Читать книгу: «Предназначение», страница 4

Свиридов с силой втянул в себя воздух и я подумал, что тот сейчас разразиться бранью и угрозами, но тот почти спокойным тоном остановил пробегавшего мимо Волегова с двумя немецкими ранцами: – Лейтенант, дай мне патронов.

Волегов остановился и с готовностью полез в карман галифе, солидно бугрившейся парой десятков латунных гильз с утопленными вовнутрь пулями.

– Погоди, Волегов, – остановил подчинённого и, повернувшись к капитану, едко заявил, – Свиридов, я не знаю, как ты в плен попал. Может быть, сам ручки вверх поднял!? А!? Что глазёнками засверкал? Что…, неприятно, когда тебя обвиняют прямо в глаза, а не ты сидящего перед тобой безоружного арестанта? Вижу…, неприятно…. Ладно. Дам тебе патроны, если ты пообещаешь, что не будешь потом тыкать в меня наганом, обвинять в трусости и навешивать разные клейма. Да…, и ещё. Тут командую я, а ты выполняешь мои приказы.

Дааа… Это надо было видеть, как у него в бессилье сжимались руки в кулаки и в понимании – если я прикажу, ему не то что патронов не дадут, а как бы ещё и не шлёпнули прямо здесь. Поэтому вынужден был смирить себя.

– Ладно. Я согласен. Но только к этому разговору мы ещё вернёмся, – проговорил он глухим и намекающим тоном, – позже. Когда окажемся в спокойной обстановке.

Я разрешающе кивнул головой и Волегов щедро отсыпал в ладони капитана патроны. За это время трупы убитых немцев были выпотрошены, освобождены от боеприпасов, винтовки и ранцы закинуты в кузов, а один из брестских красноармейцев сунулся ко мне с немецкой гранатой колотушкой: – Товарищ майор, а как с ней обращаться? И лёгкая какая-то…

Подозвал остальных и просто показал, как откручивается колпачок и из длинной рукоятки вываливается на толстой нити фаянсовый шарик: – Дёргаете за него, тёрочный запал внутри загорается, досчитываете до четырёх и кидаете. Запал горит 9 секунд. Больше показывать не буду. Приготовиться к движению в том же порядке.

Все разошлись, готовясь к движению, а я обратился к капитану: – Свиридов, надо из города выходить, а я тут ничего не знаю. Ты всё-таки тут крутишься уже давно и должен знать куда идти.

Свиридов озадаченно покрутил головой по сторонам и после нескольких секунд раздумий, заявил: – На Жабинку надо идти…

– Что такое Жабинка?

– Деревня. Километров 15-20 отсюда. Там запасной командный пункт 28го стрелкового корпуса, туда все и будут выходить.

– Ну…, тогда тебе и флаг в руки. Выводи.

Мы к этому времени были почти на окраине города и могли и без помощи капитана сами выйти. Отъехали от домов через поле на километр и остановились за небольшим холмом, прикрывшись им от дымящегося и горящего в нескольких местах города.

Я вылез из кабины и приглашающе кивнул Свиридову, глядевшему с кузова. Тот слез и вопросительно уставился на меня, машинально расправляя складки гимнастёрки под портупеей.

– Чего смотришь? – Снова кивнул ему, – садись в кабину и веди в свою Жабинку. Я ведь не знаю в какой она стороне…

– Ааа…, хорошо, – и неожиданно заявил, протяжно матюкнувшись, – блядььь…, как фуражки не хватает. Как-будто голый…

Капитан полез в кабину, а я не утерпевшись, уколол его в спину: – Не фуражки тебе не хватает, а синего цвета околыша. Чтоб издалека было всем видно, что идёт НКВД, карающий меч партии.

Свиридов замер в напряжённой позе на подножке, потом медленно повернулся. С сожалением глядя на меня: – Угорцев, вот ты чего нарываешься? Чего ты хочешь доказать? Понятно, что я тоже не подарок и наделал полно ошибок. Тем более, что в долгу у тебя. У меня сегодня утром все мои подчинённые погибли в бою с немцами и я, сам, ты же видел, в плен попал… Спасибо тебе, что освободил меня, а не спрятался. Уж извини, но я сейчас на эмоциях. И тебя прошу – не переходи границы. Ты и так много наговорил лишнего и у меня куча вопросов к тебе есть. Вот не надо, чтобы задавал тебе их, в спокойной обстановке, но в условиях обиды и недоброжелательства к тебе.

