Читать книгу: «Немезида ночного ангела», страница 2

День первый

Глава 3
Наперегонки с амнистией

Я липну к стене самой высокой башни лорда Рефа'има, прячусь под рядом зарешеченных окон и жду, когда стражник уйдет.

Дело я уже провалил. Нужно было все бросить в тот же миг, когда мальчишка сказал слова «ночной ангел». И уж точно, когда он назвал меня Кайларом Стерном. Ничто не мешает мне подождать и завершить работенку через месяц, или через шесть месяцев, или через пару лет.

Ничего, кроме указа верховного короля.

Черный ка'кари покрывает мою кожу, не дает магам засечь меня. Он говорил, что может скрыть меня либо от обычного зрения, либо от магического, но не от того и другого сразу. Хотя ка'кари мог и соврать, чтобы усложнить мне жизнь.

~– Я? Соврать?~

Памятуя о магах, я сделал свой выбор. Поэтому теперь прячусь по темным углам, изредка поглядываю на стражника в окне и на небо.

Розовые пальчики рассвета уже почесывают горизонту спинку.

Если я скажу, что пришел сюда убить кое-кого ради моего друга – верховного короля, – вы решите, что вам все понятно. Но все намного запутаннее. И сложнее. Я рассчитываю убить кое-кого без его приказа, возможно, даже вопреки его воле, и при этом провернуть все так, чтобы король остался моим другом.

Если я убью в этой усадьбе только одно чудовище, то Логан, наверное, меня простит. Но если я перебью дюжину человек, – неважно, заслуживают они того или нет, – то он отвернется от меня. Более того, он, наверное, пришлет своих людей, чтобы те арестовали меня, а потом казнит.

Сможет ли он казнить своего лучшего друга?

Скажем так, я достоверно знаю, что сможет.

Я все еще могу уйти. В каком-то смысле, у меня в запасе целая вечность.

У жестоких людей всегда много врагов, и никто не может всю жизнь оставаться начеку. Рано или поздно будущие мертвецы теряют терпение. На время они окапываются в своих убежищах, но затем им становится скучно, они решают, что опасность миновала, и выходят на свет.

Тогда-то мой учитель и наносит смертельный удар. Он поступает по уму. Мне следовало бы сделать так же.

Но если я завершу дело сейчас, до наступления утра, король, пожалуй, меня еще простит. Если я завершу дело ночью, то смогу убедительно притвориться, будто знать не знал о его большой амнистии. Я даже обогнал гонцов, чтобы прибыть сюда первым. Но едва наступит утро, глашатаи объявят королевский указ.

Впрочем, я здесь по другой причине, и мы оба это знаем, – верно, граф Дрейк?

На самом деле я просто не могу оставить все как есть. Спасать моих приемных сестер уже поздно. Но не поздно за них отомстить.

Точнее, свершить правосудие.

Одной рукой я тру глаза. Несколько месяцев, что прошли со дня битвы в Черном Кургане, у меня не получалось хорошенько выспаться, а за последние сутки я и вовсе не сомкнул глаз. Это нехорошо. Мой талант не сможет компенсировать замедленные рефлексы и притупленный рассудок.

Стражник наконец уходит. Я смотрю на оконную решетку. Ка'кари может поглотить небольшие кусочки стали и прогрызть прутья, но сила и так уже переполняет его. Насыщать его дальше – все равно что лить масло в полную лампу. Излишки масла просто выльются наружу, а когда имеешь дело с огнем, это может быть опасно. Иначе говоря, если мой ка'кари начнет перегрызать прутья, вокруг нас вспыхнет пламя, видимое как обычным, так и магическим зрением.

Я бросаю взгляд вниз, во двор. Его патрулирует очередной маг, любезно выдавший свою школу тем, что облачился в синюю мантию. Я могу направить магию внутрь себя, чтобы укрепить мускулы и совершить незаметный прыжок, но любые действия вовне будут равносильны размахиванию факелом в темноте. Возможно, если я прыгну достаточно быстро, маг меня не заметит. Если дождусь, когда он повернется ко мне спиной…

Нет, такой риск не оправдан. Если не он, то заметит кто-нибудь другой.

