Читать книгу: «Дом на мысе Полумесяц. Книга 1. Братья и сестры», страница 3

Глава пятая

Накануне Пасхи во вторник Альберт сказал:

– Как быстро слуги освоились, я удивлен. Всего пару дней как вышли на службу, а в доме все в полном порядке.

– Да, – согласилась Ханна. – Но им еще придется друг к другу притереться. Сара любит посплетничать, а Генри этого совсем не одобряет. И Джорджа отругал за привычку насвистывать во время работы, это очень раздражает, тем более что свистит он фальшиво. Но в остальном они как будто всегда здесь работали.

Даже горничная Ханны, которой могли бы прийтись и не по вкусу новые порядки, радовалась переменам в доме. Возможно, потому, что теперь у ее хозяйки стало меньше забот и появилось больше времени и сил. Освободилось время на детей и светские мероприятия, которые она посещала вместе с матерью, Эллен Акройд.

Генри, конечно, не одобрял любовь Сары к сплетням, но не мог ее полностью от нее избавить. В день, когда Альберт привез домой старшего сына и дочь, вернувшихся на пасхальные каникулы, склонность эта проявилась в полной мере. Сара как раз проходила через приемную, когда Генри открыл дверь, впуская юных путешественников; таким образом, ей первой из новых слуг удалось увидеть Джеймса и Конни.

Альберту пришлось сделать крюк: он не поехал до Брэдфорда, как обычно, а сел на поезд до Хэррогейта в Йорке. Забрав Конни из школы, он отвез ее к своим родителям на день; в обед к ним присоединился Джеймс. Альберт ушел из конторы пораньше, и они втроем вернулись в Скарборо вечерним поездом.

Когда Сара зашла и сообщила новости, в кухне царила суета. Завершалась подготовка к вечерней трапезе, и все вертелись и хлопотали. Руководила процессом миссис Даллас, само спокойствие среди этой суматохи.

– Я только что видела мистера Джеймса и мисс Конни! – объявила Сара, влетая в кухню. Ее глаза искрились от возбуждения.

– Сара, милая, – спокойно проговорила миссис Даллас, – подмени Элис и помешай подливу. Ей скоро идти накрывать на стол, а она еще должна привести себя в божеский вид.

Сара закатила глаза, подошла к плите и взяла из рук Элис половник.

– Ты бы видела молодого мистера Джеймса, – подмигнула ей Сара. – Красавчик, каких поискать. Высокий, смуглый, хорош собой – закачаешься.

Элис лишь вскинула брови вместо ответа и надела чистый передник.

– А мисс Конни какая? – спросила прачка. Она стояла в углу кухни и складывала накрахмаленные салфетки.

Сара встряхнула головой, прогоняя мысли о красавце Джеймсе Каугилле.

– О, она миловидна и хорошо одета; чего еще ждать от дочери мистера и миссис Каугилл.

Если Джеймс произвел неизгладимое первое впечатление на Сару, то самого его поразил вид ее юной коллеги. Элис вошла в столовую вслед за Генри, когда семья усаживалась за стол. Не будь Джеймс так хорошо воспитан, он бы присвистнул при виде черноволосой красавицы. К счастью, ни мать, ни отец не заметили его смятения. Не заметили они и выражения нескрываемого восхищения на его лице, когда Элис подала ему ужин и он ее поблагодарил. Зато от Элис оно не укрылось, и, поскольку взгляд юноши нельзя было истолковать иначе, как обожание, она слегка покраснела. А Джеймс решил, что в смущении она еще красивее.

* * *

В среду пасхальной недели к Альберту обратился Генри, дворецкий:

– Хочу спросить, сэр, принято ли в вашем доме отпускать домашних слуг на богослужение в Страстную пятницу и Пасхальное воскресенье?

– Конечно, Генри, я и не думал лишать вас выходного в праздник, – ответил Альберт. – В какую церковь вы ходите?

– Не знаю насчет остальных, но я прихожанин Церкви святой гробницы и знаю, что миссис Даллас тоже туда ходит.

– Не ее ли называют Ораторской церковью?

– Да, потому что очень уж пламенные проповеди произносил прежний пастор.

