Читать книгу: «Мамочка, в моем сердце дыра. Пронзительная книга о детской депрессии», страница 2

Глава 1. Личное

Я уже давно не хочу жить. Если бы самоубийство было не таким болезненным и страшным, я бы давно уже это сделала.

Жизнь мучительна и бессмысленна. Я не понимаю, зачем мне продолжать эту пытку?

Мне странно видеть радостных людей. Иногда я думаю: быть может, они все притворяются? А на самом деле им так же хреново, как и мне?

Я не чувствую жизни. Она проходит мимо меня, а я наблюдатель… Будто между мной и остальным (благополучным) миром невидимая, но очень толстая, железобетонная стена.

И я отчаялась в попытках найти в этой стене выход.

К другим.

Из своей тюрьмы.

Похоже, двери нет.

Отрывок из дневника Алены, 15 лет

Молчаливая пустота

Как вы уже поняли, с Дамой в Черном я знакома не понаслышке. В десятом классе (мне тогда было 15 лет) я совершила первую и последнюю реальную попытку суицида. Полагаю, что этот факт – результат многолетнего пребывания в состоянии подавленной депрессии. Сейчас, вспоминая себя ребенком, я думаю, что первый депрессивный эпизод случился у меня гораздо раньше подросткового возраста – вероятно, еще в детском саду (да, маленькие дети тоже подвержены этому испытанию).

Попрощаться с жизнью я решила, ни разу не попробовав поговорить о своем «Плохо Внутри» с кем-то из окружающих. Мысль о том, что можно попросить о помощи, даже не пришла мне в голову.

На это было три основные причины.

Причина 1

У меня было огромное, хотя и не вполне осознаваемое на тот момент чувство стыда за то, что мне почему-то невыносимо жить.

Я опасалась (и, полагаю, не без оснований, учитывая настроения, царившие в 90-х) услышать, что я просто «с жиру бешусь». Это было бы для меня еще чудовищнее смерти. Потому как подобная мысль (о том, что у меня прекрасная жизнь и я просто делаю из мухи слона) и так методично изгрызала меня изнутри каждую минуту.

Причина 2

Я не видела смысла в том, чтобы рассказывать о себе или раскрывать мир своих внутренних переживаний.

У меня не было позитивного опыта общения с кем-то на тему моих эмоций. Я никогда не делилась сложными чувствами, особенно агрессией. Я не умела выражать свой гнев. Мне даже в голову не приходила простая мысль о том, что злиться, оказывается, можно и что говорить об этом можно и даже нужно!

Злость и обида в моем окружении порицались: «хорошие девочки» ведь не сердятся, правда? Поэтому сложные эмоции долго копились внутри меня. Так незаметно я оказалась переполнена яростью с головы до пят, совершенно не осознавая этого факта. Мне было просто абстрактно плохо. Невыносимо. Настолько невыносимо, что в какой-то момент отказаться от жизни стало легче, чем разрешить себе выразить тяжелые чувства.

Причина 3

Меня переполняло и останавливало мощное чувство вины.

Дело в том, что у моей старшей сестры в то время была куча проблем, в том числе и со здоровьем. В какой-то момент она легла и несколько месяцев почти не вставала с постели. (Кстати, сейчас я убеждена, что она тоже встретилась с депрессией, вот только по-настоящему прожить ее так и не смогла.) Это был мрак для всей нашей семьи из четырех человек.

Я видела, как сильно родители переживают ее историю. Как я могла с учетом происходящего еще чем-то обременить их?! Они и так были растеряны, маялись и страдали. Мне ужасно хотелось быть для них беспроблемным ребенком – и потому я старалась не отравлять их жизнь своими трудностями еще больше.

Очень старалась.

Иногда мне и впрямь удавалось всех обмануть и создать иллюзию своего благополучия. Я много улыбалась, была активной и общительной, хорошо училась. Но в какой-то момент силы улыбаться закончились. Бессмысленность и невыносимость стали сильнее всего остального. Однако вина за то, что я «добавляю проблем», не позволила мне заговорить о происходящем внутри. Лишить себя жизни казалось более осуществимой и понятной задачей.

