Читать книгу: «Немезида ночного ангела», страница 6

Глава 12
Злодей при дворе, или даже два

Подозреваю, что если вы это слушаете, то уже знакомы с замком Джайр, поэтому я не стану описывать блеск его куполов и изгибы контрфорсов. Во-первых, когда чичероне, готовые провести экскурсию за два медяка, начинают распинаться о фальшбалконах, клеристориях и антаблементах, я совершенно не понимаю, что они имеют в виду. Нет, глаза-то у меня, конечно, есть. Я прекрасно вижу, когда одна красивая деталь на углу замка сидит на другой красивой детали, и мне понятно, что делал их настоящий мастер, но чаще всего я не обращаю на такие штуки внимания, если только мне не приходится карабкаться по ним наверх.

~– Если хочешь, я помогу тебе расширить словарный запас.~

«Еще не хватало, чтобы левое яичко мрака объясняло мне, что значат слова».

~– Какой ты сердитый.~

В общем, те, кто называют замок Джайр одним из чудес света, не лгут. Даже я, идя навстречу смерти – или, зная Логана, навстречу изгнанию, – неохотно поддаюсь благоговению.

Вокруг сплошь белый мрамор с красными прожилками, огромные окна с цветными витражами, яркая мозаика и гигантские гобелены. В одном только парадном зале сейчас свободно умещается где-то тысяча человек; половина из них снует туда-сюда – за несколько недолгих месяцев они уже привыкли к окружающему их великолепию. Остальные время от времени оглядываются по сторонам, словно не верят тому, что они в самом деле здесь или что такой замок взаправду существует.

Я помог ему возникнуть. Совсем немного, если честно. Чтобы сотворить все это, мой талант и таланты почти дюжины самых могущественных магов мира слились воедино и были усилены Кьюрохом и Иуресом – мечом Власти и жезлом Правосудия. И под «всем этим» я имею в виду не только замок, но и весь город. Управлял нашей магией Дориан. Из-за этого он и повредился умом.

Не знаю, намного ли больше повезло остальным. Дарзо, когда я видел его в последний раз, показался мне прежним. Ви вроде бы тоже в порядке. Но другие чародеи что-то утратили – либо часть магии, либо рассудка, либо и того и другого. Да и мой рассудок, кажется… ну да ладно, не будем сейчас об этом.

Дориан заявлял, что этот замок и бóльшая часть города, сотворенного поверх развалин Черного Кургана, возникли не только из его воображения. Он говорил, будто что-то почувствовал и просто восстановил то, что здесь уже когда-то было, словно в воздухе осталось эхо древних времен. А к невообразимо древнему отголоску магия приплела частички, которые получила от каждого из нас, знали мы о том или нет – что-то она взяла из воображения, что-то из надежд, а что-то из глубин наших душ.

Надеюсь, от меня она ничего не брала. Сам-то я уж точно не пытался прибавить ничего, кроме моей силы, и просто позволил тем, кто могущественнее и мудрее меня, ею воспользоваться. Боюсь представить, какие ужасы могли населить этот город, если бы магия подглядела что-нибудь в темных тупиках и закоулках моего сознания.

Как бы там ни было, новенький замок и новорожденный город дали нашему верховному королю возможность начать все сначала, вдали от мздоимства и неудач Сенарии, кровавого интриганства Халидора и Лодрикара и непрерывных межклановых распрей Кьюры.

Огромные двери, ведущие в зал для аудиенций, сегодня закрыты, а вычурно разодетые гвардейцы с алебардами не знают меня в лицо. Я и правда слишком давно не бывал в свете.

– Мне нужно пройти внутрь. Сейчас же, – говорю я. – Мамочка К уже там? Когда начнется слушание по ее делу?

Гвардейцы смотрят на меня со скучающим видом.

– А вы кто такой? – спрашивает один.

– Послушайте, – обращается ко мне другой, – следили бы вы за языком. Если не перестанете называть герцогиню неподобающими именами, то наживете неприятностей похлеще, чем нажила она. У нее прорва страшных друзей, которым не понравится, что ее клеймят старым прозвищем.