Действительно – Чего я дёргаюсь против него? С досадой чмыкнул уголком губ и вынужден признать свою правоту: – Ладно, мы оба на нервах. Я был неправ. Извини.

Свиридов кивнул головой, принимая извинения, и стал устраиваться в кабине, а я полез в кузов. Правда, уже через пятьсот метров, мы вынуждены были шустро спрыгивать на землю и разбегаться в разные стороны от атакующего самолёта. Но…, то ли у немецкого лётчика было в обрез боеприпасов, может быть топлива. И он дал всего одну длинную очередь, пропахавшую землю чуть ли не в притирку с машиной и полетел дальше на запад. А мы быстро погрузились и через пару минут нырнули под спасительные кроны Тельмановского леса. Покрутившись по лесным дорогам, через пару лесных километров, вывернули к населённому пункту Тельма, южной окраиной выходящей к Минскому тракту. Шоссе было забито машинами и военной техникой, военными повозками, разрозненными группами и колоннами военнослужащих, выходивших из накрытого чёрно-серым дымом Бреста. Они двигались в назначенные им по Тревоге запасные районы и районы сбора. Среди них, несмотря на то что с начала боевых действий прошло всего три часа, виднелись и многочисленные гражданские, нагруженные котомками с вещами, сумками, чемоданами, уныло бредущие в восточном направлении. Над всей видимой частью шоссе помимо висевшего густого облака пыли, слышался сильный рёв двигателей, команды и крики. Мы только остановились недалеко от дороги, решая стоит ли туда соваться, как ответ пришёл сам. С нарастающим рёвом, низко над дорогой, промчалась пара немецких истребителей поливая землю из пулемётов и авиационных пушек. Стремительно промчалась, легко взмыла вверх, разворачиваясь на 180 градусов и уже с высоты вновь пошла в атаку на дорогу, откуда в разные стороны в страхе разбегались люди. Машины, яростно гудя, переваливаясь с боку на бок переезжали неглубокие кюветы, иной раз давя не успевшие увернуться человеческие фигурки. На дороге уже горела пара машин и по пустому дорожному полотну, сквозь огонь, дым, брошенные чемоданы, узлы и пыль, безумно мчалась пара коней, запряженных в громоздкую повозку. Крупный телом ездовой, туго натянув вожжи и откинувшись всем телом назад, пытался остановить этот бешенный галоп и, может быть, ему это бы удалось. Но очередь с самолёта перечеркнула коней и с диким ржаньем, они упали на землю. А резко наехав на бьющиеся в агонии конские тела, повозка стремительно взлетела на оглоблях, переворачиваясь вперёд и как катапульта запустила возничего в воздух. Отпустив вожжи, нелепо болтая в воздухе ногами и руками, человек пролетел над дорогой метров пятнадцать и всем телом грянул на разбитый колёсами пыльный и острый щебень. Для него уже всё закончилось – и жизнь и война.

Опасно перегнувшись через борт, я заорал Селиванову: – Заворачивай и гони вон к тому леску, – махнув рукой в сторону темнеющего пятна.

Кругом были ровные поля и только в двух километрах виднелся островок то ли леса, то ли небольшой рощи. И мы погнали и, Слава Богу, что самолётам было за кем погоняться вдоль дороги. Ну, а мы через десять минут дикой и тряской езды по кочкам и ямам, с хрустом ломаемых веток, вломились в хилый лесок и скрылись с глаз от воздушных бандитов. Перевели дух и, виляя между деревьями, тихо двинулись в глубь леса, который, к сожалению, окончился через метров семьсот и перед нами снова открылись обширные поля с несколькими крошечными деревеньками.

– Может тут переждём? А там глядишь и резервы подтянуться и вместе с ними вернёмся в Брест…, – спросил Свиридов, стоявший на подножке и разглядывающий поля, заросшие невысокой рожью и пшеницей, где в нескольких местах пылили одиночные машины и пара коротких колонн.

– Не…, часов через пять тут от немцем не протолкнуться будет, – возразил капитану, выбирая маршрут к ближайшему укрытию, которое было только в полутора километрах в небольшой деревне.

