Читать книгу: «Свой путь», страница 3

Решив сменить носки на сухие, я с удивлением обнаружил, что у меня кожа выше пяток сбита в кровь. А я даже не чувствовал этого в пылу отработки маршрута. И сразу понял причину – новые, не опробованные «кошки», чрезмерный изгиб их запятников.

– Что ж, – говорю я напарнику со сдержанной иронией, – хорошую ледовую тренировку мы сегодня провели!

Он промолчал и предложил мне мозольный пластырь, увидев мои ссадины. Но средство было не для этого случая.

Проснувшись утром, я первой своей мыслью констатировал продолжение жизни. Стела не упала. А выйдя из палатки, отметил про себя существенное углубление «пропила» её основания. И, чтобы не испытывать судьбу, мы, наскоро попив чай со сладостями для прибавки сил, быстро покинули опасное место и пошли вниз по леднику.

Когда дошли до середины ледового поля, Олег мне предложил, не очень уверенно:

– Ты был прав, давай пойдём в том направлении, что ты показывал. Теперь я вижу…

А я уже хотел быстрей на «зелёнку», к костру на солнышке, чтобы обсушиться и отдохнуть. Да и поход для меня кончился, тянуло уже домой. Интуиция мне чётко говорила: – «Получил, неслух! Предупреждали ведь тебя! Всё, сезон закончен! Хватит! Мало что-ль ещё?!».

Но я, не раздумывая, правда с тяжёлым чувством и нехотя, ответил:

– Хорошо, попробуем… Пошли.

Мне всё же интересно было подняться на перевал, к которому стремились, чтобы посмотреть, лишь для разведки, на будущие походы в этих местах. И я круто повернул налево, преодолевая сильное внутреннее сопротивление.

Пока мы спускались к краю ледовой реки, мои ступни сползали к носам ботинок и острой боли я не чувствовал. Но как только сошли со льда и стали подниматься на боковую (западную) морену, то при каждом шаге как ножом стало «резать» мои ранки на ногах. А поскольку ходим мы в такие походы не для мазохизма, то продолжать хоть сколько-нибудь это путешествие для меня окончательно потеряло смысл. И странно стало мне, что нет никакого сожаления о том, что ни один пункт нашего маршрута не состоялся: ни перевала, ни восхождения на красивые вершины.

Раньше, когда те или иные обстоятельства мешали возможности взойти на ту или иную вершину, то оставались сожаления, тянущие к ней годами. И снились не пройденные маршруты или их участки, мучая душу неосуществлёнными планами.

А сейчас наоборот, я как будто даже был удовлетворён всем происходящим, к своему удивлению. Верно, после того ночного явления что-то изменилось в душе. При этом собственные желания вдруг отошли на второй план, а обстоятельства повседневной жизни стали самыми важными. Что-то в глубине души мне говорило: «скорее домой, там что-то происходит, я там срочно нужен». Раньше я будто не слышал своего внутреннего «я». Наверное, это знание пришло из подсознания.

Мой альпинистский энтузиазм сильно «побледнел». Стало даже всё равно: дойду я до того перевала и тех вершин когда-то или нет.

– Всё! – говорю моему спутнику, – Не могу терпеть боли. Пошли на «зелёнку». Надо, чтобы подсохли и затянулись мои ссадины.

На леднике я не стал ему говорить, что поход закончен. Всему своё время. Вот спустимся на твердь земли со льда, не станет опасностей ландшафта, тогда все откровения будут уместны. А то здесь, на не вполне безопасном участке маршрута, ещё выкинет какой фортель мой непредсказуемый напарник. Интуиция неумолимо продолжала предупреждать меня об этом, и я стал ещё более внимателен к нему и бдителен.

Олег молча кивнул мне в ответ, обречённо согласившись, и совсем сник. Мы продолжили спускаться туда, откуда пришли на ледник. Я шёл ровно, своим темпом. Острой боли не было, потому что всё время вниз, к «кончику» языка ледника, с которого вчера забрались сюда. А Олег вдруг начал сильно отставать, понуро уронив подбородок на грудь. Вероятно, сам всё понял. Мне пришлось теперь всё время оглядываться, стараясь контролировать ситуацию, предчувствуя неладное всё отчётливее.

