ее на высочайшую вершину Искусства, как она раскроет весь свой талант, а затем я уничтожу созданное ею творение у нее на глазах, чтобы она знала: мир никогда не увидит, чего она достигла.

Я даже хотел поэкспериментировать. Что будет с ней, если рвать ее произведения каждый день? Или выделить один день в году, когда я буду истреблять все, что она успела за него создать? Что привело бы ее в большее отчаяние?

Знаю, профессионалу не подобает предаваться подобным фантазиям.

– Я здесь из-за Мэгс Дрейк, – говорю я.

Она щурит свои свиные глазки.

– Из-за кого?

– Магдалина Дрейк. Вы превратили ее в одну из своих мертвецких скульптур.

– Та разбившаяся девчонка? О, но разве можно упрекать меня за это! Я получила изумительный результат, хотя мне дали очень посредственный материал. Она же спрыгнула с такой высоты! А я привела ее в порядок. Я вернула миру ее красоту.

Я хлопаю глазами. Странно, что меня удивляет ее ответ – наверное, начинают сказываться все те бессонные ночи. Сейчас она отрицает, что совершила злодеяние. Что дальше? Будет перекладывать вину на других?

Наконец заметив выражение моего лица, Трудана Джадвин начинает выть:

– Идея была не моя! Мне пришлось. Он меня заставил! Говорил, что хочет что-то изучить. Он говорил…

Я потираю виски. Что я рассчитывал здесь найти? Сожаление о совершенных преступлениях? Осмысление своих поступков? Раскаяние?

~– Внутренний покой?~

«Помолчи», – говорю я ка'кари.

Эта женщина убила принца. Хладнокровно. После того, как долгое время была его любовницей. Она помогла изничтожить королевский род Сенарии; из-за нее, когда король-бог начал свое жестокое вторжение, объединить сопротивление оказалось некому. Нити миллионов злодеяний, что творились на этой земле, проходят через кровавые руки этой гадины, и частичка вины за каждое из них, несомненно, лежит на ней.

Я могу заглянуть в ее душу и увидеть все своими глазами. Наверное, ярость ослепит меня. Поможет мне совершить то, ради чего я сюда пришел. То, что я так рвался совершить вовремя.

Но я внезапно понимаю, что не хочу этого видеть.

– После того как я вас убью, – очень тихо произношу я, – я подожгу эту комнату. И всю оставшуюся жизнь, едва завидев ваши творения, я буду уничтожать их, чего бы мне это ни стоило и каковы бы ни были последствия. Мир был бы гораздо лучше, если бы вы вообще не рождались. Вас следовало умертвить еще в колыбели. Но, раз этого не случилось… После вас не останется ничего прекрасного. Я за этим прослежу. Ваши произведения переживут вас, но ненамного. О вас будут помнить лишь по вашим злодеяниям.

Я поступаю жестоко, говоря ей подобное, но леди Джадвин – жестокая женщина и заслуживает этого. Такова ее кара.

Впрочем, ей нужно время, чтобы понять сказанные мною слова, и еще больше времени, чтобы им поверить.

Я иду в угол, где стоит незавершенная скульптура. Мне не понять, что из нее должно получиться, но черная мраморная глыба уже начала приобретать грубые очертания, как дитя, растущее в утробе матери. Надеюсь, леди Джадвин увидит, что путь к двери свободен, и сбежит. Когда жертва пускается наутек, во мне пробуждается инстинкт охотника. Я хочу, чтобы она сама помогла мне совершить то, что нужно.

Но она не убегает.

– У меня могущественные друзья, – предупреждает леди Джадвин. – Ты меня не тронешь.

Видите? Я все-таки был прав: если внимательно наблюдать за людьми, то они каждый день будут удивлять вас своей глупостью.

Скоро она заявит, что мне не сойдет это с рук.

Я сдуваю мраморную крошку с ее инструментов.

Затем беру зубило и молоток.

Глава 6
Основы ремесла

Дело принимает дрянной оборот, потому что я, похоже, забыл азбучные истины.

