Читать книгу: «Анна Александер: королева огня», страница 4

– Но как? Все на ногах, все суетятся, разве такое возможно?! – не унималась я в расспросах.

– Мы всегда начеку, сударыня, это наша работа. И вам, полагаю, вскоре предстоит познать прелести нашего уклада, – с едва уловимым укором прошептала служанка.

В ту же секунду вошла другая служанка и сообщила о накрытом завтраке. Ещё какое-то время мы сидели за столом, уплетая завтрак и смеясь над шутками молодых людей, рассевшихся с нами. Но было в этих людях что-то притягательное, колдовское, нечто большее, чем просто семейные узы или дружеское общение. Благородство Лиона сочеталось с неземной чистотой его супруги. Лион и Анастасия были идеальной парой, тем самым гармоничным тандемом, о котором мечтает каждая семья. Моё желание остаться в этом доме крепло с каждым часом, глядя на отношения между хозяевами и прислугой. Я была для них дополнительным источником света, как и они для меня…

Глава 7.
Запах дома

– Девушка, проснитесь! Время не ждёт, пора вставать! – настойчивый голос служанки назойливо звучал у самого уха.

Её резкий призыв вырвал меня из объятий сна. Гомон, подобный рою пчёл в улье, заполнил пространство вокруг. Смесь голосов, просьб и тихих перебранок создавала какофонию, но в ней не было ни злобы, ни упрёков. Каждый, казалось, плыл в потоке своих обязанностей, и в этом круговороте царила странная идиллия.

Всё вокруг вертелось, как в калейдоскопе. Стоило лишь прозвучать имени Лиона, как слуги разбегались по углам, словно испуганные мыши. Мужчина не был ни тираном, ни деспотом. Он пользовался всеобщим уважением, как в доме, так и за его стенами. Его любили даже соседские дети, не только за рождественские подарки, щедро сыпавшиеся из его рук, но и за огромное сердце, что стало редкостью в наши дни. Но он был строг – строг с семьёй, с прислугой, с рабочими, которых у него было немало. Строгость придавала ему мрачный вид, но в нужные моменты он был открыт и добр ко всем.

Этот миролюбивый и свободолюбивый человек был настолько погружён в свои мысли, что не замечал громкого смеха своих детей, которые, по словам матери, разгулялись не на шутку. Он медленно направлялся в свой кабинет и принимался за бумажную работу.

– Скоро ему нужно уезжать! Успеете познакомиться поближе, а пока за работу! – прервала мои размышления служанка.

– Уезжать? А насколько далеко? – переспросила я.

– Сначала во Францию, а затем в Бразилию, всего лишь на несколько недель! – щебетала она.

Речь девушки показалась мне интересной. Она была отзывчивой и вполне разговорчивой.

– А какова причина его путешествия? – снова не удержалась я от вопроса.

– По поводу завода! У нашего господина во владении много леса! – произнесла она и улыбнулась.

Я улыбнулась в ответ, тронутая её детской непосредственностью. Эта наивная открытость или, быть может, искусно разыгранная непринужденность, казалась добрым предвестием нашей будущей дружбы.

Ступени крутой лестницы, словно взбесившиеся клавиши старинного пианино, вели вверх. Мерцающие свечи в канделябрах, расставленных вдоль стен, бросали призрачные блики, источая не только свет, но и лёгкую прохладу, смешанную с едва уловимым ароматом ладана и пыли. Мой робкий стук в дверь растворился в тишине, и после томительных трёх минут ожидания я, полная разочарования, повернулась, чтобы уйти.

Вдруг стало душно от запертых окон и дверей, несмотря на чудесную погоду за окном. Я направилась к длинному дивану у окна, но мой взгляд зацепился за картину, скромно висевшую напротив. На ней было изображено кораблекрушение; шум волн и скрип древесины доносились до меня с такой силой, что вызвали глубокий эмоциональный отклик. Мои мысли обратились к Сании и Герману, и тоска закралась в сердце.

Вынырнув из омута собственных размышлений, я заметила суету прислуги. Словно встревоженные пчёлы, они торопливо облачались в лучшие наряды и с удвоенным рвением наводили чистоту. И тут, словно гром среди ясного неба, новость – Лион устраивает бал в честь дня рождения своей дочери!

«Настоящий бал… Я никогда не бывала на настоящем балу!» – мысль пронзила меня, как искра.