* * *

Стремглав пролетели пасхальные каникулы; Каугиллы и не заметили, как они закончились. В Страстную пятницу семья отправилась на службу в собор Святой Марии, стоявший в непосредственной близости от замка Скарборо и, словно часовой, обозревавший воды двух заливов. Они миновали ворота, прошли вдоль низкой каменной ограды и фонтана Хиндервелла и направились к величественному красивому каменному собору.

Остаток дня прошел спокойно. После обеда Джеймс и Конни с младшими сестрами и братом прогулялись в Итальянском саду, затем был легкий ужин, и Каугиллы пораньше пошли спать, готовясь к завтрашнему дню.

В субботу накануне Пасхи отпраздновали новоселье. Кроме самих Каугиллов, присутствовали родители Ханны и ее сестры с семьями. Позвали и Майкла Хэйга с женой Шарлоттой, и число гостей дошло до двадцати одного.

Филипу и Эллен Акройд нечасто доводилось увидеть всю семью в сборе. Джеймс, старший внук, был их любимчиком, хотя любящие бабушка с дедом не делали различий между внуками и внучками, которых у них было уже немало. Из Брэдфорда приехали сестра Ханны Флоренс, ее муж Гарри Бинкс и их сын. Сюзанну, следующую по старшинству дочь Акройдов, сопровождал ее муж Фред Лайонс. Они поженились семь лет назад и взяли с собой своих малышей. Джеймс прозвал их семейство прайдом, а маленьких Лайонсов – львятами. Младшая дочь Филипа и Эллен Гермиона вышла замуж чуть больше года назад и ждала первенца. Она тоже привезла на праздник мужа.

Майкл Хэйг хоть и не являлся кровным родственником Акройдов, но никто и не подумал не приглашать его, хотя вместе с ним пришлось пригласить и его жену Шарлотту, которую Акройды недолюбливали и скорее терпели. На протяжении всего вечера Альберт и Ханна чувствовали напряжение между супругами Хэйг. Прием устроили на первом этаже, и стоило Майклу войти в одну из комнат, как Шарлотта немедля выходила прочь. Общался Майкл главным образом с Конни: та хоть и была его на пятнадцать лет моложе, уже стала почти совсем взрослой и превратилась в привлекательную молодую женщину. Несмотря на разницу в возрасте и то, что Майкл был для нее спутником неподходящим, ей нравилось его общество и внимание.

Организация приема требовала больших усилий со стороны всех обитателей дома, поэтому прислуживать за столом Генри и Элис помогала Сара, а остальные слуги на кухне под руководством миссис Даллас обеспечивали своевременную подачу блюд.

Миссис Даллас составила меню таким образом, чтобы удовлетворить вкусы всех гостей: и малых, и старых, и тех, кто нуждался в диетической пище; в результате к столу подали самые разнообразные блюда превосходного качества. Прощаясь, гости благодарно и восхищенно отзывались об ужине, и Каугиллы еще раз убедились, что не ошиблись с выбором кухарки и прислуги.

* * *

С утра на Пасху, после богослужения в соборе Святой Марии, все домашние решили прогуляться. Стоял теплый солнечный весенний день. Они остановились у надгробия Энн Бронте, похороненной в Скарборо почти полвека назад, и двинулись дальше, вниз по Замковому холму через старую часть города к южному берегу. Там они прогулялись вдоль гавани. К летнему сезону предприимчивые рыбаки переоснастили свои суденышки под прогулочные лодки: при обилии курортников так можно было заработать больше, чем рыбалкой. Но на Пасху на причале никого не было, и лодки лишь тихонько покачивались на волнах.

Близилось время обеда, но Каугиллы плотно позавтракали и вдобавок полакомились вкусным мороженым, купив его у торговца, стоявшего у гавани с тележкой. «Настоящее итальянское мороженое Альфредо» гласила надпись на тележке, но, судя по акценту торговца, «Альфредо» в Италии никогда не бывал и вряд ли выезжал за пределы Оссетта или Уэйкфилда, хотя его роскошные черные навощенные усы выглядели очень по-итальянски.

