Читать книгу: «История со счастливым концом. Начало пути»

Да здравствует жизнь!

Глава 1. Что такое "невезет."

Несчастье, непруха -Что это такое? Ответ на этот вопрос Санька знал очень хорошо. Например, это когда сессию сдали все кроме тебя, начались каникулы у всех, кроме тебя, домой разъехались все – кроме тебя. Сессию можно пересдать комиссионно, надо только подтянуть хирургию и зоотехнию; каникул не предвидится по любому; на лето надо куда-то устроиться подработать. А уезжать Саньке из ставшей за годы учебы родной общаги в общем-то некуда. Санька сирота. Нет, теоретически какая-никакая родня после гибели в автокатастрофе    родителей у него осталась.. Кто-то, где-то. Отошли же кому-то из-за несовершеннолетия прямого наследника родительские квартира, дача и бизнес. Кому-то, как-то. На тот момент Саньке было не до того – выжить бы. Столкнувшись на трассе с каким-то лихачом их машина загорелась. Передние двери заклинило и кинувшийся на их спасение народ смог достать только его, сидевшего ссади. С изрядно обгоревшим лицом и несколькими глубокими порезами стеклом, но живого, пусть и без сознания. Потом были ожоговый центр, реанимация, выздоровление. На все – про все ушло почти полгода. А там вдруг оказалось, что над ним за это время и опеку оформить успели дальние родичи и в «бегах» его объявить и с выручкой от продажи его наследства раствориться на просторах страны. Ладно, хоть в детском доме он пробыл всего-ничего – каких-то пару лет. Но и этого хватило. Нет, Санька не был мажором и бестолочью, но так и не смог до конца вписаться в детдомовские реалии. Армия ему из-за полученных травм не светила, на нормальную работу, вроде автомеханика его тоже не брали. Была у них в школе профподготовка, так ему сразу сказали, мол парень с твоими болячками тебе работать где-нибудь на свежем воздухе. На дворника что ли намекали, шутники. А Санька взял да и пошёл учиться на ветеринара, благо в техникум детдомовских брали без экзаменов. И пусть скотину до того видел только по телеку, а от тяжелых мешков на извечной картошке страшно болела покалеченная рука, но Санька решил, что обязательно выучится. И вовсе не потому, что любил он этих рогатых-хвостатых, просто особого выбора у него не было. И он учился, а на лето оставался и здесь же подрабатывал, да хоть и тем же дворником. Первые пару лет все было нормально, пока не началась практика по хирургии. Тут-то и сказалось следствие той аварии. Оказалось, что Санька не переносит вида свежей крови. То есть абсолютно, от слова совсем. Первые раз когда его замутило при виде крови, сочащейся из раны на ноге у коровы, над ним не смеялись. Даже посочувствовали ему и парочке позеленевших девчонок. Но через месяц его подруги по несчастью мчались на практику в первых рядах, а его уже и в операционную не пускали – надоело возиться с его ушедшим в обморок телом. А отработки на муляжах ему «не светили» – препод попался принципиальный. Раз хирургия оперативная будьте любезны, сударь к операционному столу. А с незачетом по практике к экзамену его просто не допустили. И вряд ли теперь допустят. По крайней мере до осени. С зоотехнией тоже вышла "засада". Санька – человек исключительно городской. Он коров и свиней только тут и увидел.