– Ой! Ну конечно. Я хотел сказать, герцогиня Торне. Я… хм, как бы это сказать… один из тех страшных друзей. Кайлар Стерн. Так я пройду?

Один гвардеец усмехается.

– Врете вы все, – говорит второй. – Я видел лорда Стерна своими глазами, стоял к нему так близко, что мог прикоснуться. Он выше даже верховного короля, и от него исходит такая силища, что вам и полвдоха сделать будет непросто, если окажетесь с ним в одной комнате. Такая в нем мощь, понимаете? Вам от нее грудь сдавит, даже если вы будете стоять в пятидесяти шагах от него.

Благодаря этим гвардейцам я вспоминаю, почему недолюбливаю людей.

– В самом деле? В его присутствии становится трудно дышать? – спрашиваю я. – Даже если он просто стоит в комнате? Что-то не очень он скрытен. Разве он не должен передвигаться незаметно?

Я вскидываю руки, чтобы отвлечь их глаза заметным жестом, а тем временем скрытно тянусь незримыми магическими руками к их диафрагмам. Затем начинаю давить, сначала легонько.

– Ну, наверное, он может… – Гвардеец, который заявил, будто видел меня, делает неглубокий вдох. – …приглушить свою способность, когда захочет. Ну, знаете, он же ночной ангел и все такое. Вот и… гм-м-м… – Он кривит лицо.

Другой гвардеец потирает живот.

Стоит им обоим сделать выдох, как они понимают, что вдохнуть больше не могут.

Когда их удивление сменяется страхом, я говорю:

– Просто приведите камергера, или кубикулария, или как там Логан решил назвать эту должность, ладно?

Один открывает рот, и его глаза расширяются – он все еще не дышит.

Я отпускаю гвардейцев до того, как их охватывает паника. И, наверное, до того, как они успевают поумнеть, потому что, жадно отдышавшись, они переглядываются.

Я стою, скрестив руки на груди, плечи опущены, ноги сдвинуты поближе – в общем, стараюсь принять безобидный вид.

– Вы… Так вы…

– Да. Это мы уже выяснили, – говорю я. – Теперь не приведете ли вы кого-нибудь, кто может приказать вам открыть эту дверь? Пожалуйста?

Они переглядываются, один бледнеет, другой зеленеет.

Через две минуты ко мне выходит округлая дамочка; ее седые волосы собраны в пучок, а на груди покоится огромный ключ, свисающий с золотой должностной цепи. Однако она не проводит меня через главную дверь, а приглашает в ближайшую комнату ожидания.

– Еще раз приношу вам глубочайшие извинения, лорд Стерн, – говорит она. – В замке так много новых слуг. Половина считает вас призраком. Вторая половина – гигантом. Этого больше не повторится.

– Уверен, что не повторится, – сухо отвечаю я, имея в виду, что через десять минут меня отправят в изгнание или куда похуже. – Слушание по делу герцогини Торне уже началось?

– Где вы пропадали? – удивленно спрашивает она. – Слушание началось вчера. Сегодня подводятся итоги и заслушивается апология.

– Апология? – спрашиваю я. Помимо множества других задач, Логану пришлось решить, какие правовые традиции позаимствует его новое государство. У него здесь все заимствованное – традиции, титулы, корни. Какой бы сильной ни была новая империя, как бы тщательно ни подбирались ее составляющие, разве может государство, сотворенное из воздуха, выжить, или оно обречено с рождения?

Дамочка говорит:

– После того как обвинение озвучит свою версию, защита получит последнюю возможность оспорить ее или, если положение окажется совсем скверным, молить о смягчении наказания.

Я пытаюсь представить себе, как Мамочка К будет молить. Как-то раз я ткнул ее иголкой со смертельным ядом, и она даже не попросила противоядие. Умолять она не будет. Никогда. Она даже не сказала мне, что суд уже начался. Неужели она прямо сейчас держит ответ перед ним?

– Вы можете сказать ей, что я пришел? – спрашиваю я.

– Нет. Верховный король повелел, чтобы все обошлось без сюрпризов. Он хочет, чтобы первый королевский суд подобного масштаба прошел планомерно и справедливо. Без позерства и лицемерных спектаклей – так он сказал.

