Читать книгу: «О театре и не только», страница 34

Эпоха Малого зала, малых форм и маленьких пакостей. (1993–2003)

Как хорошо я плохо жил. Малый зал понятно почему: 8 шагов в ширину, 5 в глубину. Малых форм это в оформлении спектаклей минимум декораций, мебели. Не фантазировать режиссеру, художнику ни в высоту, ни в ширину, ни в глубину. Надо дать место его величеству актеру. Журналистка-дилетантка М. Ланцынова писала в газете, что «в эпоху Малого зала театр увлекается «эпикой». Слово-то какое дурацкое! Её «смелость» на уровне провинциального дилетантства. «Героиня» околотка. Был эпический спектакль «По велению вечного неба», который показывали во Дворце профсоюзов. И всё.

Маленькие пакости. Соответствующие внутреннему содержанию человека.

После того, как я раздолбал письмо-кляузу подписантов и шакалят-новаторов министру культуры В. Салдусову был суд. Меня восстановили. Директор театра В. Закопырин судиться не стал и уехал.

Нужен новый директор хоть мало-мальски знающий театр. Надоели директора-дилетанты спущенные сверху. Ко мне пришла идея выдвинуть директором председателя рескома профсоюзов К.Сельвину. Она работала актрисой в театре, была чиновником на обкомовских, министерских коврах. Посоветовался с художником Очиром Кикеевым. Он: «Посоветуйся с актером А. Сасыковым». Посоветовался. Но Саша был осторожен. Я ему «Забудь. Тине (жене) не говори». А вечером он звонит: «Кто подсказал тебе кандидатуру Сельвиной?» – «Сам решил». Пауза.

– Ну тебе работать с ней. Сам решай. – Саша перевел разговор. И в конце спросил: – «А как ты это провернешь?» – «Это моя забота». О. Кикеев после ответа А. Сасыкова: «Д-а-а, не хорошие пирожки». Любимая фраза Кикеева, когда дилемное состояние. Арh уга. Другие кандидатуры отметались. Очир Кикеев добавил тогда: «Учились вместе, работали. Может рискнуть?».

Позвонил Сельвиной, выложил идею. А она мне: «Кто меня возьмет?». Но я гну свое: «Ну ладно подумай неделю». Через неделю звонок Сельвиной: «Я согласна». Я обрадованный, без задних мыслей брякнул: «Что, Намсинов И., Васькин С. и Катушов К. одобрили мою идею?». Она рассмеялась, ничего не ответила. «Провел» работу с актрисами А.Бадмаевой, Н.Мукукеновой, Л.Довгаевой. Так мол и так, согласились. Пришли к министру культуры Санджиеву Н.Д., он дал добро. Позже я узнаю, что советовались с Вячеславом Илюмжиновым и других подлючили чтобы было наверняка. В общем, мою идею решили укрепить. Обезопасить от противников. Начали работать. Новый директор, соответственно новые контракты. Подписываю документ и вижу, что подписываю с директором, художественным руководителем и председателем худсовета в одном лице. Вот тебе на! А художественным руководителем был я. Приказ минкульта. Я спросил, что она теперь и художественный руководитель? Сельвина кивнула головой. Значит я опять «очередной» режиссер, после 28 лет работы в театре. Ни приказа, что я снят с должности худрука, ни привет-ответа от минкульта. Как-будто в частной лавочке на поденьщине. Поделился новостью с О. Кикеевым. Он: «Это не хороший сигнал. Чья это идея?» – «Не знаю».

В минкульте мне сказали: «Сельвина поставила такое условие и министерство пошло навстречу». Сказал про это Очиру Кикееву. Он задумался и начал «философствовать»: «Что же это получается? С твоей помощью ее поставили директором, а она тебя скинула с худрука? Допустим, ей предложило министерство должность худрука, а она отказалась бы, мол, неудобно, сокурсник и опыт большой у него, а я только начинающая, то министерство силком бы не заставило. Что я тебе говорил. Это сигнал. Ничего хорошего не жди. Не очень умна, но чиновничьих, подковерных штучек нахваталась. Сидела в обкоме, замминистра была, а потом министром. За какие заслуги?! Мохнатая рука вытащила ее из вашего болота! Да все это знают. Один ты со своей режиссурой зациклился! Оглянись вокруг, нами верховодят дилетанты! Прошел я все это в худфонде! Так что, мой совет – плюнь на все это и пиши свои пьесы! Или устрою тебя на родине в Чолун-Хамуре каменщиком!», – и расхохотался. «Не кисни! Зачем тебе хомут худрука?! Всё!». И мы расстались. Придя домой, с усилием заставил записать сие в свой кондуит. Такая привычка режиссерская. Своей обнадеженностью Очир зарядил меня. Да пусть хватает власть в свои руки. Как бы не была тяжела шапка Мономаха.