Лошадей, правда любил и неплохо с ними мог управляться. И ухаживал и ездил. Этому еще в той – счастливой жизни, спасибо родителям, научился. Вообще, они были для него самыми замечательными. И, главное для него – не то что жили почти богато – поднятый отцом бизнес позволял не считать копейку до зарплаты, а то что они были очень дружными и как понимал теперь повзрослев Санька, они просто любили друг друга и конечно же его, своего золотого мальчика. Он их тоже очень любил не думая скрывать свое отношение к родителям перед приятелями. а еще ему нравилось учиться. Нет, школьную программу он осваивал вполне успешно. Но ему нравилось учиться у своих родителей. Вообще всему. Как подобрать и носить костюм, как убраться в доме и сделать так, чтобы в нем было уютно и как-то по-особенному тепло, как печь пироги и варить щи и борщ. Как строить дом и разбивать сад, прокладывать дорожки, мастерить фонтан. И пусть это делали приглашенные мастера, но быть рядом и «вникать в процесс» жизнерадостному парнишке, готовому подать-принести-подержать никто из них не мешал. Так Санька рос, осваивая потихоньку кучу знаний и умений, которые в жизни может и не пригодятся, но как говорится, свой груз не тянет. А тут на зоотехнии он посмел усомниться в том, что если зимой собрать четыре сотни коров в неотапливаемой бетонной коробке и кормить их перекисшим силосом, то воспаление легких и понос это лишь признак лени здешнего ветеринара. Навоз же по самым передовым технологиям коровам надлежало самостоятельно протаптывать сквозь решетчатый пол в огромную яму- накопитель. Именно на этом этапе описания светлой    и радостной коровьей жизни Санька не выдержал и рассмеялся, живо представив процесс протаптывания навоза «в лицах». За что и был до конца семестра отлучен от занятий. И вот теперь его поджидала пересдача. Сидеть на скамейке у опустевшего учебного корпуса Саньке надоело. Ходя посиделки эти и имели конкретную цель. Ему нужна была бабФрося. Именно так, в одно слово. Так величали вахтершу их общежития, которая за помощь в прополке и поливе огородика пускала паренька на пару летних месяцев пожить в пристройке – сараюшке. Но вездесущая старушка где-то задерживалась, а с ней задерживался переезд Саньки из общежития в летние апартаменты. Далеко отойти от скамейки Санька не успел. К нему подкатился рыжий урчащий ком и стал самозабвенно тереться об ноги. Кто был хозяином этого всклокоченного чуда и как кошку назвали изначально не зал никто. Санька с ней познакомился и подружился в прошлом году. Он звал ее Зиной, Зинулей. Так звали кошку из маминого детства, а у него имя просто слетело с языка в их первую встречу. Решив поискать бабФросю на ее огороде, Санька двинулся вдоль дороги к зеленеющим недалеко посадкам. Зинуля увязалась за ним. Она, гоняя воробьев то отставала, то неслась вперед. А потом и вовсе рванула через дорогу. Все, что случилось потом, немногочисленные свидетели писывали по разному, расходясь в деталях. Но главное все увидели одинаково: легковушка сбивает рыжую кошку, паренек кричит и кидается к ней, подхватывает обвисшее тельце на руки и сам падает на дорогу.

Приехавший врач констатировал смерть от инсульта и народ еще долго пересказывал увиденное, а знающие историю жизни погибшего студента припоминали и как он мучался от головной боли и его обмороки при виде крови. А Саньке снова, как тогда, после аварии, не было дела ни до чьих пересудов. Он падал. Или взлетал? В общем куда-то стремительно двигался. Как в аэротрубе или на американских горках. Причем виражей становилось все больше и его начинало потихоньку укачивать и мутить. Кажется, на этих горках вместе с ним катался еще кто-то. По крайней мере парень все отчетливее слышал голос, а может и голоса. Они Саньке в общем-то были не интересны. И не важны. Совсем улететь ему мешали не они, а мысль, что надо крепко держать в руках Зинулю. Сколько все это продолжалось Санька не знал, отметив лишь краем сознания, что к укачиванию и тошноте добавилась боль во всем теле. Подумалось, что дело в общем-то привычное, но из-за этого удерживать кошачье тельце становилось все труднее. Вдруг после особенно сильного рывка Санька понял, что Зину он больше не держит, метнулся поймать ее и открыл глаза. Хотя, можно было и не открывать. Все равно темно. Так подумалось Саньке в первую минуту, но потом окружающий мир немного посветлел и прояснился. Ровно настолько, чтобы разглядеть нечеткие силуэты двух людей в свет огонька свечи в руке одного из них. Санька еще успел удивиться, почему свечка не тухнет, раз они несутся на американских горках. И отчего его на аттракцион пустили с кошкой в руках. А потом он снова отключился. Новое пробуждение было довольно неприятным из-за накатившей тошноты. Но Санька все же смог удержать себя на грани сознания и рассмотреть повнимательнее то, что его окружало. Окружала его судя по всему комната. Наверное небольшая. Со стенами завешенными тряпками синего цвета. Потом, когда он лишь чуть шевельнулся, в районе головы появилось лицо. Несколько размытое, но кажется женское. По крайней мере именно так его определило Санькино сознание, живущее несколько обособленно от него самого. А еще Санька услышал голос, вернее один из голосов, слышанных им раньше в качающихся темноте и мути. Слов он не понимал, но суть и настроение уловил четко. Его звали, уговаривали и жалели. Все это Саньке было знакомо. В его жизни это уже было, когда он вытягивал себя из болезни после аварии. А еще он знал, что облегчение приносит сон. И позволил тому увести себя туда, где в этот раз все было спокойно, его любили и рядом урчала рыжая Зина.