«Я живу словно в вате. Иногда мне кажется, что эта моя жизнь – дурной сон спящего сиамского кота. Сейчас его ущипнут, он проснется, и тогда моей жизни больше не будет. Она рассыплется, словно порванная нитка жемчуга. Я как будто не существую. Иногда я не чувствую своих рук и ног. Я – воздух».

Отрывок из моего дневника, 17 лет

Обратите внимание, что в этих словах можно увидеть один из признаков депрессии – дереализацию, чувство отчуждения от окружающей действительности.

Сейчас, основываясь на своем опыте и исследованиях, посвященных детским самоубийствам, я могу сказать, что подобные причины вызывали суицидальные мысли не только у меня, но и у большинства подростков, решивших лишить себя жизни.

Первая и последняя попытка

«Этот день настал», – неожиданно даже для себя однажды подумала я и пошла искать способ завершить свою жизнь. Если бы в тот момент кто-то спросил меня: «Что ты прямо сейчас чувствуешь?» – я бы честно ответила:

– Ничего.

Внутри была стерильная пустота.

Закончить это все я задумала не в одночасье. Мне уже давно надоело влачить невзрачное бытие. Пора было прекращать эту бессмыслицу. Острая боль, обида или отчаяние тут были ни при чем… Наверное, ни при чем. Сейчас я знаю, что эти чувства, конечно же, жили внутри меня – просто в тотально замороженном виде. Но в тот день, когда я решила свести счеты с жизнью, не произошло ничего такого, что стало бы поводом. Просто, как мне показалось, пришло время.

И с петлей на шее я неуклюже прыгнула с табуретки.

Но что-то пошло не так: в последний момент я все-таки схватилась за веревку. Попытка повеситься неожиданно вернула чувствительность (хотя и ненадолго): мне вдруг стало жаль своего свежего пятнадцатилетнего тела. Уродовать его петлей я признала бессмысленной жестокостью. Возможно, свою роль сыграло и осознание необратимости этого действа, всколыхнув-таки остатки любви к жизни.

Так или иначе, но вариант смерти через повешение я отмела, однако желание расстаться с жизнью никуда не делось.

«Таблетки!» – этот вариант показался более простым и элегантным.

Внушительная горсть «колес» – лекарства сестры, выписанные психиатрами, – быстро оказалась внутри моего желудка. Я села на диван и стала ждать Конца.

Но тишину пустой квартиры вдруг разорвал звонок: пришла сестра. Умирать при ней в мои планы не входило – я думала, что правильнее будет избавить ее от этого зрелища.

– Тебе купить молока? – заботливо спросила я.

Сестра удивилась, однако кивнула. Я надела куртку для встречи с прохладой заполярного вечера и шагнула за порог…

…а через полминуты плавно стекла на гладкие перила в подъезде. Последнее, что я видела, – испуганное лицо сестры где-то высоко, на потолке с заскорузлой побелкой.

* * *

Когда я открыла глаза, в поле моего расфокусированного зрения оказались шесть размытых силуэтов. Не то чтобы я их посчитала. Скорее это было ощущение, которое почему-то ассоциировалось с числом шесть.

Я еще не очень понимала: это наш обычный мир или тот – загробный?

Силуэты говорили, и я решила послушать, о чем идет речь, чтобы разобраться с путаницей между мирами.

– Интересный случай. Подросток. Попытка самоубийства. Наглоталась таблеток. Откачали не сразу…

Обрывки фраз. Голос один, взрослый, уверенный. Остальные молча внимают.

Оказывается, ко мне привели интернов. Забавно, я отчаянно нуждалась во внимании в повседневной жизни. Мне удалось получить желаемое, но в совершенно неожиданном месте. От людей, о существовании которых не задумывалась, и при обстоятельствах, о которых не мечтала.

С этой мыслью я вновь провалилась в ватное небытие.