Сбросив оцепенение, я вскочила на ноги и, отряхнув несуществующие пылинки, поспешила вслед за прислугой в их кипящий жизнью улей, предвкушая волшебство подготовки.

Мягкая обстановка прачечной, куда меня привела Азазель, старшая по дому, та самая девушка, чья комната находилась за жуткой лестницей, больше напоминала кукольный дом. Прачечная была заполнена куклами, сотнями кукол. Маленькие, огромные в человеческий рост, средние, куклы-девочки, куклы-мальчики. Нигде, по моему мнению, нельзя было найти столько кукол, кроме как в прачечной Лиона.

Конечно, я не могла не поинтересоваться, зачем и кому столько кукол и почему они находятся в прачечной, а не в детской или в специально отведённой комнате?!

И вот какой безумный рассказ я услышала от Азазель, которая сама была под огромным впечатлением, когда впервые увидела их именно здесь.

На сороковой день после рождения первенца Ивана в их дом забрёл необычный старик. Никто не знал, кто он и откуда. На нём была чёрная мантия с накидкой, сапоги в тон мантии, небольшая сумка через плечо, длинная белая борода по пояс и необычный вязаный мешочек в руках размером со спичечную коробку. Старик постоянно перекладывал мешочек из руки в руку, словно играя в кости. Медленной походкой он подошёл к Лиону и, взглянув через плечо Анастасии на ребёнка, начал что-то бормотать. Все замерли в ожидании, пытаясь понять, кто этот старик и что он говорит.

Внезапно старик, ухмыльнувшись, пристально посмотрел в лицо Лиону. Не отрывая от него глаз, он начал произносить то ли молитвы, то ли четверостишия, напоминающие песни Возрождения. Его плавные движения рук и гармоничное кивание головой производили на всех усыпляющее действие. Не прошло и пяти минут, как все находящиеся в зале, за исключением Анастасии и Ивана, окружённых с четырёх сторон колоннами львов, застыли. Монотонная музыка звучала на инструментах оркестра, а огромный бальный зал начал сужаться до невероятно малых размеров. Создавалось впечатление, что старик желает уместить всех в своём маленьком мешочке, с которым он не расставался ни на секунду.

Присутствующие мотали головами, словно замерли во времени. В их туманных глазах не отражалось никаких эмоций, лишь пустота. Не было ни страха, ни удивления, только чудо вокруг.

Сон старика был прерван разговором, который он сам же и начал. Взглянув на Анастасию, он зашептал. В мгновение ока лица Лиона и Анастасии исказились, а старик продолжал шёпот, только чуть громче:

– Ей рано ещё появляться в нашем веке?! – вдруг одёрнул он сам себя.

– Кто это «она», о ком вы говорите?! – спросил Лион.

– Нет смысла продолжать дальше, если эта девчонка здесь! Немедленно вышлите её! – вновь твердил старик…

Лион не понимал, о ком идёт речь! Он понимал, что старик забывается, и поэтому говорит странными словами.

– Если она останется, тебя постигнет беда, и куклы, соберите много кукол. Они твой дом сохранят от неё и от него тоже! – продолжал он.

Затем старик, словно подхваченный невидимой рукой, закружился в хороводе сухих листьев и развеялся осенним ветром. Словно пелена забвения опустилась на всех, кто был в зале и слышал его слова, вычеркнув из памяти саму встречу. Лион, убеждённый, что это лишь предостережение незваного гостя, позволил тревоге немного отступить, но приказал приобрести как можно больше кукол и спрятать их там, где детские глаза никогда не смогут их отыскать.

Но кто были эти «он» и «она», со временем Лион с трудом понял!

Закончив свой таинственный сказ, Азазель приложила палец к губам, словно запечатывая мои уста заклинанием молчания. Она поведала мне прошлое кукол и жуткую историю старика не для праздных обсуждений, а чтобы я стала очередной хранительницей тайны, что витала над сонмом игрушек в этом доме.

После этого Азазель погрузилась в молчание, которое, словно острые иглы, кололо моё любопытство. Никто прежде не заставлял меня томиться в таком мучительном ожидании! Ведь она так и не проронила ни слова о тайнах этого дома, оставив меня в плену догадок.

Быть может, ей нечего было сказать, или же она просто не желала раскрывать свои секреты. Я смирилась с её характером, ведь я – лишь гостья, среди чужих людей, отчаянно стремящаяся разглядеть человечность в каждом из них.