Пошли «горькие» луково-чесночные будни. Я ставил спектакли как очередной режиссер. В свободное время кропал. Общение с новым директором было простым: только служебные дела. Однажды на худсовете Сельвина обвинила меня, что я не знаю жизнь театра, что 30 лет никуда не езжу. Зачем много актеров занято в спектаклях «Смерть Тарелкина», «Зая-Пандит», «Трех апельсинах»? Почему актриса Н. Мукукенова не занята в спектакле «72 небылицы»? Почему не делаю застольного периода с актерами и т.д.

Это уже не ее епархия, а режиссера. Что делается в театре я знал. Я и сейчас могу мозаично воспроизвести ежемесячную сводку жизни театра. У меня все записано. Многие забыли. Кто что ставит, кто что играет. Кто держит нос по ветру, кто стучит и за это ему наливают наркомовскую. Кто у кого в фаворитах, а потом меняет свой курс в другом направлении, кто прогуливает, а ему ставят 8 часов работы, кто сколько получает премии. Руководство, бухгалтерия и даже секретарь театра получают больше, чем актеры.

По поводу «застольного периода», «не езжу в Москву», «не занята актриса Мукукенова» и т.д и т.п. Это моя прерогатива делать застольный период с актерами и каких актеров занимать в спектаклях. Как-то актер А.Сасыков вымолвил: «Раньше Б.А. делал застольный период, а сейчас прекратил. Да, я разговаривал с актерами, почему в застольный период никто не записывает о роли. И понял, что это пустая трата времени». Раньше и в калмыцком театре, и в российских я делал подробный анализ. Почему занято много актеров в спектаклях? Это дилетантские разговоры. Во-первых, все были заняты согласно указанным в пьесе действующих лиц. Во-вторых, я совсем не был заинтересован, чтобы были заняты лишние, не по пьесе актеры. Всё это наговоры, стукачество и простое не доказательное брюзжание.

В Москву, Ленинград, на море катался больше всех. Втихаря удирал к дочке в Ленинград. Смотрел спектакли. Но никому не афишировал. По линии СТД был в театрах Таллина, Тарту, Вильнюса. Дважды в Уфе, Казани, Астрахани, Волгограде, Ставрополе, Ростовском ТЮЗе и «Тракторе» был. «Трактор» – это большой драматический театр. В Калугу, Рязань возил меня на своей машине лауреат государственной премии гл.художник Московского театра Александр Великанов. Смотрел тамошние спектакли и общался с актерами. А.Великанов знал их всех. В Уфе в Русском театре замдиректора передавал привет Сельвиной. Я ей говорил. По приезду в Ленинград актер театра и кино Гена Воропаев устраивал меня (без билета) в театр Комедии. В БДТ им.Товстоногова проводил актер Жора Штиль. Почему у Сельвиной такие выводы?

Интересно, что когда главреж Ц. Бальжанов отсутствовал 5 месяцев, или поздно приезжал с отпуска из Бурятии, или ставит в других театрах, на это смотрят сквозь пальцы. За спиной Бальжанова минкульт и президент, а у меня никого, изгой и можно прессовать.

Однажды Сельвина поехала в Финляндию с другим театром и поручила мне провести худсовет и принять перевод пьесы на калмыцком языке. На худсовете я, завлит Кекеева Тина и актер В.Базыров. Он сказал, что перевод не читал. Мне с Кекеевой перевод не понравился. Не приняли. Приехала Сельвина и устроила мне с Кекеевой разнос. Позже секретарь театра так непосредственно говорит, что переводчик Д.Сельвин получил пятьсот тысяч рублей (по тем деньгам). Мы с Тиной Кекеевой тогда только и прознали, кто был переводчик. После этого я вышел с худсовета. Я не люблю, когда меня обвиняют за то, что плохо делают другие. Хотел бы жить как все, но совесть не позволяет. Поговорка в лихие 90-е годы. По поводу «не знаю жизнь театра».