Я подтягиваюсь и заглядываю в окно. Стражник все еще шагает прочь, идет к противоположному окну, у которого стоит другой часовой. Если второй повернется, когда я полезу по решетке, то мне несдобровать.

Вокруг слишком много глаз, которые могут быть направлены в мою сторону, и даже крошечного невезения хватит, чтобы меня заметили.

Придется рискнуть. Вперед.

Я ощущаю покалывание в кончиках пальцев – это ка'кари впитывает влагу и жир, чтобы мои руки не соскальзывали. Как я уже говорил, он здорово помогает, когда хочет.

Башню венчает плоская крыша, выступающий карниз которой подпирают скульптурные кронштейны. Магией пользоваться нельзя, рядом окна, сверху карниз – все это означает, что мне придется положиться на ловкость и скорость. Я вновь благодарю судьбу за те годы, что провел без таланта. Пытаясь сравняться в мастерстве с учителем, мне пришлось научиться хорошо лазать.

Вот только в те годы я неоднократно срывался и повисал на страхующей веревке… притом, что ни разу не пытался провернуть таких же безумных затей. А ведь сегодня никакая веревка меня не подхватит.

Я мысленно представляю, что должен сделать: быстро взбежать по стене, оттолкнуться от нее, извернуться в воздухе, ухватиться за горгулью под карнизом, по инерции сделать мах вперед и обратным сальто приземлиться на крышу.

Все же просто, верно? У меня получится.

Я точно расшибусь.

Заглянув внутрь, я замечаю, как первый стражник тычет большим пальцем в сторону моего окна. Второй поворачивает голову, кивает. Еще секунда, и один из них пойдет в мою сторону.

Пора!

Помогая себе талантом, я подтягиваюсь на подоконник и, перебирая руками и ногами по прутьям, взлетаю по решетке, как по лестнице. Затем отворачиваюсь от стены и, оттолкнувшись, прыгаю в пустоту.

На кратчайший миг мое тело отрывается от опоры и касается только воздуха. Я изворачиваюсь, затем мои ладони шлепаются на круглые, выпученные глаза горгульи, выточенной на кронштейне. Я делаю мах вперед, как гимнаст на перекладине, и стараюсь качнуться достаточно сильно, чтобы провернуться обратно к башне.

Но когда я, изо всех сил подтянувшись, устремляюсь вверх, один каменный глаз отрывается и остается в моей руке, сбив мне траекторию.

Мое тело поднимается недостаточно высоко и отлетает недостаточно далеко назад, чтобы оказаться над крышей целиком.

Завершая сальто, я ударяюсь о крышу не стопами, а коленями, и лишь чудом не промахиваюсь мимо края. Почти сразу же инерция иссякает, и мое тело оказывается в той головокружительной точке прыжка, когда подъем прекращается.

Мой центр тяжести при этом все еще находится за краем крыши.

Я расставляю руки пошире, тянусь к зубцам по обе стороны от меня, но они слишком далеко. Теперь я точно упаду.

Рывком расставив ноги в шпагате, я цепляюсь одной стопой за зубец… и почти всем весом наваливаюсь на собственную промежность.

Ухватиться мне не за что, и я соскальзываю вниз.

Не падаю я лишь потому, что успеваю зацепиться рукой за край крыши и сунуть вторую вытянутую ногу в пасть горгульи, которая слегка торчит из-под карниза.

Несколько секунд я едва могу пошевелиться, даже дышать стало тяжело. Боль от удара по яйцам – загадочная штука. Но ее можно научиться терпеть и превозмогать.

Попробуете угадать, как мой наставник учил меня не обращать внимания на такую боль?

Валяйте, гадайте, потому что рассказывать я об этом не стану.

Благодаря таланту висеть на холодной, шершавой стене, цепляясь за нее пальцами одной руки и стоя на носочке, становится не то чтобы просто, но хотя бы возможно. Я собираюсь с силами, затем подпрыгиваю на носке, чтобы ухватиться за край второй рукой. Теперь остается лишь подтянуться и надеяться, что кромка башни выдержит мой вес.

Она выдерживает. Я шлепаюсь на крышу, а затем откатываюсь от края. Наконец-то я в безопасности. Теперь можно спокойно лечь на бок и свернуться калачиком, как и подобает взрослому мужчине.

