Читать книгу: «Фроувер», страница 3

Когда дети кричали от страха – Зои смотрела. Когда пела нянька – она водила глазами по её губам, улавливая форму слов. Когда обнимали – она замечала не звук голоса, а тяжесть рук, частоту пульса, влажность кожи.

Мир не был для неё тихим. Он был густым. Плотным. Как вода. Движущийся, вязкий, сопротивляющийся. Люди казались странными рыбами, испускающими вибрации, которые нужно было научиться ловить.

Она росла странным ребёнком. Молчащим, белым, пугающим. Слуги шептались. Аристократы сторонились. Глухота пугала сильнее, чем её альбинизм. Волосы можно завить, скрыть под чепец. А глухоту – не спрячешь. Она всегда рядом. Она – в тебе.

Отец, несмотря на всё, воспитывал её с упрямым холодом. Он не жалел средств. Учителя по чтению по губам, гувернантка, владевшая жестами, учёные мужи с Кембриджа, привозившие латунные устройства, которые якобы «помогут» – всё было. Но Зои не нуждалась в этом. Она училась иначе. Она наблюдала.

В последний день лета, когда сад уже пах сгнившими яблоками и мокрой землёй, а небо медленно затягивало серым молоком, в Хартвелле устроили бал. Такие балы сэр Николас любил. Вечером зажгли масляные светильники, двери распахнули настежь. Из кухни несло выпечкой с гвоздикой, мясным пирогом и вином. В воздухе витал дым от свечей, шаги эхом отдавались по каменному полу.

Зои не любила эти праздники, но выходила – вежливо, как вещь, которую время от времени нужно показывать. Её платье было серо-голубым, с длинными рукавами и пуговицами до самого подбородка. Она стояла у колонны и смотрела на танцующих. В тот вечер играли гавот. Слышно его не было, но она видела, как двигаются губы певчих, как смычки изгибаются в руках. Тени качались на потолке. Смеялись. Пили.

И вдруг – он упал. Словно кукла, чьи нити перерезали. Без звука. Просто рухнул. Его бокал покатился, бренди растеклось по полу, впиталось в ковёр, оставив тёмное пятно. Люди замерли. Потом – движения, губы раскрываются, кто-то кричит: "Николас!", кто-то бросается, кто-то отходит в сторону, не зная, куда девать руки.

Зои застыла. На мгновение даже забыла дышать. Всё в ней онемело, как будто что-то внутри оборвалось. Она смотрела, как отец лежит, как его лицо становится серым, и не могла пошевелиться. Она любила его. Больше, чем понимала. Любила его руки, всегда холодные, но крепкие. Его шаги, которые она не слышала, но всегда чувствовала. Его жесты, его брови, сдвигающиеся, когда он сердился.

Она подошла. Тихо, будто боялась потревожить. В глазах не было слёз – потому что было слишком больно, чтобы плакать. Боль была такой, что не умещалась в теле. Только белизна. Он лежал с открытой рукой. Как будто хотел что-то сказать. Или попрощаться.

А потом его унесли. Сквозь толпу, по лестнице, под взглядами. Её отодвинули. Кто-то прикрыл глаза рукой. Кто-то держал себя за плечи. Все были шумными, растерянными. А она – нет. Она стояла, с выпрямленной спиной. И знала – ничего больше не будет. Никогда.

У отца не было сына. Только она. Бледная, глухая, болезненная.

Всё должно было перейти к его племяннику – Ричарду Бейнбриджу. А тот не любил Зои. Смотрел на неё, как на ошибку. Как на что-то лишнее. Он, скорее всего, сдал бы её в монастырь. Или держал бы в чердачной комнате, под замком, чтобы не позорила фамилию.