Мне следовало прикончить мальчишку. Я ведь говорил ему, что случится, если он предупредит остальных. Мне следовало рассечь ему шею стрелой. Стражники все равно подняли бы тревогу. Они все равно отвлеклись бы на Рефа'има, как я и рассчитывал, и я все равно закончил бы дело. Разница лишь в том, что тогда мне бы не выпустили кишки – а такой исход с каждой минутой кажется все более вероятным.

Сколько мертвецов у меня на счету? Насколько хороший из меня убийца? Я пробрался внутрь, прикончил жертву и… Вы слышали о том парне? О ночном ангеле? Да-да, о нем. Он не придумал, как будет выбираться отсюда.

Как опытный искатель жемчуга, забывший сделать вдох перед нырком.

Я даже не пытаюсь сунуться в туннель, по которому пролез сюда – я же не убил мальчишку и слышал, что стражники выпытывали у него, как он попал внутрь. Скорее всего, маги уже расставили в туннеле ловушки. Поэтому мне приходится заглядывать в каждую комнату, в каждую пристройку, стараться найти хоть какую-нибудь брешь. Да, вы все верно услышали. Я ищу путь к отступлению не перед тем, как выйти на дело. Я ищу его после, когда поместье на замкé и меня повсюду разыскивают наемники и маги. Как последний дилетант.

Нет, серьезно, хотите узнать, из чего состоит моя работа?

Подобраться к жертве. Убить. Убраться восвояси.

Все. Больше ничего не требуется.

Если вы профессионал, то можете сколько угодно засыпаться на первом этапе и все равно продолжать карьеру. Дело почти всегда можно закончить в другое время и в другом месте.

Еще можно подобраться к жертве и не суметь прикончить ее – раз-другой такое тоже прощается, и вы все равно найдете новый заказ.

Но остается одно непреложное правило – после убийства у вас всегда должен быть путь отхода. Те, кто жертвует своей жизнью ради убийства цели – не профессионалы; это умалишенные, фанатики, глупцы, наемные убийцы.

Я опытен, владею магией, учился у величайшего мокрушника из всех, кто когда-либо жил, – и как же так вышло, что среди моих знакомых-мокрушников я один так опростоволосился?

~– Может, ты это нарочно?~

«Ха. Не смешно. Я таким не занимаюсь, и тебе это известно. Ты знаешь, какую цену мне придется заплатить, если я погибну».

~– Да, знаю. А ты об этом не забыл?~

Не забыл и не мог забыть. У меня никогда не было права на ошибку, а с тех пор, как я узнал цену моего бессмертия, груз ответственности за нее стал в тысячу раз тяжелее. Если я умру, то вернусь к жизни… но кто-то из моих любимых погибнет вместо меня. Как, например, мои приемные сестры.

Их гибель на моей совести, хотя, когда это случилось, я ничего не знал. Не я взял их в плен. Не я заставил Мэгс спрыгнуть с балкона замка, но вина за это лежит и на мне. Одна из моих смертей послужила причиной ее гибели. Не стану делать вид, будто полностью понимаю эту магию, но она сложна и требует равновесия: чтобы я снова ожил, кто-то должен умереть.

Поэтому я должен был отомстить за них, поэтому должен был убить Трудану Джадвин. Что бы я ни делал, один человек, виновный в гибели моих сестер, – я сам – уйдет от наказания. Но я не допущу, чтобы от него ушли двое. В этом-то и беда. Я не выполнял заказ. Я убил по личным мотивам, а когда дело становится личным, люди начинают упорствовать там, где профессионал отступил бы. И допускают ошибки.

Надеюсь, мне повезет, и моя ошибка меня не погубит.

Среди стражников переполох, они работают парами или крупными отрядами, стараются по возможности держаться спиной к стене. Солнце уже встает, и они пока не взяли мой след. Лорд Рефа'им явно богат и чрезмерно подозрителен, но даже он не может нанять несколько дюжин магов, так что вскоре мне удается пробраться на кухню, миновав приставленных к ней стражников.