~– Надо же, как тебе повезло!~

– Повезло? – сипло выдавливаю я.

~– Глаз, который ты оторвал у горгульи, упал в кусты, а стражник в тот момент был далеко и ничего не услышал.~

В ответ я могу лишь застонать. «Да уж, я везунчик».

Я едва успеваю подняться, отряхнуть руки и одежду, как слышу внизу чей-то крик:

– Стерн! Кайлар Стерн, я знаю, что ты здесь!

Понимая, что какой-нибудь арбалетчик или маг только и ждут, когда где-нибудь покажется моя голова, я приближаюсь к краю осторожно – но кричавший вовсе не поджидает меня в засаде. Он стоит на крытой террасе почти прямо подо мной. Не сомневаюсь, это сам лорд Рефа'им. Скорее всего, он окружен со всех сторон телохранителями, и те вряд ли рады, что их господин вышел наружу. Маги тоже поблизости – я вижу, как из-под навеса террасы разлетаются маленькие разноцветные шарики света, как они вращаются, ныряют в тени, ищут меня.

Сейчас он скажет, чтобы я перестал прятаться и сразился с ним как мужчина.

– Стерн! – снова кричит он. Затем его голос становится тише, но я все равно без труда слышу каждое слово. Такие голоса, как у него, разносятся хорошо и далеко. – Ты думаешь, будто знаешь, чем все закончится. Ты ошибаешься.

Сияющие шарики еще раз проносятся по двору, затем исчезают. Я слышу, как захлопывается дверь и как запоры – обычные и колдовские – с громким скрипом встают на место.

«Это я-то ошибаюсь? – думаю я, веля черному ка'кари стечься в мою ладонь. – Что ж, скоро увидим».

Я встаю. Теперь громада башни заслоняет магию ка'кари от тех, кто остался внизу, поэтому я просто даю ему прогрызть замок на двери.

После этого я несколько секунд собираю волю в кулак, готовлюсь к омерзительному делу, которое мне предстоит совершить.

Ответственность за случившееся лежит на мне, и только на мне. Вина моя неизмерима, неизбывна, неописуема… но, в отличие от ответственности, ее делят со мной другие. Граф Дрейк, вы и ваша семья пригласили меня в свой дом, приняли как родного сына. И это из-за меня погибла моя сестра. Но не я сбросил ее с того балкона. Не я осквернил ее тело. Я не могу наказать самого себя, но кое-кто сегодня поплатится за случившееся.

Чтобы дверные петли не заскрипели, я оборачиваю их воздушными магическими узорами, а затем проскальзываю внутрь, готовый убивать.

Глава 4
Прилежное чудовище

Казалось бы, зачем карабкаться на самый верх самой высокой башни, если затем все равно придется спускаться в самый низ, к надежно охраняемому погребу? Тем более если в башне столько узких проходов, что удержать ее смогут любые дисциплинированные бойцы, не говоря уже о магах.

Лорд Рефа'им разместил отряды стражи через этаж. Они стерегут все подходы к его внутреннему убежищу. По меньшей мере пять отрядов состоят из стражника в паре с чародеем.

Странно, что какому-то новоявленному лорду, возникшему неизвестно откуда, служит столько магов. И все они, маги и стражники, теперь начеку. Видать, мало этому человеку богатства; он еще умен, осторожен и не хочет умирать.

Ну да ничего. Охрана лорда Рефа'има не будет помехой. Я же мокрушник. То есть первоклассный убийца, который может пройти сквозь стены, убить кого захочет и исчезнуть прежде, чем тело упадет на пол. Верно?

Ах да. Вы ведь когда-то и сами нанимали мокрушников, пока не приняли меня в семью, не так ли, лорд Дрейк? Пока не изменились.

С узкой центральной лестницы, что поднимается к покоям на верхнем этаже башни, ведут две двери: вход для слуг и вход пороскошнее, для лорда и его гостей. Здесь я ненадолго задерживаюсь во тьме, гадаю, насколько гулко будут слышны мои шаги на каменной винтовой лестнице.