Ледник «горбился» и иногда за линией его изгиба я терял из виду своего спутника, тогда останавливался и ждал его появления. Когда он выходил их-за горизонта, я продолжал стоять, ожидая сокращения дистанции. В альпинистской практике такое не практиковалось на подобных, не опасных участках. Но в этот раз я спиной чувствовал и ждал подвоха от Олега.

Во второй половине дня мы, наконец, приблизились к крутому участку спуска с языка ледника на камни и надели на ботинки «кошки». Вооружившись ледовым молотком, я быстро спустился на курумник и с облегчением освободился от «кошек». Страховка здесь не требовалась, спуск ровный, короткий и простой.

«Теперь-то все опасности позади и можно расслабиться» – подумал я.

Но не тут-то было. Не успел я поднять взгляд на спускающегося Олега, как мне под ноги, по ледяной горке, скатился ледовый молоток и одна из «кошек» напарника. Резко глянув наверх, я в ужасе увидел его в самом начале спуска, на срезе горизонта, стоящим за счёт единственной «кошки». Олег молча и тупо глядел себе под ноги. Не теряя ни секунды, я крикнул ему:

– Не двигайся! Сейчас принесу твою «снарягу»!

Снова одев свои «кошки», взяв свой ледовый молоток и его снаряжение, я бегом, на передних зубьях, поднялся к нему. Обхватив бедолагу за талию, подал ему его «кошку» и он неспешно надел её. Затем, вручив ему его молоток, я спросил Олега:

– Готов?

– Готов, – ответил он подавленно.

– Я пойду первым и буду тебя подстраховывать, – добавил я.

Мы спустились медленно и ровно. А когда мы уже снимали свои «кошки», я не откладывая, спросил товарища сдержанно строго:

– Олег, что это было?!

Он молчал, не поднимая головы и сворачивая снаряжение.

– Ты помнишь, как наказывают новичков за такое? – продолжил я прояснять для себя произошедшее через длинную паузу.

– Я не новичок, – недовольно буркнул он.

– Тогда, приятель, ещё хуже!

Добавить мне было нечего. Все мои опасения с лихвой подтвердились. Мальчишество какое! Воцарилось молчание. Естественным стало остаться здесь на ночёвку, у той же чахленькой ивушки. Только я об этом подумал, как Олег, будто спохватившись, каким-то не своим, сиплым и просящим голосом стал просить:

– Давай здесь заночуем, отдохнём, – и, через паузу, добавил, – Я там… – он указал на ледник взмахом руки – …поскользнулся и упал, вот прямо лицом, – и, показывая на свою щёку, начал жаловаться: – У меня теперь кружится голова, сотрясение…

– Что ж, отходились мы с тобой! – подытожил я. – Теперь домой! Здесь, конечно, заночуем, надо отдохнуть и обсушиться, а завтра – сразу до домика и, если тот свободен, ночуем в нём.

Больше диалогов у нас не было, что стало вполне естественным. Остаток дня я исподволь наблюдал за парнем, за его движениями: никаких признаков сотрясения не было заметно и лицо его, которое обязательно поранилось бы об острые края ледяных рытвин при падении, было девственно невредимым. А главное, когда это он успел упасть? В течение всего перехода я терял его из виду всегда менее, чем на минуту. И возникшие сомнения стали уступать уверенности в том, что партнёр мне просто соврал ради своего оправдания и для вызова жалости. Наверное, мой товарищ задумал со мной сыграть в игру, как в сказке «Волк и лисица», где «…битый небитого везёт».

Утром я, уже не ожидая от Олега никакого участия, встал пораньше, приготовил завтрак и разбудил партнёра. В полном молчании подкрепившись и собравшись, мы снова углубились в дремучий, загадочный лес, где я три дня назад сбился с нужной тропы. Мой спутник шёл медленно, ровно и твёрдо, без жалоб и остановок, всё время отставая. Не принимал после спуска с ледника обезболивающих, не спрашивал их у меня. Но я неотрывно держал его в поле зрения, поминутно оглядываясь и останавливаясь для сокращения дистанции, будто он стал моим пациентом.