– Опять ты с этими паническими заявлениями, – выругался Свиридов.

– Я ничего не понимаю в твоих НКВДистских делах и не лезу в них. А если ты в военных делах не понимаешь, то тоже не лезь, – отмахнулся от Свиридова и приказал высунувшемуся из окна водителю, – Селиванов, дуй вон к той деревне.

– Понял, – и мы опять помчались вперёд. Как уж там чувствовал себя в кабине капитан – не знаю. Наверно, лучше чем мы в кузове, где нас мотало, подкидывало и как не выкинуло за борт или мы не по откусывали себе языки – даже непонятно. Но мы за десять минут проскочили открытое пространство и скрылись в зелени деревни в двадцать домов. Но тут же были отловлены военным с тремя шпалами в петлицах.

Он выскочил с несколькими бойцами из ближайшего двора, подлетел к кабине и одним рывком открыл дверь со стороны Свиридова.

– Капитан, сворачивай за колодцем вправо и за деревней занимай оборону в сторону Бреста…, – махая рукой в нужном направлении, свирепо отдал приказ.

Свиридов не растерялся от напора подполковника. Степенно вылез из кабины и суровым голосом отрекомендовался: – Товарищ подполковник, капитан госбезопасности Свиридов. По заданию, с орудием, товарищем майором и с расчётом пушки двигаюсь на командный пункт 28го стрелкового корпуса. Вот мои документы, – и сунул старшему командиру чуть ли не под нос бумаги.

Подполковник только сейчас разглядел перед собой НКВДиста и сразу потерял интерес к нему, к орудию, к машине и ехавшим в ней. Развернулся, зло махнул рукой бойцам – За мной и побежал вдоль пыльной, деревенской улицы к другой окраине деревни. А мы двинулись дальше. По полевой грунтовой дороге доехали до следующей, более улучшенной грунтовки, влились в пока ещё редкое движение, неторопливо доехали до высокой железнодорожной насыпи. И здесь еле успели проскочить с километр, где дорога резко уходила в сторону от железной дороги, как прилетело несколько немецких самолётов и начали бомбить еле ползущий длинный, товарный состав, забитый людьми. По всей видимости, это был последний поезд, ушедший с людьми с Брестского вокзала. Так что, мы для самолётов были мелкой мишенью, что и спасло нас от бомбёжки с печальными последствиями. А вот людям на составе не позавидуешь. В сам поезд немцы не попали и бомбы падали то справа, то слева. Чуть дальше, а то и ближе к рельсам, осыпая осколками и острым щебнем забитые людьми вагоны. Напоследок они дважды прошлись пулемётным огнём по товарняку и улетели.

Как я понял, перед нами была та самая Жабинка, где на пыльных улицах клубилось много военной техники, машин и военного люда. На одном из перекрёстков стояла эмка и около неё несколько командиров. Увидев нашу машину с прицепленной пушкой, от неё отделился один из стоявших и повелительно махнул рукой, останавливая нас.

– Кто старший? – Спросил подошедший майор.

– Мы тут старшие, – нейтрально отрекомендовался Свиридов, – капитан госбезопастности Свиридов и майор Угорцев с расчётом, – махнул рукой на кузов.

– Вас к себе вызывает полковник Матвеев, командир 333 стрелкового полка, – повёл рукой майор на группу командиров у эмки.

Полковник Матвеев с картой в руках ставил задачу подполковнику с артиллерийскими эмблемами на чёрных петлицах. Замолчал, слушая наши представления и как тут оказались.

– Понятно, понятно…, – пробормотал он, возвращая нам документы, – вас, товарищ капитан госбезопасности, я не держу. А вот вы, товарищ майор… Как ваша фамилия ещё раз… Ага… Угорцев. Вы товарищ майор с орудием и расчётом придаётесь подполковнику Савельеву. Он отвечает за создание района противотанковой обороны Минского шоссе. Понятно?

– Так точно! – Только и осталось ответить. Рано или поздно это должно было случиться и мне нужно было, так сказать, легализоваться для дальнейшего – если в первом же бою не погибну. А то можно было напороться на неприятности и быть обвинённым в трусости, если и дальше буду двигаться самостоятельно.

