Читать книгу: «Анна Александер: королева огня», страница 5

Глава 9.
Обстоятельства семьи

Жюли, чрезмерно злая, затаилась в тени, выжидая подходящий момент для удара. В её глазах плясали холодные огоньки, отражая решимость и жажду возмездия. Она чувствовала себя униженной, преданной близкими друзьями, и это чувство жгло её изнутри, подпитывая ярость.

Её план созревал постепенно, как плод, набирающий сладость перед падением. Жюли тщательно продумывала каждый шаг, каждое слово, каждое действие. Она изучала своих врагов, их слабости, их страхи. Она собирала информацию, словно паук, плетущий свою сеть.

Первый удар был нанесён исподтишка, словно внезапный укус в траве. Небольшая, но болезненная потеря для семейства, подрыв их репутации в глазах влиятельных особ. Затем последовала серия мелких неприятностей, словно рой изматывающих и раздражающих насекомых.

Хозяева дома забеспокоились. Они чувствовали, что что-то не так, но не могли понять, откуда исходит угроза.

Жюли наблюдала за ними, наслаждаясь их мучениями. Она знала, что это только начало. Самое интересное ещё впереди. Буря вот-вот разразится. Но больше ничего не произошло. Ведь Анна догадалась довольно быстро, чьих это было рук дело, и очень скоро, в разговоре с Лионом, она поведала ему свои подозрения на счёт Дюпон. Лион счёл верным ограничить её влияние в своих кругах, что и принесло свои плоды достаточно быстро. Жюли исчезла из его жизни, возможно, также внезапно, как и ворвалась в неё. Никто о ней более не слышал, да и не было желания, ведь было ясно, какие мысли и действия несла женщина.

С другой стороны, за то время, что я отсутствовала в родительском доме, он словно окаменел, храня в себе отпечаток того рокового дня, когда я не переступила его порог. Германа и Санию обуяла жгучая, всепоглощающая злоба, отравившая воздух и пропитавшая каждый угол. Поиски начались в тот же миг, но тщетно – словно я растворилась в тумане. И вскоре прозвучал страшный и окончательный «приговор»: Анна предательски сбежала.

Одни обходили окрестности деревни, другие – пустыри и заброшенные колодцы, третьи – полуразрушенные здания и сараи. Никому и в голову не пришло заглянуть в проклятый дом Лиона, о котором шептались и слагали небылицы. Лишь одинокий старик, с вязаным мешочком в руках, утверждал, что видел меня у дома Лиона несколько дней назад. Его словам никто не придал значения, кроме моих родителей. Они обменялись застывшими от ужаса взглядами, понимая, в чём дело.

Воздух застыл в смятении. Герман и Сания с ужасом осознали, что тайна усыновления повисла на волоске, готовая рухнуть в пропасть раскрытия. Они лихорадочно пытались отыскать таинственного старика, словно призрака, явившегося ниоткуда, надеясь вырвать у него ответы. Но он словно испарился, растворился в тумане времени, оставив лишь эхо страха. Больше его никто не видел, словно его и не существовало вовсе.

После исчезновения старика прошло немало времени. У родителей закралось подозрение, что я попала в дом вместе с ним, и поэтому нас не могут отыскать. Герман и Сания, ослеплённые неукоснительным исполнением своих обязанностей, упустили главное – не уберегли меня от обители, мимо которой не раз проходили и которую втайне ненавидели и страшились. В их сердцах поселилась уверенность, холодная и неотступная: старик явился не случайно, словно зловещий вестник, чтобы навсегда предать забвению надежду на возвращение дочери!

На робкие вопросы соседей пара отвечала уклончиво, прячась за маской горя, словно за щитом. И кто мог их осудить? Лишь их друзья, к которым гордыня не позволяла обратиться, хранили ключи от двери для моего возвращения. Они тешили себя слабой надеждой, что здравый смысл возобладает, и я сама переступлю порог родного дома.

