Читать книгу: «Помогите найти ребёнка»

Холодно в осеннем лесу, зябко. Алексей мелко вздрогнул, когда колкий ветер вгрызся в его коротко стриженный затылок. Обвёл взглядом частокол голых стволов, деливших лесной массив на серые и буроватые полосы. Выше, над головой – ветви, словно паучья сеть, ловят низкое тучное небо. Скоро дождь. И без него промозгло, а станет совсем неуютно. Каменка в это время года всегда такая: насупившаяся, неприветливая. Не нужны ей гости, не рада.

На ближайшей берёзке, чахлой, с обломанной верхушкой, под натиском ветра покрякивала оргалитовая табличка. Рыжая краска с неё совсем сошла и теперь предупредительную надпись почти не различить. Алексей помнил её с малолетства. Местные прибили, а всё равно – нет-нет, да и забредёт сюда кто. В основном, чужаки. Свои-то знали, что соваться нечего.

Они с братом мелкими тоже по глупости бегали: чем больше нельзя, тем больше хочется. Только возвращался из этой лощины не каждый. За год до семи человек могло пропасть. Особенно дети.

Алексей опустил взгляд под ноги, на ковёр из скрюченных, побуревших листьев – что-то светлело меж них. Нагнулся, выгреб смятую листовку. Жирные чёрные буквы: «Помогите найти ребёнка», а ниже – фото Машки, серо-бурое, как вся эта поздняя осень.

На оригинале, с которого делали тираж, навсегда застыл ясный день. Машке только исполнилось шесть. Кудри русые, мамины, а глаза – озёрно-голубые, дедово наследие. Неугомонная растрёпа носилась по лужайке перед сельской развалюшкой, ни на секунду, не выпуская из рук Тосю – плюшевого зайца, подаренного папкой в день рождения. Подбежит: улыбка щербатая – опять молочный выпал. Заглядывает снизу-вверх, глаза хитрющие: «Сфоткай, пап!».

Первая дождевая капля плюхнулась на детские щёки, расплылась. Алексей бережно смахнул её с образа дочери. Глубоко вдохнул сырой воздух, а у самого в глазах так и щиплет. Проморгался, аккуратно сложил листовку вчетверо, сунул в карман.

– Киря! – окликнул он.

Брат обернулся, давно ждал его сигнала. Ветер, настырно лезущий Алексею под куртку, словно бы заметил новую жертву и тут же въелся в курчавую бороду его спутника. Тот зябко вжался в капюшон, подошёл ближе.

– Ну, что, идём?

Алексей кивнул.

Они прошли тропой, едва уловимой под бурьяном и слоем опада. Ближе к холму остановились. Летом зелень укрывала бы его от сторонних глаз, но облысевший по осени, теперь он выпирал среди стволов, как бугристая башка вросшего в землю гоблина. Пещеру на западе холма Алексей представил разверстой пастью этого гиганта, той самой, куда они сейчас добровольно собрались влезть. Огромный старый дуб на вершине-макушке заманивал в тенёта взмахами почерневших листьев-ладоней, в ветвях тревожно хрипело вороньё. От зловещего пейзажа слабела и без того хрупкая надежда на успешность поисков.

– Прости, зря я тебя позвал, – голос Кирилла вывел его из гнетущих раздумий.

Алексей взглянул в лицо брату: его губы плотно сжаты, брови галкой сошлись над переносицей.

– Нет, ты меня прости, что бросил вас тут с мамкой. Надо было раньше приехать.

Кирилл дёрнул щекой, отрывисто выдохнул. Вина читалась в его глазах. Голубых, как у их бати – единственное, что сохранилось от Туманова-старшего. У Алексея они как у мамки, разного цвета. Уже потом, переехав в город, от врача он услышал про гетерохромию. Что это не опасно, просто такая особенность. Но в детстве это считалось уродством, за которое деревенские пацаны дразнили нещадно.

– Машка бы тогда не потерялась, – возразил Кирилл.

Алексей сжал кулаки, но смолчал. Всё верно, сидел бы он в своей столичной трёшке, подальше от этой богом забытой глуши с его чертями. Так нет же, дёрнуло родственничка навестить, уж больно просил. Дурак, как есть.

Вместо продолжения разговора он небрежно отмахнулся, кивнул в сторону холма и решительно зашагал к пещере.

– Кар-р-р!

Уже шагнув под самый свод, Алексей обернулся: здоровенный чёрный ворон топтался на самой границе света и тени, поглядывал внутрь обсидиановым глазом, но приблизиться не решался. Не то пугал, не то предупреждал: «Стой, не входи!». Алексей мотнул головой, будто отгоняя страх, развернулся и двинулся вглубь.