В советское время, да и позже по инерции любили власти проводить собрания, летучки, месткомы, парткомы и прочие тусовки. Я их не любил. И многие не ходили. А директора считали воспитательной работой. Эти бесполезные «физзарядки» пустая трата времени. Отрыжки тех замшелых времен. А надо было просто наказывать. Режиссеры обычно пишут докладные кто не пришел, опоздал, собачится, т.е. конфликтует. Директора не хотели персонально брать на себя ответственность. Добренькими хотели быть. Кстати, у меня не было каких-то угрожающих наказаний, выговоров и т.д. Дисциплину как кодекс чтил. В Орджоникидзе (Владикавказ) на доске приказов было написано: «Незанятым в репетициях режиссерам и актерам желательно не болтаться в театре». Правильно. А мне за 40 лет работы в театре уже как-то не очень хотелось лишний раз без дела быть там. И как-то на замечание Сельвиной, что я не захожу в ее кабинет и не знаю жизнь театра и т.д., я в полушутку – полусерьез ответил: «Я не буду торчать возле твоей юбки. Я не член худсовета, я никто. Спектакли я ставлю в очередь». Когда назревала угрожающая форма общения, я отшучивался, не давая почвы для конфронтации. Но шпильки были, а как же. В работе всякое бывает.

Чтобы не подпускать меня к работе, Вячеслав Илюмжинов, советник, брат президента К.Илюмжинова, ставит главным режиссером только что окончившего режиссерские курсы своего одноклассника Гену Гаданова. С подачи руководства театра на следующий день тот приходит ко мне домой с актером Евгением Дорджиновым и говорит: «Б.А. извините, меня поставили главным режиссером». А я им: «Ну что обмоем это дело?». Он отказался. Я им: «Хотите расскажу что было вчера? Вы ждали звонка в обкомовском доме возле театра. В 11 ночи позвонил В.Илюмжинов. Ты, Рая Гаданова, В. Базыров и В. Тепкеева пошли в Белый дом. Ты поднялся к Илюмжинову, трое остались ждать. В 12 ночи ты вышел от Илюмжинова, вопрос был решен. В час ночи я уже знал». Гаданов и Дорджинов удивились и ушли. Когда я рассказал об этом своим «единомышленникам» тоже дивились: «Кто настучал тебе? Не могли же сообщить те, кто был». «У меня прослушка везде и ФСБ на меня работает», – отшутился я. Кто сказал? Один из них настучал.

Бархатное прессование продолжалось. Однажды звонит Гаданов Гена и говорит: «Я разговаривал с Сельвиной. Задал вопрос – Почему увольняете Шагаева? Она ответила: «Я его пугаю». Поблагодарил Гену за сочувствие и спросил: «Откуда ты знаешь?». Гена: «Ну, меня подначивают, чтобы вас убрать, сами знаете кто. Ваши же подружки. А за что? Вы же ни с кем не конфликтуете. На репетициях иногда делаете разнос по дисциплине называя их шмондями и волопасами. Не называйте их так. Я против вас не иду». Посмеялись и по-хорошему закончили телефонный разговор.

Как-то в разговоре Сельвина сказала: «Что ты всем говоришь, что я была посредственная актриса?». Я обомлел, ничего не ответил. Во-первых, никому не говорил такое. Второе: я такого не говорил в Москве, Ленинграде, Улан-Эрге, Хар-Булуке. Там ее никто не знает. Допустим, что говорил. Я что должен был говорить, что она была выдающейся актрисой? А тогда почему ушла или кто-то «соблазнил» на обкомовские ковры? Каждому свое. Как-то Гена Гаданов опять позвонил: «Б.А., ну вы к директору не заходите, сделайте одолжение зайдите ко мне. Дело есть». А я ему? «Гена, я на бюллетене. Ишиас. А потом еще она попросила написать сценарий презентации Малого зала». Гена: «Ну, хоть сообщайте, я не знал». Чувствую добрые флюиды идут от него и выдал глупость: «Гена, тебе Вячеслав Илюмжинов дал прочесть мою пьесу «Всё как у всех», а ты прочтя сказал ему «конфликта нет». А ведь вся пьеса состоит из конфликтов. Постоянные драчки, что в России, что в Калмыкии». «Вам что Вячеслав Илюмжинов сказал? И это вы знаете?», – уже был металл в голосе Гены. «Ладно. После болезни приходите. Потолкуем». Позже Геннадий сказал, что разговаривал с Сельвиной на предмет вернуть меня в худсовет. Не вернула. 5 лет я не был членом худсовета.