Я знала, что даже если вернусь домой через день или год, Герман и Сания попытаются отгородить меня от того самого дома, и уже навсегда!

Так тяжело хранить воспоминания о людях, которые проявляли хоть какое-то внимание и расположение. Герман и Сания не нуждались в похвале. Эгоистичные по отношению ко мне, они тяжело переживали моё исчезновение. Они знали о моём даре, о странной силе, и непредсказуем был исход, если эта сила продолжит накапливаться. В одиночку, как им казалось, мне не одолеть этой бездны.

С тех пор, как судьба забросила меня в дом Лионов, передо мной высились неприступные крепости неразрешимых задач. Бремя одиночества давило невыносимо, каждый шаг приходилось совершать в пустоте, без опоры и поддержки. Но даже сквозь печаль разногласий с обитателями этого странного дома, я стремилась выжать крупицы мудрости из каждого прожитого дня. Я внимала чужим речам, словно жаждущий путник глотку воды, но последнее слово всегда оставалось за мной – чтобы горький привкус поражения не оставил за собой вины, обращённой к другим.

– Могу сказать точно, что лучшие уроки преподает сама жизнь. Она неспешно и дотошно определяет каждому свой путь, от младенчества до старости. Уроки её оплачены самой дорогой ценой – временем! – говорила Лина.

Теперь я понимаю, насколько она была права, как мудро рассуждала, будучи подростком.

– Знаешь, кто-то растрачивает драгоценные годы на тяжёлый труд, на семью, что не греет душу. Человек, словно скиталец, бредёт дорогами, далёкими от его истинного призвания, находя его лишь на закате дней. И каждый шаг до этого момента – пустой звук, ненужный ни небесам, ни его собственной душе! – с горечью выдохнула я подруге.

– Именно поэтому в бурлящем котле бытия, где все мы проживаем, так важно уловить тонкую нить смысла – в близости с родными, в преданности любимому делу, в нерушимой крепости семьи! Ведь без семьи мы – лишь песчинки, развеянные ветром времени! – страстно отвечала Лина.

– И все же… неужели Герману и Сании было предначертано судьбой стать моими приёмными родителями? – эта мысль билась в моей голове годами.

С тех пор как я пропала, из их дома начали исчезать вещи, в комнатах царил беспорядок, окна и двери оставались нараспашку. Происходили необъяснимые события. Герман и Сания не могли найти этому объяснения. Они обвиняли друг друга в моей пропаже. У них не было желания обсуждать ни поиски, ни то, как они поведут себя, если я вдруг вернусь. Они превратились в пылких и неуправляемых монстров, не желающих идти на уступки.

Каждый из них чувствовал, как тень их равнодушия легла на судьбу семьи, когда они пренебрегли мольбами дочери покинуть это место и обрести новый дом. У старших были свои причины оставаться, у Анны – свои мечты.

«Почему эта мысль не приходила мне в голову раньше?» – терзал себя мыслями Герман.

Признаться Сании в нарушении давнего запрета, ошибке, что он совершил несколькими годами ранее, казалось непосильной задачей! Тяжесть забот ослепила его, заставив забыть о самой важной дороге жизни.

– Если бы я мог вернуть тот день, я бы всё изменил! – шептал он в пустоту.

Дела шли хуже некуда. Анна растворилась в воздухе, не оставив ни малейшего намёка на своё местонахождение. Герман и Сания ходили на острие ножа, в постоянном страхе, что о пропаже девочки узнают «важные» люди и сами, как стервятники, включатся в её поиски. Герман боялся невыносимого позора в глазах тех, кто и так методично отравлял его существование.

Родители Анны, надменные и гордые, как древние изваяния, были поглощены лишь одной, всепоглощающей целью – вернуть дочь домой. Эта цель превратилась в поле битвы, невидимой и оттого ещё более ненавистной, где Герман и Сания сражались друг с другом, не желая ни победы, ни поражения. Каждый танцевал свой танец вокруг костра страха, боясь быть отвергнутым, преданным анафеме.