* * *

Второй раз я очнулась уже надолго.

Снова больничная койка. Вокруг меня сновали невообразимо странные люди в белых одеждах.

Старик с дикими глазами и всклокоченной бородой.

Тонкая девушка, которая испуганно жалась к стене.

На соседней койке кто-то спал. Из-под одеяла было видно только пепельно-серую макушку и привязанные к основанию кровати руки.

Так вот ты какая – психушка.

– Эй, красотка, пошли в тубз, покурим!

На меня пахнуло чужим дыханием сомнительной свежести. Я обернулась. Передо мной стояла маленькая неряшливая брюнетка. Она улыбалась, демонстрируя печальную нехватку пары передних резцов.

– Что, новенькая, ошалела с непривычки?

Это все было так дико, что хотелось спрятаться даже не под одеяло – под матрас, чтобы не долетали ни слова, ни звуки, ни запахи. Впрочем, вряд ли такое поведение понравилось бы санитарам. Немного подумав, я рассудила, что курить в «тубзе» менее страшно, чем лицезреть пугающую безнадегу палаты.

В туалете было чисто и, разумеется, никаких защелок.

Сигарет у меня не было. У меня вообще не было ничего, кроме старой полинялой сорочки и серого халата.

– Угостишь? – спросила я у брюнетки.

– Конечно. Для новой подруги ничего не жалко, – ответила та и вручила мне целую пачку «Беломора».

Внутри я содрогнулась. Но виду не подала: кажется, подарок мне сделали от души.

– А с чего это ты решила, что новенькая будет дружить именно с тобой? – вдруг раздался еще один женский голос.

Я вздрогнула и обернулась. В туалет протиснулось коротконогое белобрысое создание. Оно протянуло мне маленькую белую ручонку и выдало неожиданно крепкое рукопожатие:

– Привет, дорогая. Со мной будешь, поняла? Осторожней с этой, – кивок в сторону брюнетки, – от нее проблемы одни.

Я окончательно растерялась. По идее, меня уже не должно существовать, а вместо этого жизнь вон такие странные фортели подкидывает… Решай, тут, понимаешь, с кем дружить! Было неожиданно лестно, что за мое внимание вдруг случилась борьба, но немного не по себе от разговора со столь сомнительными особами.

И все же мы разговорились. Оказалось, что брюнетке 25, она алкоголичка со стажем, а белобрысому созданию 16 и она увлекается тяжелыми наркотиками.

Та еще парочка. Однако ж выбор был невелик: у остальных присутствующих в отделении психические нарушения были гораздо более критичными и необратимыми.

В лучшие подруги я так никого из этих двоих и не выбрала, хотя они продолжали за меня бороться (и местами это было мило и забавно). Мы курили в туалете – чаще всего «Беломор», иногда что-то получше. Слушали Цоя. Вели беседы за жизнь.

Но, несмотря на сносное существование, мне было так жутко там находиться, что я опасалась сойти с ума и стать «такой же, как остальные».

Это было бы пострашнее смерти.

* * *

Прошло три дня.

Родители навестили меня один раз. Они были напуганы и не знали, о чем со мной говорить. Мне очень хотелось выбраться из больницы, но мне по-прежнему даже в голову не пришло попросить их о помощи. Привыкнув самостоятельно разбираться со своей жизнью, других вариантов я просто не видела.

Прием лечащего врача в том уединенном заведении почему-то случался раз в неделю. Я не могла его дождаться.

«Еще пару дней пребывания тут – и я свихнусь», – сверлила тревожная мысль. Мне казалось, что безумие окружающих попадает внутрь меня, в мозг, и начинает течь по венам. Стараясь не утонуть в лавине паники, я каким-то немыслимым образом добилась досрочной аудиенции у доктора.

Психиатр оказался молод, внимателен и оптимистично настроен.

– Доктор, я всего лишь суициднула. Мое сознание и рассудок ясны, как у молодого шахматиста. Выпустите меня отсюда, пожалуйста…

– Ага, – с интересом глянул он на меня, – мы тебя отпустим, а ты опять колес наглотаешься.