Вскоре солнце скрылось за тонкой завесой облаков, как частенько бывает в Скарборо и других городках восточного побережья Британских островов. Воздух наполнился влагой, с залива незаметно и быстро подкрался плотный холодный туман, который в этих краях называли «морским дымом». Новое это было ощущение, непривычное и пугающее, – за каких-то пару минут на смену ясному небу и яркому солнцу пришло густое облако сырого холодного воздуха с такой концентрацией влаги, что Каугиллы словно шли сквозь пелену моросящего дождя.

В конце прогулки погода изменилась так резко, а члены семьи так замерзли, что горячий наваристый суп, больше похожий на рагу, который приготовила миссис Даллас к их возвращению, показался им манной небесной. Вскоре они опустошили принесенные Элис тарелки, а кое-кто, подобно Оливеру Твисту, потребовал добавки. И, в отличие от мистера Бамбла, Элис с благосклонного одобрения Генри принесла добавку тем, кто ее захотел. Из малышей лишь Цисси не захотела вторую тарелку супа; по возвращении домой у нее начался кашель, и вскоре она заявила, что отправляется спать.

Мать заметила на щеках дочери лихорадочный румянец и нездоровый блеск в ее глазах.

– Правильно, Цисси. Пойдем наверх, я тебя уложу.

Когда Ханна вернулась, Альберт спросил, все ли в порядке.

– Не знаю, – ответила Ханна. – Похоже на обычную простуду, но Цисси так хрупка, что цепляет любую заразу. То ли дело эти двое, – сурово добавила она и указала на Джеймса и Сонни, щекотавших друг друга в шезлонге. У Сонни не было шансов, ведь Джеймс был его намного выше и сильнее.

В понедельник Цисси стало немного лучше, хотя кашель не прошел. Но она почувствовала себя настолько хорошо, что решила пойти на концерт в «Спа-Гранд» с остальными. В «Спа-Гранде» проходили все самые лучшие летние мероприятия в Скарборо; там выступали известные артисты и те, кому еще предстояло прославиться. Сам Чарльз Халле ¹¹ играл здесь четыре года назад, и те, кому довелось побывать на его концерте, до сих пор с восторгом об этом вспоминали. С удовольствием послушав музыку, Каугиллы отобедали в роскошном ресторане рядом с концертным залом.

* * *

В отличие от остальной Англии, шерстяные и суконные фабрики текстильных городков Западного райдинга работали в Страстную пятницу, но оставались закрытыми до среды после Пасхи. На то была разумная экономическая причина: таким образом производственный процесс не прерывался в обе рабочие недели. На пасхальные же каникулы фабрики закрывались, могучие паровые двигатели, приводившие в движение ткацкие станки, на время останавливали и охлаждали печи, а инженеры могли произвести необходимый ремонт.

Поэтому Альберт вернулся в контору только в среду, а во вторник отдыхал дома с семьей. Он был доволен первым семейным праздником на мысе Полумесяц и с гордостью наблюдал за тем, каким устроенным стал их быт с появлением в доме Генри и миссис Даллас. С такой внимательной и расторопной прислугой можно было больше не бояться принимать гостей в новом особняке.

* * *

В цехе контроля качества Майкл Хэйг совещался с торговыми агентами.

– Зайди ко мне в кабинет, когда здесь закончишь, – сказал Альберт, и Хэйг кивнул.

Отпустив разъездных агентов обходить участки, Майкл подошел к большому кабинету в конце опустевшего коридора. Когда-то этот кабинет принадлежал его отцу. Портрет основателя фирмы до сих пор висел на почетном месте над мраморным камином.

Альберт и Майкл принялись обсуждать дела, в том числе недавнее приобретение – шерстеобрабатывающий завод. Изучив записи о поставках и накладные, решили, какие заказы перенаправить на завод. Майкл пообещал подготовить список и представить его Филипу Акройду к завтрашнему дню, когда старший партнер должен был приехать в Брэдфорд.

Последовала неловкая пауза, а потом Альберт сказал:

– Мы с Ханной не могли не заметить разлад между вами с Шарлоттой в выходные. Нас это очень встревожило. – Он вопросительно поднял бровь, ожидая ответа юноши.

Услышав имя жены, Майкл помрачнел.

– Даже слепой бы заметил, – прямо ответил он.

– Это временная размолвка или все серьезнее?

– Увы, это не временно. – Хэйг осторожно подбирал слова. – У нас большие проблемы.