Убедившись к середине дня, что он не нуждается в моей помощи, я таки уверился в его симуляции. Мои ноги просто несли меня вниз по ущелью, как застоявшийся конь, невзирая на накопленную усталость. Весь мой организм радовался возвращению домой. На недолгих подъёмах я уже привычно превозмогал острую боль в ногах. И мне тем более хотелось быстрее спуститься к домику пастухов в низовьях ущелья, чтобы закончились на сегодня эти мучения.

В очередной раз, остановившись в ожидании приближения Олега, я предложил ему:

– Олег, мне трудно двигаться твоим темпом, меня подгоняет боль в ногах. Теперь впереди больше нет никаких трудностей и опасностей. Ты, я смотрю, идёшь без проблем. Давай так: я спущусь своим темпом к домику и, если он свободен, то там, на печи, приготовлю нам ужин. Своим темпом тебе останется пройти часа три. И у меня будет больше часа на кухню.

Ответа не последовало. Товарищ «набычился», а я, посчитав молчание знаком согласия, хорошим темпом оторвался от него. У меня уже созрело неуёмное намерение – следующим же днём выйти к трассе и успеть на утренний автобус. Усиленный темп моего шага, тем не менее, отставал от душевного порыва в стремлении к семье. Дорога домой всегда короче. Я едва успевал напоследок фотографировать, лишь сердцем, мелькающие мимо необыкновенные пейзажи. И, теперь без остановок, я быстро добрался до домика, который, как я и предчувствовал, оказался пуст.

В домике была кирпичная (так называемая, финская) печь с четырьмя конфорками, стол с длинными лавками, двое нар, прибитых к стенам и покрытых сеном и дощатый пол. Дом добротно срублен из толстого кругляка, хоть зимуй. Окна на две стороны от северного угла. Одно из них открывает вид на лесную дорогу (две колеи по траве), ведущую от дома на двадцать километров до ближайшего села. Другое окно смотрит в сторону реки и на противоположный склон. Но реки не видно, её закрывает лес. Дверь – со стороны поднимающегося, «нашего», склона.

Я приготовил ужин, как обещал, и стал ждать Олега. Наступили сумерки, прошло уже часа два, как он должен был прийти, по моим подсчётам. Свободный от всяких дел в эти часы, я стал осознавать, что за весь наш короткий поход погода выдалась удивительная: ни облачка на небе, ни дуновения ветерка. Не встретили ни одной живой души. Ни зверька, ни птички, ни даже их звуков не слышали. Завораживающе сказочное место. Недаром для себя я его назвал «Ведьминским». И теперь, когда я один стою на тропе у домика и всматриваюсь в чащу леса, откуда вот-вот должен появиться Олег, весь вечер чувствую на себе взгляд, чьё-то постоянное невидимое присутствие.

В этот момент поневоле вспомнилось в красках происшествие, случившееся здесь два года назад. Также в середине лета, мы ждали туристическую группу из семнадцати человек, приезжающих из западных земель Германии на лёгкий горный трекинг. За две недели до встречи и обслуживания немцев, пятеро парней, членов нашего альпинистского кооператива, плюс нанятая повариха (тоже альпинистка) и её помощница в лице моей дочери Эли, выбрав хорошую полянку недалеко от этого же пастушьего дома, стали готовить лагерь. Поставили палатки для столовой и для кухни на небольшом расстоянии. В низинах, справа и слева от поляны, соорудили туалеты: женский с одной, и мужской, с другой стороны. Ниже, у ручья, поставили душ, в котором вода постоянно подогревалась от дизельной горелки. Расставили по поляне в ряд жилые палатки для туристов, на двоих каждая. Проверили маршруты на предмет проходимости и безопасности.

В один из последних дней подготовки надо было «забросить» пешим порядком и на своих плечах продукты и газовые баллоны в верхний лагерь, который расположили в сказочном лесу, на берегу реки, недалеко от ледника. Одного человека оставили охранять базовый лагерь и вшестером пошли, гружёные, наверх. Погода стояла прекрасная, и мы шли в верховье ущелья в приподнятом настроении, продолжая открывать для себя всю его красоту. Но на обратном пути небо затянули тучи, пошёл мелкий дождь.