Они с братом вышли рано утром, чтобы успеть затемно. Но в пещере будто бы не существовало иного времени суток, кроме ночи. Непроглядная тьма поглотила бы их, если б не фонари. И те едва спасали: жидкие лучи света с трудом пробивали черноту вокруг, точно увязая в чём-то густом и липком. Хотя, может, просто воображение разыгралось, успокаивал себя Алексей.

А ещё было тихо. Так тихо, что слышно собственное дыхание, да хруст каменной крошки под подошвами. Алексей никак не мог отогнать мысли, что это хрустят истлевшие кости – всё, что осталось от детишек, которые однажды забрели сюда, и больше не вернулись домой. Машкины тут лежать не будут, её они непременно найдут, изо всех сил храбрился он.

В пещере пованивало затхлой тиной и рыбьей чешуёй – тревожные, неприятные запахи. И чем дальше, тем крепче становилась вонь. Алексей морщился, когда она накатывала удушливым облаком. Из-за темноты и глухой тишины совершенно терялось ощущение времени. Уже скоро ему стало казаться, что с момента их входа в пещеру прошло одновременно и очень мало, и бесконечно много. Он сбавил шаг и попытался разглядеть циферблат часов на руке – старинные, отцовский подарок. Сейчас бы больше пригодился телефон, но в этой глуши связь не ловила, так что Алексей оставил гаджет в доме матери. Теперь сожалел – хотя бы за часы с подсветкой сошёл.

Подземный коридор всё тянулся и тянулся, и конца ему не было. Алексей устало привалился к стене, растёр нудящее колено. Кирилл заметил, что брат отстал, вернулся за ним.

– До сих пор болит?

От жалости в его голосе передёрнуло. Алексей лишь махнул рукой: мол, забей, ничего серьёзного. Приступы ноющей боли случались с тех самых пор, когда они бежали по похожему коридору, только в обратную сторону – к выходу. Тогда он споткнулся, и, больно приложившись этим чёртовым коленом, растянулся на каменистом полу. Тянул руку к брату и просил помощи. А он…

Алексей не помнил. В голове обрывками болтались эпизоды того, что было до этого мига, но вот после – совсем чернота.

– Перерыв, хоть минут десять, – устало выдавил он.

Доковылял до ближайшей россыпи валунов и уселся, выпрямив агонизирующее колено. Казалось, даже через штанину чувствуется, как полыхает отёк. Кирилл молча устроился на соседнем камне, выудил из рюкзака бутылку воды и пачку печенья. Несколько минут в пещере слышались только тихий хруст и шуршание.

– Помнишь, Загоркой меня в детстве пугал? – прервал молчание Алексей. – Расскажи про неё, как там было?

– Ты ж не веришь, – горько усмехнулся Кирилл, комкая опустевшую упаковку.

– Так не молчком же сидеть. За всё время, что мы у тебя в гостях, толком не поговорили даже.

– Ага, – улыбнулся брат. – Болтун из меня так себе.

Байку про местную нечисть Алексей тоже почти не помнил. Хотя по словам Кирилла, её в деревне заучивали с младых ногтей как «Отче наш». Ещё дед – не тот, что из города, а по мамкиной линии – частенько рассказывал, пока жив был. И каждый раз завершал историю строгим наказом не ходить к этому проклятому холму.

– Дед учил, что Загорка всегда тут жила, – заговорил Кирилл. – Её в пещерах наши пращуры запечатали, чтобы людям не вредила. Тысячу лет спала, так что уже и забыли про неё. Но с пару веков назад тут впервые пропал ребёнок, дочка местного старосты. В селе знали, что он детей своих поколачивал, потому подумали, что в конец извёл. Или сама от папаши в лес сбежала. Вернулась через несколько дней с крупным самоцветом в кармане. На расспросы деревенских ответила, что нашла в пещере.

– В этой вот? – перебил Алексей.

– Точно, – кивнул Кирилл. – Жители деревни похватали ломы с лопатами. Девчонку на допрос: показывай, дескать, где камень нашла. Весь холм раскопали в поисках драгоценностей. Неделями не вылезали, а как-то совсем пропали: день, другой – никаких новостей. На третий в деревню притащился еле живой паренёк, вся левая часть лица в крови. Когда его вылечили, оказалось, что битый глаз сменил цвет на зелёный. Вот этот выживший рассказал, что пещера обвалилась, прям на головы непутёвым кладоискателям. Тела не нашли, но после того случая стали в Каменке дети пропадать. Потому-то старшие сюда ходить запрещают.