– Очень жаль, Майкл. Но, учитывая то, что я только что услышал, я должен сказать. Я заметил, что почти весь вечер в субботу ты провел в компании моей дочери Конни. Ей еще нет шестнадцати лет, она учится в школе, а в этом возрасте девушки весьма впечатлительны. Думаю, ты согласишься, что с твоей стороны неприемлемо оказывать знаки внимания молодой девушке, особенно в твоем положении. Надеюсь, я выразился ясно?

– Яснее некуда, – ответил Майкл, не в силах сдержать горечь в голосе.

Глава шестая

Наступил тысяча восемьсот девяносто седьмой год – шестидесятый год правления королевы Виктории. По всей стране и Британской империи планировались пышные торжества в честь бриллиантового юбилея. В знак уважения ее величеству возводили памятники, разнообразные здания и часовые башни, строили помосты для оркестров. Выпустили юбилейные марки, памятные кружки, декоративные тарелки, таблички и гравюры с портретом королевы.

Пик юбилейных мероприятий пришелся на третью неделю июня. В меру своих сил и возможностей каждый город и городок, деревушка и поселок занялись подготовкой массовых празднеств, стараясь привлечь к участию как можно больше людей.

Церкви всех конфессий проводили благодарственные богослужения; готовились фестивали и ярмарки, костры и факельные шествия, парады и процессии, игры и лотереи. Сажали деревья, запасались фейерверками, приглашали оркестры, которым предстояло выступить в новых павильонах, а торжественный звон должен был прозвучать с колоколен всех английских церквей и соборов. Флаги, растяжки, гирлянды растянулись на много миль. Яркие полотнища украшали все муниципальные здания, конторы и лавки. Даже хозяева частных домов – от самых великолепных особняков до скромных коттеджей – последовали примеру и украсили флагами свои жилища.

Ханна Каугилл зашла к хозяйке гостевого дома на мысу обсудить предстоящий приезд родителей Альберта, Сола и Эстер. Та заговорила о грядущих празднествах.

– А знаете, мы с мужем так забегались, что совершенно не подумали, как наша семья будет отмечать юбилей ее величества, – заметила Ханна. – Может, устроим свой праздник здесь, на мысе Полумесяц? Здесь живет довольно много народу; можно организовать большой прием, позвать соседей, детей, ваших гостей. Расходы на угощение и напитки поделим пополам, а прислуги у нас столько, что за успех праздника можно не волноваться.

Соседке понравилась ее идея; на том и сговорились. Прощаясь, они условились как бы ненароком рассказать об идее мужьям, чтобы те решили, будто сами додумались организовать совместный праздник.

В мае мужчины мыса Полумесяц не без помощи жен решились на проведение праздника, но сперва всем соседям предстояло познакомиться.

Мужья, само собой, составили лишь общий план мероприятия, а организацией и мелкими деталями предстояло заняться женам. Впрочем, такое распределение труда было справедливым, потому что мужчины работали. Некоторым, как Альберту, приходилось ежедневно преодолевать далекий путь до конторы.

Одним из таких путешествующих служащих был ближайший сосед Альберта Джозайя Фёрт. Его семейное предприятие находилось в Лидсе, а был он инженером текстильного оборудования. Хозяева дома номер три на мысе Полумесяц оказались местными владельцами небольшого рыболовного флота; дело это требовало неотрывного внимания, и работали они в неурочные часы. Что до владельцев дома номер четыре, те переселились на мыс лишь неделю назад.

В доме номер пять жил доктор Стивен Каллетон с семьей; там же располагалась его частная практика. Хотя на мысе он практиковал как семейный врач, свободного времени у него почти не оставалось.

В доме номер восемь в конце мыса находилась гостиница. Соседний с ней дом пока пустовал, но его присмотрел для себя управляющий директор фирмы, построившей все дома на мысе Полумесяц.

На приглашение принять участие в торжествах не откликнулась лишь одна семья – жители дома номер шесть. Там жила пара по виду лет тридцати с небольшим, бездетная, что само по себе было странно. Альберт пытался наладить контакт с мужчиной этого дома, но тот ответил резким отказом, граничившим с грубостью. Об обитателях дома номер шесть никто ничего не знал, на улице они появлялись редко и общаться с соседями явно не желали.