Я мало что знаю о лорде Рефа'име, зато многое знаю о Сенарии. Я вырос в трущобах, но здешняя придворная жизнь ненамного чище и настолько же порочна. В Сенарию не приезжают те, кто не готов запачкать руки. А те, кто приехал, точно не смогут внезапно разбогатеть, если только они не умеют очень хорошо вести очень плохие дела.

Можете назвать меня циником, но я готов поспорить, что совесть у лорда Рефа'има нечиста.

Хотя вряд ли у него вообще есть совесть… ну да вы меня поняли.

Этажом ниже располагается что-то вроде гостиной, разделенной на две части высокими книжными шкафами. Окна есть на обеих половинах; большие, из них открывается прекрасный вид на город. Карабкаясь наверх, я видел, что гостиную стерегут стражник и чародей, но кое-чего все же не заметил: винтовая лестница, спустившись на этот этаж, не ведет дальше вниз; она обрывается на одной стороне гостиной, а на противоположной стороне начинается уже другая лестница.

Такой градус паранойи просто раздражает. Если ваши враги заняли весь замок, кроме самого верхнего этажа хозяйской башни, то вы уже проиграли. Впрочем, это досадное препятствие, скорее всего, означает, что я прав.

Я не убил мальчишку, который показал мне путь в усадьбу, вовсе не из доброты. А потому что я циничен. Перед делом у меня не хватило времени на тщательную разведку, поэтому я сделал несколько предположений: здесь живет замаравший руки дворянин с нечистой совестью, трусливый, осторожный, эгоистичный.

Сложите все это вместе, и получится, что наш дворянин наверняка приготовил себе почти неприступное убежище в одной из комнат.

Но, видите ли, это вовсе не усложняет мою задачу. Это ее решает.

Убийца врывается в тщательно охраняемое поместье, и что дальше? Все бросаются защищать хозяина, потому что все думают, будто убийца явился именно за ним.

Но на этот раз они ошибаются.

Подняв тревогу, стражники стянули почти все силы туда, где они смогут защитить человека, который мне не нужен.

Наверное, лорд Рефа'им заслуживает смерти. Не знаю. Я пришел не за ним. Я пришел убить кое-кого из его гостей.

Если Рефа'им хороший человек, то своих гостей он тоже пустил в убежище. Если он плохой человек, то оставил их на произвол судьбы. Может, выделил им одного или двух стражников… например тех, что охраняют гостиную.

Здесь мне приходится многое поставить на свои догадки, ведь Рефа'има я не знаю. Мой учитель ни за что не стал бы так рисковать. Но я? Сейчас? Мне придется.

Поскольку здесь остались стражники, то я, наверное, прав. Раз их не отозвали, значит, в покоях на верхнем этаже осталось что-то ценное. Или кто-то ценный – на что я и надеюсь.

Влезть в покои бесшумно, наверное, не получится. Сделать то, ради чего я туда иду – тем более, так что сначала придется позаботиться о стражниках.

Причем убивать их нельзя. Ради Логана я обойдусь без резни. Моя рука вдруг начинает дрожать, и я хлопаю глазами, прогоняя внезапно напомнившую о себе усталость.

Я слышу, как стражники переговариваются, но не могу разобрать слов. Видимо, они снова собираются поменяться местами, а я забыл засечь, сколько времени прошло с тех пор, как я влез по их окну наверх. Мой учитель, Дарзо, точно знал бы, кто окажется на каком посту следующим. Еще он бы точно знал, как они могут поднять тревогу: с помощью простого свистка или с помощью какого-нибудь сложного магического маяка, который можно активировать дюжиной разных непредсказуемых способов.

Это дело все больше и больше кажется мне чудовищной ошибкой.

Я еще могу уйти.

Но Трудана Джадвин сейчас здесь. Ее предательство меня мало заботит, в отличие от того, что она помогла убийцам моей приемной сестры, Магдалины Дрейк, а затем надругалась над ее телом, назвав это искусством. Она остановила разложение плоти, превратила тело в статую и выставила ее напоказ, чтобы упиться чужим горем и пощекотать людям нервы.

