Читать книгу: «Фроувер», страница 4

Но спустя два дня приехал доверенный управляющий отца. Сухой, краснолицый, в туго застёгнутом камзоле, с пыльным портфелем и кожаными перчатками, которые не снимал даже в гостиной. Он привёз письмо. В нём не было соболезнований. Только распоряжение. Завещание, написанное рукой сэра Николаса.

«Дочь моя Зои, – гласила приписка внизу, – должна отправиться в поместье Фроувер, где согласно моей воле ей будет зачитано завещание. Её там встретит человек, с которым она заключит союз. Это моя последняя забота – и её единственный выход».

Фроувер. Место, где она никогда не была.

Жених. Не друг семьи. Не знакомый. А чужой человек, посланный из тумана воли отца, чтобы соединиться с ней в «союзе». Как это называлось в документе. Не «брак». Не «любовь».

Союз.

Зои сжала письмо. Пальцы побелели. Ей казалось, что бумага вот-вот хрустнет.

Отец знал, что она беззащитна. Он знал, что племянник вышвырнет её. Знал, что после его смерти у неё ничего – ни титула, ни влияния, ни права голоса. Он знал. И всё же – не дал ей воли. Только дорогу. И клетку.

Она уехала. Молча. Без споров. Без прощаний. Только собрала сумку, надела плотные перчатки, укуталась в дорожную накидку и вышла в утренний туман. В дороге лошади скользили по грязи. Повозка скрипела. Возница ругался сквозь зубы. Холод пробирал до костей.

Теперь у неё не было дома. И не было выбора.

Она была пешкой в чужой партии. И Фроувер – её следующая клетка.

Но даже в этой тьме оставалась искра.

Любопытство.

А оно, как известно, куда опаснее покорности.

Комната, которую отвели Зои, была не то чтобы убогой, но… явно не предназначенной для наследницы. Маленькое окно под самой крышей, в раме – трещина, откуда тянуло плесенью и дождём, подоконник облупился, на нём валялась мёртвая муха. Кровать – узкая, скрипучая, с шерстяным одеялом цвета мха и подушкой, пахнущей мышами и старым жиром.

На полу неровные доски, кое-где выбитые. Стены – с облупившимися пятнами, где когда-то висели гобелены. Теперь – пустота, сырость и запоздалая паутина в углу. Затхлый воздух стоял в комнате, как тяжёлый пыльный покров. Из стены за изголовьем тянуло чем-то гнилым. Старым бельём, плесенью и ещё чем-то, чему нельзя было подобрать имя.

Зои стояла посреди комнаты, не снимая плаща. Её лицо было непроницаемо, но губы дрогнули – раздражение, усталость. Она провела ладонью по щеке, пытаясь прогнать вязкое чувство – будто её изнутри окутал туман. Привычка к сухому, чистому дому, где всё на своих местах, превращала это помещение в пытку.

Слуги не торопились с уборкой. Судя по всему, здесь давно никто не жил. Или не жил с тех пор, как в доме начали умирать надежды. Из прислуги остались только Мэри – вечно испуганная и запыхавшаяся, с глазами, как две капли зелёного стекла, и Уолтер – седой, сухой, как веник, с глазами, в которых было слишком много усталости.

Зои не жаловалась. Но плечи у неё были приподняты, челюсть сжата. Всё в ней выдавало напряжение. Она спала плохо. Свернулась клубком, как животное, ожидающее удара. Рука под подушкой крепко сжимала медальон – последний подарок отца.

Ночью не было ни шагов, ни шорохов. Лишь где-то за стенами били часы. Их она не слышала, но чувствовала: лёгкая вибрация, будто что-то слабо толкало воздух каждые полчаса. Она вздрагивала от этого, как от прикосновения к спине.