К концу мая приготовления шли полным ходом. Посередине мыса был сад, который разбили и засадили на раннем этапе строительства, и сейчас в нем зеленели кусты и молодые деревца. В центре находилась большая лужайка, идеально подходившая для летних пикников; там-то и решили устроить праздник. Возвели навес на случай плохой погоды и расставили длинные столы для угощения и напитков.

Основная подготовка велась в особняке Каугиллов. В планировании и организации праздников Ханне и Альберту не было равных; раз они взялись за дело, успех предприятия был обеспечен. Дом гудел как улей, в дверь постоянно звонили. Когда в середине июня приехали родители Альберта, к важному дню все было готово. Сол и Эстер впервые увидели мыс Полумесяца нарядным – флаги и гирлянды весело трепетали на ветру; казалось, не было на главной улице такого столба и фонаря, на котором они бы не висели. Тем вечером за семейным столом царило такое приподнятое настроение, что Сол и Эстер решили, будто праздник уже начался.

Лишь Джеймса и Конни не хватало, чтобы семья оказалась в сборе. Они должны были приехать на поезде вечером в пятницу восемнадцатого июня; классные руководители отпустили их домой на праздник, выдав особое разрешение. Альберт был слишком занят приготовлениями и поручил Джеймсу сопровождать младшую сестру в поездке.

– Ханна, дорогая, а кто будет на празднике во вторник? – спросил Сол.

– Посмотрим. – Ханна принялась перечислять: – Мои мать с отцом, разумеется. Сестры Флоренс и Сюзанна с мужьями и детьми. Моя младшая сестра Гермиона ждет малыша и не может приехать. Беременность протекает тяжело, врач не рекомендовал путешествовать. Придет и Майкл Хэйг, но, учитывая их нынешнюю ситуацию с Шарлоттой, ее мы приглашать не стали. – Ханна замолчала, потянулась через стол и шепотом обратилась к свекру: – Несколько дней назад Майкл сказал Альберту, что Шарлотта переехала к родителям и прислала ему документы на развод от адвоката. А кроме нашей семьи, будут еще наши соседи с мыса и их гости.

– Большое намечается сборище.

В воскресенье юбилейной недели все многочисленное семейство Каугиллов явилось на благодарственную службу в церковь Святой Марии. В конце богослужения хор исполнил арию «О, покойся в Господе» из оратории Мендельсона «Илия», и присутствовавшие в зале дамы растрогались до слез. Затем хор и прихожане исполнили национальный гимн и трижды пропели хвалу ее величеству. На обратном пути Альберт произнес:

– Лучшего начала праздничной недели и не придумаешь.

Двадцать второго июня, в день юбилейных торжеств в саду, стояла жаркая и ясная погода, хотя было немного влажно. Альберт с устроителями организовали спортивные состязания для малышей: гонки в мешках, эстафету с яйцами на ложках, парные забеги на трех ногах, прыжки через коня, в длину и лазанье по шесту, намазанному маслом. Местного артиста подрядили поставить кукольный спектакль с Панчем и Джуди, а некоторые дамы, как положено истинным викторианским леди, оказались талантливым пианистками, и специально для них на лужайку вынесли пианино и поставили под навес. Фортепианные мелодии и песни предназначались для развлечения взрослой публики. И лучшей артисткой из всех оказалась Конни, чей чистый хрустальный голосок вызывал восхищение у всех, кто его слышал.

Когда малыши продемонстрировали свою прыть и немного успокоились, наблюдая за уморительными проделками Панча и Джуди, незадачливого полицейского и страшного крокодила, настало время угощения. Во время детского чаепития погода начала меняться: тяжелые грозовые облака показались вдали, а теплый ветерок сменился ураганным, с резкими порывами. Над морем вспыхнула молния.

Тогда-то Ханна и забеспокоилась насчет Ады. Из всех детей Каугиллов та почти совсем не интересовалась празднествами, да и Ханна давно заметила, что Ада ведет себя странно. В сентябре она должна была поехать в школу, где училась Конни, – школу принцессы Каролины в Хэррогейте, – и поначалу Ханна решила, что подавленное состояние девочки связано с нежеланием покидать родной дом. Но, расспросив Аду, услышала в ответ, что та с нетерпением ждет поездки в новую школу.