Вообще, в эпоху Малого зала был какой-то матриархальный уклон. В худсовете одни женщины. К. Сельвина, М. Кулькова, которая ни до правления Сельвиной, ни после, не была замечена в стенах театра. Из дам еще были А.Кекеева, Н. Яшлаева. По какому принципу создавался худсовет? Мне эти худсоветы не нравились. Разговоры на уровне: «Мне это нравится, это не нравится». Короче на худсоветах неся правду-матку наживал я врагов. Но говорил по делу. Актер Юрий Ильянов как-то сказал: «Шагаева надо приглашать на худсоветы, как «возбудителя спокойствия». Т.е., мол, Шагаев дело говорит.

Однажды А.Кекеева на обсуждении спектакля «Не перехитри себя» обвиняет артиста В.Базырова, что не вжился в образ женщины. Ей было невдомёк, что персонаж только переоделся в женщину, так сказал ему хозяин. И актер должен наоборот «разоблачать» себя, что он не женщина. А бывшая актриса, завлит выдает дилетантское суждение. Нонсенс. На спектакле «Всё как у всех» члены худсовета, женщины, возмущаются. Почему на сцене стоят сухие деревья (натуральные) и зеленая молодая поросль, гирлянда вьющихся растений? Не поняли образ спектакля. Старые деревья – это старшее поколение, которые засохли, увяли в жизни и молодая яркая зелень – это образ молодой поросли. Зачем, мол, бедноту показываете, заявляли дамы. В Ленкоме У Марка Захарова сухие деревья тоже стоят и даже живые лошади. И это театральные люди.

Постоянно от дирекции пускали слух, что я выпиваю. На собрании 25 марта 1997 года актриса Вера Тепкеева сказала: «Я ни разу не видела Шагаева пьяным на репетиции». А она дока по определению алкоголя в организме. У ней внутри счетчик по определению алкоголя, знает, кто и сколько принял на грудь народный, сколько рядовой. Народные пили что подешевше, рядовые очищенную. Иногда со звездочкой. У Тепкеевой есть прибор и к творчеству. У нее есть кураж и джалыковский темперамент. Ждет роли, чтоб штукатурка осыпалась и декорации упали на сцене.

Однажды К. Сельвина заявилась с секретарем Л. Зундугиновой в мастерскую Очира Кекеева, чтобы поймать меня с поличным. Я отдыхал в другой комнате, лежал, курил, думал, куда грести дальше. Зашли, спросили здесь ли я. Кикеев как дневальный: «Выходи!». Покалякали. Ушли. Очир Кикеев: «Я специально тебя позвал, чтобы убедились, что ты белый и пушистый. Д-а-а, БэШа теперь я понимаю каково тебе! Это цветочки, ягодки будут позже, что я тебе говорил тогда. А ты розовые сопли развесил».

Мне исполнилось 60,5 лет. Сельвина предлагает мне «по-дружески» печась о моем здоровье: «Пошел бы ты на вольные хлеба». Меня как пенсионера отправляла на вольные хлеба, а самой столько же было. Покажи пример всем. Уйди первая на вольные хлеба.

После Г.Гаданова по приглашению министра Н.Д. Санджиева возник второй бурят Ц.Бальжанов в качестве главного режиссера. В качестве главного режиссера кого угодно, только не своего. Первый бурят главный режиссерн по фамилии Цыренжапов, а его кто-то прозвал Цыренжопов. Сослать бы автора опять в Сибирь. Цыренжопов действительно любил горячительное. Он мог неделями зависать дома. Бедная русская жена-швея прикрывала его, но «разведка» у нас работает отлично. Через полгода этот Цыренжо..жапов тихо ускользнул к байкальскому берегу. Когда появился второй бурят вопрошали: «А чегой-то опять бурят?». Я отвечал: «В Бурятии кузница кадров для Калмыкии». Актриса Алла Бадмаева: «А что твоя сокурсница-директор не могла за тебя слово молвить? Ты же ее директором предложил». Все заржали и врассыпную. Боялись стукачей.