– Сказать по справедливости, Анна, я и сама не знаю, о ком шла речь, хозяева отказываются об этом рассказывать! Поэтому для меня, как и для тебя, это настоящий секрет, которому, видимо, не суждено открыться! – ответила Азазель немного погодя.

Её краткий ответ застал меня врасплох, и в смятении я лишь беспомощно развела руками.

Дослушав занятную историю, Азазель вдруг резко вскинула голову, словно очнувшись, и выпалила:

– Итак, за работу! Не забывай, сегодня бал, кажется?

От неожиданности я подскочила.

Её энтузиазм вспыхнул яркой искрой, опалив и моё сердце. Загораясь предчувствием грядущего вихря, я поспешила внять её словам и уже через несколько минут была готова двинуться в самую гущу событий.

Глава 8.
Бал-маскарад

Мой маленький мирок перевернулся в мгновение ока. Я вышла из прачечной, окрылённая предвкушением чудес, желая удержать это чувство лёгкости на весь день. В стенах, где царили предрассудки и страх, моё стремление попасть на аристократический бал было бунтом. Азазель осталась в прачечной, погрузившись в рутину подготовки персонала к неизбежным строгостям, ведь она была опытным наставником и знала, кому какие примеры приводить, как успокоить разбушевавшиеся эмоции или сгладить неожиданные шероховатости. Личные замечания она оставляла для уединенных бесед. Привилегиями, подобными тем, что были дарованы хозяином дома и его супругой, не пользовался никто, кроме Азазель.

В тот злополучный час, проходя мимо её «каморки», я была оглушена взрывом голосов, слова которых, словно осколки стекла, ранили моё сердце.

– Не кажется ли тебе, что ты перегибаешь палку и превращаешься в настоящую ведьму? – с вызовом бросила Христина в адрес Азазель.

В воздухе повисла гнетущая тишина. Казалось, обе осознали свою оплошность – излишнюю требовательность и пунктуальность, к которой так стремилась Азазель!

– Ну, здравствуй, дитя! – раздался вдруг голос хозяина дома, который странно опирался на одну ногу.

– Добрый день! Я как раз ухожу. Здесь мне больше ничего не нужно. С вашего позволения, я пойду готовиться к балу! – ответила я, стараясь сохранить самообладание.

– Конечно, но ты ведь не собираешься появиться на балу в таком виде? – с лукавой усмешкой спросил он.

– Именно поэтому я и собираюсь заглянуть к Азазель. Надеюсь, она мне поможет! – ответила я, стараясь не выдать своего волнения.

– Отлично! – раздался его зловещий хохот, от которого по спине пробежал холодок.

Не успела я опомниться, как Лион схватил меня за запястье, испепеляя взглядом.

– И всё же, кто ты для господина Лиона? – прошипел он, и в его глазах вспыхнул нездоровый огонь.

Не знаю, чем бы это закончилось, если бы не Азазель. Словно предчувствуя беду, она молниеносно подлетела ко мне, схватила за руку и, не говоря ни слова, потащила за собой, оставив Лиона в недоумении.

– Не разговаривай с ним, поняла? В следующий раз – сразу уходи! – повторила она несколько раз, глядя куда-то в сторону.

Азазель была явно напугана столь резким заявлением «Лиона». Она ожидала грубости, но такого прямого вопроса к Анне она никак не могла предвидеть.

«Ведь настоящий Иван никогда бы не позволил себе подобного, почему же он так себя повёл?» – недоумевали мои мысли.

Я взглянула на часы. Было без четверти четыре. До бала оставалось всего пять часов, а в доме царил хаос. Все обитатели этого огромного дворца были взбудоражены и суетливы, но скорость, с которой выполнялись дела, поражала даже волшебников.

«Что происходит? Почему он задаёт такие странные вопросы?» – этот вопрос не давал покоя.

– Азазель, а хозяин часто задаёт такие вопросы? – не удержалась я.

– Это не хозяин! И не задавай больше вопросов. Лучше готовься к празднику и наведи порядок в доме. Сегодня ожидается много гостей, а дел ещё невпроворот! – отрезала Азазель, и лицо её тут же омрачилось.

– Как это – не хозяин? Тогда кто он? – не унималась я.

– Анна, в этом доме таится много загадок и тайн. Со временем ты всё узнаешь! – холодно ответила Азазель.