Когда до базового лагеря оставалось пройти около часа, мы вдруг потеряли тропу в густом ленточном лесу речки Кара-Су, что пересекает склон. Промокшие до нитки за полдня, мы мечтали быстрее дойти до своего лагеря, переодеться в сухое и сделать горячий ужин на газе. А тут – на тебе! Налегке спускаясь на базу, мы втроём оторвались, от второй тройки, далеко вперёд. Алексей (наш старший по лагерю), Эля и я стали искать меж зарослей тропку, почему-то пропавшую из виду. Она должна вывести нас к переправе через бурный поток. Сгущающиеся сумерки совсем спрятали в глухом лесу наш путь, стало почти темно. Продираясь уже напролом сквозь чащу, вместо тропы мы вдруг увидели огонёк костра, мигающий меж зарослей. Переглянувшись, мы единодушно и без слов решили пройти к огню. Любопытство перевешивало усталость.

Пробившись сквозь ветви деревьев, мы увидели двух молоденьких девушек, сидящих плечом к плечу. У их ног горел огонь. Мы подошли к ним с противоположной стороны костра. Огонь освещал сияющие юные и красивые лица девиц с одинаковыми короткими причёсками. Их светло-русые волосы и глаза, отражающие цвета пламени, выдавали в них туристок. Одеты девицы были в одинаковые футболочки с короткими рукавами. Над их головами, за спиной, защищая от дождя, чернел какой-то тент, но ни граней, ни креплений и оттяжек которого мы разглядеть не смогли. Девушки были схожи своей приветливостью и хитро-мудрой, не угасающей улыбкой, как сестрички.

– Здравствуйте, милые девушки! – поприветствовал их, подошедший к костру первым, Алексей.

– Вечер добрый! – в один голос ответили они.

– Располагайтесь, попейте с нами чаю, – предложила совершенно искренне и добросердечно одна из девиц.

Мы стояли мокрые под дождиком, с нас стекала вода, а они сидели совершенно сухими и с их тента даже не капало. В пламени костра должны бы щёлкать испаряющиеся от жара капли дождя, падая на огонь и угнетая горение, но этого не происходило. Тент не накрывал костёр, который горел ровно, как в сухую погоду и даже не дымил. Тепло, исходящее от него, тоже было необычно равномерным. «И откуда здесь взяться таким сухим дровам?» – подумалось. Непогода их будто совсем не касалась!

Мой опытный взгляд сразу подметил все детали картины. Казалось, что не только я разглядел необычность явления, мы все трое стояли в замешательстве. А девушки продолжали озорно улыбаться нам, глядя прямо в глаза призывно и открыто. Нам не то, чтобы не хотелось горячего чая, а просто именно их предложение почему-то отталкивало…

– Нам бы быстрее в свои палатки, чтобы переодеться в сухое. Уже темнеет, а наш лагерь в сорока минутах ходьбы. Так что, спасибо за предложение, но мы лучше попьём горячего у себя, переодевшись, – ответил за всех Алексей через паузу (мы с ним были безмолвно солидарны). И, в свою очередь, спросил у девиц, – А вы сами, милые девушки, откуда будете?

– Да мы местные, – игриво и легковесно ответила одна из них, словно отмахнувшись.

Какие-то отталкивающие чувства и сомнения усилились при этом, казалось, у всех троих. Нас сильно потянуло быстрее покинуть это место. Мы в этот момент, как никогда ранее, чувствовали единение в ощущениях друг друга, немыслимое в условиях повседневности.

– Будьте здоровы, хорошего вам отдыха! Мы пойдём… – попрощался за всех нас Алексей, хотя, я думаю, что девушки в пожеланиях вовсе не нуждались. Такими довольными и уверенными в себе они выглядели, как будто были у себя дома…

– А вам – лёгкого пути! – ответила на прощание одна из них.