Если я уйду, герцогиня избежит наказания. Благодаря послевоенной амнистии верховного короля Логана она получит помилование. С тех пор как отгремела последняя битва, она скрывалась, но утром сможет выйти из этой башни и вернуться в общество. Причем окажется не на его дне, а вновь запрыгнет почти на самую верхушку.

Я этого не допущу. Граф Дрейк, вы ведь понимаете, да? Только представьте: вы приходите ко двору и видите, как она смеется и пьет вино с друзьями. Более того, эта дрянь сама подойдет к вам, станет злорадствовать, зная, что вы поклялись всю оставшуюся жизнь не прибегать к насилию.

Я понимаю, почему вы решили завязать, но миру нужны люди, готовые идти тропой тьмы, готовые умыться рекой крови, лишь бы остановить зло. Люди вроде меня.

Я снимаю пояс с оружием и заплечный мешок, прячу их наверху лестницы. Открываю две жестяные баночки, мажу на пальцы защитный слой жира из первой и макаю два кончика в обморочный яд. Наконец я велю ка'кари впитаться в мою кожу и остаюсь голым.

После этого я нерешительно задерживаюсь в тени лестницы. Вчера вечером эта затея казалась мне гораздо более удачной.

Я вижу, что на моей стороне гостиной дежурит маг, и прошу ка'кари на всякий случай скрыть мой талант от его взора.

– Эй, – негромко зову его я.

Маг стоит у окон и смотрит, как над городом занимается рассвет. Он гораздо крупнее, чем мне казалось. Придется потратить на него обе дозы.

И как я мог это упустить?

– Эй! – говорю я чуть громче. Поеживаюсь и прикрываю руками наготу, всем видом показывая, насколько я беззащитен.

Он оборачивается.

– Что за?..

Я машу одной рукой, подзываю его ближе, изображая стыд.

– Даннил? – произносит он, но не очень громко. Наверное, так зовут второго стражника.

Я с мольбой мотаю головой, словно боюсь, что меня увидят голым.

Он подходит ко мне. Громко спрашивает:

– Что ты здесь делаешь?

– Тс-с-с, пожалуйста, – говорю я. – Если хозяин узнает, где я был, он вышвырнет меня на улицу. Я пытаюсь выбраться из этих комнат с тех пор, как подняли тревогу.

– Что ты здесь делаешь? – повторяет стражник, сощурившись. В правой руке он держит изящную стеклянную побрякушку, готовясь нажать на нее большим пальцем.

– Ночью я был… ну… с ней. Понимаешь? – Я отрывисто киваю в сторону лестницы. Трудана Джадвин знаменита своими чрезмерными сексуальными аппетитами и любовью к мальчикам вдвое младше ее – то есть моего возраста. Я говорю: – Когда подняли тревогу, она вытолкала меня из своих покоев! И не пускает обратно. А там моя одежда!

Стражник усмехается и заметно расслабляется. Он едва сдерживает смех.

– Пожалуйста! – шепчу я. У него на руках перчатки. Кожа почти вся покрыта, и мне никак не мазнуть его ядом. – Ты должен мне помочь. Ты хоть представляешь, какие унизительные штуки она заставляла меня вытворять ночью… и что вытворяла со мной? Да я еще неделю буду отмываться от… фу. А если меня вдобавок ко всему выгонят? Прошу, друг, помоги. – Я падаю перед ним на колени, тянусь к нему и хватаю за руку. Затем обеими руками размазываю яд по внутренней и тыльной стороне его запястья, одновременно стискивая его ладонь в своих, чтобы сбить с толку.

Этим старым трюком обычно пользуются карманники. Одно прикосновение легко почувствовать, но мимолетное, точечное касание можно сразу же скрыть за вторым, более сильным и заметным.

– Даннил! – повысив голос, маг весело зовет второго стражника. – Глянь, что здесь!

– Не надо! – скулю я, оставаясь на коленях. – Ну зачем?

Он с омерзением выдергивает свою руку из моих и убирает стекляшку, так и не подняв с ее помощью тревогу.

– Нечего было якшаться с господами, мальчик.

Затем он начинает хлопать глазами.

– Чего? – спрашивает из-за стены второй стражник.

Дюжий маг снова моргает, после чего кренится в сторону.

Я вмиг оказываюсь у него за спиной и кулаками подсекаю ему колени.