– А королю вы можете передать, что я пришел?

– Конечно. После того, как завершится суд. Иначе бы я вас сюда не привела.

– Я имел в виду прямо сейчас.

Камергерша останавливается в проходе, поворачивается и окидывает меня пристальным, жестким взглядом, который так не идет ей, мягкой и округлой.

– Я пришел по его приказу, – говорю я.

Ее брови смыкаются и опускаются, губы поджимаются.

– Если это так, то вас позовут.

– Меня позовут, если вы скажете ему, что я пришел.

Я вижу в ее лице печаль, которая быстро превращается в камень.

– Вы ведь когда-то были друзьями, да?

– Мы и сейчас друзья. Лучшие.

Она медленно качает головой.

– Друг был бы рядом с ним в эти ужасные месяцы.

О чем она, черт возьми, говорит?

Она подводит меня к главному входу. Королевские гвардейцы молча распахивают перед ней дверь.

За дверью сидят лорды и леди, многие негромко переговариваются, советуются с адвокатами или друг другом, или вчитываются в бумаги, стараясь напоследок освежить в памяти важные детали своих дел, или же пытаются незаметно подслушать, что говорят на суде в соседнем зале. Я никого здесь не узнаю.

Плохо.

Камергерша спешно убегает за дверь, которая ведет в зал королевского суда; хочет посмотреть, что она пропустила, пока разговаривала со мной.

– О, вы все-таки добрались. Какая жалость, – обращается ко мне крупный дворянин приятной наружности, чернобородый с бледно-голубыми глазами. Его я тоже не знаю. Он сидит, закинув скрещенные ноги на низкий столик, в одной руке держит раскрытую книжицу. Молодой, знатный и ленивый – но его взгляд цепок. Он похож на халидорца, но разве в наши дни это о чем-то говорит? У меня у самого темные волосы и светло-голубые глаза.

– Мы встречались? – спрашиваю я. Кажется, что-то знакомое в нем все-таки есть.

– С другой стороны, вы опоздали и, подозреваю, сэкономили мне немного золота.

Его слова заставляют меня остановиться и еще раз внимательно на него посмотреть. Он крупный, но не молодой, как мне показалось на первый взгляд, а моложавый, какими обычно бывают барды и атлеты, неподвластные старости. Я точно его не знаю и сразу могу сказать, что он мне не нравится.

– Что-что вы сказали? – говорю я.

– Я о тех наемниках, которых нанял, чтобы вас задержать. Хотя, вообще-то, мы договорились, что они совсем не подпустят вас к замку. Очевидно, их постигла неудача, и я надеюсь, что им хватило учтивости героически погибнуть при исполнении заказа? Тогда мне не придется выплачивать им остаток гонорара.

Дверь в зал суда распахивается. Пухлый герольд зычным голосом объявляет:

– По делу герцогини Торне, обвиняемой в организации убийства, его королевское величество желает перед вынесением приговора лично выслушать сторону обвинения. Лорд Рефа'им, пройдите!

– Прошу меня извинить, – говорит дворянин и встает. Он гораздо выше, чем казался, пока сидел, развалясь в кресле. – Меня зовут. – Лишь тогда я запоздало узнаю его голос, который уже слышал в усадьбе. Он отбрасывает книгу в сторону. – Но нам стоит поскорее продолжить наш разговор.

Глава 13
Смертельное искусство дипломатии

Кажется, на суде мне впервые в жизни одновременно грозила смертельная опасность и было скучно.

Позднее я понял, что скукой был обязан только собственному невежеству.

Я бы хотел во всех подробностях рассказать вам о том, как Логан за пять минут спас мою жизнь, жизнь Мамочки К и все свое королевство, но не могу. Я обращал внимание на всякую ерунду, а на то, что нужно было заметить, даже не смотрел.

Наблюдая за схваткой мастеров боевых искусств, я могу за несколько секунд оценить уровень их подготовки, даже если незнаком с искусством, которому их обучали. Однако неискушенному зрителю нужен масштаб, он должен увидеть, как мастер стирает соперников в порошок, и лишь тогда сможет признать в нем мастера. Увы, даже в этом случае он может ошибиться: средний боец, стирающий в порошок нетренированных новичков, может выглядеть точно так же, как мастер, стирающий в порошок средних бойцов. А удачливый удар может сойти за умелый.