Что же до меня… Инцидент с мадам Дюпон стал той самой искрой, что перевернула всю мою жизнь в этом доме. Слуги, прежде неприступные, вдруг стали снисходительны. С того дня на меня смотрели с нескрываемым любопытством, как на маленькую волшебницу, и жизнь разделилась на две неравные части. Первая – дивная, полная чудес и открытий, где я чувствовала себя повелительницей земли, огня, воды и воздуха, вторая – нежеланная, ведь для всех, кроме четы Лион, я стала «маленькой ведьмой», и данный титул, словно шип розы, терзал всё моё естество.

– В каждом из вас дремлет искра волшебства, готовая вспыхнуть ярким пламенем, стоит лишь пробудить её. Неустанно работайте над собой, не позволяйте сомнениям сковать ваш полёт, и тогда ваше сокровенное «я» сделает из вас истинных творцов чудес! – с вдохновенным жаром наставлял Лион своих слуг, словно чародей, раскрывающий секреты мироздания.

Время с тех пор неслось, унося меня все дальше от прежней жизни. Каждое мгновение было пропитано волшебством. Дом Лионов был настоящим оазисом улыбок, искреннего веселья и неподдельной радости. Их прекрасные дети, сотканные из любви отца и матери, были избалованными, но искренние в своём поведении. То нежные, словно клубки шёлка, котята, то гордые, с искрой в глазах, львицы – они вдыхали в дом саму жизнь, наполняя его солнечным смехом и тихим мурлыканьем счастья.

Прошло немало времени, прежде чем в доме появилась новая работница, та, что не знала покоя и не давала его другим. Возможно, я и рушила чьи-то планы, если это касалось моих недругов, но моё искреннее стремление угодить всем и сразу не оставляло мне времени для отдыха. И пусть этого не стоило делать, в тот момент я была именно такой – движимой неутолимым желанием творить добро!

В один из промозглых осенних вечеров, когда дом уже утопал в предсонной дрёме, я, словно тень, кралась по узкому коридору к своей комнате, а точнее, к обители Азазель. Работа в тот день вытащила из меня все силы, и уже к полудню я ощущала себя очень уставшей. Руки отказывались повиноваться, протестуя против бесконечного хоровода занавесей, которые мне предстояло выгладить и развесить по всему дому. Едва добравшись до двери, запертой на ключ – Азазель всегда чего-то боялась – я невольно подслушала взволнованный разговор трёх коллег, шептавшихся у догорающего камина.

– Что вы думаете о служанке Анне? – проговорил басом дворецкий.

Все трое были настолько поглощены мыслями обо мне, что ничего не замечали вокруг.

– Знаете, я повидал многое в своей жизни, но такой трудолюбивой девушки никогда не встречал. Она покладиста и довольно смышлёна для своих лет! – ответил один из слуг.

– Именно, ты прав, друг мой! Она подозрительно молода и быстра! Успевает управиться со всей работой по огромному дому, да ещё и Азазель помогает. Но меня интересует иное: почему хозяин так её ценит? – спросил он, оглядываясь по сторонам, словно преступник.

Среди троицы пробежал ропот. Кто-то говорил о моём родстве с Лионом, будто я его племянница и Орлова приставлена следить за мной, кто-то твердил о снисходительности со стороны хозяйки, а кто-то вообще предположил, что я подкидыш, которого недавно нашли! Версий было множество, но никто не знал правды. Они спорили, как дети, и их возмущение было мне непонятно!

«Зачем всё это взрослым людям, ведь это моя жизнь?!» – думала я про себя.

Во мне вскипело отчаянное желание обратиться в тень, стать невидимой свидетельницей их лицемерия. Увидеть, как они, эти взрослые, источающие притворные улыбки, а за спиной плетущие паутину сплетен, сохраняют безмятежность сна! Случайно подслушанный разговор кольнул острее иглы, и я поклялась себе – сегодня же я выведу Азазель на откровенность.