Тогда Ханна предположила, что Ада, вероятно, ревнует из-за того, что с заболевшей на Пасху Цисси слишком возились, но Цисси поправилась, а Ада продолжала вести себя странно. Будь Ада несколькими годами старше, Ханна заподозрила бы дела сердечные, обычные для девочки-подростка, но в одиннадцать лет ей было слишком рано переживать из-за кавалеров. Ханна была хорошей и заботливой матерью, но тут терялась в догадках.

Поужинав, младшие дети взялись за мороженое и имбирный лимонад, и тут Ханна заметила, что Ады нет за столом. Панику поднимать было ни к чему, и Ханна не стала терять самообладания и, даже если бы встревожилась, ничего поделать бы не смогла. Она огляделась и увидела своего старшего сына Джеймса, наблюдавшего за малышами, набросившимися на сладкий стол. Коротко улыбнувшись, заметив снисходительное выражение его лица, Ханни поманила его к себе и произнесла:

– Джеймс, дорогой, ты мне поможешь? Ада куда-то пропала. В последнее время она ведет себя странно. Посмотри, не ушла ли она в свою комнату, и поищи в доме.

– Предлагаешь оторваться от этого великолепного зрелища? – усмехнулся Джеймс и показал на одного из малышей, которому уже стало тошно от тортов с кремом и прочих сладостей.

– Да, зрелище просто не оторваться, – подыграла ему Ханна.

Джеймс улыбнулся, наклонился и поцеловал мать в щеку.

– Ради тебя, мама, я готов пойти на любые жертвы.

Когда Джеймс вернулся, малышей уже отвели в дом номер три, где перед ними готовился выступить фокусник. Они даже не заметили, что волшебник, ошеломивший их ловкостью рук, был тем самым артистом, который часом ранее управлял марионеткой Панча и прочими куклами.

Джеймс бросился к матери.

– Ады нет в доме. Я искал повсюду, звал ее по имени, но не дозвался.

– Столько хлопот с этой девочкой, – ответила Ханна. – Мало мне забот. Я только-только закончила с малышами, а теперь взрослые садятся ужинать.

– Если хочешь, я продолжу ее искать, – предложил Джеймс.

– Да, пожалуйста. Я прослежу, чтобы тебе оставили поесть.

Отправившись на поиски вдоль мыса, Джеймс заметил, что, пока он был в доме, небо потемнело и свирепые тучи нависли над морем, грозясь пролиться дождем. Он дошел до конца мыса Полумесяц, до самой Фалсгрейв-роуд, когда внезапная ослепительная вспышка раздвоенной молнии осветила небо впереди. Уняв минутную дрожь, он заметил вдалеке маленькую фигурку. Хотя из-за нависших облаков стало слишком темно и трудно было сказать наверняка, Джеймс почти не сомневался, что перед ним его потерявшаяся сестра. Но не успел он ее окликнуть, как девочка скрылась во мраке и побежала к центру города. Тихо выругавшись себе под нос, Джеймс почувствовал на лице и руках первые тяжелые капли дождя и поспешил вслед за ней.

Дождь усилился. Джеймс остановился и вгляделся в пустынную улицу, ведущую к железнодорожной станции. На улице никого не было. Он быстро обернулся, убедившись, что Ада не пошла в другую сторону. Убыстряющийся темп дождя вторил ускоренному биению его сердца. Он ссутулил плечи, покрепче запахнул куртку и угрюмо зашагал к центру города. Через сто ярдов сильный дождь сменился беспощадным ливневым потоком; с силой бьющиеся о булыжную мостовую струи разлетались миниатюрными фонтанами. Джеймс вмиг промок насквозь. Забыв о поисках, он бросился бежать к ближайшей парадной, где обычно собирались кебмены. На пути к укрытию сквозь пелену дождя он заметил фигурку, бегущую через дорогу с явным намерением спрятаться за той же дверью. Это была девушка, но не Ада; его сестра была намного ниже ростом. Приблизившись, Джеймс, забыв о собственном благополучии, снял куртку и набросил девушке на голову и плечи. Вместе они пробежали оставшиеся пятьдесят ярдов до укрытия.