Стоявший рядом невысокий подполковник, который и оказался Савельевым, скупо махнул на небольшую колонну, вытянувшееся вдоль улицы: – Товарищ майор, вон туда езжайте и становитесь в колонну. Через десять минут трогаем…

Мы отошли к машине и я протянул на прощание Свиридову руку: – Ну что, капитан!? Вот наши дорожки и разминулись. Мне туда, а тебе наверняка в другую сторону.... Для тебя, как по закону подлости.

Свиридов недовольно поморщился: – Да уж…, закон подлости никто ещё не отменял. Мне тут топать до командного пункта ещё километров десять… Слушай, Угорцев, давай так сделаем – я с тобой доезжаю до твоих позиций. Наверняка тут недалеко. Ты разгружаешься и я на твоей машине еду на КП, а там её отпускаю к тебе.

– Не…, Свиридов, не…, – засмеялся в отказе, – не потянет. Может ты и отпустишь, а его какой-нибудь другой, чересчур решительный командир остановит и захомутает. Это в лучшем случаи… А то ещё и в дезертиры запишут. Нет уж, – продолжил уже серьёзно, – ты уж как-нибудь сам. НКВД ведь, уж кто-нибудь точно довезёт. Прощай капитан.

– Эххх, – с сожалением протянул капитан, – вроде бы отношения стали налаживаться, а ты мне взял и отказал. Ладно, прощай и удачи тебе, – и крепко пожал мне руку.

Мы действительно начали движение через десять минут, долго пробирались по длинной, забитой войсками улице и наконец-то выехали из Жабинки в южном направлении. Спустя три километра уткнулись в Минское шоссе, напрочь заполненное беженцами, техникой и колоннами подразделений, двигающихся, как в восточном, так и в западном направлении. Первые, скорее всего подразделения 28го стрелкового корпуса, сворачивали влево на нашу дорогу и ехали, шли к Жабинке, другие катили прямо и дальше. Тут же у дороги стояла батарея сорокопяток на конной тяге и несколько орудий, явно точно также задержанных и приданных Савельеву.

– Майор, – начал ставить мне задачу подполковник, когда я пришёл в голову колонны, – бери под свою команду ещё и 76 мм пушку, вон она стоит и становись… Смотри сюда.

Савельев несколькими движениями развернул карту, с ориентировал её по местности и показал рукой на дома, смутно проглядывающие сквозь плотную пыль за Минским шоссе: – Это деревня Федьковичи. Сейчас мы пересекаем шоссе и уходим в деревню. Там разделяемся. Вот здесь вот, – подполковник ткнул карандашом в крохотное зелёное пятнышко на карте, – лесок и ты на его западной стороне занимаешь оборону своим орудием и приданным. Я проезжаю сюда, – карандаш пошёл дальше по карте, – и занимаю оборону, так чтобы, когда ты откроешь огонь, танки начнут жать на тебя, подставляя мне свои борта, а я батареей сорокопяток начну их жечь.

– А если они на эту сторону дороги уйдут? Тогда ведь мы их не достанем. – Выразил своё сомнение и кивнул головой в сторону близкого леса.

Савельев повернул голову вправо и ткнул рукой в сторону Жабинки: – Там уже батарея М-30 окапывается на прямой наводке. Целых 6 орудий. Мало немцам не покажется.

– Аааа…, тогда понятно…

Лесок действительно оказался маленьким, с коротенькой грунтовой дорогой через него. Вот и занял со своими пушками оборону по обе стороны этой грунтовки на опушке леска, чтоб по ней и уйти, когда поступит приказ. Окапываться не стал, так как вдоль опушки проходила старая и широкая полу обвалившиеся канава с широким и невысоким отвалом по краю от выкопанной земли и заросшим густым кустарником. Нам только и оставалось расчистить сектора обстрела. А вот с приданной 76 мм пушкой, образца 1927 года на конной тяге, пришлось повозиться. Если сорокопятка была низкой и хорошо сливалась с местностью, то приданная пушка была высокой. Тут пришлось расчёту из пяти человек хорошо помахать лопатами. Да и со снарядами у них было не густо. Всего тридцать штук. Установка пушек и маскировка позиций заняла около часа. После чего провёл небольшое совещание обоих расчётов, где определил порядок ведения огня, ориентиры и дальности до них. А пока решили покушать. Если правильно помню, то Брест будет полностью захвачен к двенадцати часам дня и немцы здесь должны появиться к двум часам. А сейчас было около одиннадцати. Да и надо немного расслабить подчинённых и вселить в них спокойствие и уверенность.