Глава 10.
Зловещее знакомство

Весь день я провела в томительном ожидании. Каждая секунда казалась вечностью. Я механически выполняла домашние дела, пытаясь отвлечься, но мысли так назойливо роились вокруг, что вскоре я почувствовала боль в голове.

– Что она скрывает? Кого она скрывает? Или, быть может, скрывает что-то более ужасное? – спрашивала я вслух.

Наконец, солнце начало клониться к закату. Когда она вошла в комнату, я постаралась выглядеть как можно беззаботнее.

– Как прошёл твой день? – спросила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

Она ответила что-то невнятное, избегая взгляда. Сердце бешено заколотилось, и вот тогда я поняла: сейчас или никогда!

– Азазель, нам нужно поговорить, – произнесла я твёрдо, глядя ей прямо в глаза. – Я знаю, что ты что-то скрываешь от меня, и хочу знать правду.

Её лицо побледнело, но она молчала. Тишина давила, словно тяжёлый камень. Но я ждала, ждала ответа, который мог изменить всё.

– Чего ты ждёшь, Анна? – спросила Азазель.

– Ответа на вопрос! – тут же ответила я.

– Какого ответа? Я не знаю, о чём ты говоришь, – отрезала она.

– О хозяине, почему он себя так ведёт, и кто был тот Лион у прачечной, почему мне его остерегаться? – умоляюще спрашивала я.

Азазель молчала. В её молчании можно было уловить страх, но откуда он, она тоже не говорила.

– Анна, многого в этом доме чуждо тебе, много ты не знаешь пока что, и я прошу тебя набраться терпения, и увидишь, всё откроется тебе так же случайно, как та неожиданная встреча! – ответила спокойно Азазель.

Я поняла, что слишком воздействую на неё, и поэтому она так закрыта с откровениями. И тут же в голову прокралась мысль о том, что нужно оставить всё как есть!

– Я устала сегодня и хотела бы немного отдохнуть, с твоего позволения, – ответила она, словно просила оставить её в покое с расспросами.

Вопросов я больше не задавала своей подруге, потому что знала: плохого она не посоветует, и если говорит, что скоро всё будет, значит, так оно и есть.

Но почему так часто случается, что вчерашние счастливцы утопают в пучине отчаяния? Неужели участь человека, осыпанного дарами судьбы в определённую эпоху, столетие, – прожить жизнь в достатке – неизбежно влечёт за собой горечь и печаль, словно тень, преследующую солнце? Ивана нельзя было обвинить в алчности. Напротив, его сердце было открыто для чужой беды, и он щедро делился своим достатком. Многие рабочие лесоперерабатывающего завода «Лион» были обязаны ему не просто работой, а надеждой на будущее, ведь именно он протянул им руку помощи не единожды, а на долгие годы, став для них не только работодателем, но и опорой в трудные времена.

Лион, погружённый в задумчивую беседу со своим новым счетоводом, бился над задачей, казавшейся непосильной: спасти угасающие искры жизни завода, перешедшего ему от деда. Тот же в предсмертный час, словно передавая эстафету судьбы, взял с Лиона клятву – во что бы то ни стало сохранить предприятие. Не ради прибыли, а ради людей, чьи жизни переплелись с судьбой завода: чтобы не голодали, не разбрелись в поисках призрачного благополучия, а крепли духом, укоренялись в родной земле и расширяли дело. Ведь этот завод, словно артерия, питал всю округу. Деревня процветала, щедро делясь лесными дарами. Любой, кто искал пристанища и работы, находил их под крышей дедовского наследия Лиона. И если до сих пор ни один человек не был отправлен восвояси, то лишь благодаря титаническим усилиям его хозяина. Сколько бы Лион – младший ни перебирал в уме возможностей, сколько бы решений ни примерял, выход, казалось, мог явиться лишь по велению неведомой силы, извне.

Лион был полон неукротимой жажды жизни и никак не мог предположить, что предательство обрушится на него так внезапно, словно удар грома среди безоблачного неба. Боль жгла огнём, опаляя душу, ведь её нанесли те, кому он безгранично доверял, с кем делил сокровенные мечты, с кем, казалось, был связан невидимыми нитями самой судьбы.