В это время худсовет принял мою пьесу «Зая-Пандит». И новый главный Бальжанов заявляет: «Я буду ставить «Зая-Пандита». «Почему ты? – спрашиваю. – Потому что я главный, и обязан ставить я, – заключил Бальжанов. Я в гневе сказал: «Слушай, Церен, ты здесь пришлый, а власть главного тебе не поможет! Еще ты меня будешь дискредитировать и прессовать! Не скажи свою идею директору, она будет на твоей стороне. Это же ахинея. Я режиссер по профессии и моя пьеса. Но поразмысли, какой будет резонанс, если я буду отстаивать свою правоту! Ни власть, минкульт, ни Зурган Бадмаев тебе не помогут». С мотоболистом Зурганом Бадмаевым и с президентом бурят был на дружеской ноге, а я как изгой на своей вотчине не имел никаких прав. Но калмыцко-бурятский конфликт не произошел. Бальжанов ретировался. И даже Сельвину просил, чтобы меня ввели в худсовет. Он поставил спектакль «По велению вечного неба». Показывали во Дворце Профсоюзов. Пьеса и спектакль невнятный, скорее этнографический, костюмный. Пьеса вроде про Чингисхана, а он появлялся эпизодически. Во втором акте его нет вообще. Появляется в конце. Зачем женский бунт? Уйгурский хан ни к чему. Чингисхан якобы сказал, что у воина, пока идет война, не должны рождаться дети. И во втором акте прячут рожденного ребенка. Десять минут переодевания Чингисхана. Действие стоит. И при чем тут «вечное небо»? Да еще «по велению» его! Не доказательно. Идея не расшифрована.

А сколько шума, пиара было. Телевидение, радио, пресса, фото в фойе с президентом К.Илюмжиновым. В спектакле только музыка А.Манджиева была на высоте и шла первым планом, а все остальное погрязло в постановочной мишуре, ничего не обозначающей (10-минутное одевание Чингисхана). Танцы непонятно какой национальной принадлежности. Профессор университета Б. с калмыцкой кафедры сказал «обертка хорошая, а внутри-то пустышка лежит. Дарваева жалко», – и ушел после антракта.

Бальжанов мой спектакль «Зая-Пандит» смотрел на фестивале в Монголии. Стояли рядом в радиорубке театра, смотрели и курили. Похвалил пьесу и спектакль. А я ему: «Не зря ты просил поставить?». Он хлопнул меня по плечу, и мы расхохотались. Расстались по-хорошему. Всё-таки братья по разуму, не только по крови.

А где же ТЕАТР? – спросит читатель. Где романтика, творчество, полет, вдохновение? Где же глубина? Не может театр состоять из дрязг, подножек, подлостей и сознательных притеснений, выживаний. К сожалению, все это бывает в театрах. Разница в градусах, дозах, размерах. Одни руководители делают это открыто и еще получают радость, удовольствие от этого, а другие поступают хитро, тихо, не афишируя. Случайный человек подумает, что это наговоры или автор уж дюже все сгущает. Наоборот, сглаживаю острые углы, а в жизни всё было острее. Это читать просто. Надо завершать эпоху Малого зала, а то читатель уже замучился и тянется, наверное, к валидолу. Скажет: «Какая чепуха! Не может быть такого!».

А творчество рядом. Режиссер должен, обязан разгребать прилипающую на него грязь, не важно от кого идущую, и тут же на сцене, работая с актерами, высекать из себя и из них искры вдохновения и пламя души. Надо забыть ту параллельную жизнь с руководством, с «персональными врагами». У директора власть, финансы и возможность привечать, пригревать угодных, нужных людей, а у режиссера нет никаких рычагов, даже докладные писать не всегда полезно. У режиссера только талант, вдохновение, сколько есть, и он должен пользоваться только этим «инструментом» и высекать из актеров искру божию.