Кухня находится в подвальном этаже и примыкает к наружной стене усадебного комплекса. Еще, как я и надеялся, но по глупости своей не выяснил заранее, сюда спускаются два желоба: один для дров, другой для угля. Желоба ведут из кухни наверх, на улицу; по ним на кухню без лишних сложностей и грязи подают топливо. Лорды не очень-то любят, когда по залам их усадеб расхаживают доставщики угля и дров. Оба желоба закрыты на замок – это мне не помешает, но тот, по которому спускают дрова, уже забит деревяшками.

Стражники проверяют кухню каждую минуту или две. Если попробую расчистить желоб с дровами, то точно наделаю шума, стражники поднимут тревогу, и мне придется кого-нибудь убить.

В то же время с каждой минутой растет вероятность того, что они обнаружат тело Труданы Джадвин. Когда стражники увидят ее труп, то, скорее всего, поймут, что моей целью был вовсе не лорд Рефа'им. Тогда многие из тех, кто сейчас при нем, разойдутся по всему особняку и присоединятся к охоте на меня.

Второй желоб узок, шириной примерно от моего локтя до кончиков пальцев, а еще по нему спускают уголь – то есть он такой черный, что не поможет даже мое особое зрение, и угольной пыли в нем столько, что каждый вдох превратится в пытку. Зато самого угля внутри совсем мало – пока что. В столь большую усадьбу его наверняка доставляют ежедневно, так что надолго желоб пустым не останется.

Я разглядываю замок, но приходится отвлечься, потому что рядом раздаются шаги стражников. К счастью, благодаря поднятой по моей вине тревоге на кухне не осталось никого из слуг. Не сомневаюсь, они либо в страхе прячутся по своим комнатам, либо их выгнали за ворота. Не случись этого, я бы не смог сюда влезть, потому что обычно поутру на кухнях кипит работа.

Стражники проверяют кухню, ворчат что-то про пугливых магов и шутят о том, что мальчишку выпорют за ложную тревогу.

Дилетанты. Им стало спокойнее от того, что они ничего не нашли, хотя им следовало бы обеспокоиться сильнее.

С помощью ка'кари я быстро отпираю замок на желобе, прячу остатки угля в ближайшей черной кастрюле, затем вытаскиваю из заплечного мешка лук со снятой тетивой. Мне хватит гибкости протиснуться по узкому желобу, но ничего лишнего я взять с собой не смогу. Я кладу лук за дровами, аккуратно сложенными у стены, привязываю один конец тетивы к задвижке на дверце желоба, а другой конец к ноге – так я смогу закрыть за собой дверцу.

Слышу, что стражники снова приближаются к кухне. Рано.

Кое-как мне удается втиснуться в желоб и начать ползти вверх. Еще не полностью втянув в темный туннель ноги, и уж тем более не закрыв дверцу, я слышу голос одного из стражников:

– Что там?

Я настолько измотан, что не начинаю немедленно действовать, а впадаю в ступор. Что же делать – выпрыгнуть обратно в комнату и начать убивать или сбежать?

– Тревога! – кричит другой голос. – Убийство! Где-то наверху! Идем скорее!

Я жду, когда они убегут, затем протискиваюсь выше, тяну ногой за привязанную веревку, закрываю дверцу и остаюсь во тьме.

Сами можете представить, насколько в этом желобе мерзко – здесь полно угольной пыли, немного воняет тухлыми яйцами, и я все время цепляюсь за неровные стенки. У меня уходит несколько минут на то, чтобы проползти к верхней дверце. Она заперта. И почему слуги лорда Рафа'има не могли оказаться такими же разгильдяями, как его наемники?

Мне пришлось бы туго, если бы ка'кари не мог прогрызть петли.

~– Неужели я слышу благодарность? Наконец-то.~

Я, как обычно, не обращаю на него внимания и вываливаюсь на улицу; кашляю, сплевываю сажу и с наслаждением вдыхаю относительно свежий воздух.

Но отлеживаться в переулке мне нельзя. Остальной город еще не знает, что произошло, утренняя жизнь кипит, и ее нарушает лишь большая толпа работников, собравшихся у главных ворот усадьбы и требующих объяснить, почему их не пускают внутрь.