– И вот, когда цель так близка, жажда власти и алчность оказываются сильнее дружбы. Опускаешь голову, а навстречу уже несётся беда. В твоей власти лишь впустить её, но изгнать уже не сможешь, ибо гордыня почти всегда берёт верх! – наставлял Александр своего внука.

Теперь Ивану предстояло в одиночку выковать план спасения своего детища – завода, кормившего не только его семью, но и сотни других. От его решения зависела их дальнейшая судьба.

В то хмурое утро, когда небо словно примеряло серый саван, у дома Лиона замерла карета. Заляпанная грязью и какой-то мутной жижей, она казалась призраком, вынырнувшим из осеннего тумана. Издалека бросалась в глаза ядовитая желтизна глины, плотно облепившей колёса. Из кареты, словно тень, выскользнул мужчина, одетый с безупречной элегантностью, на удивление стройный и подтянутый. Серое пальто, высокая шляпа-цилиндр, начищенные до блеска сапоги до колен и плотно обмотанный вокруг шеи шарф – всё в нём кричало о достатке и холодной надменности.

Подойдя к двери, он постучал, внимательно разглядывая окна, словно выискивая кого-то внутри. Мелькавшие за стёклами силуэты напоминали мошкару, летящую на свет, а в данном случае – на стук. Дворецкий, открывший дверь, едва не ахнул. Перед ним стоял хозяин, ну или очень похожий на него человек. Мужчина кивнул и прошёл вглубь дома, не спеша, медленно стягивая с себя шляпу и шарф, пальто он почему-то снимать не торопился, словно не собирался задерживаться надолго. Быстро сообразив, дворецкий сообщил, что хозяина нет дома, и предложил гостю подождать, пока за ним отправят с вестью.

Гость, в этот момент глядевший в окно, кивнул и добавил, чтобы за Иваном ехали как можно скорее. От его голоса дворецкий едва пошатнулся. Резко развернувшись, он вихрем помчался к задней части дома, где в сумраке двора ютились конюшни и прочие хозяйственные постройки.

Кучер, приученный к тишине ненастных дней, когда господа не тревожили его, безмятежно покоился на сене. Сон его был так глубок, что первое упоминание имени прозвучало словно далёкий шёпот ветра. Когда же имя прозвучало во второй раз, он встрепенулся, словно разбуженный громом. В спешке, ослеплённый собственной торопливостью, он не заметил злостно нависшего седла и всей силой налетел на него головой. От внезапной боли кучер рухнул обратно в душистое сено, словно подрубленное дерево. Дворецкий, заворожённо наблюдавший за этим комичным пробуждением, едва сдерживал взрыв хохота. Бедняге, конечно, досталось, но он, пошатываясь, поднялся, отодвинул злополучное седло пальцем левой руки, а правой начал усердно растирать саднивший лоб.

– Я понимаю, что вам сейчас не до поездок, но господин, приехавший меньше пяти минут назад, ждёт хозяина. Да поскорее! Так что седлайте коня и мчитесь во весь опор за господином Лионом, пока его странный двойник не пришёл в ярость от долгого ожидания! – выпалил дворецкий.

Кучер тут же повиновался.

Прошло около получаса томительного ожидания, прежде чем измученный и удручённый Лион, словно тень, возник на пороге своего дома. Его голова была полна забот о заводе, но сейчас его тревожил странный гость.

«Кто же этот человек и почему он приехал именно сейчас?» – спрашивал себя Лион.

Переступив порог и сняв промокшую верхнюю одежду, он поспешил поприветствовать детей, которые радостно бросились ему навстречу. Одарив их нежными окликами, он направился в библиотеку, где его ждал гость. Подойдя к двери, Лион бесшумно вздохнул и потянулся к ручке. В этот момент из соседней комнаты, словно тень, вышла странная особа и, бросив на хозяина дома испуганный взгляд, скрылась в полумраке кухни, где коптили мясо.