При этих её словах наши ноги, будто сами собой, развернули нас, побыстрее, вспять. Едва отойдя от костра и снова продираясь сквозь заросли, мы, чудесным образом, сразу вышли на свою тропу. Сделав ещё несколько шагов, я оглянулся, но не увидел сквозь ветви мигающих огоньков того костра. Стало как-то не по себе, а встретившись глазами со своими спутниками, я ухватил на их лицах похожую, изумлённую, улыбку.

Выйдя за переправой из леса, мы обнаружили, к своему очередному удивлению, что сумерки ещё не перешли в непроглядную ночь. В эти дни, ко всему прочему, было новолуние, поэтому даже в ясную погоду Луны на небе не было. И мы поторопились в свой лагерь, на ходу между собой рассуждая об увиденном, обоюдно согласившись, что даже запаха дыма от их костра не почувствовали.

Переодевшись в сухую одежду и не дожидаясь отставшей группы, мы быстро сделали себе глинтвейн на газе, чтобы согреться и расслабить натруженные за день похода мышцы. Пока готовился глинтвейн, мы спросили у дежурившего в лагере Олега, не проходил ли кто мимо. Он ответил отрицательно. Опять стали рассуждать: ущелье узкое, с крутыми склонами, тропа только одна, незамеченным никто не пройдёт. А мы стоим здесь уже больше недели. И высидеть в гуще леса всё это время, прибыв сюда до нас, просто немыслимо, в таких условиях. У девчонок даже палатки не было! А их тент просто чернел за их спинами, как портал с размытыми краями, не имеющий креплений!

Разлив по кружкам глинтвейн, мы втроём решили игриво чокнуться ими по традиции. При этом, не сговариваясь, и глядя друг на друга, в один голос возгласили с выдохом:

– Ведьмочки!

При этом глаза у всех троих выпучились, выразили озарение и игривый страх. А мои волосы на всём теле встали дыбом. Думаю, что не только у меня.

Тут же мы втроём сговорились не рассказывать об увиденном никому, потому что не поверят и засмеют. А у вернувшейся второй тройки мы поинтересовались: не встретили ли они кого на пути. В ответ было только удивление этому вопросу.

В один из последующих дней, уже при проводке туристов через тот лесок, я попытался найти костровище, оставленное девицами. Ориентируясь по направлению от переправы и по примерному количеству шагов, отмеренных нами в тот вечер, я со своим природным перфекционизмом обшарил тот небольшой кусочек леса. Но ничего, кроме нетронутых зарослей, не нашёл… Посему и назвал для себя это ущелье «Ведьминским».

Вернувшись из воспоминаний, я заметил, что сумерки сгущаются, уже едва различаются стволы деревьев, тропа в десятке метров от меня растворилась меж них. Только высоко над головой ещё голубеет купол неба, где уже зажглись крупные звёзды. Олега всё не было. Я не на шутку стал волноваться, будто за сыночка. Идти навстречу, вдруг что-то случилось? «Что такое могло случиться? – задавал себе вопросы. – Его палатка при нём, он может из вредности ночевать, не дойдя до меня». Но что-то мне подсказывало: «спокойнее, жди, сейчас появится».

В густых сумерках вся окружающая природа замерла, как на фотографии. И только лёгкий дымок из трубы над крышей дома, слегка закручиваясь и извиваясь, придавал картине живости. Наконец, когда почти совсем стемнело, из темноты лесной стены материализовался силуэт человека. Другой субъект появиться не мог, это был Олег. Он медленно, но твёрдо шёл, глядя себе под ноги, чтобы не сбиться с тропы.

– Ну, наконец-то, я уже заволновался. Ужин нас заждался! – воскликнул я с воодушевлением ему навстречу.

Олег не ответил, на меня даже не глянул. Прошёл мимо в дом, как будто и не было моего присутствия. Молча поужинали, и он сразу лёг спать на солому, отвернувшись к стене. Мне осталось спальное место у печи. Я с самого рождения спал либо на печи, либо вплотную к ней и очень эти места любил.

Пока он не успел заснуть, я предложил ему:

– Олег, завтра встаём в четыре утра, чтобы успеть на утренний автобус.