Когда три мастера начинают бой с маневров, прощупывают слабости друг друга, делают ложные выпады и, едва завидев хотя бы неудачный блок, сразу же отступают, неискушенному зрителю все это покажется топтанием на месте и проволочками. Шаг вперед, остановка, кружение, остановка – как будто это танец, лишенный красоты. Скука.

Когда вы наблюдаете за мастерами, достаточно просто моргнуть в неподходящую секунду, и бой закончится, а вы даже не поймете, что произошло и почему все аплодируют.

Честно говоря, у меня нет оправдания. В детстве Мамочка К понемногу учила меня придворным искусствам: как правильно полемизировать, как резать других словами, словно бритвой, и даже как вести прения в суде. И раз я так сильно заскучал, что потерял нить рассуждений, то, наверное, замкнулся в себе гораздо сильнее, чем думал.

~– Наверное?~

«Да заткнись ты».

Мамочка К… тьфу ты, герцогиня Торне – как же сложно называть кого-то новым именем, когда всю жизнь знаешь его под другим. Так вот, она – мастерица этих искусств, но из всей троицы ее положение было самым незавидным. Лорд Рефа'им вел себя исключительно напористо и разыгрывал карты так, словно расклад был в его пользу. Как оказалось, он зря так думал.

Рефа'им раздувал страшное оскорбление из того, что я проник в его усадьбу, и требовал возмездия за неудавшееся покушение на его жизнь. Логан играл слабо – от верховного короля я ждал большего. Казалось, что он не то рассеян, не то измотан, не то увяз, стараясь найти золотую середину в нескончаемой череде противоречивых прошений, и потому не может посвятить этому разбирательству все свое внимание. (Как выяснилось, здесь я не ошибся. Видимо, я все еще хорошо знаю моего друга.)

Я старался, чтобы он заметил меня за скрещенными алебардами гвардейцев, которые преграждали мне вход в Зал Ветров, но я стоял далеко, а Логан за все слушание ни разу не посмотрел в мою сторону.

Лишь под самый конец камергерша подошла ко мне со спины и негромко сказала:

– Его величество просит, чтобы, когда вас позовут, вы сделали что-нибудь едва заметное, но бесспорно магическое.

Я оглядываюсь на нее.

– Что, например? Вы поговорили с ним?

– Он передал мне послание.

– Прямо посреди слушаний? – Следя за ними, я ни разу не видел, чтобы Логан шепнул своему помощнику хоть полслова. – А еще он что-нибудь сказал?

Ви потерла глаза. Читать эти записи оказалось гораздо труднее, чем она думала поначалу. Она уже во второй или в третий раз находила место, где Кайлар явно что-то добавил или изменил в надиктованном. Однако в тексте не было ни помарок, ни исправлений, ни вложенных страниц с дополнениями. Поначалу Кайлар обращался к одному лишь графу Дрейку, а затем передумал и начал пересказывать случившееся самому себе (по крайней мере, так он написал), однако повествование явно было адресовано кому-то еще. Кому? Несколько раз он упоминал слушателей, а не читателей. Так сколько же в этом тексте осталось от подлинника? Не было ли в нем утрачено что-нибудь важное?

– Вызывается лорд Кайлар Стерн, – объявляет Логан. У него величественный голос, громкий и ясный. Он с легкостью разносится по залу. Для командира или короля такой голос очень ценен. Впрочем, Логан всегда был идеальным кандидатом на трон: высокий, красивый, умный, храбрый, сильный во всех смыслах. Если кто-то и сможет не дать новому королевству развалиться, так это он.

Гвардейцы раздвигают алебарды.

И что, черт возьми, я должен сейчас сделать? Учитель натаскивал меня быть незаметным… очень усердно натаскивал. Он даже успел поучить меня магии, которая до этого долго мне не давалась. Но чары всегда должны были помогать мне в скрытности, а не наоборот.

Впрочем, во мне еще не умер малолетний показушник с криминальными наклонностями, поэтому я понемногу учился и другим фокусам. Не смог удержаться.