Едва я оказываюсь на крыше дома в соседнем квартале, как утреннюю тишину пронзает хор оглушительных свистков. Уйти у меня получилось. Чистая работа.

Ну, не совсем чистая. Мне нужно найти безопасное место, умыться… и выспаться. Я слишком много пользовался способностями ка'кари и моим талантом, из-за чего обессилел; кроме того, мне не удавалось поспать уже… даже не знаю сколько.

Быть может, теперь, когда Трудана мертва, я смогу наконец уснуть спокойно.

Обдумывая эту мысль, я замечаю, что во дворе усадьбы начинают спешно седлать лошадей. Красный магический щит опускается.

Нет. Выспаться, наверное, не получится. Таким, как я, крепкий сон не светит. Но я могу упасть на кровать и несколько часов проваляться без сознания, пока кошмары вновь не навестят меня. Наверное, это лучшее, на что я могу надеяться после всего пережитого. После всего содеянного.

День – не время для живой частицы ночи, и я как раз собираюсь раствориться в тенях, как вдруг замечаю кое-что внизу, на улице. Я вижу замызганного ребенка; настолько маленького, что не сразу понимаю, мальчик это или девочка. Его волосы сбриты, чтобы не цеплять вшей и блох. Он забегает за угол, чтобы старшие ребята не видели его и не отняли находку, а затем достает из-за пазухи мячик.

Не абы какой мячик. А тот самый мячик. Ребенок с восторгом смотрит на свое новое сокровище. Наверное, он нашел мяч там, куда его часом ранее забросил чародей.

Толпа у главных ворот начинает расступаться, работники и всадники орут друг на друга, и внезапно я совершенно точно осознаю, что сейчас случится.

Не знаю, зачем всадники вообще куда-то поехали. Вряд ли они думают, что смогут разыскать меня; и тем не менее около тридцати человек разделяются на группы и едут в разные стороны. Наверное, они везут послания друзьям и командирам или надеются отрезать мне пути из города.

Утренние толпы мешают им проехать.

Ребенок стоит за углом, в пустом переулке, и именно поэтому над ним висит опасность. Я это просто знаю. Один из конных отрядов поскачет во весь опор по пустой узкой улочке, и ряд из пяти всадников займет ее по ширине целиком. Затем они свернут в переулок, не видя, что за углом, и…

И меня это не касается.

Я ушел с места преступления; я не оставил никаких прямых доказательств тому, что это я убил Трудану Джадвин. Если сейчас спущусь вниз, то, скорее всего, все испорчу.

Да и у ребенка было полно времени уйти. Он сам виноват.

~– Ты кого пытаешься убедить?~

Я уже спускаюсь. Не для того, чтобы спасти ребенка. Просто чтобы подобраться поближе.

На моих глазах всадники вырываются из толпы, и дальше все происходит ровно так, как я и предсказывал. Лошади сбивают ребенка с ног, он отлетает в сторону, затем одна наступает ему копытом на голову и раскалывает череп.

~– Ты точно хочешь, чтобы я записал это? Мне пропустить то, как ты, охваченный сапфировым пламенем, метеором рухнул на землю, напугал двух лошадей так, что они скинули своих наездников, подхватил ребенка на руки, унес его в безопасное место в двух кварталах от той улицы, а затем исчез?~

«Да, это я хотел пропустить».

~– Тогда… мне вырезать то место, где ты обещал рассказывать обо всем честно?~

«Ты послушаешься, если я прикажу тебе оставить все, как я сказал?»

Ка'кари не отвечает, и препираться с ним сейчас не время.

«Ладно. Записывай что хочешь». Но спасать того ребенка было ошибкой. Так я выдал себя, подтвердил подозрения Рефа'има и подставил под удар Мамочку К. Мне не стоило этого делать. Все, что было дальше, не случилось бы, позволь я тому безмозглому ребенку умереть.