Он падает мне на руки, и я обхватываю его сзади за шею предплечьем, чтобы он не смог даже пикнуть. Маг обмякает, и я сразу же отпускаю его. Слишком долго мешать притоку крови к голове нельзя, ведь он может умереть; кроме того, я хочу, чтобы обморочный яд проник в его мозг.

Едва второй стражник выходит из-за угла, я перепрыгиваю через низенький стеллаж.

Подозреваю, он никак не ожидал, что перед ним возникнет голый человек, который подскочит, ударом раскинет его руки в стороны, закинет правую ногу ему на плечо, а левую, промахнувшись, сунет под мышку. Впрочем, у меня получается нагнуть его голову, навалиться всем весом и упасть вместе с ним. Чтобы смягчить падение, я бью ладонями по полу, и стражник валится на четвереньки, оказавшись прямо надо мной. Я обвиваю ногами его шею, а он тем временем пытается встать, надеется поднять меня, а затем снова шарахнуть об пол. Но стоит ему податься назад, чтобы уравновесить мою тяжесть, я хватаю его за пятку и не даю сделать шаг.

Он спотыкается, падает на задницу, а я наконец смыкаю ногами треугольник вокруг его шеи. На этом все и заканчивается.

Вся наша схватка – с того мига, как стражник заметил меня, и до того, как он остался лежать на полу без чувств, – заняла меньше десяти мгновений. Стражник даже не успел сообразить, что может воспользоваться самым страшным своим оружием: голосом.

Я быстро отпускаю его. Повторюсь: убить человека очень легко, даже если не намереваешься этого делать. Я беру его оружие и нахожу в кармане тревожную побрякушку. После этого я велю ка'кари проступить на моей коже и вновь придать мне облик ночного ангела. Кто знает, как долго придушенный мною стражник будет оставаться без сознания.

Выясняется, что совсем недолго. Обычно, когда человек приходит в себя, у него сначала подрагивают веки, но этот стражник сразу широко распахивает глаза.

Я не собирался этого делать. Не хотел, но то ли расстояние между нашими лицами, то ли страх в его глазах, то ли что-то еще пробудило мои способности. Ночной ангел – кем бы ни было это существо, в которое я превратился, – умеет видеть в глазах человека совершенные им преступления. Они похожи на несмываемые пятна на душе, которые другие люди не увидят, а я не смогу не увидеть.

Я как можно скорее отвожу взгляд. Сам того не желая, оказываюсь рядом со стражником, прижимаю его коленом к полу, одной рукой оттягиваю назад его голову, а другой заношу клинок… готовлюсь нанести смертельный удар. Мои зубы стиснуты, обнажены в оскале, маска ночного ангела покрывает мое лицо, а из глаз, пылающих синим огнем и жаждой расплаты, сочится дым.

Мой опущенный взгляд падает на его одежду. Странно, как же я раньше этого не заметил.

Герб, который красуется на форме стражников, принадлежит вовсе не Рефа'иму, а семье Джадвин. Этот человек участвовал в похищении Мэгс и… и даже не знаю, в скольких еще злодеяниях. Я отвел глаза сразу после того, как увидел, как он избил ее.

Мне нельзя его убивать.

Нельзя.

– Магдалина Дрейк, – рычу я ему в лицо. Моя маска ночного ангела вылеплена из черного ка'кари, который покрыл все мое тело второй кожей, но на лице она не повторяет каждую черту, а выглядит ровной, зловещей и осуждающей. Вместо рта – лишь сердитый намек на него, глаза прикрыты, и порой в них пляшут призрачные голубые огоньки… которые сейчас, повинуясь моим инстинктам, превратились в красное пламя, источающее завихрения дыма, в адский костер, рвущийся из меня наружу и жаждущий поглотить осужденного.

– Я ее и пальцем не трогал! – отвечает стражник.

Ложь; но я вижу – он даже не понимает, что врет. Неужели он забыл, как избивал ее?