Тем более и повод был – День Рождение Селиванова, про который после таких насыщенных событий, наверное он сам забыл. Сейчас он с машиной, с лошадьми и ездовым, находились в глубине леска на небольшой полянке, чтобы по первой команде быстро подскочили к орудиям, прицепили и утащили на новые позиции.

Немного суеты и прямо у орудия, на травке уютно развернули брезент, куда и выставили закупленные вчера угощения, а также диковинные немецкие продукты из трофейных ранцев, которые всем хотелось попробовать. Да и спиртное выставили и немецкое тоже для пробы. Сто грамм для расслабухи никому не помешает, а адреналин, щедро гуляющий по крови, не даст опьянеть. Зато немного снизит градус напряжённости. Пригласили к нашему столу и расчёт 76 мм пушки. Они пришли не с пустыми руками, добавив к нашим продуктам немудрящий солдатский паёк.

С удовлетворением оглядев богатый «стол» кивнул головой в сторону леса: – Давай Селиванова сюда… Но только не говори про День Рождения, – пригрозил пальцем Уфимцеву, готовому мчаться за именинником.

– Ух ты, как у нас богато…, – выпучил в весёлом удивлении глаза прибежавший водитель и тут же стал с удобством пристраиваться на брезент между товарищами. Огляделся и в недоумении спросил, – а чего вы так на меня все смотрите? И с кружками…?

– Ну…, ты и даёшь, Селиванов…!!! – Деланно удивился я под доброжелательный смех сидевших, – ты же хотел в воскресенье товарищей на День Рождение пригласить. Вот мы сами и сообразили.

– Ай…, – в лёгком испуге вскинул ко рту ладонь, – я ж совсем забыл…

– Ну…, вот. Ты забыл, а мы не забыли. От нашего коллектива поздравляем тебя с Днём Рождения. Необычным днём, который ты будешь помнить всю жизнь. Начинаются лихие военные будни. Поэтому тебе желаем – Главное Удачи тебе, Селиванов. Военной удачи! И прими от нас скромный подарок.

Растерявшемуся Селиванову в одну руку вложил симпатичную контрабандную зажигалку, в другую руку товарищи сунули кружку с водкой и стали, чокаясь, поздравлять именинника.

Глава четвёртая

В приём пищи, поздравления Селиванова с Днём Рождения, уложились в сорок минут. Не торопясь свернули брезент, солидные остатки трапезы унесли к грузовику. Наступило томительное ожидание боя, где каждый старался найти себе занятие и немного отвлечься от грядущего. Водители Уфимцев и Бойко открыли лотки и протирали ветошью и так чистые снаряды. Белов и Максимов раскладывали лотки с протёртыми снарядами поудобнее – 30 снарядов с картечью отдельно от бронебойных, коих было 70 штук. Бойцы Жёнов и Сиротин усердно чистили карабины, доставшиеся от погибшего расчёта сорокопятки. Лейтенанты, стоя на коленях и негромко переговариваясь, суетились у прицельных приспособлений, занимаясь выверкой пушки. Периодически крутили маховики горизонтальной и вертикальной наводки приноравливаясь к низкому орудию. Я сходил к другому расчёту, где тоже не сидели без дела, после чего стал более внимательно разглядывать впередилежащую местность, гадая как будет действовать немец, когда мы откроем огонь.

Впереди и слева от нас широко раскинулось поле с невысокими стеблями пшеницы. Справа, в двухстах метрах оно ограничивалось Минским шоссе, по которому продолжали обречённо катиться толпы беженцев и потрёпанные армейские подразделения, коих с каждым получасом становилось всё меньше. Впереди, в двух километрах, протекала узенькая речушка, но переправиться через неё можно было только по мосту на шоссе. Деревянный он был или каменный, сие мне было неизвестно из-за дальности. Но в бинокль виден был хорошо. Так что немцам придётся идти только через этот мост, если его наши при отступлении не взорвут. Но стрелять по нему для меня далековато. Ещё когда разглядывал карту Савельева, видел, что впереди, перед нашими позициями, перпендикулярно к шоссе, поле прорезала глубокая канава, в данный момент эффективно играющая роль противотанкового рва. Тут тоже немцам не пройти и они дальше вынуждены наступать по шоссе. И здесь уже до меня остаётся километр чистого пространства.