А руководители сидят в кабинетах в тандеме с бухгалтерией, в тепле, уюте, не тратя нервы. Поэтому у них много сил и возможностей запрессовать любого творца. Они не творцы, а рычагов для прессования много. Директору ничего не стоит не понравившегося творца уволить. Причины найдут и помогут приближенные и стукачи. Ничего не утрирую. Работал в разных театрах, знаю. У руководства рычаги и наверху в министерстве культуры. Они там больше светятся и создают о ком-нибудь соответствующую характеристику. С министрами и чиновниками культуры избегал встреч. У меня к ним органическая неприязнь. Пример. Главный художник В.Ханташов как-то сцепился с актером-парторгом Б.М. Морчуковым. Тот доложил министру Катушову об инциденте. Дело было мелкое. Ты такой, а ты сякой, ну азиатчина сыграла. Министр их на ковер и почему-то меня к ним в пристяжку. Суть конфликта я знал. Поговорили, мирно извинились. Катушов: «Ну, вот и хорошо. Аксакалы примирились, а Шагаев только физически останется». Я обомлел. Ни звука не издал. Вышли. Морчуков: «А ты че приперся?!». Ханташов: «Ну его же министр вызвал». Морчуков махнул рукой и ушел. Ханташов удивленно так: «А чего это Катушов так на тебя наехал? Физически только останешься? Ты же ни слова ни сказал во время беседы». «Давай закурим, Володя». Закурили. Ханташов: «Ну, чё молчишь? Что-нибудь было до этого?». Я: «Один раз была встреча давно, когда на Аршань ездили на пикник. Его Сельвина пригласила. Театралы были и даже Морчукова старший сын Баатр. Было это в 70-х годах. Я его тогда вообще не знал. В обкоме то ли комсомола работал, то ли… в общем, пузатый, надменный, молчаливый дядька. Сыграл с ним в шахматы. Я сдался через пять минут. Приехал отдыхать, а тут турнир. Он играл с сыном Морчукова Баатром. Ему с ним скучно, меня пригласил. Я шутил, ерничал. Он молчит. Чувствую он меня не взлюбил. А мне по хрену. Но он видимо затаил на меня…Какой-то лицедеишка, с секретарем чего-то там шуткует. Это я потом понял, что шуток партийцы не любят. Они о всей стране думают, не только о республике. Оратор он хороший, это я потом понял, но что он на пляже будет выказывать свои ораторские способности. Он нас презирал. Лицедей! Играл с ним в шахматы. И всё. Фотография даже есть. Больше никаких контактов». Ханташов: «Он что, тебя вызвал это сказать? Ну я понял, откуда ветер дует». А я ему: – Я тоже понял. Видимо кое-кто так обо мне наговорил, что министр Катушов был зол до того, что сказал – физически только останусь. Человек он был резкий и властолюбивый. Через много лет он с Иваном Басанговым, тоже бывшим министром культуры, оказались у меня дома. Угостил. Посидели. Они с мамой поговорили, она лежала, шейка бедра сломана. Катушов сказал ей: «Мы вашего сына поддерживали, помогали». Мама: «Спасибо, спасибо». Благопожелания на родном языке воздала ему. Если бы мама знала как они мне «помогали». Все министры. Всюду абсурдизм в нашем околотке. Конечно, кто с ним ходил в друзьях, будут возмущаться. Он для меня безразличен. Все они партийцы вышли из одной шинели. Это было после юморески «Ванька Жуков». Какой я их единомышленник?

Финансовая сторона, не творческая.

1. Полгода тянулась оплата за оформление спектакля «72 небылицы».

2. За оформление спектакля «Все как у всех». Машинистка Зундугинова распечатала роли – 25 000 руб., Мучиряев С. перевод – 50 000 руб. Мне – 20 000 руб., меньше секретарши, распечатавшей пьесу по ролям. Мне за оформление спектакля только 20 000 руб. Мне подсунули ведомость оплаты позже.

3. За пьесу «Зая-Пандит» театр не стал платить. Обращался к министру, советнику президента В.Илюмжинову. Потом поменялся министр. 6 месяцев министр Н.Д. Санджиев не платил за пьесу, потом сказал, что театр оплатит. Причем Дарваев уже получил за перевод, художник Ханташов за «танки». И только через 1,5 года заплатили. Получил деньги 3 тысячи рублей во Дворце профсоюзов. Директор С.Калгатин вручил эти копейки. П. Дарваев до этого за пьесу «По велению вечного неба» получил в 10 раз больше, чем я за пьесу «Зая-Пандит».

4. 29 августа 1999 года меня вдруг назначили И.О. Главного режиссера. И только 8 августа 2000 года издали приказ об оплате по 17 разряду. А получал зарплату по низшему 15 разряду.