Порой моя способность путает меня, показывает нечто на первый взгляд противоречивое. Наверное, говоря, что он «и пальцем ее не трогал», стражник хочет сказать, что не насиловал ее. Тем не менее в его глазах я мельком вижу, как он хватает Мэгс за грудь, выкручивает и хохочет, а она кричит от боли и страха, боится того, что он сделает дальше. Но он ее не насиловал. Этого ему не хотелось…

Нет, я не могу. Мне нельзя судить его. Точно не здесь. И не сейчас. Углубляться в его преступления опасно. Ведь я могу увидеть такие, за которые прикончу его, несмотря ни на что, и плевать на последствия.

– Че за чертовщина у тебя с глазами? – спрашивает он, дергаясь подо мной.

Я встречаюсь с ним взглядом.

Ему нравится пугать, нравится причинять боль. Удары кулаков о плоть, крики, переходящие в визги, – лишь эта музыка вдохновляет его. Когда униженная отводит взгляд, он видит в этом кокетство, а слезы кажутся ему приятнее, чем…

Я заставляю себя перевести взгляд с его глаз на горло. Меня передергивает, мышцы напрягаются, а желание прикончить эту тварь достигает пика.

Он ничуть не боится меня, но не подумайте, храбрецом его не назвать. Занимаясь моим ремеслом, я часто сталкивался со страхом и хорошо с ним знаком. Как и все остальное в нашем мире, он может исчезнуть или извратиться. Некоторые люди не понимают страха, не чувствуют его. Казалось бы, и хорошо. Но нет. Естественный страх важен и дарован человеку не просто так. Страх говорит о том, что у человека есть душа, что он чем-то дорожит в жизни. Тот, кто не понимает страха, будет лгать вам прямо в глаза, и не потому, что он хитер, а потому что он не боится, что вы уличите его во лжи. Он либо не поймет последствий, либо ему будет на них плевать.

Теперь, поняв, с чем имею дело, я остужаю свой пыл.

– Ты умеешь писать? – спрашиваю я и тонким, острым клинком распарываю его рукав от запястья до плеча.

– Чего умею? – недоуменно спрашивает он, глядя на то, как я отсекаю полоску ткани.

– Писать. Буквы. Буквы ты рисовать умеешь?

– Нет, не умею. Я че, похож на занюханного книжного червя?

– Хорошо, – говорю я. – Значит, ты будешь жить. – Я сминаю рукав в ком.

– Чего-чего буду?

– Ты не сможешь рассказать обо мне ничего лишнего.

– Чего?

Я убираю мой изящный нож и достаю тот, который отнял у стражника. С широким, тяжелым клинком.

– Да у тебя кишка тонка меня прирезать, – говорит он. – Ты бы уже это сделал, если бы мог. Ты че, решил, что припугнешь меня, и я стану помалкивать?

Я качаю головой и вновь отвожу взгляд. Наверное, он думает, что я струхнул.

– И почему же я не смогу ничего рассказать? Че меня остановит? – нахально спрашивает он.

– Не это, – отвечаю я.

Стремительным и неожиданным для него движением я хватаю стражника за руку, вытягиваю ее так, чтобы выступили сухожилия, а затем тяжелым клинком начисто отсекаю запястье.

Едва он раскрывает рот, чтобы завопить, я засовываю туда скомканный рукав и заглушаю крик… который переходит в истошный ор, когда ка'кари магически раскаляется, вспыхивает алым светом и прижигает обрубок, чтобы стражник не истек кровью. Пахнет он… а, впрочем, неважно; зачем волновать вас такими подробностями.

– Всю жизнь ты охотился на слабых, – изрекаю я, – поэтому будешь приговорен к слабости. Ты выживешь лишь благодаря состраданию других или не выживешь вовсе. Но сострадательных людей легко обидеть, а я не желаю подпускать волка к стаду овец; поэтому я лишу тебя возможности причинить кому-либо вред.

Ну что ж, прошло время, и я вернулся к этому эпизоду. Я сообразил, что, прежде чем рассказывать дальше, нам, наверное, стоит обсудить условия нашего договора.

Да, нашего – вашего и моего, слушатель, читатель или кто вы там. Поначалу я задумывал поведать эту историю одному лишь графу Дрейку, но судьба распорядилась иначе, поэтому придется кое-что вам прояснить.

В редких случаях, когда я предлагал другим послушать истории из моей жизни, они всегда говорили, что хотят знать все и во всех подробностях.