Первыми будут идти лёгкие танки для разведки, за ними средние, потом бронированные машины и тягачи, набитые пехотой. Подпущу поближе и открою огонь, заставляя основную массу съехать на поле для атаки на меня. Ну…, и драться до финала – либо печального, который скорее всего и будет. Тогда непонятно – зачем меня сюда закинуло, чтобы в первом же бою и погибнуть?

А что!? Интересный расклад может получиться. Если меня, убивая на тёмной улице, закинуло сюда… То…, может быть, погибнув тут, меня выкинет обратно в своё тело. Хм…, вроде бы нормально, но чего-то не хочется. Я же там одного пацана точно убил в драке и нескольких искалечил, да и сам то ли умирал уже, то ли терял сознание…. Блядь!!! Очнусь там в больнице… А на мне висит уголовка! Посадить может и не посадят. Всё-таки защищался и был ранен. А они нападали толпой. Но зато сколько будет вони со стороны родителей, общественности, если эти щенки сговорятся и всё будут валить на меня. Типа – он сам к нам пристал… Мы спокойно шли, а он взял и напал на нас…, а почему мы не знаем…

Да…, что-то и как-то нет желания возвращаться. Опять же – быть старым… А тут…!? Если после боя останусь живым, то значит миссия моя пока не выполнена. Угу…!? А в чём она тогда?

За такими интересными и интригующими размышлениями немножко потерял контроль над окружающей обстановкой. И от бессонной, напряжённой ночи, незаметно для себя, слегонца вздремнул.

– Товарищ майор, товарищ майор…, – осторожно потряс меня за плечо лейтенант Кузнецов, – смотрите на шоссе.

За то время пока был в дремотном состоянии, Минское шоссе опустело, лишь несколько одиноких человеческих фигурок и пару небольших групп гражданских торопливо шагали в восточном направлении, катя перед собой нагруженные вещами тележки и велосипеды, с перекинутыми через раму чемоданами и узлами, периодически испуганно оглядываясь назад. А со стороны Бреста надвигался давящий гул летящей тройки вражеских бомбардировщиков. Люди в испуге стали сбегать с дороги на левую сторону, где тянулся приличный и спасительный лес и прятаться под густыми ветвями. Но «Юнкерсам» гражданские были неинтересны, и они несли свои тела, набитые бомбами, для более заманчивых целей.

Сам, энергично закрутил головой, обеспокоенно огляделся и тут же успокоился. Позиции наши были хорошо замаскированы и с воздуха их отлично прикрывали деревья лесной опушки, а немецкие самолёты в этот момент легли на левое крыло и плавно завернули в сторону недалёкой Жабинки, более важной цели, чем одинокие гражданские. И через пару минут послышались тяжёлые удары разрывов и совершенно недалеко. Прикинув по звуку, бомбили они в километре от нас поле за Минским шоссе. Как бы не позиции батареи М-30, на которую очень надеялся подполковник Савельев.

Самолёты улетели, а со стороны Бреста донеслось далёкое, но дружное стрекотанье мотоциклетных моторов. По шоссе, в нашу сторону, уверенно летела немецкая разведка. Если бы до нас донеслись звуки губной гармошки, можно было сказать – весело неслись.

– Всем приготовиться. Никому без моей команды не стрелять. Ни с пушек, ни с винтовок. Я стреляю первым. – Все замерли на своих местах, а я, встав на колени, у прицела сорокопятки.

Мотоциклисты, ни в коей мере не опасаясь засады или отпора деморализованных, как они думали, советских войск, лихо подлетели к краю леса за дорогой и разом развернули мотоциклы на ту сторону, что-то с интересом разглядывая на поле и возбуждённо перекрикиваясь. До них было метров двести, ни что не закрывало сектора обстрела и уже бы через минуту они валялись поломанными телами на дорожном полотне. Но это была не наша цель и не наша задача. В пол минуты обсудив увиденное, три мотоцикла сорвались с места и понеслись по шоссе дальше. А оставшиеся два, застрочили с пулемётов, после чего осторожно съехали по крутому откосу на поле и скрылись из нашего вида. Нам только оставалось слушать оттуда интенсивную пулемётную трескотню. Впрочем, в ответ вскоре послышались негустые винтовочные выстрелы и пулемёты замолчали. А через минуту уже только один мотоцикл выметнулся, подняв небольшое облачко пыли, на дорогу и помчался в сторону белесого пыльного облака, в котором двигалась на восток длинная колонна техники.