Лион медленно открыл дверь, и каково же было его удивление, когда у камина, с чашкой чая в руках, он увидел своего двоюродного деда, ничуть не постаревшего, такого же крепкого и сильного, каким он помнил его двадцать с лишним лет назад. Небольшие морщинки вокруг глаз и едва заметная седина в висках делали его ещё более красивым и статным, но ничуть не постаревшим.

Его осанка, выпрямленная до грациозности балетного танцора и затянутая в строгий сюртук, невольно напоминала Лиону его деда – того самого, что передал ему завод.

– Здравствуй, сын. Как же долго ты заставляешь себя ждать! – торопливо проговорил Григорий.

– Добро пожаловать, дед! И я рад тебя видеть, – произнёс Лион и, приблизившись, хотел было обнять старика.

Но тот, словно предчувствуя предстоящий разговор или поддавшись привычной нерешительности, из-за которой и остался в одиночестве, бесцеремонно отвернулся от племянника, делая вид, что ставит чашку на камин.

Лион остро почувствовал эту отстраненность. Его единственная близкая душа вдруг оказалась таким далёким и отстранённым, что грудь болезненно сжалась. Хозяин дома не показал, насколько его ранил этот жест, и с прежней тактичностью продолжил беседу, внутренне готовясь к новым проявлениям подобного отношения.

– Я приехал по делу, и прежде чем ты дашь мне ответ, хорошенько подумай, – начал Григорий.

Лион послушно кивнул, и в сердце закрался леденящий страх. Он всегда знал, что когда-нибудь наступит день, когда к нему придут с предложением продать завод или отдать его «истинным» наследникам. И вот для него этот день настал!

Дед, словно танцуя, плавно опустился на обитый коричневой кожей диван. В его глазах плясал чудовищный, незнакомый Лиону огонь – словно там поселился чужой, зловещий дух.

Лион успел это заметить и, устроившись напротив в своём любимом кресле, закинув ногу на ногу, приготовился к претензиям и упрёкам.

– Перейду сразу к делу, без расспросов о здоровье твоего потомства и жёнушки, а также о твоём самочувствии. Я вижу, у вас всё прекрасно! – начал старик свою заунывную песню, теребя в воздухе ботинок, словно собираясь его сбросить.

Лион поднял руку, прерывая этот поток недоброжелательности.

– Понимаю, дед, возможно, ты зол на меня или встал не с той ноги, но у меня не потомство, а дети, и не жёнушка, а жена – прекрасная и любимая. Я прошу тебя уважать их, потому что мои дети – это продолжение нашей фамилии, а моя жена – это мой выбор! – твёрдо произнёс Лион.

Злые глаза старика закатились от ярости. Лион не на шутку испугался, но продолжал упорно смотреть на родственника, ожидая подобный тон и продолжение лживого разговора. Не прошло и минуты, как Григорий вскочил, стряхнул пылинки с одежды и, с трудом переводя дыхание, заговорил, произнося слова, полные злого подтекста.

– Итак, много говорить не буду, но ты знаешь, что мне полагается часть завода, оставленная после смерти моего глупого брата, который никого не любил и никем не дорожил, кроме тебя! Ты должен понять: что бы ни случилось с заводом, я всё равно добьюсь, чтобы ты отдал мне половину его стоимости или целиком. И я пойду на всё ради этого! И прошу, не учи меня, как и кого называть. Как говорю, так и считаю нужным. И хотел бы заметить: такие родственники, как твои дети, мне не нужны, а такая жёнушка, как твоя… – он презрительно скривился.

Боль пронзила лицо Лиона, исказив его в гримасе муки. Мир съежился до размеров этой невыносимой боли, заставив забыть о заводе, о собственном состоянии. Неужели тот, с кем он делил детские забавы, кто учил его держаться в седле, кто заменил ему давно ушедшего отца и деда, мог пасть так низко, совершить такую чудовищную жестокость?