Похоже, я и правда была ему любопытна. Ну, то есть не я, конечно, а мой случай.

– Я больше не буду так делать, честное слово.

– Почему не будешь? Что изменилось в твоей жизни? И вообще – почему ты решила покончить с собой?

Он был первым и последним, кто об этом спросил. Это было так волнительно, неожиданно и даже странно, что оказалось легче соврать:

– Это все из-за любви. Ну, знаете, как обычно бывает у подростков: рассталась с молодым человеком и…

– …и стало так плохо и невыносимо жить, что ты решила все разом закончить? – Похоже, он уловил мою игру и начал подыгрывать: сделал вид, что поверил.

– Да, именно так, – старательно закивала я.

У меня было чувство, что нам обоим проще ориентироваться на эту понятную и удобную версию. Думаю, при этом он хорошо понимал глубину истинной причины, но видел и то, что окружение клиники для меня опаснее, чем я сама.

– Окей, – сказал он после минутной паузы, – я выпишу тебя из основного отделения. Но домой тебе еще рано, надо побыть под наблюдением. Поэтому завтра переедешь со второго этажа на третий – в отделение неврозов. Там по-другому, не волнуйся.

От радости я была готова кинуться ему на шею. Все оказалось так просто: я попросила – и меня услышали!

В этот миг – миг очарованности встречей с человеком, который впервые меня по-настоящему увидел, говорил со мной как с личностью, проявил интерес – именно в этот момент меня кольнула одна очень важная и одновременно элементарная до невозможности мысль:

«Я хочу стать таким взрослым, который будет понимать подростков и сможет им помогать».

В ту минуту у меня появилась цель.

И будущее.

(Кстати, о будущем: 15 лет спустя я вновь встречу того самого неунывающего доктора в совершенно неожиданной для себя ситуации: он окажется моим первым наставником в обучении на гештальт-терапевта.)

* * *

Вот ведь ирония: поместить человека в суровые условия, потом отменить их – и хандры уже в разы меньше. Хотя сейчас, всматриваясь в тогдашние факты глазами профессионала, я понимаю, что целительным для меня оказалось не только это. Роль душевного антисептика сыграли еще как минимум три фактора:

1. Новые впечатления.

2. Человеческий ресурс: интерес и участие доктора и «соратников» по палате.

3. Присвоенная возможность влиять на свою жизнь.

Подробнее об этом мы поговорим в следующих главах.

Смыслы моей депрессии

Иногда я до слез сожалею о том, что именно такое детство выпало на мою долю. Что мне пришлось пройти через депрессию, суицид, психбольницу и отделение неврозов. Что среди моих близких не было никого, кто помог бы. Что с тех пор и поныне Дама в Черном регулярно – не менее раза в год – раскрывает для меня свои объятия. Хотя нужно отметить: с тех пор, как я начала проходить психотерапию, депрессивные эпизоды стали в разы мягче, короче и осмысленнее. Не то что раньше: прежде это был жуткий и неумолимый провал в пропасть. Теперь же моя депрессия скорее напоминает осенний пейзаж: нечто исполненное своеобразной прелести, сладкой печали и глубокого смысла.

Серьезным утешением в последние годы для меня становится и тот факт, что именно она, эта мрачная гостья, стала катализатором моего взросления. Только оказавшись на дне, увитом апатией и безнадежностью, я начала терпеливо (а местами не очень) искать и находить ответы на вопросы:

Кто я?

Что я чувствую?

Чего хочу?

Для чего живу?

В чем моя сила, брат? ©

А в чем уязвимость?

…и еще тысячу других. По сути, именно депрессия открыла мне дорогу в истинную Зрелость. И по своим клиентам, большим и маленьким, я вижу, как много мудрости приносит человеку честное проживание депрессии.

А сейчас, мой внимательный читатель, я, наконец, предлагаю познакомиться с сумрачной и загадочной Дамой в Черном поближе.