Больше к этому разговору мы не возвращались. Было очевидно, что моя подруга не желает обсуждать ни Лиона, ни его семью. Она была крайне взволнована в тот вечер. Улыбка ни разу не коснулась её лица, она была сосредоточена и сердита.

И действительно, всё оказалось так, как и говорила Азазель. Картины не висели на своих местах, бокалы не были протёрты, а на столах отсутствовали скатерти.

В прихожей я увидела двух горничных, несущих посуду – не в руках, а словно левитирующих ею в воздухе. Им не составляло труда переносить огромное количество кухонной утвари, ведь они были уверены в своих силах. Остановив их, я попросила подсказать, где можно найти скатерти на столы. Вернувшись с накрахмаленными полотнами в руках, я принялась за работу. Вскоре ко мне присоединились ещё две девушки. И вот, через полчаса, стол был красиво оформлен. По паре канделябров на каждом столе, расположенных на приличном расстоянии друг от друга, придавали залу торжественность и изысканность. Отполированная посуда сверкала чистотой, а благоухание цветов, расставленных самой Анастасией, наполняло помещение неповторимой атмосферой.

Свечи в люстрах отражались в фарфоре, а лёгкий ветерок, проникавший в комнату через приоткрытые окна, приносил свежесть. Казалось, сами боги хотели бы оказаться в этом прекрасном и уютном зале. Закончив приготовления, я со спокойной совестью отправилась отдохнуть на веранду.

Оставшись одна, я услышала стук вдалеке, словно велась стройка. Пахло смолой, и продолжительное время не смолкал шум молотка.

Приоткрыв дверь, я увидела необычную картину – будто перенеслась в прошлое. Передо мной стоял небольшой стол, а за ним – фонтан. Тот самый фонтан, через который я попала сюда. Мне было страшно к нему подходить, чтобы старик Арни не отправил меня обратно к родителям, которые, возможно, уже волновались из-за моего долгого отсутствия.

Иногда забываешь, что мечта – вот она, перед глазами, внутри тебя, в руках. Но почему-то мы либо не хотим, либо не видим её и с каждым шагом не приближаем, а, наоборот, отталкиваем её? Поэтому многие из нас несчастны. Мы перебираем в сознании картинки детства и отрочества в поисках изъяна, который мешает нам наслаждаться этим миром, своей жизнью и возможностями, которые дарит Вселенная. Мы посылаем потоки энергии в отдалённые уголки разума и ждём чуда, которое может и не случиться. Начинаем думать и полагать, что всё плохо. А ведь всё как раз наоборот!

Мир настолько велик и многогранен, что каждый наш шаг обречён на успех. Мы же, в свою очередь, ждём некой милостыни и поэтому с трудом проживаем свою жизнь и уходим из неё, так ничего и не решив.

«В моём случае Лион, богатый аристократ, был изначально добр ко всем. Почему он так изменился? Может, он собирается узнать обо мне больше, чем знает? С другой стороны, зачем ему это нужно, я ведь в его доме всего лишь на время, и мне не нужно его расположение!» – роились мысли в голове.

Я развернулась и поспешила уйти с этого странного места, от которого веяло холодом, и снова оказалась в зале, где гости порхали, словно бабочки, где хрусталь сверкал на столах, отражая чистоту убранства.

– Анна, что ты стоишь? В той части зала гости ещё не рассажены! – одернула меня Азазель.

Но её слов я не слышала.

«Мне нужно разгадать тайну связи этого дома со мной, и больше ничего!» – пульсировало в моей голове.

Вопросов у меня было множество, но кому их задать, я не знала. Спрашивать Лиона не было ни малейшего желания после его странного поступка, а обращаться к прислуге было бы неуместно. Единственным человеком, к которому я могла воззвать, была Азазель. Но моя подруга в последнее время была скрытной и неразговорчивой. На вопросы коллег она также отмалчивалась.

«Эта девушка явно что-то знает и, возможно, оберегает меня. Но от чего или от кого?» – спрашивала я себя.

Словно некие силы были на моей стороне в тот момент, и мне предстояло увидеть поистине чудесные вещи в этом доме, яркие и невероятные…

Я услышала, как меня зовут по имени, именно в тот момент, когда стала искать глазами главную по дому. И каково же было моё удивление, когда Азазель, поравнявшись со мной, вручила мне небольшую салфетку, словно что-то ценное, что нельзя выпускать из рук до конца приёма.