Он ничего не ответил. Обиделся, что ли, тридцатилетний мальчик?

Минут через пять Олег вдруг отозвался, не поворачивая от стенки головы:

– Давай ещё денёк позагораем здесь, на полянке.

– Нет, не могу, меня дом зовёт; чувствую, что во мне там срочно нуждаются. Что-то там происходит…

Он ничего более не выразил, и я принял его молчание за согласие, хотя предчувствовал отказ.

«Ну ладно, – думаю, – утро вечера мудренее».

Проснулся я от того, что кто-то мягко, но с силой толкнул меня в бок. Открыв глаза и, оглядевшись, в предрассветном просветлении, никого не увидел. Олег спал неподвижно, лицом к стене. От некоторой оторопи я спешно включил фонарик и посмотрел на циферблат, часы показывали без одной минуты четыре. Вот это да!

Небо на востоке светлело бледной голубизной. Через минуту мой будильник зазвенел и я, подойдя к партнёру, тронул его за плечо:

– Пора, Олег, пошли на автобус, время не ждёт.

Он не откликнулся и не двинулся. Я ещё раз прикоснулся к его плечу:

– Олег, ты со мной?!

Он нервно дёрнул плечом и буркнул, не повернувшись:

– Нет!

Я выложил на стол остаток своих продуктов, которых хватало бы на сутки лишь одному человеку. С собой мне уже не имело смысла брать ничего из походного провианта. Через пять часов я буду уже в цивилизации. Олегу при этом я сказал:

– На столе все оставшиеся продукты. Пока…

Заканчивая укладку своего рюкзака, я вдруг услышал, как кто-то ходит за стеной дома…

Глянул в одно и во второе окно, но не увидел там никого. Подумалось: «Может, медведь?». Стало страшно выходить.

Набравшись мужества и включив налобный фонарик, я вышел из дома, пока без рюкзака. По-кошачьи ступая, обошёл вокруг избушки – никого. В округе тишина. Вернулся в дом, чтобы одеть рюкзак, и… снова шаги, мягкие и размеренные. Ничего не понимая, стал прислушиваться, отбросив интерпретацию. И только так догадался – мыши или другие грызуны двигаются под половицами. Вот ведь какая штука – ассоциативное мышление. Страх мой ослаб, но до конца не прошёл. Сам себе удивляюсь – что это со мной? На улице светает, всё уже видно, на пару десятков метров точно.

Надел на голову фонарь, но не для того чтобы лучше видеть, а чтобы выглядеть грозным при встрече с большим зверем. Или интуиция, или разыгравшаяся фантазия шептала, что на тропе встречу медведя. И не одного, а медведицу с медвежатами, и даже знаю где. Примерно в километре от домика, впереди, по тропе, пересекая её, со склона течёт ручей. И в этом месте, я был уверен, они придут на водопой, в момент моего приближения.

Готовый к такой встрече, взвалив на спину рюкзак, я отважно вышел опасности навстречу. Шёл, специально громко топая тяжёлыми вибрамами о каменистый грунт, чтобы загодя спугнуть осторожную мать. Дойдя до означенного ручья и не обнаружив там никого, облегчённо выдохнул. Стало уже совсем светло, и вся природа замерла в ожидании восхода солнца. Я весело ускорил шаг, свыкшись с болью в сбитых щиколотках. А вскоре, когда уже взошло солнышко из-за восточного гребня, я вдруг опомнился, что на голове горит включённый фонарик. Вот умора! И я вслух рассмеялся над собой и своими страхами.

А может, своим топотом я и впрямь предупредил опасную встречу? И мать быстро увела медвежат прочь от тропы. Мои чувства были очень сильны… Через час оказалось, что я рано развеселился…

Быстро, полубегом, спустившись к мосту через Чую и слёту проскочив его, я стал подниматься на последний в этом распадке подъём, скальный прижим над излучиной реки. Когда достиг наивысшей его точки, решил сделать первый привал. Дальше – лишь спуск к трассе. Не снимая «приросший» к спине рюкзак, я присел на небольшой скальный выступ и захотел попрощаться с полюбившимся ущельем.