Глава 2. Жизнь сначала.

В следующий раз первым пришло в себя Санькино обоняние, и то, что оно почувствовало ему не понравилось. Запах жженых перьев вообще мало кому нравится. Проснувшийся Санькин нос чихнул, а вслед за носом проснулся и весь Санька. Открыл заслезившиеся от яркого света глаза, еще раз чихнул, пытаясь избавиться от противнейшего запаха горелых перьев и даже смог немного повернуть голову в сторону, где шуршало и скрипело. Удалось это ему с трудом. Но ведь главное результат. А он Саньку озадачил. Судя по всему то что он принимал за синюю комнату было лишь балдахином огромной кровати. Дальше за ним просматривалось помещение, в разы превосходящее размерами немаленькую Санькину комнату из прошлой жизни.

Обстановка комнаты ничего не напоминала, потому что не была    похожа ни на что ему знакомое. Из поддающегося идентификации были прикрытые цветными тряпками сундуки или ящики, а в дальнем углу кажется возвышался шкаф. Санька невольно потянулся затекшим от долгого лежания телом, отметив вскользь, что боли в порезанной когда-то руке почти не чувствует, зато отчего-то сильно болят ноги, особенно правая. Его движения не остались без внимания и рядом появилось знакомое лицо. Сперва он решил, что это бабФрося, но потом разглядел и другой овал лица и седые волосы, выбивающиеся не из привычного всем студентам пучка, а из-под странной штуки на голове женщины. Вроде это называлось капор? Или чепец?– сознание забуксовало и пропустило момент, когда женщина что-то спросила. На всякий случай Санька медленно прикрыл глаза и снова их открыл. Так он делал, лежа в больнице, если надо было согласиться с говорившим. Кажется он угадал со своим молчаливым ответом и в качестве приза получил возможность напиться, вдруг поняв, что именно воды ему так не хватало все это время. Вода оказалась прохладной, чуть кисловатой и, главное ее было сколько хочешь много. Жажда ушла, а на ее место наперегонки рванули другие чувства и ощущения. Перво-наперво Санька понял, что ему срочно надо в туалет. Пожилая женщина явно была человеком опытным и проблема вмиг была успешно решена с ее помощью и довольно таки странного в Санькином понимании судна. Но ведь решена же. Потом настала очередь звуков. И они навалились на него со всех сторон. Вокруг что-то скрипело, шуршало, где-то звенело и бренчало. А еще совсем рядом говорили. Вернее голос был один, женский, и обращался он явно к Саньке. Только смысл слов уплывал, хотя чуть прислушавшись, он стал различать сперва отдельные слова, потом и целые фразы. Женщина радовалась, что их светлость наконец пришел в себя и жара больше нет и что ручки – ножки шевелятся почти как и раньше. Про светлость Санька не понял, но на всякий случай одобрительно ненадолго прикрыл глаза, а потом взглядом показал на чашку на ножке (бокал? кубок?) из которого его поили, намекая что не прочь попить еще. Ура! Его поняли правильно и снова напоили. И Санька заснул. Теперь уже нормальным сном выздоравливающего человека. Следующий раз он проснулся судя по горящей свече, поздним вечером или ночью. И снова услышал голос. Теперь он знал, что говорит в комнате та пожилая женщина. Сначала правда, он не понял с кем, а потом сообразил: – женщина молилась. Здесь не было выверенных слов молитвы. Женщина просто разговаривала с тем, кого называла Всеблагим Отцом и Радетелем. Санька от нечего делать стал прислушиваться и вдруг понял, что хоть слова вроде бы ему и понятны, но вот о чем женщина рассказывает Всерадетелю совершенно неясно. Нет, местами все было нормально. Женщина благодарила за то, что мальчик ее остался жив, и что хоть и покалечился сильно, но уже пошел на поправку и даже ноженьки его целыми будут. И лицо совсем не пострадало, а что из-за ран на голове волосы состричь пришлось, так ведь не беда это и отрастут они вскорости. Вот тут Санька слегка завис. То, что на его голове волос нет он знал и так. У него в горящей машине так обгорели лицо и голова, что волосы больше не росли. От слова совсем. Нигде.

