Цитаты из аудиокниги «Три дня Индиго», страница 12

металлические стержни, части человеческого тела… Лихачев кивнул мне. Выглядел

себя чувствую полинезийским дикарем, к  которому на остров упал военный самолет. И вот он пытается его изучать, детальки отрывает, обшивку царапает, керосин пробует на вкус, патрон случайно открыл и тупо смотрит на порох… А от него всё племя ждет, что он сумеет понять, как эта железная птица летала.

Некоторые вещи мы делаем не потому, что должны. Некоторые вещи мы просто не можем не делать.

А мне нельзя умирать по-глупому. У меня очень большие планы на эту жизнь

Скажи, как так получается, что, если поссоришься с девушкой, тут же другие начинают с тобой знакомиться? Оля забрала самокрутку и серьезно сказала: – Потому что мы все ведьмы. Чувствуем, что парень освободился, и начинаем присматриваться, не прибрать ли к рукам. Вдруг ценная вещь, по ошибке выбросили…

по себе оно малоценно даже для вас. Смысл незнакомого вкуса в  том, как он изменяет тебя и как ты изменяешь мир

Сделай что-нибудь покрепче, – попросил я. Бармен глянул на меня, потом стал смешивать в высоком стакане напитки из разных бутылок. Спросил: – Поругался? – Ага, – ответил я. – Не поможет, – сообщил бармен. – Сам решу. Бармен усмехнулся, доливая стакан колой. – Мне-то что? Несчастная любовь – это двадцать процентов моего дохода. – А остальное – счастливая? – спросил я, глядя, как падают в стакан кубики льда. – Если бы. Счастливые не пьют. Остальное – несбывшиеся амбиции, поиски смысла жизни и прочие печали. Я молча расплатился, потянул через соломинку коктейль. Сладко и крепко. Достаточно сладко, чтобы не было понятно, насколько крепко. – А что, кто-то еще ищет в жизни смысл? – спросил я. – О, да! Но это проходит с возрастом.

Сергей Лукьяненко Три дня Индиго   Часть первая   Глава первая   Обычно я на ночь плотно задёргиваю шторы. Не люблю, когда лунное кольцо светит в глаза. Но эта ночь была слишком хорошей. Дождь прошёл и кончился к полудню: тёплый дождь в последний день марта. Воздух был в самую меру прохладным, так, чтобы можно было всю ночь лежать без одеяла и лишь под утро укрыться. Поэтому я оставил окно распахнутым, смотрел на потолок, где бегали тени от фонарей, слышал редкий гул машин, шаги и голоса запоздавших прохожих. И разговаривал с Дариной. – К нам сегодня привезли девочку, – рассказывала она. – Большая уже, четырнадцать лет. Спрыгнула с балкона пятого этажа, вся поломалась. Я поморщился, спросил: – Дурында. Из-за несчастной любви, конечно? – Нет. Чтобы стать Изменённой. Мне кажется, её могли и люди вылечить, позвоночник цел. Но родители не выдержали, привезли к нам. – Такую взрослую? – Мы берём и в этом возрасте. Если иного выхода нет. А она сказала, что спрыгнет снова или выпьет отраву, если её не возьмут. – Взяли? – Да. – И… что? – Пока жива. Дня через два будет ясно, как сработал мутаген. – А ты уже знаешь, кем она станет? Дарина помолчала. Эти вопросы Изменённые обсуждать не любили. – Есть потенциал хранителя, – сказала она неохотно, но с затаённой надеждой. – Либо старшая стража, либо хранитель Гнезда. Я понимал, что это значит. Если девочка изменится и станет хранителем, то Дарина сможет остаться жницей. Мы оба этого хотели. Может быть, потому Гнездо и приняло девочку, опасно взрослую для Изменения. – Пусть её мечта исполнится, – сказал я. – Глупая мечта, – вздохнула Дарина. – А знаешь, о чём я мечтаю?

Ох уж эти женские переживания! Всю жизнь за тебя волнуется мать, а как только появляется девушка – начинает тревожиться она. Вообще какой-то день женских

Некоторые вещи мы делаем не потому, что должны. Некоторые вещи мы просто не можем не делать.