С этой, последней, точки обзора видны и пенящиеся потоки водных артерий встретившихся рек, и самоё низовье ущелья. Едва я развернулся вполоборота, чтобы последний раз в этом году глянуть на красоту божьего творения (когда-то ещё представится возможность следующего посещения этих мест?), как обомлел от ужаса.

Несмотря на то, что солнце уже освещало окрестность и слепило мне глаза, а всё вокруг оставалось безмятежно прежним, на меня сердито взирал в упор мужской лик с огромными пугающими глазами. Его лицо занимало огромную часть неба над ущельем, не закрывая ни солнца, ни горных склонов. Оно было одновременно и реальным и прозрачным. Лик был дымчато-бурого цвета с размытыми чертами и не вписывался в ландшафт, был параллелен ему. Мне мгновенно стало понятно, что он здесь хозяин, чем-то рассерженный на меня. Лик бессловесно «прорычал» мне в лицо:

– Пошёл вон!

Это были не звуки, а смысл его мимики, словесно отражённый у меня в голове. Всё произошло в доли секунды. Я мгновенно подскочил, как ужаленный, волосы на всём моём теле встали дыбом, я физически это почувствовал под одеждой и под банданой. В прямом смысле: с подскоком оторвавшись от тверди, как горный козёл, бегом и прыжками рванул со скал вниз, в направлении Чуйского тракта, уже без оглядки. Волосы не собирались опускаться в привычное положение и я, как ощетинившийся зверь, бежал, будто преследуемый хищником.

Не оборачиваясь и не останавливаясь для передышки, я с предельной, в той ситуации, скоростью полубега домчался до шоссе. Теперь уже, быстрым шагом по асфальту, пошёл в сторону посёлка. Время поджимало, вероятно, слишком мало я его отвёл на этот переход, надо было ещё раньше просыпаться.

Так вот что подсказывала мне интуиция, вот чем обоснованы были утренние страхи. Не встречу со зверем, вероятно, чувствовало всё моё «нутро»…

Мне повезло: мотоциклист на Урале с коляской остановился на мой призыв и подвёз меня на большом отрезке дороги. Но пути наши скоро разошлись, и мне осталось дойти до места около получаса.

Наконец, я остановился на центральной площади посёлка, где производит посадку пассажиров проезжающий транзитным рейсом автобус. До его прибытия оставалось около четверти часа. Посредине площади стояла колонка водопровода. Не снимая рюкзака, оперевшись на её рычаг открытия водного напора, я утолил жажду прямо из крана. Людей на улице не было, хоть время и подходило к девяти утра. Тем и отличается рабочий посёлок от деревни. В деревне в это время уже давно кипит жизнь. Я подумал, что и магазины здесь ещё не открылись и даже не попытался подойти к ближнему, да и аппетита после такого «марафона» быть ещё не могло. По всей вероятности, то был воскресный день. В походах обычно не всегда помнится даже число месяца, не то, что день недели.

Автобус прибыл из соседнего райцентра по расписанию, около девяти часов. Сидячие места были все заняты, стоя тоже ехали с десяток пассажиров, почти все были представителями местных племён. Я кое-как притулил на полу салона ПАЗ-ика свой рюкзак среди других поклаж и кошелей. И до самого Горно-Алтайска, часов семь, качался на обеих руках, держась за верхние горизонтальные перила. Но мысли, тем не менее, уносили меня подальше от этой суровой действительности.

Прав же был тот молодой алтаец, что подсел ко мне тогда в автобусе. Чего мятежной душе не сидится дома, с семьёй. Сначала – побег от надоевшей повседневности в горы за романтизмом, а на самом деле – от себя самого, быть может. А ещё за гордыней «покорения» вершин. Но это не мы покоряем, а вершины нас покоряют. Разумные альпинисты никогда, на самом деле, не называют себя покорителями, а только – восходителями. Но всё равно идут в горы для самоутверждения и престижа. А, встретившись со своим истинным «я», один на один, в экстремальных условиях, бегут от истины, чтобы спрятаться от неё за делами, за домочадцами, за друзьями, перед которыми можно ещё и козырнуть, в индульгировании. Вот и я, получив с лихвой все ощущения восхождения за пять дней, уже насытился и, сверкая пятками – домой.