По большому счету он не был совсем уж уродом. Но лицо без волос и бровей, зато с парой розовых рубцов народ не привлекало. А женщина все молилась, прося всевышнего, если уж надо взять кого, так пусть забирает ее – Серру, стара нянька пожила на свете. А ее мальчик, ее Санни пусть останется и еще поживет. Санька сперва слушал этот напевный монолог, особенно не вникая в суть. Но вот сознание зацепилось за слова – старая нянька и чудном имени – Серра, потом царапнуло имя. Его, а говорила женщина явно о нем, звали за его неполные 19 лет по разному, и Александром и Шурой и Сашенькой. Хотя с некоторых пор он предпочитал простой и короткий вариант своего имени – Санька. Для всех, без исключения. Или по фамилии – Ястребов. А тут его называли чуть иначе и уловив именно эту неправильность он вдруг понял, что неправильно здесь вообще все. Раз болен, то где больница, врачи, медсестры, обходы, таблетки и уколы. Ничего этого не было. Были большая комната, кровать завешенная синими тряпками и старая Серра. Еще бы понять, почему она называет себя нянькой. Чьей? Неужели его?    Тогда еще бы понять где он и что случилось? Он отлично помнил, как рыжая кошка метнулась через дорогу, звук удара и отлетающее в сторону тельце. И свой крик он тоже помнил. И как подхватывает Зинулю, и выбивающую сознание боль в голове он тоже помнил. И как летит куда-то в темноте, жалея что не спас рыженькую мурчалку Все остальное в понятную схему – заболел – больница-лечат- свободен – не вписывалось, но паники не было. Были непонимание, удивление и, как ни странно – любопытство. Прикинув все так и этак, Санька вдруг понял, что ему действительно любопытно. Краешком сознания он допускал мысль, что все вокруг не бред, а значит он попал… вот именно, что попал…. Знать бы еще куда. После аварии, чтобы совсем уж не расклеиться он мало что позволял себе вспоминать из прежней жизни, Но об этом вспоминал, особенно когда становилось совсем уж скверно. Дома чаще всего с ним занималась мама. Но и отец бывало присоединялся к их возне. И тогда случалось настоящее чудо. Они сочиняли истории и сами становились их участниками: рыцарями, прекрасными дамами, разбойниками, королями далеких стран и их королевами. Прелесть этих преображений состояла в том, что танцовщицей бродячего театра мог стать отец, роль пирата доставалась хохочущей маме, а Санька с энтузиазмом осваивался с виртуальными париком и длинным подолом парадного платья престарелой королевы. У каждого персонажа была своя история, неизвестная окружающим. Поставленных герою целей следовало добиваться, общаясь с окружающими. В общем сплошной экспромт. Неизменным было лишь одно. История должна была закончится счастливо для каждого участника. Отец говорил, что так можно развить умение чувствовать окружающих и максимально успешно выстраивать с ними отношения. Как-то мамина подруга стала свидетельницей их подготовки к очередной игре. Помнится, тогда Санька, усердно побродив по просторам интернета и прикидывая, как следует вести себя королеве на парадном обеде на 300 персон, решил сжиться с полученной информацией и посмотреть на практике, то есть за обедом, получится ли у него обсудить с ближайшей соседкой по столу «последние дворцовые новости». Мамина подруга от это сначала слегка зависла, потом обидевшись назвала всех шутами и, кажется больше у них не появлялась.