– Ты вообще слышишь меня? Где витают твои мысли во время такого важного мероприятия? – услышала я её недовольный голос.

– Повтори ещё раз! – переспросила я.

Она широко открыла глаза и вздохнула. Несколько секунд помолчав, она проговорила недовольным тоном:

– Что ты собираешься делать? В той части зала гости ещё не рассажены!

Я мигом выпрямилась и увидела, что люди толпятся, словно муравьи, не в силах сдвинуться с места. Я поспешила к этой странной группе, и через несколько минут все гости сидели довольные и счастливые.

Слова Азазели я не восприняла как что-то оскорбительное. Мне не хотелось ни с кем ругаться, и уж тем более с ней.

В тот вечер, вопреки всему, я не только не обмолвилась с Азазелью и словом о загадочном Лионе, но и умудрилась угодить в неприятную ситуацию прямо на торжестве. Ведь всегда найдётся охотник, желающий блеснуть своей добычей, но в этом случае охотнику не повезло!

А началось всё так. Гости, словно по мановению волшебной палочки, начали прибывать в своих роскошных каретах ровно к девяти часам – как и подобает истинным аристократам. Взор ласкали великолепные фраки и цилиндры всевозможных цветов и фасонов, начищенные до зеркального блеска туфли, скромные бабочки и золотые часы на цепочках, отсчитывающие драгоценное время. Дамы блистали в богатых платьях, украшенных замысловатой вышивкой, их пышные прически казались произведениями искусства. Стройные и дородные, они были увешаны драгоценными каменьями, мерцающими в свете свечей. Многие из них, к моему удивлению, умудрялись появляться с зонтами, хотя небо уже вторую неделю оставалось безупречно безоблачным. Меня обуяло любопытство, и я не удержалась от вопроса к Азазель:

– Зачем зонты в такую чудесную погоду?

Она окинула меня пристальным взглядом и сухо ответила:

– Мне они тоже кажутся странными, но спрашивать столь важных особ о причинах интересующих нас, – верх неприличия! И да, Анна, умоляю, не заводи этот разговор ни с кем, хотя бы сегодня! – и, не меняя своего угрюмого выражения лица, моя подруга растворилась в толпе гостей.

Я промолчала, хотя меня не покидало ощущение, что Азазель что-то недоговаривает насчёт этих зонтов.

«Зачем ломать голову над наличием зонтов у гостей, когда сегодня такой восхитительный вечер?!» – попыталась я убедить себя.

Прошёл, наверное, час, прежде чем я, остановившись перевести дух от духоты зала и бесчисленного количества людей, а обернувшись, несказанно удивилась.

Передо мной стояла Вероника. Маленькая девочка дрожала всем телом от холода, её огромные глаза смотрели на меня с такой мольбой, что у меня у самой перехватило дух. Растрёпанные волосы висели прядями, словно она долго бежала, спасаясь от преследования, и изрядно пропотела. Босые ноги были перепачканы землёй, и по ним было видно, что ребенка не купали и уж точно не укладывали в постель.

– Анна, мне холодно, и я хочу к маме! – твердила она, глядя на меня, словно я была спасительницей.

Все мои мысли мгновенно сосредоточились на ребёнке, появившемся, словно из ниоткуда!

– Малышка, как ты здесь оказалась и почему ты не в постели? – спросила я, стараясь сохранить спокойствие.

В этот момент Лион повернулся в нашу сторону, и его взгляд мгновенно застыл на босоногой дочери. Через пару мгновений к нам подошла и Виктория. В отличие от сестры, она была обута, но и её внешний вид оставлял желать лучшего. Я поняла, что обе девочки чем-то очень сильно напуганы. Их ладошки были влажными от пота, а глаза горели от страха. Одежда была испачкана какой-то краской, от которой исходил неприятный, отчётливый запах. Я взяла их за руки, и мы быстрым шагом направились к лестнице, ведущей в комнаты. В этот момент у меня за спиной послышался шёпот.

– Ведь это же дочери Лиона! Какие они стали большие! Наверное, уже в гимназию ходят! Посмотрите, а кто это у нас там без обуви? – не унимались шептуны.

Сдержанный смех, прокатившийся по залу, словно ледяной ветер, заставил всех обернуться в нашу сторону. Не обращая внимания на любопытные взгляды, я продолжала подниматься по лестнице, крепко сжимая ладошки девочек.