На самом деле это не так. Все они знать не хотят. И вы не хотите.

Нет, я все понимаю: если вы садитесь послушать наемного убийцу, то ждете от него историй про убийства, верно? Может быть, вы даже начнете с вопроса, который просто обожают все, кому доводилось убивать: «Каково это – лишить человека жизни?»

Будто, убивая человека, я всегда чувствую одно и то же. Будто, убивая человека, я всегда чувствую хоть что-нибудь.

Но я понимаю: наверное, вы искренне считаете себя не таким, как все, верите, что выдержите все подробности, что вы и в самом деле хотите услышать их все.

Только, видите ли, я вам не верю. Вы будете жаждать кровавых подробностей, когда я буду убивать отпетых негодяев. Но когда я скажу, что мне пришлось убить какого-то несчастного, который просто исполнял приказы, старался хоть раз в неделю набить мясом брюшки своих отпрысков, служил хорошему человеку, который тоже служил хорошему человеку, который в свою очередь служил плохому человеку, которого меня и послали убить – для него вы пожелаете бескровной, легкой смерти. Разве нет?

Но мир устроен не так.

Если вы не хотите, чтобы мое ремесло смущало ваше душевное спокойствие, то убирайтесь подобру-поздорову. Если вы хотите с моей помощью насладиться чужими смертями, то подите прочь и хорошенько посмотрите на себя в зеркало.

Но если вами движет обыкновенное любопытство? Это я могу понять. Когда-то такое же любопытство снедало и меня. Но я был ребенком. Я многого не понимал.

Проще говоря… если у вас относительно крепкие нервы, то можете мне довериться. Я расскажу все, что нужно, и вы поймете, как я оказался здесь, на краю пропасти, готовый совершить… то, что собираюсь совершить.

Но все остальное, необязательное для ясности? Я сам решу, сколько давать кровавых подробностей. Если вас это не устраивает, милорд… или миледи, или кто вы там, то можете в любой момент перестать меня слушать. Или отложить книгу и перестать читать, если когда-нибудь мои слова лягут на страницы. Поверьте, я расскажу достаточно, чтобы утолить ваше любопытство, и даже чуточку больше, а если жестокости окажется чересчур – обязательно окажется, – я подскажу, когда отвести взгляд.

Ну да довольно отступлений. Вернемся к Даннилу и кровавой, но необходимой расправе над ним.

Нет нужды описывать, как я не убивал его. Достаточно лишь сказать, что он очень быстро потерял сознание.

Наконец я встаю и несколько секунд разглядываю конечности, которые разбросал по гостиной, словно подросток, скинувший одежду в своей спальне.

Оставлять зал похожим на мясницкую было бы неправильно, поэтому я собираю его глаза, кисти и передние половинки стоп. (Я решил, что способность стоять на ногах ему пригодится, зато бегать или пинать кого-либо он уже не сможет.) Однако у меня никак не получается найти его язык.

Куда же подевался его чертов язык?

Наконец я сдаюсь – все-таки его дружок-чародей не будет спать вечно, и если он очнется, не дав мне уйти, то одолеть его будет гораздо труднее, чем стражника. Я решаю, что пора двигаться дальше, к моей главной цели.

Мой взгляд падает на кучку из частей тела Даннила. Я хотел сложить их в одном месте, чтобы навести порядок: как плотник, который подметает стружку с пола, или как повар, который моет кухню после работы.

К несчастью, вид у моей маленькой кучки получается отнюдь не опрятный. Я прижег раны на стражнике, но не раны на отрезанных частях. Поэтому эти кусочки сильно истекли кровью. И правда, не хочу показаться ненормальным, но вот что мне делать с вырванными глазами?

Отвернуть их друг от друга, будто они сами разъехались в стороны? Нет, это будет неуместно. Повернуть друг к другу, как если бы они скрестились на переносице? Так еще хуже. Указать обоими влево, на его бесчувственное тело? Или в сторону, как будто ему стало стыдно? «Упс, я потерял глаза! Какой конфуз!»

Я как могу привожу кучку в порядок и прикрываю ее носовым платком.

Мазнув Даннила остатками обморочного яда, я ухожу.