То что с ним происходило сейчас Санька до лучших времен решил воспринимать как такую вот домашнюю ролевую игру. Где сценарий незнаком, его роль неясна, и чем это все закончится совершенно непонятно. Главным стало то, что приняв решение воспринимать происходящее, как игру-экспромт он успокоился и даже прикинул, что будет делать в ближайшее время. Конечно прежде всего надо было определяться со своей ролью, о которой другие кажется знают гораздо больше чем он. И еще необходимо собирать и копить информацию. – Господин проснулся? Над Санькой склонялся какой-то расфуфыренный парень. Блин, заслушавшись молитв-причитаний своей (своей?) няньки, Санька оказывается успел задремать, и теперь щурясь от солнечного света разглядывал склонившуюся над ним физиономию прилизанного типа. Именно как "Прилизанного" для себя он определил данный персонаж. Вместо ответа он показал глазами на стоящий рядом кубок. Пить хотелось неимоверно. Но, вот засада – его не поняли и, кажется не собирались понимать. Хотя бы потому, что для диалога нужны двое. А этот тип совершенно не собирался замолкать. За пару минут он успел попенять на плохой уход за его господином, на то что на улице слишком жарко, на то, что пока господин болел прошло уже пять пятков, а жалование ему, верному личному лакею их светлости никто заплатить не озаботился. С трудом заставив язык и губы шевелиться Санька смог просипеть

– Дай пить.

И, о чудо – получил желаемое. Сразу стало легче и дышать и соображать. А, главное, говорилка хоть на миг замолчала. Санька, набравшись сил просипел

– Где Серра? – надеясь, что имя няньки он заполнил верно.

– Так услали ее, – почти радостно сообщил этот личный лакей.

– Почему?

– Не гоже старухе быть с молодым господином. Тем более, что я всегда рядом.

Интересно, подумал Санька, откинувшись на подушки, а где ты был все время, пока я здесь валялся, помирая? Что-то никого кроме этой Серры я все то время, что здесь лежу, не видел. Санькино сознание зацепило слова «господин» и «лакей». Ага, хмыкнул он про себя. Раз я, кажется господин, то и приказать могу. Надо попробовать. По реакции прилизанного опыт явно удался. На Санькино сиплое, но от того не менее грозное:

– Позвать. Серру. Живо.–    тот замер, сразу сдулся и постоянно кланяясь сбежал.

А Саньке явно стало лучше, раз оперившись о подушки он мог теперь не только рассматривать потолок, но и, наконец нормально видеть все, что происходит в комнате. А посмотреть там было на что. Через пару минут после ухода лакея комната стала заполняться. Первым, открыв тяжелую дверь заглянул Прилизанный (очухаюсь – выгоню, кровожадно подумал Санька, сам удивившись самой мысли и тому, что она ему понравилась). Но в комнату это разодетое в какой-то чудной наряд, явно с чужого плеча пугало не вошло, а посторонившись с поклоном пропустило двух весьма примечательных персонажей и завопило:

– Ваша светлость! К вам господин доктор и миттер управляющий. Как доктора Санька определил первого, в балахоне цвета молодой травки. Наверное из-за его многозначительных взглядов, бросаемых на все подряд.

– Зазнайка – определил для себя Санька.

А вот управляющий не понравился парню очень сильно. Помнится, отец говорил о таких, как о самых опасных и мстительных типах, поднявшихся по чужим головам и ногам с самых низов и готовых отстаивать свое теперешнее высокое положение всеми доступными средствами. Первым к Санькиной постели подошел доктор. От взгляда натуралиста, разглядывающего бабочку, наколотую на булавку, которым удостоил его доктор, Саньку передернуло. Но дальше разглядывания дело не пошло. Доктор лишь покивал своим мыслям и развернувшись к управляющему сообщил, что, раз их светлость не только пока не скончался, но и пришел в сознание, то значит назначенное им лечение приносит отличный результат и, следовательно вознаграждение за его услуги должно быть увеличено вдвое. А потом кивнув то-ли своим мыслям, то-ли присутствующим, изволил удалиться. – Господи, куда же меня занесло? – Санька задумывался об этом и раньше, но именно сейчас данная мысль прозвучала в сознании очень отчетливо. А к его постели меж тем приблизился уже второй визитер и с неким подобием поклона сообщил, что раз их светлость уже очнулась, то не соблаговолит ли она, в смысле светлость, подписать бумаги, накопившиеся за те пять пятериков, что господин изволил быть болен. И, раз – подсовывает под правую руку Саньке этакий бювар. Где и баночка чернил есть и перышко гусиное приготовлено. Ну и небольшая стопочка документов присутствует. Санька машинально отметил, что документы написаны пусть на грубой, серой, но все же бумаге. Это маленькое открытие его отчего-то развеселило. А может развеселило и то, как мастерски заговаривая зубы ему на подпись подпихивают документы, даже не предлагая с ними ознакомиться. О таких фокусах ему тоже рассказывал отец, когда Санька был еще совсем малышом. И с тех пор он выучил истину: "не читая – не подписывай". Поэтому и не взяла его рука протянутое перо, уже заботливо окунутое в чернила.