А вот приказ №87 от 16 сентября 2001 г. «Режиссера-постановщика Шагаева Б.А. перевести на должность главного режиссера театра до конца текущего года, в связи с окончанием стажировки Болдыревой Р.Н. и назначением ее на должность режиссера-постановщика. Оплату производить согласно штатного расписания по 17 разряду. Директор К.Сельвина». При чем тут Болдырева Р.?

Вообще непонятный «регбус». Мне уже надоел этот «пинг-понг», то и.о. главного режиссера. Приезжий режиссер М. Мамедов так и называл меня «Товарищ И.О.». Это было у него такое обращение ко мне. Унизить меня. Но я то дубленный сибирскими морозами и издевательствами соплеменников. Однако ж поскачем дальше.

5. 10 января 1996 года на премьеру «Все как у всех». Заранее купил 10 бутылок водки (тогда с ней было туго). Оставил в кабинете директора на время. Договорились, что будет банкет для актеров. И в день премьеры узнаю, что водка выдохлась. Чуточка осталось 6 бутылок. На всех не хватит. Я решил это дело замять, да и не разрешалось пить в театре. А после премьеры актер А. Сасыков прямо так: «Андреич, ну где твои 10 бутылок? Тащи! Я хоть не пью, но за премьеру чуток можно». Тут еще 2–3 актера заканючили: «Давай, давай». Взял у директора остатки, 6 бутылок. Ушли в бендежку подальше от чужих глаз и остатки пригубили.

Скажете какую-то мелочевку вспомнил. Согласен, мелочевка. Но отношение ко мне со стороны директора. Загасили праздник для души и мои устремления. Я же ляпнул кое-кому про банкет, а получился конфуз. Сасыков успокаивал меня: «Не бери в голову, Андреич. Ко мне тоже относятся не как к аксакалу, а как к саксаулу». Посидели, побалакали, погрустили. Это была последняя наша посиделка с ним. Саша Сасыков сыграл в трех спектаклях и показ закрыли. В этом же месяце Саша умер. До этого похоронили Гену Гаданова.

Пьеса вначале называлась «Страсти по президенту». Вячеслав Илюмжинов прочтя ее, порекомендовал поменять название. И я назвал «Все как у всех». Т.е. такие конфликты могли быть в России, за границей, где угодно. История одной семьи в лихие 90-е годы. Её проблемы, кредиты, исчезновение денег у молодежи. И по ходу только что выбрали президента. Молодежь, естественно, за. Старшее поколение не приветствует. Отсюда конфликт поколений. Деньги за эту пьесу получил через год. Поедем дальше.

6. В 1997 году 2 мая Сельвина устроила мне разнос, что купили ткани на костюмы на мой спектакль без её ведома. Во-первых, худсовет принял эскизы художника и ткани купили уполномоченные по статусу: художник с завпостом Мацаковым. Странное отношение ко мне. И совершенно другое отношение к режиссеру Ц. Бальжанову. Приезжему.

7. Сценарий и спектакль к памятной дате войны «Ах война ты война», как и мои спектакли «Три апельсина», «Смерть Тарелкина» и другие постановки прошли максимум по три раза. А приезжего режиссера Мамедова по несколько лет. Спектакль «Остров любви и надежды» лоббировали 10 лет. А мои по 5, 10 раз. Посмотрите в документах. Это я театралам.

8. На телевидении про спектакли и про актеров говорили все, кроме режиссера Шагаева. Один раз как-то после спектакля «Зая-Пандит» пригласили всех и меня после гастролей. Арг уга (деваться некуда) – я режиссер спектакля. А так постоянно себя пиарит почему-то директор и про спектакли, и про актеров. Телевизионщики спрашивали, почему постоянно директор выступает? Приглашали, мол, всех. А почему сказочница Одинокова И. в интервью с актрисами Тепкеевой В., Кушиновой В. у нас на телевидении спрашивает про театр, про вас? Кто ее уполномочил? И почему она про театр? – Ребята (операторам, осветителям), при чем тут я? Вы же, телевидение, приглашали ее. А она опять – А чего актрисы согласились? Я им чтобы отстали – Все вопросы к Одиноковой, К актрисам. Оператор всем- Засветятся лишний раз в экране. А почему вас не приглашают? Все время директор в эфире. Я уже начинаю ёрничать – Я черный на экране, меня не видно. А у вас аппаратура слабая, чтобы меня высветить. А у Сельвиной личико светлее.