За дверью Джеймс забрал у девушки куртку и встряхнул ее; капли разлетелись во все стороны. Он огляделся. В парадной никого не было, хотя россыпь окурков на полу и слабый запах никотина и мочи указывали на недавнее присутствие кебменов. Лишь осмотревшись, он повернулся к своей подруге по несчастью. Его глаза удивленно округлились, когда он узнал девушку, смотревшую на него с глубоким беспокойством.

– Элис, – запинаясь, поздоровался он, – я вас не узнал.

– Благодарю за помощь, мистер Джеймс, – ответила девушка. – Вы поступили очень по-джентльменски, отдав мне куртку, но взгляните на себя, вы промокли насквозь.

Это была самая длинная фраза, которую он когда-либо от нее слышал. Его волновала ее близость и ситуация, в которой они вместе оказались. Пульс участился. Элис опустила руку в карман пальто и достала маленький платочек, промокнула ему лицо и волосы, но крошечный льняной лоскут моментально пропитался водой, и помощь ее оказалась бесполезной. Но ее прикосновение лишило Джеймса всякого контроля над собой; он взял ее за тонкое запястье и притянул к себе. Сжав ее на мгновение в объятиях и заглянув в ее ярко-голубые глаза, он обвил ее тонкую талию другой рукой, а затем, не в силах противиться нахлынувшим чувствам, поцеловал долгим и страстным поцелуем. На миг ему показалось, что Элис ответила на поцелуй, но вскоре она начала сопротивляться и сдавленно протестовать, и он внезапно осознал всю тяжесть своего поступка.

Он отпустил ее и отстранился, покраснев от стыда и смущения.

– Элис, прошу меня простить. Это было недопустимо. Не знаю, что на меня нашло, но вы… вы так красивы, и капли дождя в ваших волосах… Умоляю, пообещайте меня простить.

Последовала долгая пауза, прежде чем Элис ответила, как всегда, спокойно и ласково, без тени упрека в голосе:

– Разумеется, я прощаю вас, Джеймс. Взгляните, дождь прекратился; не пора ли нам возвращаться?

Джеймс выглянул из-под навеса и обнаружил, что дождь кончился так же быстро, как начался. Он вдруг вспомнил, как здесь оказался.

– Я искал Аду. Негодница куда-то убежала, а я обещал матери ее найти.

– Хотите, я вам помогу? – вызвалась Элис.

Искушение согласиться и провести время с Элис почти одержало верх, но Джеймс устоял.

– Вам лучше пойти первой. Люди могут подумать что-нибудь не то, если мы придем вместе.

Элис кивнула и на прощание сказала слова, которые Джеймс потом долго не мог стереть из памяти:

– Думаю, нам лучше забыть о том, что случилось, Джеймс. – Она слегка коснулась его руки и ушла.

Лишь много позже, когда у Джеймса появилась возможность спокойно поразмыслить о случившемся – а забыть об этом, как просила Элис, он оказался не в состоянии, – он вспомнил, что, прощаясь, она назвала его Джеймсом, а не мистером Джеймсом. Он также вспомнил, как она коснулась его руки, и, хотя полной уверенности быть не могло, чем больше он об этом думал, тем больше убеждался, что на короткий миг, прежде чем Элис осознала, что происходит, она все же откликнулась на его поцелуй с такой же горячностью.

Он нашел Аду на Фалсгрейв-роуд, когда повернул обратно. В отличие от брата, девочка совсем не промокла и заявила, что заскучала на празднике и решила прогуляться. Пошел дождь, и она укрылась в дверном проеме под козырьком. Ее голос был угрюмым и неприветливым.

Ада не сказала, что козырек, под которым она пряталась от дождя, находился почти напротив двери, за которой укрылись Джеймс и Элис. Не стала она объяснять и причин своей угрюмости. Все время, пока Джеймс и Элис были в парадной, Ада не сводила глаз с двери, за которой скрылся ее брат и служанка. На ее лице отобразились чувства, совершенно новые для маленькой девочки, и она не могла их объяснить. Несмотря на юный возраст и незрелость, она испытывала стыд, примешивающийся к этим чувствам, и понимала, что никогда не сможет признаться в истинной причине своего несчастья. Тайное восхищение Элис вызывало у нее чувство вины, и с этой виной ей предстояло справляться в одиночку.