Читать книгу: «Фроувер», страница 2

Господин Рэндольф пил бренди, морщась. Он был из тех людей, у кого даже покашливание звучит, как упрёк. Лысеющий, плотный, с глазами, будто заточенными под выискивание воли умерших.

– Завтра, – сказал он, – мы прочтём завещание. При всех. Как полагается.

Зои заметила, как напрягся «жених». Его пальцы сжали край кресла. Лицо оставалось безупречно спокойным, но уголки губ дёрнулись. У Агаты дрогнул подбородок. А Мэри, принесшая чай, умудрилась пролить его себе на юбку.

Ночь выдалась тихой. На удивление. Ни шагов, ни скрипа половиц. Только часы в холле били каждую четверть, будто проверяли, все ли живы. Иногда казалось, будто где-то за стеной кто-то двигается, но стоило прислушаться – и всё затихало.

Зои не спала. Лежала на боку. Чуть подрагивали тени от камина. Она что-то записывала в блокнот. Страницы шуршали тихо. На обложке – инициалы отца. Бывшая армейская тетрадь. Строгая, чёрная, как память.

А утром адвоката нашли мёртвым. Он лежал у камина, голова неестественно запрокинута. Комната была заперта изнутри, окно – распахнуто настежь, как будто кто-то пытался выбраться в никуда. Под окном – сорванный занавес, в воздухе – запах дешёвого мыла и чего-то ещё, будто кто-то пытался смыть улики.

И всё началось.

Глава 1

Зои родилась в поместье Хартвелл-Холл – родовом доме её отца, сэра Николаса Уиткомба. Каменное здание с башенками, ржавыми водостоками и угловыми лестницами, выложенное серым известняком, казалось выросшим прямо из земли. Потолки были расписаны потемневшими ангелами, в камине всегда потрескивал уголь, в воздухе пахло воском, фолиантами и розовым маслом. Там же умерла её мать. Сразу после родов.

Девочка появилась на свет без крика. Слишком белая, слишком хрупкая, с волосами, как иней на стекле, и глазами, в которых зрачки дрожали, будто колышущиеся капли ртути. Она лежала в окровавленных простынях, и никто не осмеливался называть это рождением. Даже акушерка перекрестилась – тихо, быстро, будто извиняясь.

Тишина сопровождала Зои с первых секунд жизни. Ни одна кормилица не могла прокормить её дольше недели. Зои рвало от чужого молока, её тело покрывалось сыпью, она выгибалась дугой в беспомощной немой боли. Ребёнок плакал беззвучно, открывая рот, и от этого у кормилиц по спине полз холод. Они сбегали ночью, побросав вещи. Некоторые шептали молитвы. Некоторые называли её порождением мертвецов. Были и другие: одна теряла молоко от страха, другая отказывалась держать Зои на руках. Даже кочергу перед дверью поставили – чтобы «дурь не проникла».

Все пророчили ей смерть до первого снега.

Но отец не сдался. Он вызывал лекарей, знахарей, женщин с севера, что приезжали в закрытых повозках, и монахинь из Бата. Хартвелл наполнился запахами корней, сушёных трав, уксуса, кровавика и шалфея. На двери детской висела ладанка. В коридорах постоянно горели свечи, будто дом сам боролся с тьмой.

У колыбели дежурили трое: одна качала, другая молилась, третья просто смотрела, жива ли ещё. И, против всех прогнозов, девочка выжила. Но её мир был другим. Она не слышала ни колыбельной, ни скрипа петель, ни ветра в окне, ни колокольного звона с церкви Сент-Мэри за холмом.

Для неё всё было, как под толстым стеклом. Движения были, и тепло было – но звуков не существовало. Она не знала, что такое звук, и поэтому – не говорила. Только наблюдала. Улавливала дыхание, дрожь пальцев, мельчайшие изменения в лице. Она училась миру через глаза, а не через уши.