Я иду вперед.

«Не хочешь помочь? Или мне все делать самому?» – спрашиваю я ка'кари.

~– С радостью помогу.~

Мой силуэт на секунду становится размытым, от него протягиваются крошечные язычки тьмы, похожие на колеблющееся синее пламя. Они вьются за мной шлейфом, вспыхивают и гаснут на каждом шагу, на каждом взмахе руки. Едва заметные, они похожи на сверкание синих блесток в ярком свете, но вокруг меня нет ни света, ни блесток, и ничего синего.

Огромная толпа, собравшаяся в зале, притихает. Люди гадают, не обманывают ли их глаза, но я смотрю только на короля.

Он кивает мне, будто говоря: «Да. Еще».

В очередной раз занеся ногу, я растворяюсь в пятне тьмы…

А затем возникаю вновь, прямо перед тем, как завершить шаг.

Шепоток пробегает по толпе, как вода, растекающаяся во все стороны от набежавшей волны прибоя, и на миг лицо короля озаряется улыбкой, но затем оно вновь принимает невозмутимое выражение.

Когда я останавливаюсь перед ним, Логан не обращается ко мне. Вместо этого он произносит:

– Леди Трудана Джадвин была изменницей и убийцей. Мы слишком поздно узнали о ее преступлениях: о том, что она самолично лишила жизни принца Гандера, чем помогла Халидору вторгнуться в наши родные края и обрекла королевство на погибель. После этого она служила нашим врагам и прямо или косвенно поучаствовала в убийстве по меньшей мере двадцати наших подданных, в том числе детей благородных семей – Сэры и Магдалины, дочерей лорда Дрейка; Драккоса, сына леди Эвелин; Корин Беллмонт, а также близнецов Вашиэль: Коррана и Кэррин. Окончательно погрязнув в пороке, она осквернила тела убитых и выставила их напоказ. Когда же мы одержали победу, она избежала нашего королевского правосудия и скрылась.

Логан уперся взглядом в лорда Рефа'има.

– Скрылась в вашем доме. Где вы дали ей убежище.

Только теперь я понимаю, к чему ведет Логан. Вместо того чтобы защищать свою советницу, он пошел в наступление.

– Я лишь надеюсь, лорд Рефа'им, – продолжает Логан, не дав лорду вставить ни единого слова, – что вы, будучи человеком простодушным и новым при дворе, каким-то образом могли не знать ни о многочисленных преступлениях леди Джадвин, ни о наших приказах арестовать ее. На данный момент нам бы хотелось верить, что вы действительно пребывали в неведении. Мы с нетерпением ждем, что в будущем вы сполна продемонстрируете свою преданность короне и тем самым загладите вину за эту оплошность.

Вернемся же теперь к рассматриваемому делу. Герцогиня Гвинвера Торне заявляет о своей непричастности к убийству леди Джадвин. Ее слова правдивы…

– Ваше величество, у меня есть свидетель, который… – пытается прервать его Рефа'им.

– Мне доподлинно известно о ее невиновности, – повторяет Логан, повысив голос, и я понимаю, что он неспроста привлек внимание к этим словам и сказал «мне» вместо королевского «нам», – ибо я лично отправил Кайлара к Трудане Джадвин, дабы казнить ее.

В Зале Ветров собралось около двух тысяч человек, и, кажется, в эту секунду никто из них не дышит. «Казнить», сказал Логан, не «убить». Он ловко удерживает равновесие между тем, что должен говорить король, и тем, что ему известно, и у меня с трудом получается уследить, что к чему.

– Я желал разобраться с ней иначе, – продолжает Логан, – но выяснил, где вы скрываете ее… то есть что она поселилась в вашем доме, – вероятно, под чужим именем? – уже после того, как отправил во все уголки королевства гонцов с указом о всеобщей амнистии. Прошу всех собравшихся здесь добрых людей проявить снисхождение, ибо такое положение дел поставило меня перед невыносимой дилеммой: либо наша амнистия освободила бы от наказания подлую изменницу, которую мы вовсе не желали защищать, либо нам пришлось бы нарушить собственный указ, проведя суд над ней уже после того, как амнистия вступила бы в силу. Но тогда во всех поселились бы сомнения, останемся ли мы верны нашему королевскому слову в будущих делах. Посему я велел Кайлару предать изменницу королевскому правосудию прежде, чем амнистия вступит в силу в Сенарии.