Чёрт! Из-за обнаруженной наспех обороны с той стороны Минского шоссе, немцы наверняка изменят тактику движения. А так бы мы начали жечь их ещё на дороге. Свои опасения озвучил лейтенантам, присевшие на корточки рядом со мной. А тут ещё у деревни Федьковичи и уже за нашим леском застучали винтовочные выстрелы, скупо донеслись пулемётные очереди Максима и щедро затрещали немецкие пулемёты. Видать немецкая разведка влетела в нашу засаду.

– Волегов, берёшь Жёнова и Сиротина и дуешь к Селиванову. Если мотоциклисты сунутся по дороге через лес… Кончайте их.

– Хорошо, – и лейтенант с красноармейцами из крепости шустро исчезли среди кустов опушки.

В это время немецкая колонна подошла к далёкому мосту, который, к сожалению, остался цел. Впереди шли два лёгких, разведывательных Т-2. Довольно хреновая цель. Юркая, блин…. 20 мм автоматическая пушка со сменяемым магазином на 10 снарядов. Опасная, скорострельная сволочь… Тем более, что сзади шли вперемешку средние танки Т-3 и Т-4. И тут ещё надо было выбрать что в первую очередь уничтожать. У сорокопятки дальность прямого выстрела 850 метров, а у Т-2 – 1000 метров. Пока я буду разбираться с Т-3, нашу позицию довольно эффективно окучат Т-2, своими скорострельными пушками и дружненько расхерачат тут всё. Начать разбираться с Т-2, тогда остальные танки спокойно займутся нами.

Но время ещё было и мы, затаившись, наблюдали за движением колонны. Танки благополучно переехали мост, похоронив последнюю надежду, что его сапёры прямо с танками взорвут. Но…, видать команды не было заминировать и взорвать. И самих сапёров в этой неразберихи не нашлось.

Ещё минут пять и танки миновали по дороге канаву на поле, которая ещё могла затруднить им передвижение. А дальше пошло не по нашему плану. Один Т-2 съехал на правую обочину, притормозил, пропуская вперёд четыре танка, после чего сам пошёл сзади их. Остальные танки в количестве более десятка штук стали грузно съезжать с высокой насыпи дороги на наше поле, сразу разворачиваясь в боевой порядок. Чуть помедлив, туда же съехало несколько бронеавтомобилей с пехотой и тоже двинулись в нашу сторону, держась немного сзади танков.

Стрелять всё ещё было рано и я поглядывал на танки, идущие в нашу сторону и на дорогу, где остальные бронированный машины уверенно двигались вперёд. Моя цепь постепенно начала разделяться, намереваясь обтечь с обеих сторон мой лесок, с выходом к деревне Федковичи и теперь хорошо подставляли борта под удар замаскированной противотанковой батареи. И расстояние было самое подходящее, что-то около пятисот метров.

И тут почти взмолился про себя, чтобы подполковник первым открыл огонь в такой выгодной ситуации, а не я как мы договаривались. Мои позиции ещё не были обнаружены, да и рано. И если Савельев сейчас откроет огонь, и пока те будут разбираться – что, где, кто? Принимать решение, и разворачиваться в его сторону, перестраиваясь, Савельев может хорошо им вмочить. Развернутся на него, а тут я ударю уже им в бок и выиграю время, пока они снова будут перестраиваться на другого обнаруженного противника.

Подполковник Савельев или Бог услышал мои молитвы – не знаю, но противотанковая батарея дружным залпом открыла огонь.

И сразу три попадания. Сбита и жирной змеёй размоталась гусеница, отчего танк резко развернуло боком ко мне. Второму танку совсем не повезло. Боковой люк скорее всего от жары был открыт и снаряд залетел во внутрь башни и там разорвался. Тяжёлая машина резко остановилась, мгновенно вспыхнув неожиданно багровым пламенем в ярком солнечном свете. Третьему досталось в двигательный отсек, выведя танк из строя. Остальные танки продолжали тупо двигаться вперёд, ещё не увидев и не осознав первые потери. А батарея продолжала стрельбу беглым огнём. Пока немцы разобрались и стали разворачиваться в нужную сторону, задымили ещё два танка. Ну…, а теперь наступила и моя очередь.