– Оставь, потом подпишу- просипел Санька, удивившись тому, что голос слушается его вполне прилично.

Управляющий как-то скис, попробовал высказаться на тему важных дел, которые без хозяйской подписи непременно встанут, но бювар оставил, перенеся его на стол. А Санька, совершенно не представляя, как к нему следует обращаться и удивляясь соей смелости в пустоту приказал- выпалил,

– Вели привести сюда Серру. Живо.

Санька готов был поклясться, что от его сиплого рыка управляющего передернуло, но он услужливо сложившись в поклоне вымелся из комнаты. Увы, побыть одному и передохнуть Саньке не дали. Снова пришел Прилизанный и стал нудеть над ухом, зачем их светлости эта сумасшедшая старуха, если рядом с ним такой замечательный и верный он. Этого Санька решил просто игнорировать, и прикрыв глаза, кажется даже задремал, отмечая лишь краем сознания, что Прилизанный так и остался в комнате и затих где-то в районе изножья кровати. Вынырнув из состояния полудремы Санька во-первых отметил, что уже темнеет, а во вторых что кроме него в комнате никого нет. Чувствовал он себя вполне прилично, так что идея попробовать встать с постели дикой ему не показалась. Диким оказалось ее исполнение. Отвыкшее от движений тело находилось в явной ссоре с его желаниями и усердно сопротивлялось всем попыткам своего хозяина покинуть уютную лежаночку, которая самому Саньке надоела хуже лапши Доширак. Но не зря же говорят, что дорогу осилит идущий. И Санька, разобравшись наконец с руками, ногами и длинной рубахой, в подоле которой успешно путался,, в конце – концов сполз с кровати, оказавшейся довольно высоким сооружением. Сполз, постоял, привыкая к своему состоянию сперва на четвереньках, потом, кряхтя как старый дед и цепляясь за ту же кровать ухитрился подняться на ноги и даже сделать пару шагов. Его здорово повело и он не удержавшись на ногах все же стек на пол. Полежал, и принялся снова подниматься. Упорства ему было не занимать, времени было навалом. Так что, решив отнести свои потуги к изощренному виду гимнастики, Санька добился в конце концов вполне приличного результата: смог сам дойти до «ночной вазы», вернуться к кровати, рухнуть на нее и вырубиться. Очередное пробуждение его можно было бы назвать приятным, если бы не  сильно чесавшаяся макушка. Сонный Санька провел ладонью по голове. Замер, осмысливая ощущения и провел снова. Нет, ощущения его не обманывали – пальцы приятно покалывали отрастающие волосы. Санька осмотрел ладонь и провел по своей макушке еще пару раз. Сомневаться не приходилось – у него на голове действительно отрастали волосы. И вот тут-то его, наконец и накрыло осознание того, что он стал другим. Или  этот мир другой? Или он другой в другом мире? – не в этом суть. Главным было то, что он вроде больше как и не он. Нет, он и раньше это понимал, глядя на чудную комнату, слушая причитания старой Серры или наблюдая за ужимками доктора и управляющего. Но, оказывается – понимать и осознать вещи несколько разные. А вместе с осознанием пришли любопытство и страх. Любопытно – кто ты, какой, где, как там    вокруг… Страшно – а вдруг поймут, распознают, привлекут.

–Ха, а к чему меня привлечь – то? К краже чужого тела?

Последняя из мыслей его и насмешила и немного успокоила. В прошлой жизни он не был фанатиком фэнтези про иные миры и всяких аватаров, но долгая болезнь научила цепляться за любой шанс, даже самый невероятный. Жив – отлично. Почти здоров – вообще красота. Волосы на голове отрастают – приятный бонус к имеющимся подаркам.