И он исполнил мою волю. Гнусное чудовище исчезло с наших глаз, а ее пятно смыто с наших королевств; правосудие свершилось, и все это произошло до того, как амнистия вступила в силу. Впрочем, должен признать, совсем незадолго до. Прискорбно незадолго. И поэтому, мои сердечные подданные, мы посчитали, что вы заслуживаете этих публичных разъяснений нашего решения. Знайте: вам нет нужды бояться нашего правосудия, но злоумышленники от него не уйдут.

Не знаю, многие ли из тех, кто слышит его речь, понимают, насколько тонко Логан интерпретирует произошедшее. Он утверждает, что действие амнистии должно было начаться не в тот же миг, как он подписал бумагу, а с того момента, как о ней объявили в разных уголках его королевства.

Когда человек, написавший закон, говорит вам, чего именно он хотел от этого закона, довольно трудно убедить его в том, что на самом деле он имел в виду совсем другое.

Но Логан не дает никому времени осмыслить сказанное или возразить ему. Я сам успеваю все понять только потому, что уже обдумывал ту же самую проблему, пока охотился на леди Джадвин. Я решил трактовать закон точно так же… но не представляю, как Логан об этом догадался, ведь я ему ничего не говорил. Наверное, он просто хорошо соображает в таких делах. Или Мамочка К ему подсказала.

Король продолжает:

– Вам стоит знать, лорд Рефа'им, что я просил Кайлара по возможности не убивать никого, кроме леди Джадвин, но наделил его более широкими полномочиями. В том случае, если бы кто-то встал у него на пути и мешал обрушить на изменницу всю тяжесть правосудия, Кайлару было дозволено поступить с этим человеком так, как он счел бы нужным. Так что вы можете начать свою новую, амнистированную жизнь с того, что поблагодарите его за милосердие.

В зале становится очень, очень тихо.

– Д-да, ваше величество, – после долгого молчания произносит Рефа'им. Его подбородок вскинут, взгляд напряжен, он заметно дрожит. Не от страха. От ярости.

– Сейчас же, – резко отвечает Логан.

– Да, ваше величество, – повторяет лорд. Быстро облизывает губы языком, похожим на маленькую розовую змею. – Благодарю вас за ваше милосердие, лорд Стерн. – Он произносит слова громко, отчетливо и, внезапно, без злобы, как будто говорит спасибо за то, что я передал ему кувшин с вином.

На меня он, впрочем, даже не смотрит, его взгляд устремлен на короля.

– Также вы можете поблагодарить за милосердие и нас, – говорит Логан. – Ибо, если бы мы знали, что вы укрываете у себя изменницу, то вы совершенно точно не смогли бы подать нам столь нелепое ходатайство. Теперь же можете считать, что вам повезло, ибо ваши скандальные делишки надежно прикрыты всеобщей амнистией, и мы не станем лишать вас ее защиты и милости.

Уголки рта лорда Рефа'има на мгновение искривляются, обнажая презрение, которое он питает к Логану.

– Благодарю, ваше величество, – говорит он. – Воистину, вы – человек своего слова.

Ни тоном, ни видом Рефа'им не показывает, что он побежден и унижен. Кажется, он даже не понимает, насколько вредит себе этим.

Он замечает, что я смотрю на него, и улыбается. Очередной самодовольный дворянин, который родился на вершине горы и искренне верит, что сам забрался на нее и потому заслужил право любоваться видом. Кажется, он не понимает, что оскорбил не только Логана, – человека, который старается, когда может, проявлять милосердие, – но и Мамочку К, женщину, которой доводилось выбираться из таких переплетов, какие ему и не снились. Всю жизнь ее недооценивали мужчины, которые были гораздо умнее и свирепее Рефа'има. И все они пошли на корм червям. Я лишь надеюсь, что смогу лично увидеть, как реальность грубо приведет Рефа'има в чувство.

Я улыбаюсь ему в ответ.