Лишь в посёлке Усть-Сема, где Чуйский тракт через мост пересекает реку Катунь, во второй половине дня, водитель автобуса остановился на обед у общественной столовой, как водится. Многие пассажиры, включая и меня, зашли в неё для трапезы.

В столовой было полно народу, обедали транзитёры и с других рейсов. За столиком напротив трапезничала группа интуристов. Один из них выделялся богатырским телосложением, ростом, осанкой и независимым прямым взглядом. Светловолосый и сероглазый, он был очень похож на германца. Высокомерно и небрежно вынимая пальцами из кусков белого хлеба мякиш, он ел только его, и ничего кроме. Оживлённо беседуя со своими спутниками и не обращая внимания на окружающих, этот джентльмен откладывал в сторону остающиеся корочки, и таким образом составил на столе целую горку квадратных хлебных рамок. Картина говорила сама за себя: так европейцы и относятся к россиянам – высокомерно и брезгливо. Просто многие внешне это скрывают, но не все.

В Горно-Алтайске мне посчастливилось, на удивление, быстро пересесть на автобус до Бийска. А там я застал уже пустые перроны. Все автобусные и железнодорожные рейсы на этот день разъехались. Я зашёл в здание железнодорожного вокзала, поднялся на второй этаж, в зал ожидания, готовясь провести в нём ночь. А там уже расположилась на ночлег группа молодых туристов-водников из Барнаула, с огромными кулями надувных плотов. Они тоже возвращались из похода домой. И я присоединился к их оживлённой компании. Среди них оказался один американец, молодой парень не старше двадцати пяти лет.

Барнаульцы суетились со своим багажом, а он сидел, ничем не занятый. Я подумал, что американец был их клиентом. Мне захотелось с ним пообщаться, он живо отозвался навстречу. Видя наши с ним языковые затруднения, один из барнаульцев стал переводить, не очень охотно, правда. Разговор начался очень живо. Среди разных тем, я спросил у американца о том, как он относится к религиозному миссионерству. Он чуть призадумался, испытующе глянул мне в глаза и ответил, что отрицательно. Видимо, разглядел в моём взгляде ожидаемый вариант ответа, подумал я.

Но не успели мы разговориться, а тем более расположиться на ночлег, как прибежал их товарищ, и сообщил, что нашёл попутный рейс частного, видимо, автобуса, который тот час увезёт их в Барнаул. Заплатив свою долю за проезд, я, не задумываясь, присоединился к ним. Старый ПАЗ вёз нас на пределе своих возможностей, бренча всеми своими деталями. На пустой ночной дороге он нас, полусонных, бросал из стороны в сторону и подбрасывал с сидений. Ни спать, ни разговаривать не было возможности.

В Барнауле, на железнодорожном вокзале, мы с ребятами разошлись в разные стороны. Прощаясь с американцем, я заметил по его глазам, что он был не прочь продолжить общение со мной. Но мы даже не обменялись контактными номерами. Было около трёх часов ночи, и мы были заторможенными, от нелёгкой дороги на «перекладных». Барнаульцы исчезли со скоростью НЛО, а я машинально побрёл на перрон поездов. А там, на посадке, стоял поезд, идущий в мой город. Это было чудо! Так вот почему ещё меня торопил, ко всему прочему, Дух места! Дорога лежала «скатертью» к моим ногам.

А, завалившись домой, я понял, что меня торопило из похода. Моя тогдашняя жена все дни моего отсутствия была в лихорадке. Пищу в рот, а та обратно. С ней, по счастью, была её сестра, поэтому за нашей семимесячной дочкой было кому ухаживать. С моим возвращением все симптомы у жены исчезли, как рукой сняло. И они обе были этому очень удивлены. А мне подумалось, что душа жены, помимо её сознания, знала или чувствовала опасности нашего похода, мучилась этим и, может статься, пыталась выручить меня… А тот Дух был сердит на меня и за то, что оставил семью ради этой авантюры, и за то, что не послушал предупреждения той ночью на мху…