Санька обвел комнату взглядом – очень захотелось увидеть, как он теперь выглядит. А для этого лучше всего подходит зеркало. В поле зрения ничего похожего на оное ему не попалось. И тут он вспомнил, что зеркало у них дома было с внутренней стороны дверцы шкафа в маминой спальне. Шкаф в комнате был, осталось до него дойти и открыть дверцу. Дорогу осилит идущий – и он осилил, дошел. Открыл, замер и аж присвистнул от восторга. Он бы и завопил, будь девчонкой – шмоточницей. Ибо шкафа как такового не было. Была ярко освещенная благодаря трем большим окнам комната. Несколько меньше спальни размером, но явно больше ее загруженная предметами. Из понятных и знакомых Саньке по прежней жизни там были стойки на которых на специальных плечиках – распорках висела одежда, наверное даже мужская, раз уж она была в его комнате. Вот только несколько удивили Саньку расцветки и фасоны, по крайней мере того, что он смог разглядеть. Вдоль одной из стен тянулись полки с обувью. Та, судя по размеру была все же мужской, но наличие на представленных образцах сапожного искусства довольно высоких каблуков, бантов и обилия камушков Саньку смутило. Ладно бы обувь для малышей – Сумасшедшие мамаши могли там и не такого навертеть. Но это была обувь явно взрослого человека. Но добили Саньку шляпы. Нет, против головных уборов он ничего не имел; как выглядел в шляпах отец ему очень нравилось, но то, что лежало на полках и украшало головастых болванов могло повергнуть в культурный шок кого угодно. Шляп было неимоверно много. Плоских, округлых, треугольных, с перьями, лентами и, конечно же – с бантами и камушками. Первым желанием у Саньки было захлопнуть дверь в царство шмоток и более туда не заглядывать. Останавливали от этого только две вещи. Во первых ему все же нужно было зеркало, а во вторых- до жути надоела ночная рубаха. Поэтому, решив представить себя путешественником в джунглях, где все пестро и опасно, он собрался продвигаться вдоль тряпичных рядов пока хватит сил или пока не найдет что-то более менее знакомое из одежды. И, конечно же зеркало. Как не странно, но все требуемое нашлось у дальней стены, где на полках обнаружилось нижнее белье (пусть будут кальсоны и нательная рубаха – не ночнушка и слава богу), в углу на, отчего-то показавшимся грустным манекене красовался вполне приличный мужской костюм из материала, который    Санька определил как плотное сукно. И только светло-серая рубашка была явно шелковой. Штаны и о радость! – настоящие кожаные сапоги – ботфорты нашлись рядом. Судя по последнему штриху – лежащей на столике широкополой шляпе, на которой перо типа страусиного смотрелось вполне уместно, это был, как сказала бы мама, единый ансамбль, подобранный тщательно и с любовью. Зеркало в комнате тоже было. Висело на стене в виде зеленоватого квадрата и слегка искажая действительность несколько неровной поверхностью, готово было поведать Саньке как он теперь выглядит. А он вдруг оробел. И, совсем по детски стараясь потянуть время знакомства с новым собою, решил сначала переодеться. Тем более, что суконный костюм ему действительно очень понравился и, кажется был вполне его размера. Отвернувшись от зеркала Санька стал переодеваться. Ночнушка отправилась в угол (потом надо будет поднять и постирать), порадовала мягкость нательного белья (натуральный продукт, никакой синтетики, жалко, что вместо пуговиц завязочки – но ничего, справимся).

Конечно же Санька понимал, что желание юморить это лишь попытка сознания адаптироваться к происходящему и не мешал самому себе осваиваться в новой реальности. Рубашка оказалась чуть велика, камзол и штаны тоже. Но Санька сообразил, что за время долгой болезни он здорово исхудал. Его конечно кормили, но все больше протертым и жидким, которое он чаще всего просто пил. Как например сегодня утром. И вдруг Саньке захотелось есть. До перехватившего дыхание голодного спазма в желудке и урчания в животе. Так что процесс одевания он завершил в ускоренном темпе. Сапоги сели на ногу идеально (чудак, чему ты удивляешься, шили то их для этого тела). Он не мог решить, брать ли с собой шляпу, но подумал, что раз лежит рядом, так надо брать. Хотя бы, для того, чтоб что-то держать в руке. – Ну, вроде все, пора поворачиваться к зеркалу. И не раздумывая дольше, Санька круто развернулся и отчаянно смело глянул в лицо своему отражению. Мама часто говорила, что он очень похож на отца и когда вырастет будет таким же симпатичным и чертовски обаятельным. И маленький Санька веря ей никогда не переспрашивал, почему именно симпатичным, а не прекрасным или просто красивым. Один раз она сама    объяснила, что имела ввиду.