– Ну же, девочки, не дадим этим господам потешаться над нашими босыми ножками! – торопила я их, чувствуя, как щёки заливает краска.

– Стойте, мы должны на них посмотреть! Вы слышите меня?! – прозвучал грубый окрик, и я поняла – что это адресовано нам.

Едва мы сделали ещё шаг для входа в коридор, где начинались комнаты, грубый окрик, словно удар хлыста, прорезал царившую полумглу, преграждая нам путь.

– Она, наверное, глухая, кричите громче! – и по залу снова пронёсся хохот.

Слова женщины больно меня задели. Я и представить себе не могла, что взрослые и интеллигентные люди могут позволить себе столь грубые и резкие выражения.

Обе девочки одновременно посмотрели на меня, и в этот момент я твёрдо решила, что «глухая» непременно покажет им, что у неё не только всё в порядке со слухом, но и с воображением.

Я остановилась и, не отпуская рук детей, начала искать ту самую «глухую» – полненькую женщину под руку с молодым человеком, которая словно разжигала своё любопытство от непричесанных детей. Бледно – рыжая копна её волос была украшена мелкими, с горошину, цветами. Я закрыла глаза и мысленно произнесла:

– Желаю увидеть у неё пятак, пока она не извинится перед детьми! – прошептала я вполголоса.

Не знаю, как такое могло произойти, но в зале одновременно раздались крик и смех. Когда я открыла глаза, то увидела перед собой ту самую женщину с пятаком, абсолютно розовым, как у молодого поросёнка. Она не то хрюкала, не то плакала. Её визг был слышен на улице, и гости, не успевшие войти вовремя, влетали в зал, словно их заносило метелью. Увидев такую картину, все начали смеяться, и от аристократического приёма Лиона осталось одно название.

Анастасия поспешила к нам, а зал продолжал гудеть, спрашивали хозяина данного обители, кто я такая и откуда появилась в его доме.

– Что здесь происходит? – спросила Анастасия мягким голосом, склонившись к детям.

– Не знаю, госпожа. Но знаю точно, что дети где-то вымазались в грязи, краске, а кто-то и вовсе оказался босиком! – поспешила я ответить.

– Всё ясно! Не будете ли вы так любезны отвести детей в ванную комнату, а затем уложить их спать? – спросила хозяйка дома.

– Да, конечно, я сейчас же этим займусь! – последовал мой ответ.

Анастасия, с нежностью прижав детей к себе и поцеловав их, поторопила меня, дабы дети не увидели дальнейшего развития истории, которая, казалось, только набирала обороты.

В зале царила настоящая вакханалия. Все кружились, засыпая Лиона вопросами обо мне и детях. Кто-то даже решил, что он сделал это нарочно, чтобы представить гостям своих дочерей. Но, видимо, в зале не нашлось ни одного здравомыслящего человека, который бы понял, что Лион и его супруга меньше всего хотели, чтобы посторонние увидели их детей. Они оберегали их от посторонних глаз, будучи уверенными, что это не приведёт ни к чему хорошему.

Женщина, словно пригвождённая позором, застыла с пятаком на лице, её била дрожь унижения. Она отчаянно пыталась сохранить подобие самообладания, но страх и отвращение к случившемуся терзали её. Едва я растворилась за стеной, в гостиную, словно тень, скользнул Лион.

– Где она? Позовите её сюда, Иван! – твердила она.

Мадам Дюпон, чья фамилия происходила из благородной и аристократической французской семьи, была на грани нервного срыва.

– Я не могу этого сделать, Жюли, она занята детьми! – спокойно произнёс Лион, словно перед ним стояла прежняя женщина, без пятака.

Ему отчаянно хотелось разразиться смехом, но это было бы воспринято как оскорбление, и он из последних сил сдерживал клокочущий порыв. Смех подкатывал волнами, и каждый раз Лион опускал голову всё ниже, стараясь избежать неловких взглядов.

– Отлично, я буду ждать, пока она не освободится! – прозвучало её хрюкающее заявление.

– Как скажете, мадам Жюли, она скоро будет! – ответил Лион и поспешил отдалиться, склонив голову в почтительном поклоне.

Он предложил ей присесть в небольшое кресло, стоявшее неподалеку от дивана, где частично расположились остальные гости.

Они же, словно стайка воробьев, перешептывались, тихонько похрюкивали в такт её репликам и посматривали на неё, как на диковинного шута при дворе. В одних глазах мелькала жалость, в других – злорадное торжество: мол, поделом ей, за её сварливый язык и скверный нрав.