Глава 7
Нет контракта – нет денег

Мой дом в Эленее настолько высок, что шум кипящей внизу городской жизни не долетает до его крыши, и ветер наверху гуляет настолько сильный, что находиться там опасно. Ночной воздух настолько холоден, что должен бодрить, и настолько чист, что должен освежать, но даже он не помогает мне прийти в себя и прояснить мысли.

Я еще не рассказал вам, как прошел мой разговор с графом Дрейком. Я не продумал заранее, что буду говорить. Всегда со мной так, да? Сначала я хотел все изложить на бумаге. Написать в моей маленькой черной книжечке, как все было, и передать ее через привратника. Но я этого не сделал. Просто взял и заявился к нему домой.

Граф Дрейк был безмерно рад меня видеть, пока я не объяснил, зачем пришел. Он сказал, что не хочет, чтобы кто-нибудь убивал ради него; сказал, что сам давным-давно перестал заниматься такими делами… мол, ничто другое так не вредит спасению его души.

Да, он все еще любит рассуждать о своей душе. И о моей тоже, если я не успеваю увести разговор в другую сторону.

Я думал, это значит, что он все-таки рад – ведь я все сделал, а ему не пришлось меня ни о чем просить. По глупости я так ему и сказал. Не стоило. Я тогда плохо соображал – хотя, если задуматься, для меня это уже давно стало нормой.

Он наговорил мне много правильных, справедливых слов, которые задели меня за живое.

Я наговорил всякого, о чем теперь жалею.

Честно говоря, я сам не знаю, с чего вообще решил, что он захочет слушать об убийстве Труданы Джадвин. Я как будто вообразил себя эдаким подвыпившим ветераном, который рассказывает о своих подвигах молодому рекруту. Учитывая прошлое Дрейка, я сам больше походил на новобранца, который только что побывал в первом бою и теперь кичится своим боевым опытом перед бывалым сержантом. На что я вообще рассчитывал?

Что он разрыдается, узнав, как я покарал убийцу его дочерей и поставил в этой истории точку? Что он сквозь слезы скажет, будто я искупил грехи, потому что воспользовался своими навыками ради него?

Что он будет мною гордиться?

Боги, я же просто хотел, чтобы он назвал меня молодцом, да? Я думал, что вернусь в жизнь Дрейков и все снова станет как прежде. Что мы сможем просто поговорить.

Но поговорить мне не с кем.

Как у Дарзо это получалось – столько лет проводить в одиночестве?

Проклятие, я же и с ним умудрился все испортить. Мы поссорились, и я прогнал единственного человека во всем Мидсайру, который мог по-настоящему понять меня и, наверное, даже помочь.

Может быть, мне просто нужно выговориться. Я же не слабак. Достаточно того, что я могу все рассказать ка'кари, вот так, как сейчас. Потом будет полезно послушать самого себя, вспомнить, что я там говорил, а не ходить по кругу, заблудившись в собственных мыслях. На то, чтобы вести дневник, мне не хватит терпения, а ка'кари может записывать все на лету, поэтому я решил, что продолжу говорить. Поток слов успокаивает, даже если это мои собственные слова.

Внизу, в залитом лунным светом городе, есть немало людей, которые были бы рады пообхаживать героя войны Кайлара Стерна. Людей, которым от меня что-то нужно. Забавно – все те, кто по-настоящему меня знает, либо обозлены на меня, либо ушли искать лучшей жизни, либо погибли.

Нет, не поймите меня неправильно. Мне не нужно большего. Эта жизнь меня устраивает. Она мне даже нравится! Я ни в чем не нуждаюсь. Не голодаю. У меня есть теплая кровать. Какие-то пожитки. Знаете, все то, о чем я мечтал в детстве, когда жил на улицах? Все это у меня есть.

Наверное, ночной воздух все же помог мне прояснить мысли. В моей груди что-то неспокойно, я ощущаю пустоту, неудовлетворенность, но, наверное, избавиться от них совсем не дано никому; наверное, эта боль просто напоминает мне, что я еще жив. Разве я могу желать чего-то большего? Нет, у меня все в порядке.