9. Прогулы неделями одного актера секретарь Зундугинова проставляет в табеле 8 часов работы. Не голословен, есть документы 3 тома. Приказы трех лет, где руководитель, бухгалтерия и другие приближенные получали премии. Некоторые по 11 тысяч рублей. Мы с Алевтиной Кекеевой в списке не значились. Я очередной режиссер, отчасти показывающий лицо театра получал зарплату почему-то 8 тысяч рублей. Нонсенс. Зарплата вынуждала жить вольготно и размашисто. Я нигде, никому не жаловался. Но икра, балык всегда на столе и под столом.

10. На фестивале в Монголии, куда выехали с моим спектаклем «Зая-Пандит», Сельвина меня тоже игнорировала. На открытии на сцену пригласили всю Калмыцкую труппу, кроме меня, режиссера спектакля. Потом директор хотела меня отправить домой раньше. Но через день сказала: «Пока задержись». Я спросил: «Для чего?». Там узнаешь – был ответ. На следующий день вдруг монголы вызывают меня на сцену и награждают званием заслуженный деятель искусств Монголии. Она все знала, но не сказала. Но это мелочи. А ведь хотела зарубить спектакль и писала министру Н.Санджиеву уволить меня (в приложении в фотофактах). Кстати, и она за мой спектакль получила звание. Актеры спросили: «А ей за что?». «Уметь надо», – сказал один актер. Кстати, один из ее приближенных сказал.

11. Министр культуры Н.Д. Санджиев в 2015 г. сказал мне, что Сельвина приходила и просила поставить главным режиссером приезжего режиссера М. Мамедова. Но, как сказал Санджиев Н.Д. он не поддался чарам женщины. А Мамедову после 3–4 постановок дали звание. Меня же наша соотечественница дважды зарубала на звание. Министр Санджиев Н.Д. спросил как-то: «Ну где твои бумаги на звание? Дважды разбирали и дали добро. Где бумаги?». А я ему? «Не знаю». Он: «Скажи ей, третий раз пусть заполнит». Я передал слова Николая Джамбуловича. Сельвина сказала: «Хорошо». Но бумага заполняется до сих пор. А было это в 1997 году. Наверное некогда было. Думала о республике. Или еще сейчас заполняет.

Последняя страница. Финальная.

Не хотелось писать о взаимоотношениях с директором К. Сельвиной. Конфликтов с ней не было, чтобы не здоровались. А в театре, в искусстве конфликт обычное явление. Во-первых, я не так воспитан. Спускал на тормозах «шалости» Сельвиной. Но они подтачивали организм. Мой, естественно. Я чувствовал, что она меня постоянно выживает, но старался не заострять углы. Дама всё-таки. Да я бывал вспыльчивым, но тогда, когда назревала уже вопиющая глупость. Я человек прямой и открытый. А кому нравится правда? Правда вызывает гнев. А гнев женщины не предсказуемый, не расшифрованный, не изученный. Сколько женщин, столько почерков, стилей поведения.

Но, как бы то ни было, дело двигалось, спектакли я ставил. Нареканий, выговоров не было. Когда уже ни я, ни Сельвина не работали в этом «огнедышащем котле», она приходила ко мне в гости. Одна или с подругами. С Н. Яшлаевой, например. Конечно, я помню, как с представительницей Красного креста К. Сельвина пришла к больной маме (три года лежачая была, и я ухаживал за ней и работал). Принесли памперсы и еще что-то. Слышу голос: «Мы ему, скотине, помогли матери, а он «кляузу» настрочил». Что ж теперь за эти копеечные памперсы я должен забыть про травлю по отношению ко мне? Глупость минкульта и театральной власти меня не сгибала, а наоборот побуждала к творчеству. Я уже привык к абсурдизму, ахиниаде. Но всегда и сейчас тоже стоит безответный вопрос – За что? Видимо такая планида. Мне постоянно делали огранку, шлифовку. И поэтому я и сейчас, на пенсии, не работающий, не могу быть уверенным, что опять кто-то не сотворит пакость. Уже инстинкт. Ох уж этот театр с его тайными, подковерными играми!