Лишь спустя долгие сорок минут, а может, и больше, убедившись, что детские сны крепки и безмятежны, Анна, крадучись, словно тень, проскользнула в коридор. Там, в полумраке, её уже поджидал Лион. Не ожидая этой встречи, она на мгновение растерялась, но всё же двинулась к нему. Лион, с присущим ему благородством, попросил её вернуть мадам Дюпон прежний облик, и, услышав её ответ, замер в изумлении.

– Она должна извиниться, иначе пятак останется у неё навсегда! – почти беззвучно прошептала я.

– Извиниться? Перед кем, Анна? – недоуменно спросил Лион.

– Перед детьми и передо мной! – робко ответила девушка.

Лион оставался в таком удивлённом состоянии ещё несколько десятков секунд. Он не проявлял каких – либо эмоций, ведь её слова тронули его до глубины души своей прямотой и искренностью.

– Пойдём со мной. Сейчас мы увидим, как на это отреагирует сама мадам Дюпон! – торопливо проговорил Лион, улыбнувшись во весь рот.

Мы спустились в зал. В единое мгновение все стихло и замерло. Наступила такая звенящая тишина, что явно слышалось мерное тиканье огромных напольных часов. Я готовилась к потоку злобных слов, но никак не ожидала, что молчание прервет Лион, решив развязать этот тугой узел, затянутый мной, но развязанный сварливой женщиной в теле.

– Итак, мадам Дюпон, позвольте представить вам Анну, нашу новую горничную. Она робка, но сердце её полно доброты, и я уверен, ей не терпится выразить вам «своё почтение»! – провозгласил Лион, с лукавой искоркой в глазах.

Не секунды не медля, словно одержимая неведомой силой, я ответила ей словами, полными ярости:

– Если вы не принесёте извинения детям и мне, ваш нос навеки утратит прежнюю форму! С каждым новым оскорблением, с каждым ядовитым словом он будет расти, словно у сказочной ведьмы, обрастая уродством злобы и ненависти, превращаясь в нарост на лице!

От этих слов у неё похолодели руки. Лицо вспыхнуло багровым пламенем, и мадам Жюли вмиг превратилась и правда в настоящую ведьму.

– Извиниться… перед тобой?! Да ты же нищая оборванка, ветром занесённая из какой-то Богом забытой деревни! Как я, особа моего круга, могу ронять слова извинений, перед сироткой, как ты?! – прошипела женщина, словно змея, в её усмешке сквозила ядовитая злоба, а каждый выдох сопровождался презрительным хрюканьем.

И в тот же миг, едва последнее слово сорвалось с её губ, нос пустился в безудержный рост. Он не просто увеличился, а раздулся, наливаясь соком лжи, как перезревший плод, превосходя прежний размер вдвое. В зале повисла пронзительная тишина. Глаза присутствующих полезли на лоб, словно улитки из раковин, а рты раскрылись в безмолвном крике изумления. Мадам Дюпон, обуреваемая яростью, всмотрелась обоими глазами в свой разросшийся до нелепых размеров нос, чувствуя, как лицо заливает краска стыда и гнева.

– Простите меня! Я беру свои слова обратно! Верните мне мой нос! – выпалила она и, топнув ногой, нечаянно задела стоявшего рядом юношу.

Зал замер, словно поражённый невидимой молнией. Неужели Жюли способна на извинения? Возгласы изумления покатились по залу, как раскаты далекой грозы. И тут началось невообразимое: нос выскочки то вытягивался вперёд, то съёживался до мелких размеров, пока, наконец, под её пальцами не оказался… прежний нос! Вскочив на ноги, она, словно вихрь, понеслась к выходу, сметая всех на своем пути. Бранные слова, как искры из-под копыт сошедшей с ума лошади, летели во все стороны. Объявив, что ноги её больше не будет в этом доме предательства и колдовства, она, всё ещё клокоча гневом, укрылась в своей карете и приказала кучеру мчать домой, подальше от этого проклятого места.

Вскоре её карета скрылась за воротами дома, оставив за собой лишь клубы пыли и тихий шёпот пересудов. Обитатели дома были поражены произошедшим и не догадывались, каким будет ответ Жюли. Но они даже не могли представить, какую бурю она обрушит на их головы, ведь её война только началась.