Хлёстко прозвучал выстрел, пушка резво подпрыгнула и трассер снаряда влепился в наглый

Т-2, который быстрей остальных танкистов разобрался куда стрелять и сейчас поливал короткими, довольно точными очередями из автоматической пушки позицию батареи, вздымая там невысокие, но смертельно опасные земляные фонтанчики. Но, в момент попадания моего снаряда в бок, танковая жизнь и его экипажа на этом и закончилась. Справа, под локтем, звякнул затвор, запирая очередной снаряд в канале ствола. Выстрел и задымил Т-3, которому в начале боя сбили гусеницу.

– Заряжай! – Выстрел. Очередной танк застыл на поле, а через люки суетливо полез экипаж, сразу залёгший в пшенице.

Между выстрелами в пару секунд я успевал охватывать всю панораму боя, а не только перед собой. Танки, шедшие по дороге, дошли до края леса, откуда открывался вид на поле за дорогой, развернулись влево и, выстроившись в ряд, стреляли по нескольким уцелевшим под бомбёжкой гаубицам. И довольно успешно задавливали их. Но и гаубичники тоже добились успеха. Да и что говорить, когда 122 мм снаряд, весом в 21 килограмм попадает в средний танк… Тому уже ничего помогало. Вот и дымил на дороге танк без башни, а та валялась рядом. Но всё равно, шансы были неравны. Пока тяжёлый снаряд донесёшь до гаубицы, засунешь в ствол и заряжающий досыльником загонит его с глухим звоном в нарезы, следом дошлёт латунную гильзу с полным зарядом, наводчик наведёт… Обученный и тренированный расчёт гаубицы на учениях, когда на них ничего не воздействовало и не мешало, мог дать пять-шесть выстрелов в минуту. А в боевой обстановке, кругом разрываются снаряды, половина расчёта ранена, контужено, а то ещё и погибла. И психологическое воздействие противной стороны не надо исключать, да и то что это был первый и настоящий бой. Тогда вряд ли можно было сделать более трёх выстрелов в минуту, а то и только двух. А танки стреляли быстрей, и скорострельная автоматическая пушка вообще сводила шансы к минимуму. И вскоре лишь одна гаубица посылала ответные снаряды. Погибнуть ей сразу не дала моя 76 мм пушка. Танки были от неё метров в двести пятьдесят, стояли к ней кормой и расчёт, довернув станины в ту сторону, практически в упор засадили первый снаряд в корму Т-2, наиболее опасному противнику на тот момент.

Немцы на поле тоже уже разобрались с ситуацией. Часть танков ввязалась в бой с батареей сорокопяток, а другая половина шла в мою сторону. И не только шла, но и активно стреляла. Я уже сделал около двадцати выстрелов после первых удачных попаданий и теперь никак не мог остановить бронированные машины. Злился, матерился, видя, как мои снаряды с пронзительным визгом рикошетили в разные стороны от лобовой брони атакующих танков. Переносил точки прицеливания на смотровые щели механика-водителя и стрелял. Понимал, что от попадания моих снарядов немецким танкистом внутри приходилось совсем не сладко. Но остановить не мог. Сбил с ещё одного танка гусеницу, что в целом ничего не изменило. Танк хоть и остановился, но продолжал стрелять. Нас бы уже давно урыли танковым огнём, но мешал толстый отвал земли на краю канавы и танковые снаряды либо попадали в бугор и нас накрывало тучей вскинутой в верх земли, либо снаряды уносились чуть выше и улетали в лес, где бессильно разрывались, ломая деревья. Беспокоила меня ружейная и автоматная трескотня в лесу, где видать лейтенант со своими бойцами вступил в бой с мотоциклистами. В довершении всего нас накрыли с миномётов. Сразу же прямым попаданием накрыв расчёт 76 мм пушки. Где ещё и боеприпасы с детонировали и от знатного взрыва на нас с пол минуты падала земля, ветки и другой лесной хлам. Нам пока везло. А после, всё-таки, подбития ещё одного танка, немцы стали отступать к колонне, а я прекратил огонь.