– Видишь ли Санек, говорила мама, обнимая его и целуя в макушку, – симпатичный – это от слова симпатия. То, что невольно располагает к себе. И это много важнее чем красота, тем более, что та вдруг может закончится.

Как может закончится красота Санька понял, когда первый раз после аварии увидел свое отражение в зеркале. Медсестра, давшая ему зеркало явно не ожидала такой реакции от изувеченного ожогами мальчишки. А он лишь на миг глянув на свое новое лицо, вернул ей зеркало, подмигнул и сказал – Зато я чертовски обаятельный. Почему смену та проходила с покрасневшими глазам медсестра не сказала никому. Теперь же на Саньку из зеркала глядел высокий, голубоглазый, худющий парень. Саньке не понравилась торчащая из воротника рубахи его тощая шея и он вполне профессионально замаскировал ее, обмотав прихваченным с полки платком. На его взгляд образ получился очень стильным и гармоничным. Санька никогда не разбирался в моде, но от родителей ему досталось чувство ощущения цельности и гармоничности, не важно, в какой сфере. Например, еще не умея читать и считать он мог почувствовать место, где в тексте или расчетах кроется ошибка. Когда его спрашивали, как он это делает, то он ничего толкового сказать не мог. Ну как объяснить людям, что на гладком листе бумаги, покрытом ровными рядами букв или цифр он вдруг видел искривление, сбой, кучу-малу. Он просто тыкал в это место пальцем и взрослые действительно находили там опечатку или ошибку в расчетах. Оценив этот дар мама иногда просила его просмотреть финансовые документы, когда проверяла их, контролируя бухгалтера отцовской фирмы, и неполадки находились всегда очень быстро. Отец тоже иногда просил парнишку помочь ему и «одним глазком» глянуть на эскиз. Фирма отца была совсем маленькой и занималась «привязкой к месту» различных небольших, чаще всего частных. проектов. Такие услуги обычно оказывают специалисты по ландшафтному дизайну, но те, кто видел работу Ястребова-старшего всегда отмечали, что после его вмешательства место приобретало уют и «изюминку», притягивая к себе взгляд и радуя душу. Разглядывая себя в зеркало Санька подумал вдруг, что родители были бы довольны, увидь они его в теперешнем виде. А раз так, – «будем веселиться, пока мы молоды…», – пропел Санька строчки из любимого мамой "Гаудеамуса" и, нахлобучив шляпу почти на глаза, подмигнул своему отражению. А потом подумал, что для завершения образа ему пожалуй не хватает трости или шпаги. Шпага на глаза ему не попалась, а вот трость обнаружилась прислоненной к столику. Она была просто замечательная. Из полированного дерева с прихотливо изогнутой серебристой рукоятью в форме головы хищной птицы. Санька влюбился в нее, как только взял. Ему даже показалось, что голова птицы сама ластится к руке. Еще раз осмотрев себя в зеркало Санька решил продолжить свое путешествие по новому миру, тем более, что чувствовал он себя сносно и поход за пределы комнаты мог осилить. Да и цель у него была вполне прозаична – надо было найти кухню и, наконец нормально поесть. Допив из кубка остатки местного аналога киселя (хоть что-то упало в желудок) он распахнул дверь и отправился знакомится со своими владениями. В длинном и полутемном коридоре было пусто и тихо. Пройдя половину от его длинны Санька так никого и не встретил, зато сквознячок донес аромат чего-то съедобного. Тогда Санька, как тот охотничий пес повел носом беря след и – ура! через несколько шагов, открыв неприметную дверь уже стоял на площадке лестницы. Она была явно «для служебного пользования» и круто спускалась на несколько пролетов вниз. Туда-то Санька и отправился.