– Григорий! Как ты смеешь так говорить о моей семье?! Прошло столько лет, и вдруг тебе понадобился завод или его часть? Ты вообще понимаешь, что говоришь?! Я столько сил вложил, чтобы он существовал! – голос Лиона взметнулся яростным пламенем.

– Да, и поэтому тебя ждёт неминуемый провал. Лион, ты потопил его! И знаешь, его спасёт только чудо! – процедил Григорий.

Лион был поражён: казалось, Григорий прочитал его мысли. Резкий тон старика смутил его.

В этот момент в дверь постучали. Лион был настолько зол, что жилы на его шее стали багровыми. Это выражало нескрываемую тревогу: слова, произнесённые его пусть и не родным, но дедом, причинили ему боль.

«Как он смеет?! С какой стати?! Ещё вчера в его глазах плескалось уважение к Анастасии, а… о детях он говорил с таким теплом! Что стряслось? Что за яд разъел его душу, превратив в злобного человека?» – терзался глава семьи, мечась в лабиринте собственных вопросов.

Мгновение спустя, словно робкая тень, в комнату вошла Анна с подносом в руках. Едва слышный стук в дверь предшествовал её появлению. Пальцы её, казалось, играли нервную трель на крае подноса – эхо доносившихся отсюда криков заставляло их предательски дрожать.

– Здравствуйте! Вы просили чай, – поздоровалась девушка.

Григорий, тяжело дыша, повернулся к Лиону, затем, сделав глубокий вдох, уставился на гостью.

– Кто вы? – тихо спросил он и, отступая назад, словно готовясь к прыжку, оперся рукой о камин.

– Горничная, – грубо ответила Анна.

В этот момент нечто вырвалось из груди Григория. Небольшое чёрное пятно поднялось, словно тень из-под его жилета, и направилось прямо к девушке.

Лион застыл в оцепенении.

– Что это было? Неужели мой дед… нет, этого не может быть! – терзаясь догадками, спросил вполголоса Лион.

Словно хищная птица, он метнулся к Анне, заслонил её лицо ладонью и прошептал умоляющим, почти болезненным тоном, моля её немедленно выйти в коридор.

Анна, повинуясь, двинулась к двери, но Григорий каким-то непостижимым образом возник рядом, преграждая путь. Подняв на него взгляд, она вдруг ощутила леденящий холодок – за его спиной, в полумраке, проступил силуэт, смутно знакомый, словно призрак из давно забытых снов. Не решаясь верить своим глазам, она затаила дыхание, ожидая подтверждения, словно боясь спугнуть видение.

В коридоре творилось нечто странное. Весь персонал носился по дому, словно увидев привидение. Множество голосов наполнило зал, гул исходил из каждой комнаты. Клубы умиротворяющего дыма, словно от кадила, наполняли дом. В отдельных комнатах творилась настоящая вакханалия.

В этот момент дверь в библиотеку распахнулась, и в комнату влетела госпожа Орлова с испугом в глазах и вопросом к мужу.

– Лион, что за призрак бродит по нашему дому, вселяя ужас в сердца обитателей? Неужели у нас новая «гостья»? – прозвучал встревоженный голос Анастасии.

– Не тревожься, дорогая, я выясню, что происходит. Подожди снаружи, прошу, – отозвался Лион, в его голосе звучала натянутая нежность.

Анастасия исчезла, так и не удостоив Григория приветствием. Поражённый её странным поведением, старик застыл в дверях, словно изваяние, боясь нарушить зловещую тишину.

– Отпусти девушку. Нам нужно поговорить наедине, и никаких шуток, – прозвучал спокойный, как лёд, голос Лиона-младшего.

– С какой стати? У меня к ней вопросы! – огрызнулся дед и, схватив Анну за локоть, потащил к камину, словно желая высмотреть все её тайны в отблесках пламени.

Я всё ещё молча стояла, не проявляя себя этому странному человеку, но была уверена, что время на моей стороне!